Текст книги "Сегодня и вчера, позавчера и послезавтра"

32

Улица большого города. Время около полудня. Жарко. Электронное табло информирует: температура воздуха плюс пятьдесят градусов. Не покидает ощущение сауны, из которой не выйти, и ноги сами приводят к телеге с горой лимонов. Худощавый индус разрезает их и пропускает через напоминающий мясорубку механизм. Отходы производства уже образовали огромную кучу, которые с удовольствием пережевывает корова. Она же перерабатывает их в лепешки, создавая тем самым рай для мух, которые, не в силах определиться, суетливо курсируют между результатами человечьей и коровьей переработки. Замкнутый природный цикл – не эстетичен, но совершенен. Понимаю, что даже острая жажда не заставит меня стать звеном этой цепочки.

Ловлю такси, принять душ в номере – заветная мечта. Останавливается машина черного цвета, ее создатели уже давно умерли. Водитель в скрюченном состоянии нависает над рулем. Называю отель, автомобиль кряхтит, но трогается. На перекрестке к машине бросаются люди: мужчина на костыле, кто-то без рук, женщина с ребенком, у которого из уха течет кровь, несколько детей, замотанных в тряпки со следами крови. Непонятно, как люди в таком состоянии передвигаются. Первое желание оказать первую помощь. Водитель останавливает меня и говорит:

– They just want money. [10]10
  – Они просто хотят денег.


[Закрыть]

– Actually? – удивился я. – But they’re all in blood.[11]11
  – Вы уверены? Они все в крови. (англ.)


[Закрыть]

Не все было понятно из его объяснения. Смесь английского и хинди требует времени для восприятия.

Они немного актеры, и это не кровь – такой вывод следовал из его слов. Буйство попрошаек нарастает, они без остановки дубасят по стеклам. Окровавленные дети вниз головой маячат снаружи. Машины вдруг тронулись, и мы утонули в потоке. На следующих светофорах, вняв совету водителя, отпрянул от окна и разместился в центре заднего сидения. Такую бескомпромиссную борьбу за жизнь следует один раз увидеть, чтобы лучше осознать грань.

Останавливаемся на бензоколонке. Катаемся около двух часов – огромные пробки. Ноги затекли и не помещаются в тесном пространстве между спинкой водительского кресла и моим сиденьем. Открываю дверь, чтобы выйти и размяться. Поэтапно извлекаю тело наружу и обращаю внимание на скрытую газетой неровность под левым ботинком. Она начинает, к моему ужасу, двигаться. Оказывается, это прохожий решил отдохнуть. Не пьяный, конечно, не очень чистый, но это никого не удивляет, кроме меня.

Трудно привыкнуть к левостороннему движению, машины и пешеходы появляются не понятно, откуда и так же исчезают. Дурным тоном считается останавливаться на красный свет, если нет машин, зато звуковой сигнал – самый используемый элемент управления автомобилем. Слева через дорогу метрах в ста по диагонали появляется современное здание моей гостиницы. Водитель на перекрестке поворачивает налево, минует разделительное бетонное ограждение и плавно выезжает на встречную полосу, выбирая кратчайший путь. Желание выскочить сдерживает опытом извлечения себя через заднюю дверь – времени явно не хватит. Пять полос, каждая забита двигающимся навстречу транспортом. Пытаемся разъезжаться. Автомобили, словно корабли, касающиеся бортами на легкой волне у причала. Следы подобной манеры езды присутствуют на подавляющем числе двух, трех и четырех колесных образцов техники. Судя по реакции водителей, происходящее никого не удивляет. Начинаю понимать, что не столь важно, как, куда и каким образом ты двигаешься; главное оставлять возможность разъехаться, включая тротуары, обочины – любую пригодную для маневра территорию. В результате подобных действий в России либо произошла бы авария, либо, случись ее каким-то чудом избежать, водителя вынули бы из машины и отдубасили. Мы же доехали целыми и невредимыми. Интересно, откуда у наследников этой древней цивилизации такая терпимость друг к другу? Кто мудро стер жестокость из программы эмоций, учитывая огромное перенаселение в этих местах?

