Текст книги "Путешествие в мир Ночного Леса"

Дело было в субботу, под вечер. Канун Рождества. Погода стояла холодная, стужа страшная, лютая стужа в тот день была. От мороза, аж деревья трещали, и стволы у них лопались надвое по самой середине от макушки до комля. На улице не было ни души, галки с воронами да сороками и те попрятались под стрехами домов, чтобы не замёрзнуть. Решил он баньку истопить. Когда всё было готово, Охотник собрал банные вещички, да увидел, что воды запас маловато, вот и спохватился ещё пару, или две, вёдер принести. Кинулся к ближнему колодцу, что рядом с домом находился, а там от мороза ворот так примёрз к столбам, что провернуть его не было никаких сил, как он ни старался. Вот и побежал Охотник к дальнему колодцу, который сам же этим летом и выкопал в полуверсте от дома, или чуть ближе. Вода там была вкусная. Родник бил когда-то очень давно, потом в землю ушёл, так что копать, долго не пришлось. Ключ тот в старые времена никогда не замерзал, даже в самые сильные холода, вот и побежал к нему Охотник. Действительно в колодце льда не было. Быстро набрал он воды, мысленно находясь уже в жарко натопленной бане, да и заторопился домой, предвкушая лёгкий пар с дубовым веником, приятную истому после парилки и ощущая во рту вкус свежего, накануне сваренного пива. Подхватил Охотник вёдра полные и заторопился обратно к баньке бежать, да только непонятная сила, мгновенно возникшая где-то внутри него и замешанная на диком страхе и отчаянии, заставила остановиться, обернуться назад и посмотреть в сторону леса.

– Тьфу ты, чёрт! Ну, вот и все! Влип! Как последний раззява! Дурак! Надо же так оплошать! – промелькнула безнадёжная мысль в голове.

На холме, что находился у опушки леса, как в давно забытом ночном кошмаре, только мужика того, здоровенного и косматого, не было, стояли волки с устремленными на него горящими и радостными глазами. Они довольно скалились, глядя на человека. Постояв мгновенье, Волчица и Вожак мощно ринулись вниз по снежному склону на Охотника. Звери бежали быстро. Они словно на охоте начали с двух сторон огибать человека, отрезая того от деревни, чтобы не дать ему возможности добежать до домов, где он смог бы спастись. Стояла полная тишина. Всё вокруг замерло, ибо всё вокруг наблюдало за последним актом трагедии, начавшейся много-много лет назад у дома волчьего и заканчивавшейся сейчас, в морозный рождественский вечер, у другого – человеческого. Замешательство или испуг Охотника длились недолго, раздумывать было некогда, счет жизни шёл на секунды, ружьё – дома! «Искать спасение можно только в деревне! Эх, успеть бы, а там я им покажу!» – прикинул он про себя и побежал. При полном штиле неожиданно сильный порыв ветра, подняв снег, резко ударил ему в лицо. И в шуме, в свисте этого снежного бурана услышал вдруг Охотник слова, что вот, мол, тот, кого вы искали, можете…, дальше он не разобрал, хотя вполне возможно, всё это ему почудилось, не до того тогда было, жизнь спасал свою.

