Текст книги "У королев не бывает ног"

Владимир НЕФФ
У КОРОЛЕВ НЕ БЫВАЕТ НОГ

ВЛАДИМИР НЕФФ И ЕГО ТРИЛОГИЯ О ПЕТРЕ КУКАНЕ

Трилогия Владимира Неффа об удивительных приключениях Петра Куканя принадлежит к наиболее известным и любимым читателями произведениям чешской литературы последнего двадцатилетия. Это написанные живо и увлекательно своеобразные по жанру историко-приключенческие романы с сильным пародийным началом и элементами фантастики, затрагивающие важные философские и этические проблемы.

Владимир Нефф (1909—1983) – автор сколь плодовитый, столь же и оригинальный. На протяжении своего более чем полувекового творческого пути он издал двадцать один роман, рассказы, пьесы, киносценарии. Это писатель очень «пражский»: в Праге он родился и провел почти всю жизнь, в Праге происходит действие большинства его произведений. Но главное, Нефф сумел зримо запечатлеть в своих книгах самый облик чешской столицы и меняющийся во времени колорит ее быта.

Вместе с тем Нефф – человек обширных знаний и широкого кругозора, свободно обращающийся в своем творчестве к разнонациональному материалу, к традициям отечественной и мировой литературы. Выходец из буржуазных кругов, он стал безжалостным критиком пороков буржуазии, острым аналитиком ее исторической обреченности. Вглядываясь в недавнюю и далекую историю своей страны и Европы, Нефф клеймил социальный паразитизм во всех его модификациях – от средневекового деспотизма до фашистской идеологии и коллаборационизма, последовательно отстаивал гуманистические идеалы. Во славу свободного и справедливого человека, восстающего против мракобесия и жестокости, написана и трилогия о Петре Кукане – одно из лучших произведений Неффа.

Владимир Нефф родился в семье известных пражских коммерсантов. Вам и сегодня покажут в городе дома, где размещались принадлежавшие им предприятия. Будущему писателю была уготована респектабельная буржуазная карьера. Образование, начатое в Праге, он продолжил во французской коммерческой гимназии в Женеве, затем, отслужив положенный срок в армии и пройдя стажировку в торговых домах Вены и Бремена, вернулся на родину, где от него ждали достойного продолжения семейного дела. Но вышло иначе: молодой коммерсант всерьез увлекся литературой.

Тридцатые годы были периодом расцвета чешской прозы, представленной такими блистательными именами, как К. Чапек и В. Ванчура, И. Ольбрахт и М. Пуйманова. Решил попробовать свои силы в этой области и В. Нефф. Ему было двадцать четыре года, когда увидела свет его первая книга – детективно-пародийная повесть «Затруднения Ибрагима Скалы» (1933). Начинающий автор попытался здесь по-своему преломить некоторые приемы, характерные для творчества Ванчуры, прежде всего – акцентирование роли рассказчика, ироничность стиля. В том же ключе выдержаны и следующие книги Неффа: «Бумажный паноптикум» (1934), «Темперамент Петра Больбека» (1934), «Люди в тогах» (1934). Они не произвели сколько-нибудь заметного впечатления на тогдашнюю критику, да и сам писатель впоследствии ценил их невысоко; очевидно, однако, что уже в ранних вещах наметились некоторые особенности творческой манеры Неффа, сатирическая острота его дарования. Это особенно относится к роману «Последний извозчик» (1935).

С резкой критикой жизненного уклада буржуазии писатель выступил в романе «Маленький великан» (1935), героем которого является бесхарактерный и беспринципный отпрыск богатого семейства, не лишенный добрых задатков, но безнадежно испорченный воспитанием и избытком денег. Моральный упадок буржуазного общества Нефф изображает и в романах «Двое за столом» (1937) и «Бог тщетности» (1939), в которых, как и в «Маленьком великане», отразились конкретные реалии жизни Чехословакии 30-х годов.

Наиболее значительным произведением Неффа до 1945 года критика справедливо называет психологический роман «Тринадцатая комната» (1944). Он был создан в годы оккупации, когда жесточайшая цензура не допускала и малейшего намека на критическое отношение к порядкам протектората. В чешской литературе получила тогда распространение абстрагированная от реальности психологическая проза, замкнутая на переживаниях индивидуума. Однако авторы лучших произведений этого жанра (М. Пуйманова «Предчувствие», 1942; Я. Гавличек – «Гелимадоэ», 1940; Я. Дрда – «Путешествия Петра Самилгуна», 1943; В. Ржезач – «Рубеж», 1944) и в показе внутреннего мира своих героев сумели передать свое неприятие зла. Такова и «Тринадцатая комната».

