Текст книги "И никто не понимал в июле"

– Это правда?

– И да, и нет, – неохотно отозвался Олег. – Два прогноза, которые я сделал тогда, но в статью не включил, не сбылись. И теперь они почти наверняка не сбудутся.

– Какие именно? Почему не сбудутся?

– Потому что история нелинейна.

– Спасибо. Понятно объяснил, – вздохнула Эльвира и посмотрела на небо.

Погода решила поквитаться с людьми за полмесяца беспричинно подаренного спокойствия. Ветер продолжал метаться в поисках верного направления; сила порывов увеличилась. Резкий шелест барашков прорывался сквозь его натугу.

– Вы в одном неправы, Вадим, – неожиданно сказал Олег. – «Историческую ткань» создает историк, а не археолог. Историк, владеющий стилем. Археолог – не творец. Он – чернорабочий. В своём мировоззрении он ориентируется, как правило, на прошлое, на феноменологию объектов, культур. А историк устремлён в будущее, к неким универсалиям, к которым рано или поздно придём мы все… Однако природе действительно не понравился наш переезд. Спасибо за уху. Пора домой. Если начнётся гроза, советую всем «рассоваться» по машинам. Так безопаснее.

Эльвира и Вадим долгими взглядами проводили Олега. Он шёл не оглядываясь. Из всей археологической оравы лишь Алька догадалась обернуться и помахать рукой.

* * *

17 июля, 17.05

Одна палатка уже завалилась. Анна Георгиевна вылезла из-под её «развалин» и, пролетев, как ведьма, одним прыжком десяток метров, заскочила в большой джип. Там её встретили ПАФ и Евгений, не пожелавшие рисковать понапрасну в четырех тряпичных стенах. Следом послышался отдаленный, но мощный громовой раскат, за ним другой, и оставшиеся в палатках археологи стали перебегать в более надёжные убежища. Несмотря на собственные предупреждения, Олег перебрался в занятую Алькой и Настей «Волгу» только тогда, когда глухие удары грома превратились в оглушающий треск. Начался дождь. Но видавшая всякие погодные фокусы «Волга» стояла намертво. Как ни старался ветер, его сил хватало лишь на назойливую раскачку кузова, как при езде по залатанному асфальту.

– Зачем вы выбрали пустую машину? – напустился Олег на оробевших девчонок. – От разгула стихии надо спасаться вместе с мужчинами.

– Ну, теперь как раз то, что надо, – неуверенно ответила Алька. – Мы на это и рассчитывали.

– А я рассчитывал на то, что здесь сидит Анна Георгиевна.

– Она промахнулась. У неё не хватило сил изменить курс, – мрачно отшутилась Настя.

«Волга» стояла ближе к берегу, частично загораживая собой вид на море из трёх оставшихся машин. Потому и ветер ей доставался самый сильный. Однако дождь шёл недолго. Небо на юго-востоке стало светлее, но желтизна этой светлой полосы казалась неестественно грязной, позаимствованной из природы какой-то экзотической планеты. Ветер тоже выдыхался. Он уже не свистел, а подвывал противным низким голосом, который становился всё тише и тише. Внезапно к его пению примазался другой, более низкий и потому более тревожный звук. Доносился он с моря. Олег сразу ощутил что-то неладное, поскольку за многие месяцы, даже годы полевых работ ничего подобного ему слышать не приходилось. Пока сигнал добирался от ушей до глаз, Настя увидела «его». Она вцепилась в плечо Олега и, не отрывая руки, указала пальцем на левое окно.

На границе тёмно-серой и жёлтой сторон неба нарисовалось нечто похожее на вертикальный столб, с заметным изломом посередине и полупрозрачной «юбкой» внизу, чуть выше поверхности воды. Уже через мгновение он приобрёл черты хрестоматийного смерча – того, что любят показывать в фильмах-ужастиках. Некоторое время – не понять, секунд или минут – он, казалось, вытанцовывал на одном месте. Но зоркий глаз Альки подсёк страшный пируэт этого дьявольского танца.

– Он идет сюда! – шепотом крикнула она.

Настя не отрывалась от окна, заворожённая невиданной игрой стихии. Ей хватило нескольких секунд, чтобы тоже убедиться в этом.

