Текст книги "Красное самоубийство"

В своей «Автобиографии» Е. Евтушенко верно заметил: «Главное преступление Сталина вовсе не в том, что он арестовывал и расстреливал. Главное преступление Сталина – моральное растление душ человеческих». В годы перестройки в журнале «Огонек» был опубликован «Дневник стукача», написанный А. Экштейном. Это страшная исповедь. Автор прошел путь от стукача, работавшего среди уголовников, то есть на министерство внутренних дел, до стукача КГБ. Вот что он пишет о Главном управлении исправительно-трудовых учреждений при МВД (ГУИТУ):

«ГУИТУ является не исправителем преступников, а размножителем их методов в жизни. Там уже давно произошло слияние мыслей и целей. Я видел! Я знаю!!! Вся администрация исправительно-трудовых учреждений содержится за счет преступности и кровно заинтересована в большом количестве заключенных. Будьте осторожны, обратите внимание на глубинную суть системы ГУИТУ! Вы что, не видите, что это законсервированный на время ГУЛАГ?.. По телевидению как-то задавали вопрос одному эксперту в соответствующей этому вопросу передаче: „Нужен ли штат осведомителей?“ Он ответил: „Видимо, все-таки нужен…“ Штат?! – Армия!!! Огромная, многомиллионная, страшная по своей разрушительной силе армия. Безобразная и ядовитая бородавка органов».

«Дневник стукача» состоит из таких эпизодов, что становится действительно страшно. Во что превращают человека не только в застенках, но в кабинетах следователей и сотрудников КГБ! Каким чумным вирусом заражают все общество оперы, работающие со стукачами! Общество, которое всегда официально провозглашалось у нас передовым отрядом человечества.

Героизм, доведенный до культового идолопоклонства и поставленный на службу государству… Раболепие, ставшее образом жизни, привычным и бездумным, как будто так и надо… Классовая ненависть, которую этот эпитет превращает в самое жестокое и страшное оружие. Как и раболепие, она растаптывает человеческую душу, затаптывает ее в ту самую официальную колею, которая ведет… Куда? Обязательно – к светлому завтра все под тем же знаменем мировой пролетарской революции…

О чем писали и говорили

Из писем и дневников В. Вернадского.

«Полицейский коммунизм растет и фактически разъедает государственную структуру. Сейчас все проникнуто шпионажем. Всюду воровство все растущее… Все воры в партии, и только думают, как бы побольше заработать…». 1941 г.

«Лучше ли социализм капитализма? Что он может дать народным массам? Социализм неизбежно является врагом свободы, культуры, свободы духа, науки». 1918 г.

«Колхозы все больше превращаются как форма 2-го крепостного права – партийцы во главе». 1941 г.

«Осматривая свою жизнь, я вижу, что я не понял в пережитом, что ни в коем случае нельзя было соединяться в действиях с социалистической по партийности или социалистической по существу толпой. „Демократия“ социализма и „демократия“, о которой мы говорим, была разная. Уважения к человеческой личности нет и не может быть в социализме…». 1923 г.

«Корни коммунизма только отчасти в социальных построениях социализма, частью в старой русской государственности. Не только коммунисты, но и все социалисты – враги свободы, так как для них личность человеческая исчезает перед целым». 1924 г.

«Жизнь чрезвычайно тяжела в России из-за исключительного морального и умственного гнета». 1927 г.

«…А бедность, по мне, худшее из рабств… Смешно говорить этим людям о свободе или свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той по крайней мере наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным».

П. Столыпин

«Общество, которое допускает бедность и несчастье, человечество, которое допускает войну, мне кажутся обществом и человечеством низкого рода».

В. Гюго

«Правое дело партии. Ну, нет! Скорее я соглашусь с теми, кто утверждает, что в октябре 1917 года с Россией произошла роковая, трагическая ошибка… Такой вывод был мне куда ближе из всего, что я видела вокруг прозревшими глазами, из всей истории, которой мне пришлось переучиваться заново. Старый анекдот 20-х годов воплотился в правду: “Построить социализм можно, но жить в нем нельзя”. В построении этой полутюрьмы-полуказармы и заключались “великие исторические заслуги” моего отца».

Светлана Сталина

Как воспитывалась «классовая ненависть»? Вот несколько заголовков из «Литературной газеты» по поводу очередного судебного процесса над «врагами народа».

