Текст книги "Добрая фея короля Карла"

В зале раздались дружные аплодисменты; взгляды невольно поползли в сторону притихших святых отцов. Король медленно повернул голову и воззрился на Парижского епископа: совсем недавно тот просил денег на ремонт собора и часовни. Епископ посмотрел на короля, побагровел и отвернулся, не зная, куда деть глаза. Но быстро нашел для них работу: бросил на приятелей взгляд, способный сокрушить стены Иерихона. Шуты в ответ, растянув рот до ушей, раскланялись, а потом показали прелату язык. В зале снова громыхнули овации. Архиепископ в задумчивости полез было пятерней в бороду, размышляя о тайнах мироздания и порядке в королевстве, как вдруг резко опустил руку и с беспокойством повел глазами в сторону зрителей. Оттуда кашлянули, вслед за этим послышался ехидный смешок.

Жан де Вьенн тем временем нашел, по-видимому, кого искал: он упорно смотрел в спину одной из дам с длинной, свисающей сзади косой с вплетенной в нее лиловой лентой, и в зеленом платье с золотым вырезом на шее. На голове у этой дамы напоминающая седло шапочка, обшитая жемчугом и самоцветами. Какое-то время маршал не сводил глаз с зеленого платья, словно одолеваемый сомнениями, затем подошел к одной из служанок, стоявшей в углу.

– Скажи мне, милое создание, кто твоя госпожа? Не та ли это дама с обвитыми вокруг головы косами под колпаком и в желтом платье с открытым воротом? – И он указал глазами. – Мне сказали, что ты ее служанка.

Девушка, мило улыбаясь, посмотрела в указанном направлении.

– Ах нет, сеньор, это Маргарита д’Альбре, а моя госпожа…

– Ну тогда – что с нею рядом, в розовом блио с пелериной?

– А это ее высочество Жанна Бургундская, супруга дофина…

– Ага, теперь я понял: выходит, это та, что впереди нее, – с лиловой лентой в косе и «седлом» на голове?

– Да нет же, сеньор, вы опять не угадали; это Мария Бретонская, супруга принца Людовика, а моя госпожа – Изабелла де Валуа, но она уже пожилая и закутана в покрывало наподобие монахини…

– Дальше можешь не продолжать, именно с нею и желал бы я побеседовать. Черт возьми, как трудно все же бывает угадать со спины. Тебе, однако, удалось.

– Я давно при дворе, сеньор маршал, как же мне не знать…

– Благодарю тебя, милая, ты мне очень помогла.

И Жан де Вьенн пожал ручку удивленной и растерявшейся от такого знака внимания служанке. Отойдя, он остановился у двери. Здесь кучкой стояли пажи в ожидании своих хозяев и хозяек. Некоторое время маршал глядел на них, выбирая момент, наконец увидел то, что хотел: один из пажей стоял несколько в стороне, облокотившись о пилястру.

– Поджидаешь свою госпожу? – подошел к нему де Вьенн.

– О да, сеньор, – встрепенулся паж.

– Представление сейчас закончится; обычно его закрывают шуты.

Паж молчал, оторопело глядя на вельможу и не зная, что сказать в ответ. Тот тем временем кивнул в сторону зрителей:

– Не та ли твоя госпожа, что в зеленом платье, с косой на спине? Посмотри, вон она.

Паж посмотрел и виновато улыбнулся:

– О нет, сеньор, моя госпожа – вдовствующая королева мадам Бланка д’Эврё.

– Коли так, стало быть, ты не один у нее?

– Нас трое, монсеньор.

– Вот и отлично! Твою хозяйку, выходит, есть кому проводить. Как тебя зовут, малыш?

– Пьер. Мой отец – Альбер де Люзарш…

– Довольно, мне незачем это знать. Хочешь заработать золотой экю, Пьер?

Молоденький паж захлопал глазами:

– Вам стоит лишь приказать, монсеньор…

Маршал вложил ему в руку монету.

– Держи. А приказания особенно никакого, скорее просьба. Будь это приказ, ты не получил бы монеты, верно?

– Да, мессир, – пролепетал паж.

– Так вот, от тебя требуется всего лишь передать записку одному человеку.

Сообразительный мальчик помедлил, потом взглянул в сторону той дамы, о которой говорил де Вьенн.