Действие романа, лишенное конкретных временных ориентиров, происходит в одном из самых романтических уголков старой Праги, на влтавском острове Кампа, названном здесь «Островком». Писатель изображает жизнь семей хирурга Калисты и адвоката Дивиша, увиденную глазами их детей Бланки и Кости. Бланка страдает от глухой вражды между отцом – талантливым врачом плебейского происхождения – и матерью-аристократкой, хотя и из разорившегося рода.

Детей манит тайна «тринадцатой комнаты» – заколоченной кладовки в доме Калисты. Но стоит им туда проникнуть, – происходит, как в страшной сказке, несчастье: «доктор Павел», некогда отвергнутый матерью Бланки поклонник, убивает хирурга и, прежде чем самому отравиться, объявляет пани Катержину своей любовницей и соучастницей преступления. Но отцу Кости, влюбленному в Катержину адвокату Дивишу, удается восстановить истину.

В отличие от фантастических видений, характерных, например, для психологического романа Дрды, Нефф стремится остаться на почве реальности, как и Пуйманова в «Предчувствии», где, кстати сказать, главными героями также являются дети. В проклятии «тринадцатой комнаты» нет ничего сверхъестественного: это простое совпадение; все от людей – и добро, и зло. Воплощением зла выступает в романе прибывший «из Индии» человеконенавистник «доктор Павел», добро же предстает прежде всего в светлых образах детей, в своеобразной поэзии Кампы. Этой же поэзией проникнута новелла Неффа «Мария и садовник» (1945), также повествующая о людях с «Островка».

Новый период в творчестве В. Неффа начинается после освобождения Чехословакии от фашистской оккупации. Писатель, демократические взгляды которого и критическое отношение к буржуазному строю сложились еще в предвоенные годы, под воздействием новой действительности приходит к социалистическим убеждениям. Он увлекается марксизмом, даже пытается создать оригинальный «Философский словарь для самоучек» (1948). Именно в это время он обращается к историческому жанру: в 1953 г. выходят в свет его «Српновские господа», ставшие одним из лучших чешских исторических романов 50-х годов.

Исторический роман по праву считается традиционным литературным жанром. Как бы ни менялись во времени характер литературы и художественные вкусы общества, исторический жанр неизменно находит своих приверженцев среди авторов и читателей. Это особенно относится к таким литературам, как чешская – литература народа, веками вынужденного отстаивать свое право на национальную независимость, национальный язык и культуру и поэтому очень чувствительного к своим историческим корням, к трактовке своего бытования в истории.

Историческая проза имеет в чешской литературе богатую традицию, начиная с эпохи романтизма. Крупнейший чешский поэт-романтик Карел Гинек Маха (1810 – 1836) намеревался создать цикл романов из догуситской эпохи, чему помешала его безвременная смерть. Исторический жанр первенствовал в развитии чешского романа второй половины XIX века. Популярны были многочисленные исторические произведения Вацлава Бенеша Тршебизского (1849—1884). К вершинам чешского критического реализма принадлежат романы Алоиса Ирасека (1851—1930), в ярких образах воссоздавшего многострадальную историю Чехии – от древних времен и гуситства до Национального возрождения.

В XX веке новатором в историческом жанре выступил Владислав Ванчура (1891—1942). В его романе о средневековых рыцарях-разбойниках «Маркета Назарова» (1931) достоверность описания эпохи сочетается с романтической легендой, с утверждением идеала свободного и жизнерадостного человека. В годы оккупации Чехословакии, стремясь поднять дух соотечественников, Ванчура пишет грандиозные «Картины из истории народа чешского» (I т. – 1939; II т. – 1940; работу над третьим оборвала гибель писателя от рук фашистов) – своеобразную поэтическую летопись старой чешской истории, рассказанную словно бы от лица непосредственного свидетеля событий. И здесь Ванчура сохраняет верность ренессансному идеалу человека: таков летописец Козма – любитель отменной еды и красочного латинского стиля.