«Смести с лица земли троцкистских предателей и убийц!» (Это пишется до суда! О презумпции невиновности понятия у нас не имели), «Гнусные преступники признали себя виновными в предъявленных им обвинениях» (как известно, все «гнусные преступники» были через полвека реабилитированы), «Если враг не сдается – его уничтожают» (напомним, что эта формулировка придумана Горьким), «Фашисты перед судом народа», «Уничтожить гадов», «К стенке!», «Выродки», «Эти люди не имеют права на жизнь», «Кровавая свора»…

Юлиан Семенов в своей последней книге, в «Ненаписанных романах», утверждает, что именно Сталин организовал убийство Кирова, поскольку увидел в нем своего политического соперника. Семенов пишет:

«Ни Филипп Медведь, начальник Ленинградского ЧК, ни его заместитель Запорожец, готовивший убийство Кирова, не были расстреляны. Их отправили на Восток, да не в лагеря, а на стройки, и не заключенными, а руководителями… Поэтому от Медведя „пошли круги“ – он не мог не поделиться с друзьями о том, как после убийства Кирова в Питер приехал Сталин, вызвал к себе Николаева (убийцу Кирова – В. Н.) и задал ему всего три вопроса, один из них был решающим: „Вы где достали револьвер?“ А Николаев ответил в ярости: „У Запорожца спросите, он всучил!“ Сталин приказал немедленно Николаева ликвидировать… Затем вызвал из камеры Борисова, начальника охраны Кирова, побеседовал с ним с глазу на глаз; в тот же день Борисова убили».

Так быстро-быстро Сталин убрал ненужных ему свидетелей, а какое-то время спустя уничтожил и тех, кто ими командовал.

В своих воспоминаниях Давид Самойлов, один из лучших русских поэтов прошлого века, пишет:

«Перед самосудом все бессильны. Самый худой суд – ничто перед всесильным сапогом, отбивающим внутренности, бьющим не до смерти, а до потери человеческого облика. Не жизнь себе зарабатывали подсудимые страшных процессов, а право поскорей умереть. Они-то знали, искушенные политики, что дело их – хана. И разыгрывали роли свои только потому, что сапог сильнее человека, что геройство перед сапогом возможно один раз – смерть принять, а ежедневная жизнь под сапогом невозможна, есть предел боли, есть тот предел, когда вопиющее человеческое мясо молит только об одном – о смерти – и готово на любое унижение, лишь бы смерть принять».

В атмосфере массового террора был и такой фактор – соглашательство, готовность идти на компромисс. Даже Пастернак признавался: «Мы гибнем от собственной готовности. Когда я писал 1905-й год, то на эту относительную пошлятину я шел сознательно из добровольной идеальной сделки со временем».

Известный советский художник Б. Жутовский так вспоминал о том времени:

«Каждый день наполняется предчувствием надвигающегося произвола. Во всех сферах существования… И на полях, и у станков, и на лесоповале, и на Беломорканале – СТРАХ. Великий страх и их, бедолаг, и фотографов, и издателей, и тех, наверху, кто требовал это. Их всех мучил безысходный страх. И нам они передали его с кровью, с шепотом, с всегдашней настороженностью за свою и нашу с тобой жизнь».

В конце прошлого века было издано четырехтомное собрание сочинений Д. Андреева, сына писателя Леонида Андреева. Даниил Андреев, прозаик, поэт и философ, стал жертвой сталинского террора, в КГБ у него уничтожили роман «Странники ночи», о нем вспоминает вдова Д. Андреева:

«Название романа… значит следующее: мы, русские люди, странствуем через ночь, простершуюся над Россией… Не знаю, как описать ту атмосферу обессиливающего, тошнотворного страха, в которой жили мы все эти годы. Мне трудно очертить границы этого „мы“ – во всяком случае, это все те, кого я знала.

Я думаю, что такого страха, в течение столь долгого времени, не испытывал никто во всей истории цивилизованного человечества. Во-первых, по количеству слоев, им охватываемых; во-вторых, потому, что для этого страха не надо было никакой причины. И конечно, по многолетней протяженности этого, калечащего души ужаса. Неправда, что 1937 год («тридцать проклятый…» и т. д.) был самым страшным. Просто в этом году огромная змея подползла вплотную к коммунистам, вот в чем и причина крика. А началось все с начала, с 1917–1918 годов».