– Вы, очевидно, имеете в виду лиловую ленту в косе?

– Ты догадлив, малыш, – улыбнулся маршал.

– Нет ничего проще, монсеньор. Давайте вашу записку.

– Вот она. Но дело не такое уж простое, как тебе кажется. Никто не должен видеть, что ты передаешь письмо. Сделай это очень осторожно, понимаешь меня? Окажись рядом с зеленым платьем и как бы ненароком слегка толкни даму локтем. Тебе придется извиниться, вот тут ты и улучи благоприятный момент. Лучше будет, как ты понимаешь, если дама окажется в толпе, словом, сразу же после представления. Шепни ей еще, чтобы она была осторожна. Ты меня понял?

– О да, сеньор, я сделаю так, как вы велите, – ответил мальчик в восторге оттого, что передаст любовную записку даме от рыцаря, а значит, исполнит первое в жизни серьезное поручение.

– Как только дама получит письмо, возвращайся ко мне, получишь еще один золотой.

– О, мессир, вы так добры!

– Я буду ждать тебя у первого окна галереи, в нише, рядом с изваянием святого Дионисия. Приготовься, малыш, на подмостки пал занавес. Ну, действуй же.

И маршал исчез. Зрители начали неторопливо подниматься со своих мест и, делясь впечатлениями, потянулись к выходу. Паж не спускал глаз с зеленого платья. Но дама все время была занята разговором – то соседка слева, то справа. Неумолчная трескотня, и нет никакой возможности подойти. Паж от досады закусил губу. Сейчас все разойдутся, и они останутся втроем. Та, что слева, уйдет, конечно же, но останется та, что справа. Помеха, да и только. Но когда уйдет и она, то дама в зеленом платье останется в одиночестве… Как же тут передать записку, ведь это наверняка заметят, а между тем сеньор предупредил, что…

И тут он отпустил губу, просияв: ту, что справа, внезапно взял под руку кто-то в черном костюме, обшитом серебром. Да ведь это дофин! А дама – Жанна Бургундская, его супруга. Слава богу! Теперь они остались вдвоем, и настала пора действовать. Лучшего момента может не представиться. И паж быстрым шагом направился в сторону дам, рассчитав так, чтобы оказаться между ними; тогда соседка зеленого платья, даже если и захочет, не сможет ничего разглядеть. Сейчас все зависело от быстроты его движений, от ловкости рук. Уже осталось совсем немного, когда он, нарочито вертя головой по сторонам, словно отыскивая кого-то, оказался прямо между двух дам. Помня наставления маршала, паж слегка толкнул локтем даму в зеленом платье. Она в недоумении остановилась.

– Ах, прошу простить меня, мадам, – залепетал паж, низко склонив голову и взглядом ловя руку, покоящуюся на платье. – Но столько людей кругом, а я потерял свою госпожу.

И вот он, миг, ждать больше нельзя! У него уже заранее были сложены руки на груди в знак того, что он умоляет простить его. А до руки дамы не больше фута, в переводе во время – секунда! И ее хватило ловкому пажу.

– Еще раз прошу простить меня, благородная сеньора, но, кажется, я помял рукав вашего платья… Ах, позвольте… я был так неловок…

Паж сделал движение, собираясь поправить помятую складку на рукаве; в тот же миг он сунул в ладонь оторопевшей дамы записку и прошептал:

– Будьте осторожны.

Все произошло так быстро и, главное, выглядело столь естественно, что ни один человек, даже не сводя в эту минуту глаз с зеленого платья, не заметил бы ничего предосудительного.

Сделав свое дело, паж снова сложил руки на груди, умоляюще поглядев при этом на даму. Должна же она что-то сказать, женщины в таких случаях всегда обнаруживают необычайную сметливость. Дама с лиловой лентой в косе не была исключением из этого правила.

– Ах, ну что ты, малыш, право, не стоит беспокоиться, – зажав записку в руке, ответила она с улыбкой, мгновенно поняв, как надо действовать. – Немудрено потеряться в такой толчее. Кто твоя госпожа, скажи, быть может, я видела ее?

– Ее величество вдовствующая королева.

– Так она, кажется, уже прошла впереди нас. Беги скорее, ты ее догонишь.

– Благодарю вас, сеньора, вы столь добры… – И, поклонившись обеим дамам, паж затерялся среди придворных.