Поднимаюсь в номер, раздеваюсь и в душ. Видимо, не закрыл форточку – комары, возможно малярийные. Вода, струящаяся из крана, сомнительного цвета, беру бутылку минералки. Выключается свет. Рот с трудом воспринимает зубную пасту и щетку. Бреду, натыкаюсь, сажусь на край кровати, ложусь. Ноги на полу, руки вдоль тела, простыня пахнет сыростью. Комары зудят, отбиваюсь, лицу досталось, им нет. Включился свет, встаю, беру бутылку, плетусь в душ – напряжение и духота отступают.

Выхожу из номера. Иду в китайский ресторан. Дешево, вкусно, быстро. Сажусь в такси, медленно рожаю английские слова: «Отвезите в центр, место развлечений, где дискотеки, ночные бары, рестораны». Водитель смотрит на меня с некоторым недоумением, кивает, машина медленно набирает скорость. Силуэты зданий, напоминающих наши пятиэтажки, чередуются с пустынными пейзажами и сооружениями, пережившими свое время. Город быстро погрузился в темноту, сменив дневную суету на ленивую тишину. Машина, подпрыгивая, вписывается в поворот, фары вырывают из мрака кусок освещенного асфальта и булыжники на нем. Водитель бросает автомобиль в сторону – пронесло. Спрашиваю, что это значит. Водитель неторопливо покачивает руль, пытается включить нужную передачу и так же лениво поясняет:

– Дороги плохо освещены. Если машина ломается, оставлять ее на дороге без ограждения опасно, поэтому используют камни. Когда уезжают, забывают их убрать.

– Интересно, но мы могли разбиться.

– Бог всецело занят этой страной, на другие просто не хватает времени. Если он отвлечется, страна погибнет.

Останавливаемся на площади, проблемы с парковкой даже у такси. На фоне общего полумрака здание из белого камня и толпящиеся у входа люди щедро залиты светом. Оставляю водителю несколько рупий и выхожу. Доносятся звуки веселой танцевальной музыки. Молодые мужчины в белых рубашках толпятся у входа, словно стая чаек, ждущих окончания шторма. Двое служащих в униформе приветствуют меня наклоном головы и вежливо интересуются:

– Извините, с кем Вы пришли?

– Один, а какое это имеет значение? – отвечаю я, испытывая некоторую неловкость.

Странно, прямо как дома, вечно какие-то проблемы, чтобы пройти в ночное заведение. Нужен или блат, или каждому, кто попадется на пути, дать денег, которых нет.

– На дискотеку можно пройти только с девушкой, – спокойно объясняет один из служащих.

– Но я приехал из другой страны, где мне взять девушку? – пытаюсь убедительно возражать.

Без тени эмоций служащий продолжает разъяснять правила:

– Молодые люди, которые стоят у входа, тоже пришли без девушек. Они ждут, когда их пригласит девушка, которая придет без пары.

– Вы хотите сказать, что я должен стать в очереди и ждать, когда меня выберут? – Недоумение мое растет.

Если нашим девушкам рассказать, что есть страна, где молодые люди простаивают часами в ожидании, когда их выберут, чтобы просто пройти на дискотеку, они не поверят или начнется паломничество. Готовлюсь к новым открытиям.

– Вам не надо будет стоять в очереди. Если вы понравитесь девушке, она проведет вас. – Своим ответом он пытается успокоить меня или убедить в гуманности правил.

– Я хочу послушать музыку и посмотреть, как танцуют, вот и все, – продолжаю упорствовать.