В чешском историческом романе первого послевоенного десятилетия, отмеченного размахом эпических жанров, ведущее положение заняла тема революционной борьбы рабочих и вообще массовых народных движений прошлого. Борьбе за социализм и Чехии посвятил цикл романов видный деятель компартии Антонин Запотоцкий (1884—1957), широко использовавший в своих книгах автобиографический материал и документы. Из исторических романов о более отдаленном времени можно назвать «Край чашников» (1945) Вацлава Каплицкого (1895—1982) – о гуситском движении, его же «Четвертое сословие» (1952) – о бунте сельской бедноты в период Тридцатилетней войны и др.

«Српновские господа» Неффа отразили некоторые общие черты чешской исторической прозы тех лет: Нефф повествует о нещадной эксплуатации крестьян феодалами в эпоху последних королей из чешской династии Пршемысловичей (конец XIII – начало XIV века), о вызревании народного протеста. Но если признанным образцом художественного воплощения чешской истории тогда был А. Ирасек, то автор «Српновских господ» подчеркнуто присоединяется к традиции, заложенной В. Ванчурой, создает своего рода «картины» из истории чешского народа. Роман состоит из четырех объемистых глав, воспроизводящих в форме хроники историю хозяев замка Српно и их подданных, а язык романа слегка стилизован под летопись. Ванчуровского Козму напоминает неффовский священник Ченек Коята, который «жил праздно и весело, попивая доброе розовое вино… и описывая на латыни… хронику своей долгой жизни и событий, которые происходили вокруг».

При всем том Нефф создает особый жанровый вариант исторического романа, отдавая предпочтение художественному вымыслу перед строгими историческими фактами. Где-то на не прописанном заднем плане мелькают подлинные исторические лица – короли, полководцы, но все главные действующие лица романа вымышленные, что дает писателю большую свободу в воспроизведении самой логики исторического процесса.

Среди владетелей Српна бывали люди смелые и решительные, но неотъемлемыми их качествами всегда оставались жестокость, алчность, вероломство. Пан Одолен, человек по натуре вроде бы и добрый, за выступление в защиту справедливости обрекает на голодную смерть в башне своего побочного сына Петра Пудивоуса, не раз отличившегося в военных походах. Простые люди считают Петра святым, называют себя «петровцами», восстают против господ и терпят поражение. Но остается в живых сын крестьянского вожака Прасколы епископ Петр – значит, не погаснет пламя народного бунта.

В движении «петровцев» Нефф стремился отобразить причины и особенности чешского гуситства, понимаемые в свете марксистского учения. Можно признать, что подчас экономические проблемы автор разъясняет излишне пространно, в чем, несомненно, проявилось «усердие неофита», но все же это частный недостаток романа. Книга в целом написана живо, с неизменной иронией. Вот как рассказывается, например, о рождении Одолена: «В середине XIII века казалось, что род хозяев Српна прекратится по мужской и женской линии, ибо пани Элишка… была бесплодной вплоть до сорока двух лет. Но когда все перестали надеяться, что она принесет потомка своему мужу, благородному задумчивому пану Добиашу, Элишка чудесно зачала благодаря орошенной слезами Пресвятой Богородицы щепке от креста, которую возложил на ее пустующее лоно пилигрим из святых мест, случайно гостивший в замке, и произвела на свет мальчика, необычайно крупного и сильного…» Ирония, насмешка снимают дидактичность повествования, вносят в него идущее от Ванчуры умение чувствовать радость жизни, даже если она очень бедна.

«Српновские господа» открыли наиболее плодотворную в творчестве Неффа линию исторической романистики. Эту линию продолжила пенталогия, над которой он работал с середины 50-х годов: «Браки по расчету» (1957), «Императорские фиалки» (1958), «Дурная кровь» (1959), «Веселая вдова» (1961) и «Королевский возничий» (1963). Опираясь на историю собственного рода, писатель прослеживает здесь судьбы пражских буржуазных семейств Борнов и Недобылов с середины прошлого века до 1945 года.

Чешский исследователь Благослав Докоупил в обстоятельной монографии «Исторический роман 1945—1965» (1987) следующим образом определяет место этой пенталогии в литературном процессе: «Неффовский цикл порожден ситуацией в чешской исторической прозе на рубеже двух этапов ее развития и представляет собой успешный в художественном отношении синтез двух противоположных тенденций: документалистского отображения важных периодов нашего прошлого в их классовой диалектике, что было характерно для первой половины пятидесятых годов, и стремления дать углубленный, психологически неупрощенный образ человека, что отличает прозу второй половины десятилетия».