– Ох уж эти юнцы, – молвила соседка зеленого платья, принцесса Изабелла де Валуа, – вечно они летают по коридорам, оставляя в будуарах хозяев свои глаза.

И дамы отправились дальше.

Паж нашел маршала на условленном месте.

– Сеньор, я выполнил все в точности, как вы велели. Никто ничего не заметил. А красивая дама в зеленом оказалась к тому же весьма умной.

– Не всегда красота в разладе с умом, малыш; извлеки из этого урок для себя.

– Уже извлек, мессир.

– Ты славно поработал. Догадываюсь, пришлось поволноваться?

Недетский ум пажа выдал ответ:

– Я рад, что все уже позади.

– Вот тебе еще золотой экю. Но помни, мы с тобой сегодня не встречались. Сумеешь удержать язык за зубами – всегда сможешь рассчитывать на мою помощь; нет – поплатишься головой, ибо язык – хозяин твоей жизни. Тебе все понятно? Тогда ступай.

И паж, в восторге оттого, что принял хотя и незначительное, но все же участие в некой дворцовой интриге, о чем пока что и не помышлял, помчался догонять свою хозяйку.

Если бы только знал юный паж, что записка, которую он только что держал в руках и передал незнакомой даме в зеленом платье, изменит ход истории Франции!

Глава 8
Соломенная вдова

А Мария Бретонская уже рассеянно слушала болтовню все еще шагавшей рядом принцессы. Записка жгла ей руку, заставляла учащенно биться сердце, в голове вихрем проносились, погоняя одна другую, мысли: любовное послание, участие в заговоре, письмо от мужа… что там еще может быть? Ах, скорее бы принцесса оставила ее, нет сил больше держать пальцы сжатыми в кулак.

Наконец Изабелла де Валуа простилась с ней и ушла в сопровождении пажа. Мария облегченно вздохнула и побежала к себе. Там, сгорая от любопытства, она торопливо подошла к окну, развернула маленький рулончик скатанного пергамента и со все возраставшим удивлением прочла:

«Мадам, не ложитесь сегодня спать; сразу же после повечерия отоприте потайную дверь[25]25
  В покоях членов королевского семейства и иных высокопоставленных особ предусматривались потайные двери, как правило, в левом дальнем углу. Выход был либо на лестницу в стене, либо в соседнюю комнату. Карл V на случай пожара приказал оснастить такими дверями все кабинеты нового дворца Сен-Поль.


[Закрыть], ключ оставьте в замке. Вам сообщат о том, что касается жизни вашей и вашего супруга».

Записка задрожала в руке Марии. Что бы это могло значить? Кто собирается нагрянуть к ней ночью и с какой целью? Она перечитала послание. Тут сказано, что речь пойдет о муже. Означает ли это, что ему грозит опасность? А может быть, это чей-то розыгрыш и к ней собирается пожаловать незваный воздыхатель? Но так никто не поступает, не дав загодя знать о себе и не получив взамен луча надежды. Значит, не воздыхатель и не любовник; с последним (увы, но бороться с зовом плоти уже не оставалось сил) она рассталась около месяца тому назад. Жизнь при дворе накладывала свой отпечаток: дабы не уронить достоинства в глазах двора и, главное, свекра, приходилось ущемлять себя во многом, а уж о любовниках и подавно забыть. А ведь она молода, ей всего восемнадцать лет! Нет, свекор просто скотина. Как он не понимает! Не в монахини же она записалась! Ах, если бы покинуть двор… хотя бы на время. Но как? Король глаз с нее не спускает, называет невестушкой, дочуркой. Принесла же его нелегкая из Лондона, сидел бы там себе. Положительно, здесь вмешался дьявол, нашептавший свекру, чтобы следил за снохой… А может, разгадка в этой записке? Ведь, судя по всему, ее послал доброжелатель, а не враг. Вдруг выяснится, что ей следует немедленно покинуть двор, чтобы… повидать супруга? Или здесь кроется недоступная ее пониманию интрига?.. Так или иначе, надо быть настороже: вчерашний друг сегодня может оказаться врагом.