В ответ молчание и маслянистые глаза, скорее спокойные, чем добрые, и скорее хитрые, чем умные. Представляю, что бы он услышал в России на подобные доводы. Начинаю терять самообладание. Прибегаю к апробированному в таких случаях приему – протягиваю деньги. Не берет. Странно, он не выглядит и наполовину от предлагаемой суммы. Он также спокойно решил продолжить свои объяснения, как плохому ученику:

– Все так говорят, что не будут прикасаться к чужим девушкам, а заканчивается драками, нам это не нужно. Приходите с девушкой и …

Дальше я слушать не стал.

33

Комсомольское собрание завтра в пятнадцать часов. Повестка дня, кроме отчета и выборов секретаря, дополнена сообщением о международном положении. Рядом с объявлением висит карта Индокитая. Флажками отмечены позиции китайских войск. Ханой находится в непосредственной близости от зоны боевых действий. Несколько ребят сбились в стайку и обсуждают, как долго смогут вьетнамцы отбивать массированные танковые атаки китайцев на подступах к столице. Не секрет, что основная задача полка в военное время заключается в уничтожении танков противника. Что следует говорить, когда нужны добровольцы для защиты интернациональных идеалов на далекой чужой земле? А добровольцам этим в среднем девятнадцать лет и навыки ведения боевых действий у них практически отсутствуют?

Сигнал химической атаки обрывает тяжелые раздумья. Грохот сапог заглушает сопутствующие вопросы и распоряжения. В одной руке СКС, в другой противогаз и ОЗК.[12]12
  СКС – советский самозарядный карабин к???????????онструкции Сергея Симонова, принят на вооружение в 1949 году.
  ОЗК – прорезиненный комплект одежды, включающий плащ, похожий на комбинезон, высокие сапоги на подтяжках и перчатки, закрывающие руку по локоть. Служит для химзащиты.


[Закрыть] Выбегаем на место построения. Во время бега противогаз вытаскиваю из сумки и пытаюсь надеть одной рукой, получается плохо, мешает ОЗК. Останавливаемся, поправляю противогаз и развязываю ОЗК. Не могу дышать, забыл открыть заглушку на фильтре противогаза. Исправляю ситуацию. Дышу. Слышно, как воздух бежит по трубкам. Легкие работают, как кузнечные мехи, преодолевая непривычное сопротивление. Натягиваю резиновые чулки поверх кирзовых сапог. Длинная прочная тесьма повисает на шее – в детстве так подвешивали варежки. Резиновый халат с капюшоном после кропотливого соединения специальных зажимов превращается в комбинезон. Теперь длинные резиновые перчатки – и ощущения инопланетянина становятся реальными. Резиновая оболочка прерывает связь с окружающим миром. В этом состоянии гораздо лучше понимаешь рыбу в полиэтиленовом мешке с водой.

Около плаца разбита большая палатка. Звучит приказ ротного:

– Бегом марш!

Один за другим, приоткрывая штору, ныряем в палатку. Внутри полумрак, клубы дыма, дышать тяжело, все как в замедленной съемке. Кто-то падает на колени, пытается сорвать капюшон, хватаем за руки и волоком тащим из палатки. Даже при снятом противогазе Попадюка трудно узнать, глаза и щеки провалились, одни уши, отливающие синевой.

– Ничего страшного, – успокаивает лейтенант Звягин, – это учебный газ. А следующий раз может оказаться не учебный. Чтобы выжить, надо подружиться с противогазом.

Истинный офицер элитных войск, всегда подтянутый, четкий, излишне резкий. Звягин бросает взгляд на очнувшегося Попадюка и отдает очередную команду:

– Рота, стройся. Бегом, марш!

Знакомая лесная дорожка через запотевшие окуляры противогаза напоминает кусок пространства, выхваченный фонарем в темную ночь. Скорость бега ниже обычного, но ощущения сильнее. Впервые в жизни понимаю, что самое страшное голодание – кислородное. Лейтенант Звягин, бежит без противогаза с палкой в руке, отбивающей желание приоткрыть доступ воздуха.

– Противник на высотке справа, вперед, – глухо доносится его очередная команда.