Писатель добивается скрупулезной точности в изображении общих контуров эпохи и отдельных деталей. Указываются точные даты не только крупных событий, например, начала или окончания войны, но и таких, как железнодорожная катастрофа, в которой погибают героини первого романа Лиза и Валентина. В пенталогии наряду с реальными историческими лицами, как, например, во втором романе – основатель патриотического просветительного общества В. Напрсток, выступают вымышленные герои, имеющие, как правило, реальных прототипов. Самостоятельная линия во всех романах – история города Праги, расширение ее территории, ее застройка, изменения городского быта.

По своей композиции и системе образов пенталогия Неффа соответствует классическому типу исторического семейного романа-хроники. В связи с ней критики вспоминают имена Д. Голсуорси и Т. Манна. Особенно близок Нефф Т. Манну («Будденброки») – подробным изображением всестороннего упадка буржуазных семей, отсутствием сентиментальности, даже известной «жесткостью» в отношении к своим персонажам. Правда, Нефф пытается уравновесить общую картину действительности показом роста массового революционного движения, но все же главная его сила – именно в критике, в разрушении мифов.

Традиции Т. Манна – на этот раз его «Приключения авантюриста Феликса Круля» – можно вспомнить, читая роман В. Неффа «Злоключения пана Гумбла» (1967), представляющий собой острый гротеск на приспособленчество любого типа: от верноподданничества австрийскому монарху до подлаживания под сменяющие друг друга политические веяния в Чехословакии, вступившей на путь социализма.

В 60-е годы, когда в чешской прозе большое распространение получили экспериментирование с композицией и стилем, техника монтажа, временных сдвигов и т. п., В. Нефф последовательно придерживался, что наглядно демонстрирует пенталогия, традиционной формы исторического реалистического романа. Казалось, что его творческая манера окончательно установилась. Но талант всегда таит в себе неожиданность. В 1973 году Нефф выпустил в свет первый роман о Петре Кукане «У королев не бывает ног», который сразу же нашел многочисленных читателей и несколько озадачил критиков своей в чем-то даже озорной формой.

Действие романа происходит в конце XVI – начале XVII века, в правление Рудольфа II из династии Габсбургов, который был одновременно королем Чехии и главой Священной Римской империи. Это было время неспокойное, исполненное внутреннего драматизма. С одной стороны, в Чехию широко проникают ренессансные идеи, развиваются науки и ремесла, живопись, театр и архитектура. С другой стороны, накапливает силы контрреформация: это канун Белой Горы (1620), поражения, на века закрепившего в Чехии иноземное господство.

Рудольф II покровительствовал искусствам и научному знанию, он собирал произведения живописи, при его пражском дворе работали знаменитые ученые, в том числе – астрономы Тихо Браге и Кеплер. Это было время художников и поэтов, математиков и алхимиков. Но в Чехии все глубже пускал корни орден иезуитов, стремившихся искоренить наследие гуситства. Реакция тем более усилилась, когда Рудольф был вынужден отречься от престола в пользу своего брата Матвея (Матиаса).

На этом колоритном историческом фоне писатель разворачивает цепь невероятных похождений юного Петра – сына пражского алхимика Яна Куканя. Важнейшая роль отводится рассказчику, повествующему о событиях древности со снисходительной иронией: «Как легко догадаться, время появления на свет Петра Куканя падает на год 15**, либо на 15**, или даже на 15**, когда, если нам не изменяет память, француз шел походом против испанца, который, насколько мы можем разобраться в той неразберихе, воевал также и против турка, а тот – в свою очередь – против Угрии, откуда до земель наших рукой подать, так что от этого у нас царили и страх, и стенание; итальянец меж тем был на ножах с французом, отбивавшимся от англичанина, поляк сражался с татарвой, немец точил зубы на Данию, причем католики изничтожали протестантов, а протестанты – католиков, когда моровые поветрия сменялись эпидемиями оспы, когда земля рассыхалась от зноя, когда губили ее проливные дожди и наводнения, а люди стенали под бременем растущих налогов, и все в один голос твердили, будто такого мерзкого столетия на белом свете еще не бывало, а того, что выпало на долю тогдашнего поколения, не доводилось переживать никакому другому».

Эта открывающая вторую главу романа фраза показательна и в том смысле, что, в соответствии с характером описываемого времени, рыцарские поединки и простые драки, военные столкновения и стихийные бедствия, смерти и казни обильно рассыпаны по страницам книги. Но писатель не смакует убийства и погромы, вопреки им он утверждает жизнелюбие и неограниченность возможностей человека.