Она снова перечитала письмо и вздрогнула. Святая Матерь Божия, да ведь речь идет о жизни Людовика! Неужели ему угрожает опасность? Боже, только не это, ведь тогда она станет никем и вернется к матери в Бретань или в Майенн, где в лучшем случае ее выдадут замуж за сына графа-соседа, а в худшем ей останется прозябать до конца дней своих в пустынном, мрачном замке. А сейчас она принцесса, графиня де Гиз, графиня Мэна, Турени, герцогиня Анжу!

Вся во власти таких мыслей, Мария де Блуа-Шатильон провела вечер, точнее, первые три часа ночи[26]26
  Ночь (колокол звонит к вечерне) начиналась после захода солнца; спустя три часа вновь бьют в колокол – повечерие.


[Закрыть], то гуляя в саду, то выходя к реке и предаваясь раздумьям, то вновь возвращаясь и бродя по коридорам. Наконец настало время, указанное в записке. В ночной тиши прозвучал первый удар колокола Нотр-Дам к повечерию. Мария Бретонская встрепенулась, подбежала к потайной двери и повернула ключ в замке. Отойдя на два шага, она в напряженном ожидании глядела на эту дверь и торчавший в замочной скважине ключ. Какое-то приключение виделось ей за всем тем, что происходило, угадывалась игра неизвестного лица, желающего либо предупредить ее, либо немедленно заставить действовать, спасая от смерти супруга и себя. Но что она может? И как? И почему? И…

Вопрос застыл в глазах. Дверь раскрылась, в комнату вошел человек. Не сводя взгляда с Марии, незнакомец снял шляпу, за ней – маску.

– Маршал Жан де Вьенн!

Следом вошел еще один; закрыв за собой дверь, запер ее на ключ, оставив его на месте. Потом повернулся. Едва маска слетела с лица, принцесса вновь воскликнула, недоумевая:

– Пьер д’Оржемон, советник судебной палаты парламента!

– Мы – те, кого вы ждали, мадам, – произнес маршал, бывший любовник принцессы, которому она нашла замену.

– Но я никого не ждала…

– Вы разве не получили письма?

– Оно ни к чему меня не обязывает.

– Напрасно вы так думаете. Жену не может не беспокоить судьба мужа, больше того, его жизнь.

– Что это значит, маршал?

Гость помедлил, огляделся вокруг, остановил взгляд на бледном и взволнованном лице принцессы де Блуа.

– Мы одни? – осведомился он негромко. – Сюда никто не может войти?

– Даже моя камеристка, пока я не позову ее.

– Надеемся на это.

– Час поздний, господа, и мне хотелось бы знать цель вашего визита.

– Вот именно, час поздний, а потому никому не придет в голову беспокоить вас, теперь уже нас. Вы позволите нам сесть, мадам? Разговор, как вы понимаете, предстоит долгий и серьезный.

Мария повела рукой в сторону скамьи у стены, накрытой желтым сукном и поверх него войлочными подушками; сама села в кресло напротив.

– Ваш супруг, мадам, как известно, находится в заточении по прихоти вашего свекра, короля Жана Второго. Неблаговидный поступок со стороны отца, вы не находите?

Мария насторожилась. Ей, как и всем, был хорошо известен неуравновешенный нрав короля, его припадки бешенства. Одно неверное слово – и можно лишиться всего, даже жизни. Она ответила с позиции покорной снохи:

– Его величеству виднее, он король. Его действия не обсуждаются, ибо ведут в конечном счете к благосостоянию державы. Подданным монарха остается лишь подчиниться.

– Ответ послушной жертвы, но одновременно и умной женщины, – заметил д’Оржемон.

– Согласен, – отозвался маршал, – но речь идет о сыне короля, и поступок этот не может не казаться вам предосудительным, мадам. Не отвечайте: ваши слова снова окажутся неискренними. Но оставим в стороне поступок отца, вместо себя засадившего в тюрьму своего ребенка; поговорим о свекре, который на два с лишним года отнял у молодой принцессы Бретонской ее мужа. Что вы теперь скажете? Не думаете ли вы, что такое поведение по отношению к снохе отдает, мягко говоря, свинством?

– Я уже привыкла ждать, – негромко молвила Мария, придерживаясь прежней позиции.

– От дурных привычек следует избавляться, мадам, как и от назойливых любовников, не правда ли? Но не волнуйтесь, мы пришли не для того, чтобы обвинить вас в любовной связи с маркизом де Шан-Вераном, с которым вы расстались в прошлом году, и с виконтом де Поркером, который навсегда исчез из вашего поля зрения не далее как с неделю тому назад. Сие не подлежит огласке, и мы с советником судебной палаты вовсе не намерены – пока что, во всяком случае – ставить в известность вашего свекра о недостойном поведении его снохи.