Гул со стороны моря усилился.

Олег выскочил из «Волги» и ударами по кузовам заставил всех вылезти наружу.

– Ключи от машин! Сюда! Быстро! – крикнул он и, не дав никому опомниться, добавил: – Завести моторы и ждать!

Смерч приближался, демонстрируя свою неумолимость и пренебрежение к букашкам, стоящим на берегу.

– Куда он пойдёт? Смотрите внимательно! – Олег схватил за плечи девчонок и, будто желая их защитить, прижал к себе.

Вероятно, ему надо было отдать приказ выехать на дорогу и ждать в полной готовности, чтобы при необходимости сорваться с места в доли секунды. Или немедленно рвать на всех парах в любую сторону. Но в какую? Как взять на себя ответственность за выбор единственно верного направления – одного из двух? Но о возможности такого выбора Олег не думал. Он не мог оторваться от удивительного зрелища, впервые за пятьдесят лет поставившего под сомнение справедливость его существования на Земле.

Моторы были заведены. Все приготовились к страшному поединку, но внезапная догадка сбросила непомерное напряжение Олега ещё до того, как смерч достиг берега. «Настя выбирала место для лагеря, – вспомнил он. – И выбирала по наитию; она не могла ошибиться».

Минуло ещё несколько минут. Торжество бесовского зверя достигло предела, когда его рёв вытесняет всё, и ни один посторонний звук не может проникнуть во владения, занятые им.

Ощущение пространства и времени стало единым, как, вероятно, в первые дни Творения, если бы кто-то был «там», внутри рождающейся Вселенной. Всё разделилось на «правое» и «левое» – фундаментальные мировые основы, отвергающие или дарующие разум юному мирозданию.

– Уходит! Уходит! Мимо! – заверещала никем не слышимая Алька.

Смерч пересёк линию берега – при этом он внезапно полыхнул веером новых ярких красок, отличных от морской сине-серой палитры – и взревел с новой силой, но тоном выше. Одним непостижимым прыжком он мгновенно переместился в их сторону, настолько близко, что можно было увидеть отдельные струи песка, однако, подумав, отпрыгнул назад. Одна из машин рванула с места. У Олега перехватило дыхание. Алька судорожно вцепилась в него и широко открыла рот. Левой рукой Олег дёрнул дверь машины. В этот момент неожиданный порыв плотного ветра, будто набитого ватой, припечатал всех троих к корпусу машины и тут же отбросил. Настя отлетела от Олега и упала на вытянутые руки.

Но это была уже последняя конвульсия зверя.

Вихрь умчался вглубь материка. Судя по быстро стихающему рёву, там он и распался. Или оглохшие и онемевшие люди просто не могли явственно услышать этот убегающий, почти на границе инфразвука, прощальный аккорд.

Тем временем Настя поднялась сначала на колени, затем на ноги и медленно разогнулась. По её ладони текла кровь. Алька расцепила сведённые судорогой пальцы и бросилась к подруге.

Постепенно возвращался привычный мир звуков. Сначала неподалеку от «Волги» затормозил киевский джип. За ним приковылял московский.

Столичным туристам досталось больше. Вихрь прошёл впритирку к их лагерю, и они были вынуждены спасаться бегством.

Первой вылезла Эля. Не говоря ни слова, она бросилась к Олегу и обняла его. Кажется, она пыталась что-то сказать, но Олег зажал ей рот. Ему как никогда прежде хотелось сохранить драгоценную тишину.

* * *

17 июля, 18.11

Потери оказались незначительными. Во-первых, все остались живыми и почти здоровыми. Настя при падении получила небольшую царапину на правой ладошке. Алька её тотчас зализала. Во-вторых, вещи, заранее уложенные в палатки и коробки, остались на местах. Археологи недосчитались лишь лёгкой мелочи вроде фанерной столешницы и трёх или четырёх пачек сигарет, забытых Андреем у входа в палатку, – у бывалой Анны Георгиевны курево уцелело. И что уж выглядело вообще невероятно – это почти полная сохранность барахла у киевлян и москвичей. Ценные предметы находились в джипах; а кухонная утварь, которая, конечно, разлетелась в разные стороны, в течение десяти минут была общими усилиями найдена и возвращена. Вернулась на своё место и столешница.