В образе центрального героя есть фантастическое допущение о его неуязвимости, но автор не приглашает нас воспринимать его слова буквально. Он рассказывает, что добрые богини судьбы у колыбели новорожденного (хотите – верьте, хотите – нет) наделили его всеми мыслимыми качествами и добродетелями: здоровьем, красотой, умом, смелостью, успехом у женщин. И со страхом ждали, чем же попытается перекрыть эти щедрые дары их третья спутница – злая богиня. Но та оказывается на удивление сдержанной: «Мне нечего к этому добавить. Полностью с вами согласна и подписываюсь подо всем, что вы тут наговорили».

Петр Кукань оказывается способным вырваться из самой страшной тюрьмы, выпутаться из, казалось бы, самого безнадежного положения, уйти от жестоких преследователей. Но при всей его сказочной удачливости на его голову обрушиваются неисчислимые несчастья, горести и поражения – именно потому, что он честен и прям, например, он отказывается признать за истину предписание придворного этикета, будто «у королев не бывает ног», он не умеет притворяться, лгать и приспосабливаться, не может бросить приятеля в беде, даже если тот совершает по отношению к нему подлости.

Герой Неффа – не «ходячая добродетель», а живая личность, которую автор наделяет множеством реальных человеческих черточек и мелких слабостей. Петр равнодушен к естественным наукам, ему достаточно, что сахар сладкий, а горит ли он, ему решительно все равно. Он страшится пыток, чувствителен к женским чарам, но не слишком постоянен в своих привязанностях. В нем много ванчуровского жизнелюбия и простого здравого смысла, а действует он в жестоком и несовершенном мире.

Начавшись в Праге, действие романа перекидывается затем в Италию, куда Петр бежит вместе с Джованни Гамбарини, сыном итальянского графа, к которому он был с детства приставлен. В городе Страмбе Петр проходит все ступени унижения и успеха, становится его правителем. Но вероломство не раз спасенного Петром от смерти Джованни, а также коварной герцогини и других сильных людей – при равнодушии народа, который Петр хотел осчастливить, – вновь приводят его к поражению. В конце романа мы видим главного героя возвращающимся домой в Чехию вместе с влюбленной в него шутихой карлицей Бьянкой, которая одна только его пожалела и спасла от верной смерти.

Фантастический элемент присутствует в романе и в связи с линией отца Петра – алхимика Яна Куканя. Он получает Философский камень, который позволяет не только искусственным путем изготовлять золото, но и вызывать ядерную реакцию. Янек сознает всю опасность своего открытия и не останавливается даже перед самоубийством, лишь бы сохранить тайну, – ведь столь могущественную разрушительную силу нельзя отдать в руки злобного монарха.

Время для торжества справедливости еще не настало, но слава тем, кто в нее уверовал и имел отвагу за нее бороться в эпоху жестокости и несвободы, – таков смысл романа Неффа.

«У королев не бывает ног» какими-то нитями связан со всем предыдущим творчеством писателя. Образ Петра Куканя перекликается с образом Петра Пудивоуса из «Српновских господ». Это сопоставление подсказывается и совпадением имен героев, и тем, что король Рудольф приказывает заточить сына пражского алхимика в ту самую башню в Српно (существующую лишь в историческом романе Неффа), где погиб голодной смертью побочный сын жестокого Одолена. Как и Петр Пудивоус, Кукань – поборник справедливости, не умеющий лицемерить. Пудивоус не хотел «быть темным», тянулся к знаниям, на лету хватая латинские слова. Так и Кукань – моментально осваивает итальянский язык, постигает гуманитарные науки. Но если Петр Пудивоус – фигура героизированная, трагическая, то образ Петра Куканя дан в совершенно ином ключе – скорее комедийном.

Нетрудно заметить, что вроде бы и добрый, но ради корысти и карьеры, а то и просто из трусости способный на самые отвратительные поступки Джованни Гамбарини – это еще один вариант «маленького великана» из довоенного романа Неффа, а пародийное начало отчасти восходит к ранним неффовским «Людям в тогах».