Взбираемся по песчаному косогору между берез и сосен, кустов и муравейников к незримому противнику. Враг коварен, переметнулся на высотку слева. Как только на пути появляются сложные для преодоления уклоны, на их вершинах образуется противник, и мы атакуем. Атака сопровождается периодическими падениями, подъемами, снова падениями, ползаниями, подпрыгиваниями, но несмотря ни на что мы продвигаемся вперед.

Связь с окружающим миром условна. Нога плавает в воде, заполнившей сапог, тот ерзает в резиновом чулке, утонувшем в песке. Тело управлению не поддается, движение происходит по инерции, на силе воли или на какой-то другой энергии, подключение которой в обычных условиях невозможно. Команд не слышу, нахожусь в стае и живу по ее законам. Остановились. Снимаю ОЗК и противогаз. В каждой резиновой перчатке примерно по литру воды, в сапогах озеро.

Не помню ощущений при первом рождении, когда из воды попадаешь на воздух, но второе не забуду. Трудно переоценить ощущение свободного дыхания, когда воздух бесплатный, его много и он не является чьей-то собственностью, как и ты сам.

34

Родители в очередной раз переехали. Съехались с Дорой и Иваном. Разместились в уютной трехкомнатной квартире в Московском районе. Дом кирпичный, но на этом его сходство со сталинскими домами – красивыми фасадами, просторными хоромами – заканчивается. Я родился через год после смерти Сталина, мама ездила в Москву на похороны, плакала. Он ушел из жизни до моего рождения, но оставил тень, которая будет преследовать не только мое поколение. В соседнем подъезде жил известный актер Георгий Жженов. Время всеобщей уравниловки. Привилегией популярности являлась белая «Волга» со статуэткой оленя на капоте – вместо «Оскара» на рабочем столе, который, судя по нашей квартире, и поставить-то было бы некуда.

В первый день, выгуливая собаку, познакомился с коренастым и добродушным парнем. Дружба, как и любовь с первого взгляда, событие редкое, но тем и ценное. Мы учились в разных школах, но это не мешало нам совместно проводить все свободное и несвободное время. Собаки, кошки, попугай плюс родители и двое сыновей в небольшой трехкомнатной распашонке. В центре столовой бильярд с металлическими шарами, размером с лесной орех. Всем всегда хватало места, в том числе и мне, часто ночевавшему в этом доме. Трудно было привыкнуть к бьющему по голове в шесть утра гимну Советского Союза. Трансляционная сеть и доморощенный громкоговоритель использовались в качестве будильника, без перерыва на выходные. В рабочей семье гул заводских труб, так или иначе, врастает в быт.

Пес Шарик олицетворял простоту и радушие дома, сиамские кошки указывали на вероятность возникновения скандалов. Урок женского коварства преподнесла одна из них. Мурлыкание у ног, потягивание на коленях, несколько нежных касаний кончика носа шершавым язычком убаюкали мою бдительность. Мгновенно раскосые глаза стали стеклянными, место язычка заняли острые зубы, а невыразительный хвост распушился словно павлиний. Паузу, в течение которой ее неподвижные глаза изучали мои, зубы сжали нос, как мышь за кончик хвоста, могла позволить себе великая актриса или, как выяснилось, домашняя кошка, в которой живет самка, похожая на женщину, желающую стать великой актрисой.

Серега влился в меня, мою семью и мой класс. Девочка по имени Таня вызвала у него первое сильное чувство. На вечеринках их можно было застать неподвижно сидящими в уголке. Они странствовали в глубинах душ друг друга. Эти путешествия наполняла нежная печаль. Только им ведомо, что они сумели открыть, а что с миром отпустить. Известно лишь то, что Сергей после восьмого класса пошел в профессиональное училище по стопам отца, а Таня, окончив школу с отличием, в институт, она была из обычной еврейской семьи. Их судьбы ненадолго переплелись цветущими ветвями, но корнями не срослись. Мы слишком долго просто смотрели на жизнь, в то время как другие учились от нее брать. Татьяну взяли замуж, а Сергей так и не научился брать.