Олег ожидал, что кто-нибудь из коллег выразит Насте благодарность. Ведь мало того, что она поставила лагерь на безопасном участке террасы – она предсказала смерч! Не беда, что немного ошиблась со временем. Эльвира-то своим шестым чувством его совсем не увидела, ни за день, ни за час. Но, вероятно, народ слишком эмоционально пережил это происшествие, и лавры победителя Насте так и не достались. О ней будто забыли.

После того, как была найдена последняя кружка, а на пропавшую деревянную ложку Марина махнула рукой, Олег всё-таки решил уесть самонадеянную киевлянку.

– Что ж ты проморгала такое чудо природы? – не скрывая иронии, спросил он Эльвиру. – А Настя, между прочим, его предвидела.

– У меня другая специализация. Это во-первых. А во-вторых, не злорадствуй. Если ты надеешься, что я информирую тебя обо всём, что думаю и чувствую, то ты ошибаешься.

Тема была закрыта, но Олег услышал лёгкое раздражение в голосе Эльвиры. Она, видимо, переживала кризис собственного самолюбия.

Купаться не хотелось. Вид грязно-зелёной волны не вызывал привычного восторга. Марина, безропотно принявшая на себя обязанности главного повара, начала готовить ужин. Николай Николаевич и Арнольд устроились на сложенной палатке и, хотя Марина напомнила, что палатка предназначена не для сидения, а для того, чтобы её снова поставили, особой прыти не проявляли.

Олег тоже распорядился об ужине. И лишь после того, как послышались долгожданные кухонные запахи, его внезапно осенило: а вдруг смерч прошёл над раскопом? Эта мысль была первой, а вторая, более очевидная любому здравомыслящему человеку, пришла позже. Олег представил разодранные в лоскуты палатки, перевёрнутые машины и – в лучшем случае – живых, но побитых, окровавленных друзей…

Что стало с тем местом, на котором находился старый лагерь?

Какой, к дьяволу, ужин! Теперь было ясно, что любопытство и нетерпение сильнее всего на свете и, пока он не получит ответа, ни есть, ни пить, ни думать о чём-то «помимо» будет невозможно.

Олег запрыгнул в «Волгу», ключ от которой всегда находился в машине, и без объяснений сорвался с места.

Площадь старого лагеря была присыпана песком и белёсой пылью, точнее, грязью. Что тут было в момент прохода смерча, и проходил ли он прямо над этим местом, Олег не понял. Трава, росшая вблизи, казалась нетронутой. Но только на первый взгляд. Она местами пробивалась сквозь тонкий слой этой грязи. Постояв минуту-другую, Олег побежал на первый раскоп. Та же белёсая грязь, только больше песка. Ещё не понимая причины нарастающего беспокойства, он бросился на второй.

Без сомнений, именно здесь то ли прошёл, то ли рассыпался этот злосчастный вихрь. Часть древней кладки, любовно откопанной Анной Георгиевной и ПАФом, разлетелась по площади раскопа. А сам раскоп оказался присыпанным уже знакомой грязью вперемешку с песком и мелкими камнями. Недолго поковырявшись, Олег с чувством брезгливости обнаружил, что месиво своими свойствами напоминает не только грязь, но и строительный цемент. Стенки раскопа «поплыли»; по-видимому, дождь тут был сильнее, чем на берегу.

День на расчистку. Поистине «время собирать камни».

Что же это было? Заурядное стихийное бедствие, ряженое в маску необычной и губительной красоты? Или очередное звено – новый сюжетный ход в спектакле, начатом полгода назад? Но тогда уже никак не откреститься от вопроса, который страшен сам по себе, даже без ответа…

Неужели и Высшие силы включены в этот интригующий сценарий?

* * *

17 июля, 20.02

Вернувшись, Олег рассказал Анне Георгиевне и ПАФу о состоянии раскопов. Но о старом лагере не проронил ни слова – завтра и так все увидят.

Он подошёл к Насте, которая не любила безвылазно торчать в воде и потому сидела на песке, обхватив колени руками.

– Вы хотите мне что-то сказать? – спросила она.

– У тебя, помнится, было три желания. Оставим все три? Или два?