В годы массового террора невыносимые страдания выпали на долю талантливейшей поэтессы Ольги Берггольц, она имела полное право написать такие горькие строки:

 
Они ковали нам цепи,
А мы прославляли их…
Мне стыдно моих сограждан,
как мертвых, так и живых.
 

«Никакая сила в мире не заставит нас выйти из того круга идей, на котором построена вся наша история, который еще теперь составляет всю поэзию нашего существования, который признает лишь право дарованное и отметает всякую мысль о праве естественном, и что бы ни свершилось в слоях общества, народ в целом никогда не примет в этом участия; скрестив руки на груди – любимая поза чисто русского человека – он будет наблюдать происходящее и по привычке встретит именем батюшки своих новых владык, ибо – к чему тут обманывать себя самих – ему снова понадобятся владыки, всякий другой порядок он с презрением отвергнет».

П. Чаадаев

Да, именно так писал Чаадаев, но он не был революционером. Он был вольнодумцем. Он был не за революцию, а за эволюцию. В письме своему другу, декабристу И. Якушкину он писал:

«Ах, друг мой, как это попустил Господь совершиться тому, что ты сделал? Как смог Он позволить до такой степени поставить на карту свою судьбу, судьбу великого народа, судьбу своих друзей, и это тебе, тебе, чей ум схватывал тысячу таких предметов, которые едва приоткрываются для других ценой кропотливого учения?.. Вся будущность страны в один прекрасный день была разыграна в кости несколькими молодыми людьми между трубкою и стаканом вина».

Интернационализм с фашистским привкусом

Начавшись в 1938 году, вторая мировая война уже на другой год охватила огромную территорию от Гибралтара до Шанхая, втянув в свой водоворот около трети населения земного шара. Но главные события разворачивались в Европе. За сорок шесть дней Германия повергла к своим ногам несколько стран Западной Европы, включая Францию. Поначалу отношение у нас к этой войне было вполне определенное: «Новую империалистическую войну затеял и ведет один империалистический блок – союз фашистских держав, угрожающий всем народам». «Фашистские людоеды», «фашистские агрессоры» – вот определения, в точности которых никто у нас не сомневался. Еще задолго до начала войны в интернациональном нашем воспитании была очень сильна струя солидарности с немецкими антифашистами. Литература и музыка Германии всегда были любимы у нас. Приход к власти немецких фашистов был для нас потрясением, вызвавшим к ним ненависть.

И вдруг!.. 23 августа 1939 года – советско-германский договор о ненападении. И сразу с наших газетных и журнальных страниц как ветром сдуло фашистских «варваров», «людоедов» и «агрессоров». Этим дело не ограничилось. В газетах появились фотографии нацистских руководителей, встречавшихся с нашими… А в сентябре того же года вся наша школа была собрана в физкультурном зале и там нам сообщили, что Красная Армия вступила в пределы Польши, чтобы взять под защиту единокровных украинцев и белорусов в Западной Украине и Западной Белоруссии. До этого Польша была разгромлена Германией. Слушая это сообщение, я впервые в жизни с испугом подумал: «Это – война!» Мне ситуация рисовалась так: мы перешли границу, вошли в чужие земли и, пытаясь защитить украинцев и белорусов, не сегодня-завтра столкнемся с фашистской армией. Но, как известно, этого тогда не произошло.