С другой стороны, в типе романа «У королев не бывает ног» и в судьбе его главного героя можно обнаружить перекличку с романом «Иосиф и его братья» столь почитаемого Неффом Т. Манна. В обоих случаях сюжет строится на истории скитаний, возвышений и падений прямого, честного (и именно поэтому уязвимого) героя в сложном и несправедливом мире, предательство Джованни напоминает предательство братьев Иосифа, важнейшая роль в книгах обоих авторов принадлежит рассказчику – человеку нашего времени. Чешский писатель прямо подсказывает это сопоставление и тут же констатирует отличие своей позиции не только от библейской легенды, но по существу и от философского романа-мифа Т. Манна: «Петр… лелеял в душе надежду – взлететь когда-нибудь высоко, как можно выше, к самому изножью императорского трона, чтобы взять в собственные руки устроение общественных дел и наладить в них порядок и справедливость, хотя и трезво отдавал себе отчет, что едва ли возможно достичь этого сразу, за один присест, как это вышло у библейского Иосифа, который только за то, что верно растолковал египетскому фараону его сон, был тут же, без промедления, поставлен властителем над всей землей египетской».

Наверное, не прошло для Неффа без следа и знакомство с творчеством Ю. Тынянова, исторический роман которого «Смерть Вазир-Мухтара» он вместе со своей женой, актрисой и писательницей В. Петровичовой, перевел на чешский язык (1962), как и работа над переводами В. Гюго.

Вместе с тем Нефф широко обращается к приемам современных развлекательных жанров, к поэтике мюзикла и пародийных кинокомедий. Если в историческом романе вообще, в том числе и в «Српновских господах» Неффа, практикуется стилизация под язык описываемой эпохи, то в «У королев не бывает ног» можно наблюдать, напротив, своего рода «антистилизацию». Рассказчик и не пытается скрыть свою принадлежность к нашему времени. Более того, в его оценках постоянно присутствуют современные понятия, в его языке – даже если он передает речь героев – то и дело «проскальзывают» современные словечки, вплоть до молодежно-студенческого жаргона. Вот Петр ведет беседу об устройстве вселенной с итальянской принцессой почти детской внешности, но: «… при ближайшем рассмотрении, сама эта детскость оказывалась вовсе не такой уж детской, а весьма сексуальной». В тексте пестрят иностранные слова: здесь и латынь, что соответствует эпохе; здесь и итальянские слова и обороты, что можно объяснить задачей воссоздания местного колорита, но здесь и английские термины из сегодняшнего повседневного обихода: граф Гамбарини вспоминает, что покупал у придворного поставщика духов и эликсиров Куканя «высококачественный after shave»…

Можно ли в данном случае говорить об историческом романе и каком бы то ни было историзме? «Роман мюнхгаузенского и дюма-мушкетерского типа», – так определил жанр «У королев не бывает ног» чешский критик В. Рзоунек, высоко оценивая вместе с тем художественное мастерство писателя и занимательность книги: «С самых первых страниц читатель окунается в удивительную атмосферу, характерную для всего романа, атмосферу, которая дышит средневековьем, но в то же время отражает и наш сегодняшний взгляд». «Здесь мы имеем перед собой не исторический роман, – писал другой чешский критик В. Достал, – а именно цепь вымышленных приключений в декорациях и костюмах рудольфинской Праги и позднеренессансной Италии, приключений, которые, однако, не только развлекают, но и заставляют делать важные для сегодняшнего дня выводы».

Действительно, в романе Неффа есть и фантастика, и «мушкетерская» романтика, но все же история в нем не только в костюмах и декорациях, что, впрочем, признают и критики. При всей очевидной и подчеркнутой условности изображаемого в романе создана выразительная картина жизни того далекого времени. Необычайно живописно, пластично переданы пейзажи и особенности быта тогдашних европейских столиц: Праги, Вены, Рима, облик вымышленной Страмбы, воплотившей яркий колорит итальянского города той эпохи, описаны одежды, празднества, нравы.

Книга Неффа рассчитана одновременно на разные уровни читательского восприятия. Прежде всего это, конечно же, занимательный приключенческий роман, заключающий в себе познавательный материал, который дает богатую историческую информацию, пусть и «сдвинутую» по законам его специфического жанра. Но в книге есть и более глубокий историко-философский пласт. Неудача Петра в качестве правителя Страмбы выявляет неумолимость объективных исторических законов, которые невозможно изменить волевым усилием даже самого мудрого человека.