– Да я не о том. Хотя… поскольку я ошиблась со временем, то…

– Два. Какие?

– Какие хотите. Только выберите их заранее.

– Первое и третье, разумеется. Ну… – Олег запнулся, не зная, с чего начать. – А теперь «о том». Сообщаю: первый раскоп почти цел; второй «заплыл», кладка местами разрушена. А вот лагерь… Я не большой специалист по погодным явлениям, поэтому выражаюсь осторожно. Допускаю, что смерч прошёл впритирку к нему.

Настя не ответила. Неожиданно для себя Олег добавил:

– Если б остались там, то разлетелись бы в разные стороны, как полоумные вороны.

– Так вы поняли, что меня надо слушать?

– Такой же вопрос мне недавно задала Эльвира, – тихо признался он.

– И что вы ей ответили?

– То же, что и тебе: да.

– А если Эльвира скажет одно, а я другое, то кого вы послушаетесь?

Повернув голову, Олег перехватил грустный взгляд Насти.

– Если б ты объяснила, чем тебе не нравится Вадим, то я бы скорректировал как-то отношения с ним. Но ты ничего не говоришь. И, собственно, чего ты хочешь от меня? Я постоянно помню о твоём предостережении. Но я буду вести себя как обычно. И ты тоже. Пусть они думают, что мы их ни в чём не подозреваем.

Он хотел добавить еще пару слов, однако увидел Вадима, который шёл в их сторону, и легонько турнул Настю в бок.

– «Он к ним приблизился походкой пеликана», – процитировал Олег памятную фразу из старой одесской песни.

Вадим остановился и присел на корточки. Настя не сдвинулась с места и даже не повернула головы, и он дольше, чем пристало интеллигентному мужчине, смотрел ей в затылок.

– Олег, мы все только что пережили событие, которое случается не чаще одного раза в жизни. Короче, приглашаем вас на чай – тем более что у меня не выходит из головы последний наш разговор. Мы ведь все в той или иной степени историки.

– Да я, кажется, своё мнение высказал. Или вас заинтриговали воспоминания Анны Георгиевны?

– Заинтриговали. Мы в своей практике ни разу не сталкивались даже с попыткой иного объяснения истории.

Сумерки стремительно перетекали в ночь. Олег понял, что, даже сославшись на усталость от пережитого, он не сможет отказаться от продолжения разговора. Ведь это и в его интересах – как можно раньше расставить все акценты и понять, что нужно «им», таинственным поклонникам его научного, или наоборот – совсем не научного таланта.

* * *

17 июля. 20.37

Станислав приволок большую корягу для костра и послал Вадима и Арнольда за дровами. Коряг и досок на пляже валялось в достатке, но далеко, а темнота наступала как всегда стремительно. «Степная ночь непроницаемо черна, так что давайте, ребята, пошустрее», – напутствовала их Марина.

– Знаете, какая тенденция в современном мире тревожит меня больше всех остальных? – спросил Станислав, когда возле костра возвысилась приличная охапка сучьев и досок.

– Ну, какая? – подала голос Эльвира.

– Девальвации науки. В том числе, истории.

– Как изящно ты выразился, Стас: «тенденция», «девальвация»!

– Я мог бы добавить девальвацию власти, – отмахнулся от неё Станислав. – Но эта беда, как мне кажется, вторичная.

– И я должен что-то сказать? – с оттенком досады спросил Олег.

– Ну, если есть, что сказать… желательно об истории.

– А я не спорю. «Конечные» науки сейчас в кризисе. Объекты их исследования исчерпаны или почти исчерпаны, и поэтому они постепенно превращаются в технологии.

– Что такое «конечная наука»? – не понял Станислав.

– Это моё название. Я имею в виду те науки, которые получают всё меньше и меньше фактического материала. Вернее, материал этот может даже возрастать, но этот рост оказывается экстенсивным. Меньше становится смысловой информации. К таким наукам можно отнести все географические дисциплины. Ещё химию. История тоже конечна, но по-своему. Правда, я не считаю историю наукой, поэтому нет смысла говорить о её конечности.

– А какие науки бесконечны? – задала детский вопрос Алька.

