Книга: Соглядатай - Владимир Набоков

В общем-то, вся его забота теперь сосредоточена на том, чтобы по крупицам собирать собственный образ - мутный, дробящийся, словно рябь на потревоженной поверхности пруда, состоящий из десятка впечатлений, каждое из которых не похоже на все остальные, но в результате должно стать частью некоей единой сущности. Для кого-то господин Смуров - герой гражданской войны, для кого-то - шпион, кто-то видит в нем пошлого щеголя и фата, а кто-то - непризнанного поэта-романтика. И сама множественность восприятий другими одного человека - уже счастье.

Экспериментировали с «раздвоением» своих персонажей на нашей памяти и Гоголь, и Достоевский, вот только каждый раз оно так или иначе оборачивалось для героев несчастьем, приводило их к безумию. Набоков же трактует возможность увидеть себя со стороны в корне противоположным образом. Возможность соглядатайствовать наполняет уже закончившуюся (или нет?) жизнь Смурова смыслом, которого ей так не хватало: теперь он знает, что противоречив, непонятен и неоднозначен - а значит, интересен. Так что же получается, другие - все-таки не ад? (Знаю, что Сартр скажет это только через 14 лет, но не могу игнорировать перекличку между набоковским и сартровским посмертьями).

Ведь меня НЕТ,-есть только тысячи зеркал, которые меня отражают. С каждым новым знакомством растет население призраков, похожих на меня.Они где-то живут,где-то множатся.Меня же НЕТ.

"Я понял, что единственное счастье в этом мире-это наблюдать, СОГЛЯДАТАЙСТВОВАТЬ,во все глаза смотреть на себя, на других, -не делать никаких выводов,-просто глазеть. Клянусь,что это счастье !

И, дабы попасть в это состояние счастья, прожить его,-герою пришлось убить себя в самом начале повести.

Кто он? Один из претендентов или молчаливый наблюдатель? Что готовит ему будущее и что скрывает его прошлое ведомо только автору, который наполняет крошечную повесть множеством оттенков, смущает и путает читателя, дает взглянуть на такой уютный быт русской аристократии, которая сбежав от красной власти, законсервировалась в прошлом и не движется никуда.

Тут нет приятных и неприятных героев. Да и вообще, как бывает у Набокова, персонажи вторичны, а первичен слог и язык, который подхватывает и втягивает в повествование, не оставляя шанса остаться "вне". Ты вроде бы следишь за историей загадочного Смурова, молчаливого Мухина и шумного Романа Богдановича. Кто же из них одержит победу в борьбе за сердце. И кто же этот загадочный Соглядатай? Дух мертвеца или вполне реальный человек? И пусть разгадка проста и приходит сильно раньше, чем все озвучено, но какое удовольствие наблюдать за тем как разворачивается экспозиция. Никогда не перестанет поражать то, как писатель создает живой текст, после которого четкое ощущение, что ты не просто прочел его, а посмотрел на сцене или на экране всю историю. Казалось бы нет даже описания внешности многих героев или деталей обстановки, но по крошечным деталям складывается полноценная картина. И вот расставлены детали, актеры замерли перед зрителем и впереди стремительный финал. А как его трактовать и во что верить - решать вам.

Перед попыткой самоубийства к герою приходит ощущение вседозволенности. Он понимает, что скорая смерть даёт ему полный карт-бланш. Можно безнаказанно обокрасть или даже лишить жизни любого прохожего. И никакого страха, стыда или угрызений совести. Вспоминается бальзаковский Растиньяк с его размышлениями о том, стоит ли «одним шевелением пальца» убивать богатого мандарина в далёком Китае, если можно не опасаться последствий... Правда, и воспользоваться плодами «неблаговидного» поступка будущий соглядатай тоже уже не сможет.

Всё, что герой рассказывает читателю потом, можно считать своеобразным полусном-полуявью - реальностью, которую выдумало и наполнило персонажами, событиями и деталями нездоровое сознание. Может быть, перед нами попытка рассказчика перевести своё нездоровье в созидательный процесс, окупить его творчеством?.. На английский повесть переведена как «Глаз» («The Eye»). То есть повествователь отделил себя от всех остальных - его нельзя увидеть, он закрыт для опытного познания. Герой отмечает, что теперь, когда он совершил фатальный выстрел, он может наблюдать за самим собой.

Я шёл по знакомым улицам, и всё было очень похоже на действительность, и ничто, однако, не могло мне доказать, что я не мёртв и всё это не загробная грёза. Я видел себя со стороны тихо идущим по панели, - я умилялся и робел, как ещё неопытный дух, глядящий на жизнь чем-то знакомого ему человека.