В голове у графини де Гиз молнией мелькнула мысль: маршал мечтает отомстить ей. Подлил масла в огонь д’Оржемон:

– Возымей мы такое желание, вас давно бы уже не было здесь и двор навсегда бы забыл о герцогине Анжуйской.

Мария почувствовала, как у нее проваливается сердце. Именно этого она всегда боялась. Проклятый королевский дворец! Логово шпионов. А она-то думала, что всех обвела вокруг пальца. Не иначе как это Поркер разболтал на пьяной пирушке… Негодяй!.. Но эти двое, по-видимому, пришли сюда не за этим, и их вступление – лишь небольшой шантаж. Значит, дальше последует просьба. Чего же они хотят от нее?

– Мы пришли сюда затем, мадам, – словно отвечая на ее вопрос, вновь заговорил де Вьенн, – чтобы устранить, скажем так, несправедливость, допущенную по отношению к вам, ибо то, что совершил король, иначе как бестактностью и жестокостью не назовешь. С этого момента прошу вас, графиня, считать нас своими друзьями. Разумеется, все это лишь голые слова, но то, что вы сейчас услышите, должно вызвать у вас доверие к нам. Повторяю, если вы еще не поняли: мы пришли не как шпионы, а как друзья, которые искренне хотят помочь тому, кто попал в беду.

– Вы считаете, значит, что я попала в беду?

– И вы, и ваш супруг. Для чего он женился на вас? Чтобы вы уже третий год ходили во вдовах при живом муже?

– Третий и, судя по всему, не последний, – прибавил д’Оржемон. – Вы разве не видите, что король не торопится с выкупом? Не замечаете, как он тратит деньги, выжатые с обнищавшего народа, с парламента, с вассалов, со всех провинций и деревень?

– Так сколько лет еще придется ждать вам из заточения своего супруга? – не удержался от сарказма де Вьенн. – Год, два? Может, пять или десять? Так недолго и состариться, а ведь женщина стареет быстро: от тридцати лет до сорока лицо начинает покрывать сеть морщин – и вот уже дама никому не нужна, она теперь всего лишь дуэнья.

– Но это в худшем случае, – подхватил д’Оржемон, – а в лучшем она – бабка с внучатами на руках. Но чтобы иметь внучат, нужны свои дети, а у вас их нет и не может быть.

– Не может быть?! – вскричала графиня де Гиз, вскакивая. – Как вас понять? С чего вы взяли?..

– Откуда же им взяться, если муж сидит в тюрьме?

– Но он выйдет оттуда!

– Когда?

Помолчав, принцесса де Блуа снова села.

– Как могу я это знать?

– А между тем в ваших силах изменить ситуацию. Вы держите в руках свою судьбу и никак не хотите понять, что единственное наше желание как друзей дофина – помочь вам обрести и уже не терять свое семейное счастье.

Мария все еще не могла взять в толк, чего от нее хотят эти люди.

– Что же вами руководит? – задала она каверзный вопрос, перебегая глазами с одного лица на другое. – Ведь мы с вами вовсе не в дружеских отношениях.

– Вот мы и пришли к вам, чтобы наладить их, – все еще медлил прямо приступить к делу маршал. – Разве я уже не говорил вам об этом?

– Как я понимаю, вы хотите предложить мне участвовать в некоем сомнительном предприятии, суть которого пока что остается для меня неясной. Единственное, что я поняла, – это связано каким-то образом с моим мужем. Так в чем же состоит ваша просьба ко мне, иными словами, ваше предложение?

– Мы хотим, чтобы вы помогли нам вызволить из тюрьмы Людовика Анжуйского.

– Я?! – уставилась на маршала графиня.

– Разве вам не хочется иметь детей?

– Но каким же образом я смогу помочь? И зачем вам это нужно?

– Это нужно не столько нам, сколько вам.

– Чтобы иметь потомство?

– Чтобы ваш супруг не был убит.

– Убит?.. – На миг соломенная вдова потеряла дар речи. – Мой Людовик?.. Но с какой стати? О чем таком вы говорите? Кто желает смерти моему мужу?