– Например, астрофизика. Квантовая физика. Возможно, биология. Ещё психология.

– Как? История конечна, а психология – нет?

– Видишь ли, история оперирует событиями и персонами – и так из века в век. Никакого развития по существу. Никакой устремлённости в бесконечность, если не брать во внимание бесконечность исторического процесса. А психология имеет дело с бесконечно меняющимся человеком.

– Но тогда и история тоже, если человек изменяется? – робко спросил Костя.

– Деточка, не уводи дядю в сторону. Он вот-вот скажет что-то интересное, – строго внушила ему Анна Георгиевна.

– Если б я готовил статью на эту тему, то описал бы своё видение проблемы по-иному и, разумеется, упомянул бы историю, – попытался объяснить Олег. – Но я сейчас говорю о сути явления и потому вынужден согласиться с тезисом Станислава: наука – в нашем, привычном смысле – теряет свои позиции. Технологические науки – приобретают. Но и их отдалённые перспективы я не назову радужными…

– И что дальше? – вклинилась Эльвира. – Пока всё понятно: Модерн иссяк – начинается Постмодерн.

– Если бы… – вздохнул Олег. – Я не представляю России в этой новой эпохе. Главный враг Постмодерна – бесконечность. А бесконечность – отличительная черта нашего мировосприятия.

– Разговор перешёл в специфическое русло, – сказал Станислав. – Но главная мысль ясна: Олег согласился со мной. Он – единственный из круга моих коллег, в том числе московских, кто разделяет мою позицию. Теперь другой вопрос: есть ли связь между этой особенностью науки и состоянием институтов власти…

– Стас, тебе делать не фиг? – зевнула Эльвира. – Что за мания – искать всюду связь?

– Но это ж всё звенья одной цепи. Я недавно говорил, что наши политические прогнозы часто несостоятельны. Прогнозировать мы не умеем. Никаких событий, меняющих эпохи и государства, мы не предвидим. Ни политических, ни экономических. История течёт самым незаурядным, точнее, самым непрогнозируемым путём. Если б я сочинил футурологический детектив с закрученной фабулой, то, ручаюсь, вся моя фантазия оказалась бы бледной пародией против реальности свершившейся истории. Представьте на минуту, что у нас не было десятка-двух известных пророков. Вроде Кейси и Ванги. И тогда, то есть без них, вся наша прогностическая способность оказалась бы нулевой.

– Так что вы от меня хотите? – несколько обескуражено спросил Олег.

– Мы хотим найти учёных, которые помогут создать действенную технологию прогнозирования.

Олег почувствовал, как пересохло горло.

– Зачем? – хриплым голосом спросил он. – Этого же хотели все политические деятели, и особенно – тираны.

– Затем, что они сами на это не способны, – бархатным голосом ответила Эльвира. – Они ведь менеджеры, а не учёные. Они не могут выйти за рамки своего «божественного» предназначения.

– Эля, не ёрничай, – попытался вразумить её замминистра. – Я в эти философские дебри не вдавался; но, пока мы ехали сюда, Вадим поделился своими мыслями. А у него-то как раз мозги не менеджерские.

– Хорошо, я ведь тоже историк, – примирительно отозвалась Эльвира. – И я тоже умею думать. И я тоже думала о том, почему все очевидные и кратчайшие пути к политическим целям становятся замысловато кривыми, когда история от замыслов переходит к творениям. Я сразу сообразила, что Олег видит историю под другим углом зрения. Он не ортодокс. И, возможно, он способен постичь глубинные причины исторического процесса.

– Эля, какие глубины? – внезапно изумился Олег, хотя секундой раньше он желал одного – как можно скорее завершить эту словесную баталию.

– Помолчи! Мне надоели твои комплексы. Анна Георгиевна! – намного громче, чем того требовали притихшие участники «дискуссии», крикнула Эльвира. – Вы хорошо помните ту статью Олега, которую недавно упоминали? О чём она?