Осенью 1939 года был подписан советско-германский договор о дружбе и границе между СССР и Германией (после разгрома Польши). Но война все настойчивей стучалась в наши двери. Пришла необычайно суровая зима 1939–40 гг. и принесла с собой финскую войну. В тот год нас часто освобождали от школьных занятий из-за страшных морозов, и еще более страшные слухи распространялись по городу – о наших тяжелейших потерях и военных неудачах. А в самом начале финской войны у нас с улыбкой сравнивали население одного Ленинграда и всей Финляндии. Но война с ней завязла. И обернулась для нас большой кровью. Все же часть Финляндии весной 1940 года отошла к нам. До этого с нами, как тогда говорили, воссоединились Западная Украина и Западная Белоруссия (это была часть бывшей Польши). Кроме того наш флаг был поднят еще и над Бессарабией, Латвией, Литвой и Эстонией. Все это – по тайному сговору с фашистской Германией. Так Сталин делил военную добычу с Гитлером и одновременно как бы начинал свой «революционный» поход на Запад. Такой поворот событий лишний раз подхлестнул давнишние большевистские чаяния о распространении своего господства для начала хотя бы на Европу. За подтверждением этого факта не надо лезть в исторические архивы, достаточно обратиться к нашим тогдашним песням, фильмам, книгам, газетам и журналам. Все они звали в поход, в результате которого мы мгновенно разобьем врага «малой кровью, могучим ударом», да еще на его же территории! Стали очень популярными многочисленные литературные поделки под рубрикой «Эпизоды будущей войны». В них мы быстро, без хлопот и потерь уничтожали врага и одерживали сокрушительные победы. Одной из таких книг стало большое творение Н. Шпанова «Первый удар. Повесть о будущей войне». В ней, в частности, говорилось: «Сегодня, 18 августа, в семнадцать часов крупные соединения германской авиации перелетели советскую границу (книга вышла как раз перед нашим договором о дружбе с Германией – В. Н.). Противник был встречен частями наших воздушных сил. После упорного боя самолеты противника повернули обратно, преследуемые нашими летчиками…» Затем в книге говорится о том, как наша авиация громит объекты врага на его территории в течение первых же часов войны. И далее: «Советская авиация, оберегая Красную Армию от ударов германской авиации, содействовала продвижению Красной Армии через границу…» Ну что тут скажешь?! Остается только удивляться, что вот такое убожество печатали многомиллионными тиражами…

Тем временем надвигалась настоящая война. Хотя, на первый взгляд, мы с Германией ссориться не собирались. Фашистский министр иностранных дел Риббентроп приезжал в Москву, наш Молотов ездил в Берлин, виделся там с Гитлером. Мало этого! Завязалась личная переписка между фюрером и Сталиным. Казалось, что между двумя странами было достигнуто полное понимание. Так, Риббентроп доложил фюреру: «Сталин и Молотов очень милы. Я чувствовал себя как среди старых партийных товарищей». Сталин на встрече с Риббентропом в Кремле заявил: «Я знаю, как сильно немецкий народ любит своего вождя, поэтому я хотел бы выпить за его здоровье». Присутствовавший при этом немецкий дипломат Г. Хильге написал в своих воспоминаниях:

«Тон Сталина при разговоре о Гитлере и манера, с которой он провозглашал тост за него, позволили сделать заключение, что некоторые черты и действия Гитлера, безусловно, производили на него впечатление… Это восхищение было, по-видимому, взаимным, с той только разницей, что Гитлер не переставал восхищаться Сталиным до последнего момента, в то время как отношение Сталина к Гитлеру после нападения на Советский Союз перешло сначала в жгучую ненависть, а затем в презрение».

Столь быстрые и резкие перемены в советско-германских отношениях ошеломили всех. Вот один только пример. С детства я любил футбол, регулярно ходил на стадион «Динамо», который в дни матчей обычно бывал переполнен, поскольку телевизоров тогда не было. И вот однажды в погожий августовский денек, в разгар очередного футбольного матча, на глазах у десятков тысяч болельщиков из-за трибуны стадиона выплыл на очень низкой высоте брюхатый и серый в закатном солнце самолет с фашистскими знаками, он прямо над нами шел на посадку на Центральный аэродром, находившийся неподалеку. И стадион замер. Все собравшиеся на нем впервые в жизни видели над собой фашистский самолет. Кто из них мог знать в ту минуту, что Гитлер и Сталин неожиданно договорились между собой и что нацистский министр иностранных дел Риббентроп поспешил прилететь в Москву? Но никто не раскрыл рта. На трибунах ни одного возгласа или недоуменного жеста. Ни одного… Даже в такой ситуации опасно было удивляться, во всяком случае опасно было выражать свои чувства. Фашистский самолет в московском небе переполненный стадион молча проглотил, хотя тогда не было в нашей стране страшнее слова, чем «фашист».

Но чем дальше уходило то время, уже после войны, все больше и больше прояснялось, что наш почти двухлетний союз с гитлеровской Германией для властей обеих стран был вполне закономерным. И. не только из тактических соображений, не только потому, что Гитлеру и Сталину еще требовалось время для подготовки к решительной схватке друг с другом. Оказалось, что их временный альянс на самом деле не был столь парадоксальным, как это могло бы показаться. Ни той ни другой стороне насиловать себя не пришлось. Сходство между Гитлером и Сталиным, между их партиями было настолько разительным, что великому немецкому писателю Г. Бёллю оставалось только констатировать: «Коммунизм – это фашизм для бедных». Конфликт между обоими диктаторами заключался в том, что они мешали друг другу на пути к мировому господству.