– Король Эдуард Третий.

Мария вовсе перестала что-либо понимать.

– Да ведь Людовик пленник, заложник! Что за выгода Эдуарду желать его гибели?

– Король Жан еще долгие годы будет собирать выкуп, в конце концов англичанин потеряет терпение и пойдет на Францию войной; ваш муж надолго застрянет в своей темнице. Потеряв же заложника, живого или мертвого, Эдуард потребует, чтобы Жан Второй вернулся в Лондон, и ваш свекор не сможет отказать ему, ибо он нарушит тем самым договор, скрепленный рыцарским словом. Вернувшись же, он будет торопить дофина, чтобы тот ускорил сбор выкупа, ибо сидеть в Тауэре он вовсе не намерен. И дофин, разумеется, быстро соберет недостающую сумму; в отличие от отца, он не станет швыряться деньгами направо и налево. Вот это как раз и нужно королю Эдуарду – известно ведь, как он жаден до денег. Такова суть замысла, мадам, не говоря уже еще об одном: проводив короля, двор вздохнет свободно, а вы обретете мужа, вместо того чтобы навсегда потерять его.

Мысль была высказана. Мария поняла: эти люди хотят не допустить непоправимой беды. Эдуард и в самом деле может пойти на это, терпение его, кажется, уже иссякает, и он жалеет, что отпустил узника домой, – толку больше, если тот будет сидеть в Тауэре. С другой стороны, он в таком случае мог бы отпустить Людовика, скажем, устроить ему побег. Но так просто, опять-таки без выкупа, он не сделает этого. К тому же Людовик тоже дал слово. Проклятый рыцарский закон чести! Место ли ему, если речь идет о жизни и смерти? И неужели не понимает принц, что ему угрожает? А лишить жизни узника просто: опасно заболел, утонул в реке, свалился с лошади… да мало ли еще способов?

Выходит, надо спасать Людовика. Но как? Помочь бежать. Бежать? А слово?.. Будь оно проклято! Остается одно: выкрасть пленника, насильно увезти его из-под самого носа тюремщиков. Но, опять-таки, как? Не с этим ли и пришли к ней ночные гости? Значит, они спасут?.. Впрочем, почему они? Она! Ведь именно об этом ей только что сказали. Стало быть, у них есть план, и они в самом деле пришли как друзья. А она приняла их за тайных агентов. Но двор Жана II – шпионский клубок: отовсюду косые, изучающие взгляды… и доносы королю, который, слушая дурных советчиков, отправлял на галеры, сажал в тюрьмы, рубил головы. Что же удивительного, если этим ядом пропиталось все вокруг, если этих советчиков боялись как огня и в каждом, кто оказывался рядом, видели соглядатаев этих самых алчных фарисеев короля Жана.

Считаные мгновения понадобились принцессе де Блуа, чтобы подумать обо всем этом. Но она молчала, хотя взгляд стал теплее. Она вспоминала; сопоставляя, делала выводы. В конце концов она пришла к убеждению: те, что перед ней, – друзья дофина, – пришли с миром. Она не замечала, чтобы они когда-либо беседовали о чем-то с королем, они никогда не давали ему советов. У них был свой властелин, и они не имели ничего общего с советниками свекра; мало того, те и другие были врагами, об этом шли толки при дворе. Выходит, этих двоих послал к ней дофин, желая уберечь от смерти своего брата? Разумеется, ведь они всегда при нем, его друзья. По-иному и мыслить нельзя, и объяснялось это тем, что дофин и невестка были в дружеских отношениях: они никогда не ссорились, вместе выезжали на охоту, играли в шахматы и в мяч, любили от души посмеяться, делясь друг с другом забавными историями. Они даже вместе качались на качелях и плавали на лодке по реке. Так почему бы дофину из любви к невестке не задумать освободить из тюрьмы брата? Заодно и быстрее соберут выкуп…

Теперь Мария уверилась в том, что эту опасную игру затеял дофин Карл. Ах, он вообще был выдумщик и отличался умом, не то что его отец.