Охотник бежал по плохо протоптанной, узкой тропинке, то и дело, спотыкаясь, оступаясь и проваливаясь в глубокий снег. Он торопливо сбрасывал на ходу полушубок, чтобы тот не мешал. Охотник вытащил из-за голенища длинный австрийский штык-нож, привезенный ему ещё его дедом с первой мировой войны и подаренный на день совершеннолетия. С этим ножом Охотник никогда не расставался, особенно в последнее время. Он почти добежал до плетня, но тут опять кто-то в шуме и завывании ветра очень тихо с презрительной насмешкой сказал: «Ну, всё! Отбегался! Здесь тебе и конец пришёл!» Охотник, может быть, и спасся бы, продолжай бежать, но услышанные слова остановили его и заставили обернуться, хотя и без слов этих, он спиной, затылком, всем своим нутром почувствовал, что один из волков нагнал его и уже сделал бросок. Промаха не будет. Последнее, что увидел в своей жизни Охотник так это открытую пасть Волчицы, сомкнувшей свои острые клыки на его шее. Только вот недаром он считался «Мастером», каковым был на своем деле, а посему и успел ударить длинным кинжалом, дедовым подарком, прыгнувшего зверя. Удар Охотника был неотразимым и точным, хотя сам он увидеть не смог, как австрийский штык, пронзив зверя насквозь, вышел своим остриём у Волчицы из спины, из-под левой её лопатки. Сам же Охотник, шатаясь, сделал ещё несколько шагов по направлению к палисаду, совершенно не чувствуя боли и не ощущая, как его собственная теплая кровь, смешиваясь со звериной, хлеставшей из пробитого волчьего сердца, ручейками побежала по пальцам и тяжелыми первыми каплями окрасила в багровый цвет белый пушистый снег, мягкий и лёгкий. Не увидел всего этого Охотник и не смог бы никогда увидеть, даже мысль о том, что старуха-то, ведунья древняя, правду говорила, вначале, было, рванулась к нему, но остановилась где-то на полдороги, не рискнув докучать своей припоздавшей истиной. Ничего он этого не увидел, ничего и не услышал, как впрочем, и не почувствовал, потому как, падая с разорванным горлом в подзаборный сугроб у своего дома, был уже мертв.

***

Это была её последняя охота. Волчица опередила Вожака, хотя тот и старался обогнать подругу. Она бежала так, как не бегала никогда в жизни. Стремление и желание отомстить человеку придавали ей дополнительные силы. Волчица хотела первой достать Охотника. И ей удалось это сделать. Она нагнала его у самого забора, когда тот уже собирался, перемахнув через него, скрыться в доме. Волчица сделала последний, отчаянный рывок и, когда до человека оставалось чуть более двух метров, она прыгнула. Ей было хорошо видно, как Охотник доставал из-за голенища длинный нож, но это не испугало Волчицу. Она никогда не страшилась умереть, так как по рождению волкам суждено рано или поздно погибнуть в бою за жизнь.

Удар Охотника был точен и смертелен. Это и не удивительно, ведь рука, направлявшая нож, всегда считалась крепкой и безжалостной. Одним словом – рука «Мастера». Лезвие кинжала легко вошло в грудь Волчицы. Но она всё сильней и сильней сжимала свои острые зубы, не обращая внимания на боль, острую и нестерпимую, прямо в самом сердце своём. В глазах у Волчицы неожиданно и вдруг всё закружилось, поплыло, и она совершенно отчётливо увидела, как из-за Леса вышла Ночь в чёрном своём плаще, длинном и бесконечном, и двинулась прямиком к ней, лежавшей на теле поверженного врага. Волчица не испугалась и не стала ждать шедшую Темноту, но сама побежала быстро-быстро навстречу идущей Ночи, потому, как когда-то давно именно туда ушли дорогие её сердцу волчата, к коим она сейчас и торопилась, радостная и счастливая. Более её ничего не занимало на этом свете. Она думала только о предстоящем свидании. Волчица оглянулась и увидела, как над убитым ею Охотником стоит Вожак и с грустью смотрит ей убегающей вслед, в силах догнать свою верную и единственную подругу. Не потому что не хочет или не может, а просто их разделяло уже не расстояние, но сама Вечность.

***

Смерть Охотника, причём такая жуткая и страшная, от зубов волка, наделала много шума не только в деревне и районе, но и во всей области. Разговоры и сплетни, конечно, ходили разные, особенно про волков. Теперь, чтобы ни случилось: корова ли пропала, собака, овца, курица – всё валили на волков, хотя после того трагического случая их здесь вообще никто и никогда больше не встречал, но слухи продолжали гулять. Ведь люди не знали, что Вожак, потеряв Волчицу, навсегда увёл Стаю из этих мест и до конца жизни остался верен своей погибшей подруге. И тем более люди не могли знать, что Охотник погиб не случайно, а был казнён по Приговору Суда Ночного Леса за убийство и злодеяние, совершенное им исключительно развлечения и пустого дела ради.

ПРЕДРЕЧЕНИЕ
1
ХРАМ

В шестидесяти вёрстах от древнего русского города, вверх по течению Великой реки, на высоком крутояре живописного волжского плёса, в окружении леса и в объятиях неба одиноко стоит Храм Вознесения Христова.