Как тут не вспомнить о некоем, можно сказать, мистическом родстве между Гитлером и Сталиным, начиная с их раннего детства и кончая их последним вздохом. Происхождение того и другого до сих пор окутано туманом. Отцы обоих будущих диктаторов были пьяницами и тиранами в семье. Отец Сталина, как известно, был сапожником, отец Гитлера тоже одно время занимался этим ремеслом. Обе матери обожали своих сыновей и определили их в церковные школы. Но вместо священников они стали партийными функционерами, быстро убедившись, что этим сомнительным занятием можно неплохо себя обеспечить. Оба остались недоучками и никакой специальностью так и не овладели. Этот перечень роковых совпадений можно продолжать и продолжать, но тогда мы далеко уйдем от нашей темы. Можно только еще упомянуть, что оба умерли, проклиная… евреев. Гитлер сделал это в своем завещании, которое писал в бункере под грохот громивших Берлин советских орудий. А Сталина хватил смертельный удар, когда он готовился приступить к официальному геноциду еврейского населения в СССР (в этом деле у него был уже немалый опыт по отношению к другим советским народам). Нет, недаром Гитлер собирался сделать Сталина чем-то вроде главного надзирателя в России, которую задумал покорить. Сталин тоже отдавал должное своему сопернику, например, восхищался тем, как тот безжалостно и коварно уничтожал своих политических соперников. Оба они в одинаковой степени овладели хитрым искусством создания собственного культа личности, сочинением мифа о своей жизни и деятельности.

Как у Сталина, так и у Гитлера главным средством в борьбе за власть и ее упрочение стала партия. По своей структуре, организации работы, методам и целям обе партии, нацистская и коммунистическая, были похожи, как близнецы. Их руководство находилось на положении небожителей, безраздельно царивших над рядовыми партийцами. Любопытно, что Гитлер оценивал перспективную численность своей партии в 10 процентов от населения страны, примерно так же обстояло дело и в сталинской партии. Оба лидера считали, что щупальца партии должны проникать всюду, во все сферы жизни общества. Партийные решения, спущенные сверху, были законом.

Личный сталинский переводчик В. Бережков в канун Второй мировой войны работал в Берлине в нашем посольстве, не раз встречался с Гитлером и его ближайшими соратниками, он пишет в своих воспоминаниях:

«Мне, работавшему еще в довоенной нацистской Германии, трудно было не заметить, как и там и тут сходными методами возвеличивались Сталин и Гитлер. Те же массовые сборища, тот же пропагандистский угар, то же искусство – помпезное, с заданными параметрами положительного героя, фактически тот же самый „социалистический реализм“… И Гитлер, и Сталин без конца льстили своим народам. Гитлер величал немцев расой господ. Сталин громогласно объявлял советских людей первопроходцами, строителями коммунизма, прокладывавшими новые пути человечеству. А тихонечко, себе в усы, обзывал дураками. Общество было обречено и слышать и говорить только то, что разрешалось. Судьба инакомыслящих была одинаковой – они были упрятаны в лагеря или уничтожены. Ну а те, кто попрактичней, вовремя перестроились. При Гитлере многие коммунисты стали нацистами. Вышли из одной партии и вошли в другую…»

Гитлер приветствовал перебежчиков из коммунистического лагеря, он говорил, что из либерала никогда не получится хорошего нациста, а из коммуниста легко получится. Впоследствии я сам убедился в этой истине, познав ее, можно сказать, от противного. В годы «холодной войны» я не раз бывал в качестве корреспондента как в Западной, так и в Восточной Германии и смог убедиться, что в последней бывшие нацисты прилично устроились, не то что в Западной Германии. То есть подмеченный фюрером процесс там пошел наоборот (но по той же логике!): нацисты перестраивались в коммунистов. Стоило только взглянуть на сохранившуюся в ГДР нацистскую военную форму! Как известно, в Западной Германии нацизм был осужден еще на Нюрнбергском процессе, там за пропаганду фашизма, за искажение правды о правлении фюрера дают тюремный срок, там в ходе денацизации были осуждены десятки тысяч фашистов. А у нас, в России, до сих пор издаются десятки фашистских газетенок, о чем постоянно сообщают наши средства массовой информации. И у нас нет, как и не было, закона против фашизма!