Она поймала себя на том, что с губ вот-вот начнут срываться вопросы, один за другим. Но нет, надо вынудить гостей раскрыть карты, хотя видит Бог, как затрепетало ее сердце при одной только мысли, что муж окажется наконец с нею рядом. И уж тогда – к черту Париж и этот дворец! Они уедут куда-нибудь, хотя бы к себе в Анжу… Но, собственно, почему?.. Ведь Эдуард потребует, чтобы пленник вернулся! Вот и исчезнет с глаз ненавистный, деспотичный свекор… Да, но скоро вернется. Ах, упросить бы дофина, чтобы не торопился с выкупом за отца…

Мыслям было тесно в голове. Они роились, толкались, обгоняли одна другую, даже дрались, желая каждая взять верх, и Мария стиснула ладонями виски, чтобы угомонить вихри догадок, призвав на их место вопрос, который тотчас сорвался с губ:

– Что нам надлежит предпринять для спасения моего мужа, господа?

– Ну наконец-то, мадам, черт вас возьми! – не сдержался маршал, увидев разительную перемену в поведении, в выражении лица графини. – До каких же пор вы будете принимать нас с Пьером за клевретов короля? Ведь вы дофину как родная сестра и всякий раз, как встречаетесь, видите рядом с ним нас…

– Это правда! Еще аббата Ла Гранжа, прево, ну и конечно же, Дормана! – подхватила, расцветая легкой улыбкой, Мария.

– Так какого же черта, герцогиня?! И это еще мягко сказано, поймите. Будь на моем месте Дорман, вам пришлось бы заткнуть уши.

– О, мне ли сомневаться? – шире улыбнулась графиня Мэна. – Эти двое – я имею в виду его друга Ла Ривьера – ругаются как настоящие сапожники; аббат всегда приходит в ужас. А вообще Гастон такой веселый и милый…

– Сейчас не об этом, мадам.

– Да, да, я вас внимательно слушаю. Говорите, что придумал дофин для спасения моего мужа и своего брата. Но вначале простите меня… Вы же понимаете: атмосфера всеобщей подозрительности… не двор, а настоящий осиный рой; нипочем не узнать, с какой стороны подкралось жало. Да и перебегают, сами знаете, то от короля к дофину, то наоборот. Две партии, точно два врага. Но теперь я верю, что вы мне не враги: глаза у вас не бегают, вы их не прячете, да и льстивых улыбок нет на губах вместе со сладкими речами. Не правда ли, это замечается и режет слух? Вмиг распознаешь соглядатая. Однако к делу, господа. Говорите, маршал, я так и не дала вам высказаться.

– Вы, конечно, знаете, Мария, что скоро большой церковный праздник – день святой Анны, матери Богородицы. Вашему супругу захочется поехать на поклонение Деве Марии, больше того, это вменено ему в обязанность как верному сыну Церкви. В Кале есть собор, а в тюрьме – капелла; все, казалось бы, просто – зачем далеко ходить? Тем не менее придется, ибо ни одно творение не сравнится с величественной красотой Богоматери в Булони. Вы, наверное, помните: подземная часовня, там гроб, а наверху, у алтаря, – бюст Девы. На плечах у нее мантия, голова повязана платком, глубокий вырез на шее, а у груди спящий младенец – ее сын Иисус (Мария истово перекрестилась, прошептав: «Sancta Maria!»). Слева и справа парят в облаках два ангела, взгляды их направлены на дитя; туда же смотрит мать.

– Да, я знаю, не раз мы с матерью и отцом преклоняли колена у Богородицы. Она величава и так прекрасна! Артуа, Пикардия, Понтье – все съедутся в Булонь, дабы лицезреть и поклониться до земли матери Господа нашего.

– Теперь вы понимаете, герцогиня, что Людовику Анжуйскому захочется быть там, где и все, а не созерцать в такой день голые стены своей тюрьмы, слушая гнусавого капеллана. Во всяком случае, он должен этого захотеть, и это – первый пункт плана по его освобождению.

– Понимаю, но для этого его должен отпустить в Булонь епископ Кале.

– Узнику надлежит обратиться к его преосвященству с такой просьбой. Однако это должно еще прийти ему в голову, верно ведь? Стало быть, кому-то необходимо подать ему эту мысль, не так ли?

– Эту миссию следует доверить прелату, не ниже, – сообразила Мария.