Кем и когда был построен здесь сей Храм, ответить трудно, ибо сирота он и калека, и нет у него охранной грамоты в виде памятной доски с указанием года рождения, говорящей о том, что Храм этот – памятник русского зодчества, а посему подлежит охране государством. Нет такой доски, нет и охраны. Поэтому и стоит на берегу порушенный Храм, неизвестно кем разграбленный. Последняя война, страшная и жестокая, не задела своим крылом эту русскую землю, не топтали ее последние лет 400 сапоги врагов. Но церковь-то разрушена и погублена!

А ведь стоял когда-то Храм на открытом речном берегу. Стоял гордо и величественно, как путеводный маяк, чтобы мог увидеть его всяк и каждый мимо идущий и проплывающий. На радость людям и во славу Христову был построен он в центре русских земель. Только, когда строился Храм, никто не мог предположить, что память людская порой бывает очень короткой, а совесть человеческая и вовсе иногда пропадает. Удивительно!? Но ведь же были люди, которые решили Храм строить и деньги дали на благое дело. Они и зодчих нашли, которые возвели его своими руками по кирпичику от фундамента и до самой колокольной маковки. А потом нашлись другие, с чёрной предательской душой и мыслями от лукавого, отдавшие указание на слом Храма, его разрушение, разграбление и поругание. И нашлись, они всегда находятся и всегда наготове, эти самые воровские и разбойные людишки, выполнившие преступный сей приказ, и порушившие церковь. Но вот только почему-то до сих пор никак не нашлись люди, которые бы возродили и восстановили погубленный Храм, и не найдутся, ибо сами же совершили это надругательство, или присутствовали при сём, или единогласно поддержали своим равнодушным молчанием. Не сберегли люди своей памяти, совести и веры. Вот поэтому и окружил Ночной Лес искалеченный Храм, стоявший прежде на открытом крутом берегу, деревьями, кустами и бурьяном. Стыдно стало ему, Великому Чародею, за мысли людские и их деяния, да и сохранить Храм от окончательного разрушения и последующего вслед за этим забвения, можно было только, отгородив церковь непреодолимой лесной стеной от чёрного глаза кривды, зависти, подлости, алчности и предательства. Так и стоит Храм под охраной Ночного Леса, но не государства, и смотрится он под сенью деревьев и печально, и мрачно, и зловеще, как бы в назидание всем нам о прошедших годах истории нашей рукотворной трагедии. Стоит под солнцем, ветром, снегом и дождём величественный, изысканный, гордый когда-то Храм, ныне низведенный до состояния развалин. И ни годы лихолетья, ни злые и разбойные намерения не смогли сломить дух изломанного, поруганного, ослеплённого и изнасилованного Храма, но на колени так и не поставленного. Стоял Храм, стоит ныне и стоять будет всегда, как молчаливый и вечный укор нашему беспамятству и безрассудству, уткнувшись пустыми глазницами оконных проёмов в непроходимую стену Леса и устремив свои самые сокровенные помыслы в небесную высь, мечтая где-то там, в голубой вечности, о возрождении. Огромные незаживающие много лет раны зияют на каменном теле его, но стойко переносит он невзгоды, обиды и страдания, понесенные незаслуженно, так как построен был и жил для людей. С каждым годом все больше и больше окружает и укрывает Ночной Лес Храм от взора и взгляда людского, все выше кусты и деревья, все гуще бурьян и крапива. И долго так стоит он непокрытый и простоволосый, потому как золотые купола его давно истлели и сгнили, валяясь день и ночь в течение десятилетий на мокрой от слез траве. Именно от слёз, ибо не роса это и не капли дождя, то слёзы Храма, и слёзы умерших его строителей, и слезы всех тех, кто лежит в святой земле церковного погоста, так как с запустением Храма придёт и забвение души.

2
РАСПЛАТА

Деревня наша построена была давно. Сорок-пятьдесят лет назад народу в ней проживало много. Жили по совести и уму, работали крепко, ну и отдыхали, как положено, весело и безрассудно. Всего было в достатке у людей. Стоял там, на крутом берегу реки, Храм Вознесения. Красивый, говаривали местные, был Храм, отовсюду видимый блеском золота своих куполов, а особенно с речного плёса. Но вскоре церковь закрыли. По какой причине никто не знает, людям ничего не объяснили, да никто и не спрашивал, закрыли и закрыли. Некоторые пороптали, конечно, но спустя короткое время смирились, потом привыкли и, в конце концов, вовсе забыли. В церковь ходить перестали, ну и поросло всё вокруг Храма бурьяном, крапивой да травой луговой. Пусто стало, пусто и одиноко. Местные жители, как это водится, растащили всю церковную утварь по домам.