Нет, недаром Гитлер не раз заявлял, что национал-социализм есть то, чем мог бы стать марксизм с небольшими поправками. Фюрер признавался, что многому научился у Ленина и Троцкого, в том числе тому, как обманывать и вести за собой массы. «Я многому научился у марксистов, – говорил Гитлер, – и я признаю это без колебаний. Я учился их методам». Г. Раушнинг, один из фашистских лидеров 30-х годов, вспоминал: «Геббельс, и не только он один, почти торжественно заявлял о глубоком родстве национал-социализма и большевизма». А сам Геббельс в своем дневнике писал: «Штеннес говорит, что я – Сталин нашего движения. Я не Сталин, я им стану».

В свете всего выше сказанного не приходится удивляться тому, что именно Сталин помог Гитлеру прийти к власти вполне легальным путем. И Гитлер понимал это! Дело было в следующем. В 1932 году коммунистическая партия Германии набрала на выборах более пяти миллионов голосов. Если бы она выступила единым фронтом с немецкими социал-демократами, то Гитлер не смог бы победить на тех выборах. Но Сталин запретил немецким коммунистам блокироваться с социал-демократами. Ошибка Сталина? Нет, конечно! Просто фашизм был ему ближе по духу чем социал-демократические идеи. Уже цитировавшийся выше наш дипломат В. Бережков писал: «Сталину всегда импонировал нацистский вождь. Еще до прихода его к власти Сталин считал главной опасностью не национал-социалистов, а социал-демократов, которых он заклеймил как „социал-предателей“. Такое его отношение к ним понятно: идеи социал-демократии угрожали подорвать созданную им в СССР диктатуру и поставить под сомнение его личную неограниченную власть, методы же нацистов были близки ему по духу».

Надо еще обязательно вспомнить, что союз Гитлера со Сталиным в 1939 году возник не на пустом месте. Примечательно, что в конце 20-х и в начале 30-х годов, когда Гитлер еще только подбирался к власти, советско-германские отношения переживали как бы медовый месяц. Известно, что до Первой мировой войны связи между Россией и Германией были весьма тесными. Противостояние в Первой мировой войне и революция в России ослабили эту традицию, но уже в 20-е годы связи между нашими странами начали быстро налаживаться. В русле нашей темы стоит вспомнить хотя бы о том, насколько оживились контакты Германии и России в такой специфической области, как военная. Тогда Германии, потерпевшей поражение во Второй мировой войне, было запрещено наращивать свой военный потенциал, а Сталин счел нужным нарушить этот запрет и существенно помог Германии в военном строительстве, что вполне объяснимо. В своих бредовых планах завоевания мира (и для начала – Западной Европы) он твердо рассчитывал на войну Германии против Англии и Франции, после которой собирался в победный поход на Европу через Германию. Наполовину ему этот замысел удался, а вот гитлеровскую агрессию против нас проморгал, о чем еще пойдет речь.

До сих пор у нас мало кто знает, что 20 тысяч немецких офицеров прошли боевую подготовку на авиабазах и танкодромах Советского Союза еще до прихода Гитлера к власти. Потом именно эти офицеры составили костяк гитлеровской армии и по праву считали своими альма-матер Липецк и Казань. Именно в районе этих городов закладывалась основа мощных фашистских воздушных и танковых армий. Сталин рассчитывал, что обученные у нас немецкие офицеры пойдут потом походом на Западную Европу, главным образом на ненавистную ему Англию, которую, кстати, так же люто ненавидел и фюрер. Но оказалось, что Сталин помог Гитлеру создать первоклассную армию и на свою голову. Можно представить гнев Сталина, когда он это осознал! Как мог, он попытался себя утешить: расстрелял всех наших специалистов, имевших отношение к этой акции, от маршала Тухачевского, дипломата Крестинского и публициста Радека до комендантов аэродрома в Липецке и танкодрома в Казани. Типичное решение вождя! Он всегда с особым усердием уничтожал людей за свои собственные ошибки, чтобы некому было потом о них вспоминать.