– Поручение выполнит аббат Ла Гранж – лицо духовное, из Парижа, вне всяких подозрений. Кто запретит святому отцу войти к заключенному, дабы тот исповедался «своему» аббату и помолился вместе с ним о спасении души и скором освобождении из плена? Вот тут посетитель и скажет узнику, чтобы тот упросил епископа отпустить его под честное слово в Булонь на поклонение Богоматери. На этом миссия Ла Гранжа кончается; дело переходит в наши руки.

– То есть мои?

– Разумеется, ибо отныне мы – единое целое. Так вот, епископ, конечно же, не усидит в Кале и поедет вместе с заложником: такова, в конце концов, его святая обязанность – присутствовать на празднике богослужения. Но ему предстоит оказать принцу еще одну услугу. Как бы совершенно случайно ваш супруг увидит в соборе или близ него свою молодую жену. Оба, разумеется, будут несказанно рады встрече. Радость начнет плескать через край, и вот тут вы, мадам, а еще лучше – вы оба станете умолять епископа отпустить вас на некоторое время побыть вдвоем. Если он не осёл, то поймет, что в такой просьбе нет ничего странного. Возможно, однако, вам придется чуть ли не на колени пасть перед епископом, дабы упросить его дать согласие. Вы должны разжалобить его, воздействовать на сознание; пусть поймет, что вам пора стать матерью. Просите его именем Богоматери, в честь которой ее Сын и повелел вам встретиться с супругом. Вы понимаете меня?

– О да, маршал! Только… куда же мы пойдем?

– Для этой цели вам послужит дом каноника, он недалеко от собора, слева, покрыт красной черепицей. Со стороны может показаться, что он необитаем.

– Из этого дома нам с Людовиком предстоит бежать, как я понимаю…

– Не все так скоро и просто, мадам. Вместе с вами в дом войдет охрана: узник высокого ранга, можно разве отпускать его одного?

– В самом деле…

– Пункт второй: вы еще не уговорили вашего мужа, а уже устроили его побег. А слово рыцаря? Забываете?

– Черт возьми, новое препятствие! Но как же быть? Ведь он и впрямь даст такое слово.

– А вот тут уже все зависит от вас; ни епископ, ни король, ни даже сам Господь Бог вам не помогут.

– Но что же я должна сделать? Как заставить Людовика забыть долг чести?

Де Вьенн загадочно улыбнулся:

– Но ведь вы женщина, мадам, не так ли?

– Я догадалась об этом, – в тон ему ответила Мария.

– А он мужчина. Всего лишь мужчина со всеми присущими нашему полу слабостями. Припомните, какими медоточивыми речами вы ублажали ваших любовников. Быть может, здесь подойдет та же игра? Словом, мне ли вас учить? И стоит ли упоминать о постели? Или вам в диковину знать, какие она творит чудеса? Она ломает любого вельможу, сметает с трона императоров! Она объявляет войны или заключает мир; она врагов делает друзьями, а друзей – врагами; она бедных возносит на вершину Олимпа, а знатных низвергает в пропасть! Она в силах заставить Минотавра пасть у ваших ног и замяукать котенком! Но, разумеется, если вы сами этого захотите. А вы должны захотеть, я уже объяснял, что причиной тому.

– В конце концов, чего хочет женщина, того хочет Бог! – вставил веское замечание д’Оржемон. – А Ему, можно быть уверенным, придется по душе милостивое соизволение Его матери на освобождение заложника из заключения. Ведь и король, избранный Им, согласно традиции в Страстную пятницу отпускает нескольких узников из Консьержери[27]27
  Консьержери – королевская тюрьма в Париже; начала строиться при Людовике VI в 1120 г., достраивалась при Людовике VII.


[Закрыть]. Такова обязанность королей. Почему бы не последовать этому доброму обычаю святой Деве Марии?

– Ах, мы с Людовиком так давно не виделись, – томно вздохнула супруга. – Воображаю, как он обрадуется нашей встрече, ведь он так любит меня!

Де Вьенн внутренне усмехнулся, но не подал виду.

– Тем легче будет исполнить возложенную на вас миссию, мадам. Попросите хорошенько Богородицу посодействовать в этом деле; как женщина, она непременно пойдет вам навстречу.

– Я приложу все силы! – горячо заверила Мария. Глаза ее загорелись, словно она уже приступила к выполнению замысла, на что получила к тому же благословение святого семейства. – Я уговорю его! Он согласится! Я заставлю его забыть дурацкое рыцарское слово!