– Деточка, я могла понять её превратно, – с готовностью ответила Анна Георгиевна. – Не думайте, что я пытаюсь заранее оправдаться, но если я обнаруживаю в научной статье нечто иррациональное, то я читаю её как бульварную литературу – в кресле, с сигаретой и, по возможности, на ночь. Будь у этой статьи другой автор, я бы в неё и носа не совала. Короче, Олег показал в сравнении, как один и тот же исторический этап можно описать в традиционных формах, то есть в духе классической историографии, и с помощью мифических существ, именуемых в народе и в среде соответствующих высоконаучных специалистов эгрегорами. Идея эгрегора, по мнению ряда таких «специалистов», дедуктивна. Но это не совсем верно. Формирование эгрегора – уж если мы поверили в его существование – итог индуктивной «сборки». Именно на индукции основана попытка перейти от истории к метаистории… Олег, я что-нибудь упустила?

– Нет. Но то, о чём вы рассказали – лишь одна идея моей статьи. А вторая идея заключается в поиске тех ситуаций, когда в историческом процессе возникает нелинейный отрезок. Собственно, никакой идеи на самом деле нет. Я не смог тогда предложить внятный алгоритм выявления этой нелинейности. Всё у меня держалось на интуитивном определении узлового «момента икс». Да и сейчас я не могу полностью заменить интуицию логикой. Я лишь отметил, что главный, но не единственный источник нелинейности – действие личности, не мотивированное объективными обстоятельствами.

– А внезапная активизация прежде инертных социальных групп? – живо откликнулась Эльвира.

– Она внезапна только для внешнего наблюдателя. Если моделировать исторический процесс, так сказать, изнутри, то такое «включение» легко спрогнозировать. Как и «выключение».

– А какие исторические примеры ты взял? – неожиданно спросил Арнольд. Он был единственным, кроме Эли, незаметно перешедшим в разговорах с Олегом на «ты».

– Я взял недавнее прошлое – то, что богато общеизвестными фактами и документами, – неохотно ответил Олег. – Я взял нашу страну и некоторые контактирующие с ней страны Запада и Востока до и сразу после распада СССР…

– И? – с нетерпением подзудила Эльвира.

– Разделил общество каждого государства на социальные группы, точнее, взял уже известную социологическую статистику. Но… мой способ деления не был похож на классическую социологию. Я отделил, но не выбросил так называемую «толпу», а затем отобрал от десяти до шестнадцати действующих групп, отличающихся друг от друга возрастными интересами и культурными традициями. Универсальный алгоритм этого деления у меня не получился. Но некоторые правила есть. И главное из них – замена социальной группы одной личностью.

– А нельзя ли попонятнее? – пользуясь небольшой паузой, прорвался Станислав. Однако в его вопросе, как показалось Олегу, не было слышно интереса.

– Личность может быть усиливающим фактором группы; но может быть и замещением группы. То есть, тем самым эгрегором.

– Олег Денисович, – тоном прилежной ученицы спросила Марина. – Но ведь социологи именно этим и занимаются.

– Вот спасибо им за это. Они – люди старательные и даже умные. Но социологи – порождение современной эпохи; и мыслят они совсем в другой плоскости. Они относятся к категории так называемых «передовых учёных» – тех, кто стремится не к поиску истин, а к некоей «объективной полезности», которая может быть объективной и полезной только в конкретный исторический период.

– И чем же ваша статья завершилась? – спросил Станислав.

– Ничем. Вернее, я указал историкам, что мифологический подход к объяснению истории имеет такие же права на истину, как и ортодоксально-научный. Возможно, это была шутка.

Станислав поднялся с остывшего песка и отступил в темень.

– Ночь… и немного грустно, – меланхолически произнёс он. – Поскольку мы относимся, в некотором смысле, именно к «передовым» учёным, то у нас ещё будет повод для спора. Я уверен, что мы разойдёмся во мнениях.

Следом покинул своё место Николай Николаевич.

– Я всё же думаю, что мы друг друга поймём, – авторитетно заявил он перед уходом. – Поскольку я часто не соглашаюсь с Вадимом, то буду ожидать его проигрыша.

«Аминь!» – хотел сказать Олег, но Анна Георгиевна непостижимым чутьём сыграла на опережение, и сделала это как всегда – с блеском.

– Мазлтов! – тихо, но отчётливо произнесла она.

Эля коротко хихикнула. Вряд ли каждому сидящему было известно это еврейское восклицание, но все, как по команде, поднялись.

День подошёл к концу.