Заключив союз с Гитлером в 1939 году, Сталин снова поставил на ту же карту: широко развернул поставки нашего сырья и продовольствия в Германию, которая вела войну в Европе, но одновременно готовилась к войне с нами. Сталин же, поощряя Гитлера словом и делом, был уверен, что тот сдержит свое слово перед ним и обязательно нападет на Англию. Вот тогда наш хитроумный вождь и собирался вдарить ему в спину! И зашагать по всей Европе! А пока из Советского Союза в Германию поступали почти 80 процентов всех материальных ресурсов (хлеб, хлопок, нефтепродукты, лес и т. п.), дающих Германии возможность безбедно существовать в такой напряженной обстановке. Причем Гитлер получал от нас такие поставки, которых Германия вообще была лишена из-за блокады со стороны Запада и без которых ей вообще было бы невозможно наращивать свой военный потенциал (марганец, хром, медь, прокат и т. п.). А вот поставки к нам из Германии были очень скудными, не говоря уже о платежах за то, что туда отправляли мы. Фюрер только обещал рассчитаться с нами и постоянно заверял Сталина, что отдает все силы на подготовку к нападению на Англию. А сам уже подписал план нападения на Советский Союз. Сталин же продолжал лелеять свои мечты о мировой революции, которую он собирался начать с захвата Европы, обманув и разгромив стоявшего на его пути Гитлера. Как видим, эта маниакальная мечта, начиная с 1917 года, продолжала толкать большевистский режим на путь к самоубийству, до которого в конце концов и дошло дело на исходе прошлого века.

К двойному портрету этих двух Чингисханов прошлого века любопытные штрихи набрасывает Троцкий:

«Гитлер импонирует Сталину. В фюрере хозяин Кремля находит не только то, что есть в нем самом, но и то, чего ему не хватает. Гитлер, худо или хорошо, был инициатором большого движения. Его идеям, как ни жалки они, удалось объединить миллионы. Так выросла партия, которая вооружила своего вождя еще невиданным в мире могуществом. Ныне Гитлер – сочетание инициативы, вероломства и эпилепсии – собирается не меньше и не больше как перестроить нашу планету по образу и подобию своему.

Фигура Сталина и путь его – иные. Не Сталин создал аппарат. Аппарат создал Сталина. Но аппарат есть мертвая машина, которая, как пианола, не способна к творчеству. Бюрократия насквозь проникнута духом посредственности. Сталин есть посредственность бюрократии. Сила его в том, что инстинкт самосохранения правящей касты он выражает тверже, решительнее и беспощаднее других. Нo в этом его слабость. Он проницателен на небольших расстояниях. Исторически он близорук. Выдающийся тактик, он не стратег. Это доказано его поведением в 1905 г., во время прошлой войны в 1917 г. Сознание своей посредственности Сталин неизменно несет в себе. Отсюда – его потребность в лести. Отсюда – его зависть по отношению к Гитлеру и тайное преклонение перед ним».

Несмотря на некоторые различия в характере и образе жизни, оба диктатора были удивительно схожи в своих главных устремлениях (начиная с мечты о мировом господстве), недаром тот же Троцкий прозорливо назвал их близнецами, когда Гитлер еще только набирал силу. Гитлеру одно время еще приходилось зарабатывать себе на жизнь, а Сталин до Октябрьской революции практически нигде не работал и делать ничего не умел, зато рано понял, что занятие политикой вполне может обеспечить так называемого профессионального революционера. Кстати, Гитлер тоже быстро пришел к такому же выводу. И чем больше власти прибирали они к рукам, тем больше походили друг на друга. Как нацисты, так и коммунисты, придя к власти, превратили свои политические партии просто в государственные структуры, вернее, в государственно-партийные мафии, которые нуждались поэтому не в политических лидерах, а в типичных «крестных отцах». Сам факт наличия одной-единственной политической партии на всю страну – абсурд. Вот четкое определение понятия «партия», данное в Толковом словаре Уэбстера, второй на Западе книге после Библии:

«Группа людей, объединенных общими целями и намерениями, придерживающаяся одного и того же мнения по поводу окружающих явлений; объединенная определенными политическими взглядами и пытающаяся с помощью выборов продвинуть своих представителей в официальные органы власти».

В последних словах – весь смысл! Нацистской и коммунистической партиям после захвата власти, тут же ставшей абсолютной, тоталитарной, вовсе не требовалось добиваться каких-то позиций и конкретных мест в государственной машине и законодательных органах, им не угрожало никакое политическое соперничество. Они сами были этой машиной и этими органами!