Жизнь в округе шла тихо и мирно. Так, может быть, длилось бы годами, но однажды в опустевший и забытый Храм залезли мальчишки, лет по 13-14-ть, не более. Шестеро их было. Посмотрели, побегали, поиграли и баловства ради подожгли иконостас, благо, что икон в нем не было потому, как их тоже разобрали и разнесли по дворам. Огонь разгорелся быстро, и всё, что могло гореть, сгорело в том страшном и бессмысленном пожаре.

Ребятишек, поджёг устроивших, нашли сразу же, да они и не прятались, так как не считали свою шалость большой провинностью. Их, конечно, поругали, пожурили, пристыдили на людях. Родители, сказывают, хотели даже выпороть, но отпустили, в конце концов, с миром. А потом и вовсе пожалели, говоря вослед, что, мол, маленькие еще, несмышлёные. Были даже такие, которые похвалили, вроде как дело сделали хорошее и правильное, а то стояла церковь, эта самая на виду и только глаза всем мозолила, теперь же нет её и как бы не было. Ну, а на нет, как говорится, и суда нет!

Постояли люди, помолчали и, немного погодя, разошлись по домам, будто ничего страшного не произошло: без смятения в душе, без жалости в сердце и без чувства вины за злодейство, совершённое их же детьми. Говорят, правда, что проезжал в то время по дороге на подводе мужик один, здоровенный, словно дуб столетний, хмурый, грозный. Сказывают, конь у него запряжён был чёрный словно ворон, и правил тот мужик из одного леса в другой, хотя дорог там отродясь не бывало. Остановил, значит, незнакомый тот дядька свою телегу и сказал всем, кто присутствовал при пожаре или словом поддержал разбой учинённый, что гиблое, мол, это дело и самое последнее церковь сжигать, а жить без совести, удел нелюдей, но не человека. Постоял ещё недолго, хмыкнул себе в бороду и, прежде чем уезжать, крикнул напоследок: «Права быть не имеют не только совершившие сие, ибо нет им прощения, но понесут наказание даже не видевшие!» Сказал слова эти странные мужик незнакомый и уехал, а куда, так то неведомо. Но с той поры никто и никогда его больше в этих местах не видел, не встречал и не слышал о нем.

Речь его непонятную всерьез не приняли, потому что невдомёк было людям, кто с ними разговаривал, а посему на грозное предречение мужика того и нескорое внимания не обратили. Не один год прошёл, и много воды утекло в Великой реке, прежде чем вспомнили то, что предрекал человек тот, странный и незнакомый, единожды только и виденный.

Когда умер первый среди тех шестерых из далёкого и давно прошедшего детства и забытого пожара, захлебнувшись пьяным в мелкой протухшей луже, упав в неё вниз лицом и непонятно почему, не сумевшего подняться, никто не увидел в этом несчастии сбывшегося предречения, но восприняли смерть ту, как просто нелепую случайность.

Когда второго из той компании в драке, внезапной и скоротечной, но яростной и жестокой, длившейся секунды, ударили острым ножом под самое сердце, а свидетелей совершившейся трагедии так и не нашлось, участников, кстати, тоже; вновь никто не придал этому значение, но смутное предчувствие о чём-то страшном и неотвратимом у оставшихся в живых и их родственников в глубине души зародилось, да только поздно было. Предречение вступило в силу и слова те, непонятные когда-то в далеком прошлом, стали всем ясны и очевидны в наступившем настоящем.

Третьего за какие-то там небольшие прегрешения и проступки, мелкое воровство и хулиганство осудили, посадили в тюрьму, где он и умер, говорят, от скоротечного туберкулёза, всеми брошенный и позабытый.