На проводах Серегиного старшего брата в армию ром перелили в винные бутылки. Первый тост, посвященный данному событию, по русской традиции предусматривал питие до дна. Попытка ускорить процесс перехода от замкнутости к раскованности привела к мгновенному опьянению девичьей половины. Ребята быстро нагнали оторвавшихся девчонок. Я к алкоголю относился сдержанно, и потому для меня празднование свелось к ношению тазиков, перемещению тел и выслушиванию исповедей. Попытка отыскать Сергея в интимном полумраке не увенчалась успехом. Пробравшись к выходу, я спустился на улицу. Теплый летний вечер, яркие звезды на небе бездонной синевы.

 
Я замыкаюсь в вечности,
Идя по бесконечности,
Впадаю в нереальности,
А миражи в насущности
Приносят нерешенности,
Закутанные в сложности…
 

Нечаянные строки подчеркнули абсурдность происходящего, но поисков не отменили. На улице Сереги тоже не было. Легко перепрыгивая через ступени и мусорные бачки, коварно притаившиеся на лестничных площадках, я оказался перед незапертой дверью, из которой недавно вышел. Вошел, услышал шорох, открыл стенной шкаф. Кроме вешалок с одеждой и полок с обувью, в нем обнаружились Серега и невысокая, худенькая девушка. Они стояли лицом к лицу, пытаясь раздеть или одеть друг друга. Вряд ли они что-то видели, но тепло, столь щедро выплеснутое ими в незначительный замкнутый объем шкафа, хлестнуло меня стыдной волной.

– Вовка! Как здорово, что ты здесь. Я тут совсем запутался. – Он говорил, медленно расставляя слова и выбрасывая мешающую одежду вместе с вешалками. – Пожалуйста, давай проводим Свету, не сердись.

Пытаясь найти Светину сумочку, захожу в комнату родителей. Молодой человек, стоя на коленях, целует полуобнаженную грудь лежащей на кровати девушки. Дама кончиками пальцев придерживает сползающую голову кавалера. Одно его колено расположилось в тазу, недавно принявшем отвергнутые ее организмом излишки алкоголя. Потому и съезжал. Со стороны монотонное повторение попыток подползти поближе казалось странным, однако участников происходящее полностью устраивало.

Сумочка нашлась, но потерялась девушка.

– Она все время утекает сквозь пальцы, – пожаловался Серега.

Меня пугали его затуманенные глаза, вялая речь, замедленные движения и кайф, испытываемый им от этого состояния. В подобном состоянии находилась и девушка Света, которая также неожиданно появилась вновь, поправляя измятую одежду и растрепанные волосы. Мы с Сережей проводили её до дома, причем мне приходилось контролировать движения обоих, а затем молча отправились в обратный путь, добрались до кровати и провалились в сон.

Наступило утро, угар ушел, а картинка осталась. Волшебная палочка рома продемонстрировала силу воздействия, многократно превышавшую наши собственные возможности по отключению внутренних ограничений и изменяющую восприятие внешнего мира с враждебного на дружелюбное.

35

Прошло несколько часов. Руки-ноги связаны. Во рту затычка с привкусом дерьма. Наконец донеслось ржание и топот. Всадников пять пожаловало. Отворили дверь в сарай, где я делил приют с оставшимися в хозяйстве курами. Развязали ноги и втащили в хату. Так и неймется им батькино место занять. Штабс-капитана сменил поручик.

– Планы изменились господин комиссар, – процедил он сквозь пожелтевшие от табака зубы, – визит в штаб отменяется. Твои красноперые соратники очень оживились, наверное, тебе решили подсобить. Поздно зашевелились. Может, Иван есть желание поделиться, чем намеревался порадовать в этот раз? Сколько с тобой красноармейцев, где они тебя поджидают?

Он замолчал, отпил из кружки и приказал, чтобы меня приподняли. Двое за руки подтащили к печке так, чтобы мог сидеть, и по ходу дела приложили сапогам, хорошо не по голове, а то бы опять сознание потерял.