Продолжение похождений Петра Куканя В. Нефф описал в романе «Перстень Борджа» (1975). Расширяется география странствий героя: по воле автора Петр попадает ко двору турецкого султана, где вновь проходит путь от самого последнего раба, отлавливающего крыс и прочую нечисть в подземельях сераля, до первого советника правителя Османской империи. Затем Петр оказывается во Франции, где славные мушкетеры капитана де Тревиля сначала доставляют его в Бастилию, а потом сами же устраивают ему побег. Сын пражского алхимика мечтает объединить Италию, объединить Европу, хотя бы припугнув ее новым турецким нашествием. Но мир-то остался прежним! Строит козни Джованни, строит козни герцогиня, вероломствует римский папа, люди думают о своей ближайшей выгоде, а не об общем деле. И Петр добивается лишь того, что вдохновленный его мужеством малолетний Людовик XIII воцаряется на троне, столкнув свою мать-регентшу, а в Османской империи власть забирает в свои руки младший брат султана Мустафа, который и не помышляет враждовать с владыкой Ватикана. Так началась, полагает автор, «увертюра Тридцатилетней войны».

Во втором романе трилогии стихия вымысла, пародии, антистилизация языка расцветают еще пышнее, чем в первом. Вот как говорит герцогиня Диана о певице Олимпии и графе ди Монте Кьяра (он же Кукань): «… эта пискля Олимпия была для него только предлогом завязать с нами отношения, и нам не следует отбивать его мяч на аут». Перстень Борджа «имеет ценность сувенира». Молодой воин назван «смущенным янычарским Тарзаном», а повеса Марио Пакионе – «плейбоем». Петр получает звание «мусульманина honoris causa», речь идет о «генералиссимусе янычар» и т. п. Возрастает комизм положений, анахронизм характеров, языковой комизм. Но за всей этой бутафорией по-прежнему прослеживается серьезная концепция автора, его намерение извлечь из исторического прошлого уроки для современности. В условной фабуле романа Нефф сумел подчеркнуть гибельность для Европы раскола населяющих ее народов.

Трилогию Неффа завершает роман «Прекрасная чародейка», увидевший свет в 1979 году. Проблема войны здесь выходит на самый первый план хотя бы уже потому, что его действие разворачивается во время Тридцатилетней войны.

Все могло быть иначе, все могло быть иначе, уверяет нас автор, если бы в том злосчастном году 1617 доблестный и справедливый Петр Кукань из Кукани оказался бы на том единственном месте, на котором ему надлежало быть, – в его родном городе Праге: «Находись Петр в Праге, его проницательности и ораторскому искусству наверняка удалось бы предотвратить страшнейшую ошибку, когда-либо совершенную в истории Чехии, да и всей Европы. Ошибка эта заключалась в том, что чешские протестантские сословия в непостижимой слепоте избрали чешским королем ничтожного католического князька, мелкого штирийского эрцгерцога Фердинанда из династии Габсбургов, коварного негодяя…»

Но Петр не мог оказаться в Праге: помыкавшись по морю между Турцией, где султан Мустафа назначил огромное вознаграждение за его голову, и Европой, где его ждала смертная кара за убийство подлого кардинала Гамбарини, он стал узником мрачного тюремного замка на острове Иф, того самого, где два века спустя будет заточен славный герой Дюма Эдмон Дантес, впоследствии – граф Монте-Кристо. На землю своей родины Петр пробрался тогда, когда там уже полыхала война.

Тридцатилетняя война (1618 – 1648) так или иначе вовлекла в свой водоворот почти все государства тогдашней Европы, и множество сражений пришлось на территорию Чехии. Из Чехии родом был знаменитый полководец той войны Альбрехт Вацлав Вальдштейн, называемый также Валленштейном. Петр Кукань вступает в затяжное противоборство с Валленштейном, из которого, конечно же, наш рыцарь выходит победителем: благодаря своему хитроумию и смелости он переигрывает воеводу и убивает его. Правда, по утверждению рассказчика, этим карьера Валленштейна не заканчивается, ибо у него был двойник Михль, который и подменил его на последнем году его существования в истории. Поскольку Михль только внешне походил на полководца, не обладая ни его умом, ни стратегическим талантом, ни знанием чешского языка, ни умением ставить витиеватую подпись, то этим, как нас уверяет автор, и объясняется явный упадок Валленштейна в конце его жизни. Судить же самозванца не решились потому, что боялись опозориться перед всем миром, «и император, никогда не отличавшийся элегантностью и оригинальностью мышления, приказал ликвидировать двойника с помощью наемных убийц».