Он ставит своей задачей подобрать ключик к неуловимой личности некоего Смурова, который оказывается своеобразным альтер эго самого рассказчика, его маской или, точнее, масками в послесмертии. Рассказчик пытается сложить образ Смурова по своему желанию, но тот то и дело от него ускользает. Смуров не может обрести собственную плоть и продолжает существовать в восприятии других: своего работодателя Вайнштока, любителя вести дневник Романа Богдановича, девушки Вани, в которую Смуров влюбился... При этом все эти люди его совсем не знают, даже если им и кажется обратное. Они слышат и сохраняют в памяти лишь отголоски.

Не всё ли равно, какой? Ведь меня нет, - есть только тысячи зеркал, которые меня отражают.

Для Вани он – герой, проявивший бесстрашие во время Гражданской войны. Смуров в интерпретации Романа Богдановича жеманный и склонный к клептомании «сексуальный левша», а Вайншток ищет ответы на спиритуалистических сеансах. В представлении соблазнённой им горничной Смуров - иностранный поэт в изгнании. И, конечно, эти отражения отнюдь не застрахованы от изменений со временем.

Читать повесть Набокова можно, конечно, по-разному. Однако, на мой взгляд, необязательно стараться «дойти до самой сути». И без чёткого понимания того, что происходит, она доставляет удовольствие. Лаконичная история, полная иронии, несколько грустного сарказма и важных смыслов. Ирония уже в том, что человек вроде умер, но продолжает наблюдать за своим альтер эго и знакомыми, которые представлены с долей здорового сарказма. Рассказчик осознаёт, что существует множество версий его двойника Смурова, некоторые из которых могут откровенно противоречить друг друга. И нет среди них более правильной или наиболее правдоподобной. Читатель может выбрать любую версию, которая ему больше по душе. Подобное обыгрывание множества сходящихся и расходящихся образов можно экстраполировать и на труд литератора. Полифоничный, противоречивый, представленный с разных ракурсов образ в литературе гораздо интереснее, чем картонные, до крайности упрощённые персонажи.

Если допустить, что рассказчик, совершив самоубийство, надеялся освободиться от ощущения собственной беспомощности и незначительности, а также от своей зависимости от окружающих, то что-то, вероятно, пошло не так. Если он надеялся в своём послесмертии, или мнимом послесмертии, обрести покой, то его вновь ждало разочарование. Попытавшись укрыться от действительности, став по отношению к самому себе посторонним, он тем не менее не может сохранить созерцательную отстранённость. Об этом свидетельствует его попытка объясниться с Ваней. В финале герой, наполовину очнувшись от посмертного сна («сон, лёгкий и безответственный, начинает вдруг остывать явью»), кажется, примиряется с собственной незначительностью и несовершенством всех вокруг. Он склонен принять эфемерность собственной личности.

Да, я счастлив. Я клянусь, клянусь, что счастлив. Я понял, что единственное счастье в этом мире - это наблюдать, соглядатайствовать, во все глаза смотреть на себя, на других, - не делать никаких выводов, - просто глазеть.

«Фальшивое зеркало», Рене Магритт

Эта цитата из повести отражает вкратце мои впечатления во время чтения. Причем «пузырей» таких несколько, вернее в каждом лопнувшем оказывается другой, наподобие матрешки. Успевай только моргать от восхищения талантом писателя. Шар номер один – эмигрантский Берлин, унылая и бедная жизнь, пошлая связь, трагическая развязка. С одной стороны, сочувствуешь герою, а с другой чудится некая насмешка автора над подобного рода литературой. Шар номер два – некое воскрешение и перерождение героя. Он становится словно другим человеком – то, что он раньше мучительно переживал, становится легким и веселым. Но остается вопрос – «Профессор, все это происходит в моей голове, или все это правда?» Шар номер три – осознание, что перерождение это (не важно происходящее в реальности или нет) больное, но за вывертами такого сознания чертовски интересно наблюдать. Шар номер четыре – почти неожиданная концовка. Если не читать чужие рецензии, а взять книгу вообще не представляя о чем она, то удовольствия больше. Там и сям по повести раскиданы некие символы-предметы, я такие вещи просто обожаю, поэтому ждать, когда снова появится очередной повтор (а тема удвоения в книге очень важна) было волнительно и приятно. Например, женщины, в которых влюбляется герой, читают какие-то пошленькие книжки, и его любовь оказывается таким же фарсом. И сам он какой-то маленький и немного пошлый в своих поступках. Он словно разбит на куски и становясь словно еще меньше и незначительней. Отражения личности Смурова (каждый герой повести видит его по-своему), герой мучительно-весело вглядывающийся и собирающий эти осколочки. Отражение части жизни одного человека, словно частичка разбитого зеркала всей русской эмиграции, целого поколения "лишних" людей.