– Ты, Иван, долго не думай, времени у меня мало. Мать свою пожалей. Неприятно видеть на старости лет, как сына расстреливают. В бога не веруешь, но хоть родителей-то почитаешь, а, Иван?

После этих слов встал и подошел ко мне вплотную. Лицо бледное, глаза как горошины по блюдцу катаются. Может, болен, и через это ненавидит всех?

– Ежели меж нами мужской разговор, – каждое слово вроде заталкиваю в уши и в глаза его лихорадочные всматриваюсь, – к чему мать впутывать? Ты по одну сторону, я по другую. Сегодня твоя взяла, завтра моя улица гуляет. Не балуй, не то аукнется тебе.

Последние слова захлебнулись в крови после увесистого удара по зубам.

– На вопросы отвечай! Не в твоем положении меня стращать, да и молод еще. Давайте мать. – Приказ был адресован двум солдатам, подпиравшим дверь в родительскую горницу.

Мать втащили и посадили на табуретку в углу комнаты, развязав закрывавшую рот повязку. Она смотрела на меня, как прежде, ласково и с любовью. Но привычные искорки потерялись в тонких ручейках слез, из уголков глаз устремившихся на бледные щеки. Ни единого слова, как на похоронах батьки, только слабый стон.

– Повторяю вопрос. Где ожидают бойцы, каково боевое задание? – Голос поручика перешел на высокие ноты и завизжал.

– Хотите, верьте, хотите, не верьте, а чистая правда: соскучился по дому, захотел домашней простокваши. Думал, загляну на часок другой, с мамкой повидаюсь и обратно. – Не знаю почему, но какое-то чувство подсказывало, что надо тянуть время. Последовало несколько ударов. Подняв голову, увидел, что мама лежит на полу.

– Выведите в лес и расстреляйте, чтобы в селе лишний шум не поднимать. Старуха и без того чувств лишилась. Терпеть все это не могу. – Последнюю фразу он пробурчал чертыхаясь.

На улице было свежо. Звезды яркими точками усеяли все небо. Лунный свет помогал различать очертания знакомых домов, гигантских тополей. Скоро начнет светать, хочется увидеть зарю. Пока живешь, все помнится в солнечных лучах. Наверное, сколько не живи, а всегда хочется еще маленько. Идем в ту же сторону, откуда я вечером пришел. Миновали последние хаты. Начинается тропинка, ведущая в лес, но для меня – в рай или в ад. Миновали небольшой овраг, остановились в молодом березняке.

– Хорош с тобой возиться, – негромкие слова конвоира эхом прокатились в ночном безмолвии.

Я обернулся. Две винтовки с черными дырами уставились на меня.

– Не впервой расстреливаете, мужики? – спросил, сам не знаю с чего.

– Ты, это, давай, отвернись, – прозвучало как просьба.

– Не хочу смерть спиной встречать, рассвет хочу увидеть.

В это время один из них набросил мне что-то на голову, и не стало ни солнца, ни луны. Холодно.

– Сейчас закат увидишь. – Слова слились с шумом выстрелов.

Странно, что мертвые не чувствуют боли, мысли где-то роятся. Григорий как живой явился предо мною.

– Ваня, бисов ты сын! Говорил тебе, не лезь в пекло! А тебе все неймется черт такой!

Он мне орал в ухо, крепко обнимал и хлопал по спине. За его спиной в первых лучах восходящего солнца распластались на земле тела двух конвоиров. Поодаль маячили хлопцы из моего отряда. Осознание того, что с жизнью расстался не я, медленно заполняло сознание.

– Мать с трудом в чувство привели, шашкой зубы разнимали. Она и сказала, что тебя в лес повели. Чудом поспели! Недаром бают, что ты заговоренный. Да очнись ты! Светает уже. Задание провалим – пеняй на себя, – продолжал Григорий тормошить меня, подсаживая в седло.