Двое других, братья родные, быстро поняли суть происходящего и бежать хотели из родных мест. Им бы сразу, как только догадались, кто предрёк эти беды и несчастья, бросить всё, купить билеты на поезд и уехать отсюда подальше, куда глаза глядят, да жадность погубила. Пожалели дом и добро нажитое бросать. Решили продать, поэтому и задержались на несколько дней. Деньги хорошие взяли. После всех дел решили сделку отметить, да в баньке собственной напоследок попариться. Вот и попарились! Пока мылись и паром лёгким наслаждались, дом их возьми и сгори в одночасье со всеми деньгами и документами. Так и остались братья в том, в чём в баню пришли. Старший от такого удара занемог, слёг и вскоре умер в районной больнице от обширного инфаркта, а младший, сказывали, вышел после похорон с церковного погоста, где стоял Храм тот самый, порушенный, в наступившую уже ночь и пропал, как в воду канул, так и не нашли его. Искали долго, однако, всё впустую.

Но более всех пострадал последний, ибо сам не подносил зажжённую спичку к вороху бумаги, сложенной под иконостасом, но придумал и предложил тот дикий и безумный поступок, который совершили другие по его разбойному наущению. Не умер он, не погиб, но болел долго и жестоко, а, выздоровев, в семейной жизни, начавшейся весело и беззаботно, стал вскоре несчастлив и скорбен. Правда, рассказывали, что после рождения ребёнка счастье вновь, вроде вернулось в семью. Ну откуда ему было знать, что за мысли свои воровские и разбойные, выдумку, жестокую и бессмысленную, и вероломство страдать будет сын его родной, но догадается он об этом и поймет окончательно только по прошествии аж целых восемнадцати лет…

Дослушать рассказ до конца мне не пришлось, так как пошёл неожиданно дождь, перешедший затем в сильный ливень. Хозяйка моя, старая добрая женщина, у которой я всегда останавливался, приезжая на охоту, побежала загонять скотину, снимать сохнувшее белье и еще что-то делать по дому. Следующий день у меня был весь занят, а тут и отпуск закончился. Я уехал в город и вновь вырваться в эти места на охоту смог лишь только через несколько лет. По прибытию же в деревню мне сообщили печальную новость о том, что женщина, сдававшая мне комнату, умерла. Местных же деревенских жителей почти не осталось. Хотя кто-то что-то и где-то слышал, но точно никто ничего не мог сказать, так я никогда и не узнал заключительную часть той давней истории, в которой главным ответчиком за ошибки своего отца в его далеком детстве стал ничего не ведавший о них ребенок.

ОТКРОВЕНИЕ

Самые интересные события, которые вольно или невольно приходят на память, всегда связаны с днями юности. В такие минуты человек с радостью погружается в ушедшие годы и как бы заново проходит по всем дорогам своей судьбы, по которым уже однажды пришлось пройти, преодолевая её повороты и виражи, порой весьма крутые и скользкие. Вот и мне неожиданно вспомнился самый замечательный эпизод из давно пролетевшего детства.

То был, пожалуй, самый значительный и радостный день в моей жизни. Я впервые ехал с отцом на настоящую «боевую» рыбалку с ночевкой на берегу реки в палатке, с разжиганием костра, с приготовлением на огне рыбацкой ухи, с печёной в углях картошкой. В предвкушении всех этих прелестей я с нетерпением ждал дня отъезда.

Походная жизнь и приключения, как обязательный атрибут пребывания на берегу реки, встречи с другими рыбаками, вечерние и утренние зори, рассказы и беседы у костра заставляли моё детское сердце замирать от волнения и радости. Весь мир в те далёкие годы представал передо мной в исключительно розовых тонах, поэтому и остались от первой настоящей и «боевой» рыбалки самые хорошие, прекрасные воспоминания, так как были они детскими, а посему и запомнившимися до мельчайших подробностей.

Отец привез меня на своё любимое место – речку Раново, известную издавна своими рыбными уловистыми местами: сомиными омутами, окуневыми бочагами, жереховыми перекатами да головлёвыми стремнинами. Первый день нашей рыбалки прошёл не совсем удачно. Крупную рыбу нам поймать не удалось, хотя мы и надергали всякую мелочь: окуньков, пескариков, ершей, плотвичек, краснопёрок, которых вполне хватило на вечернюю уху.

Клёв же, интенсивный, когда рыба стала жадно хватать наживку чуть ли не налету, начался вскоре после одного интересного знакомства, произошедшего случайно или нет, точно сказать не берусь.

Ближе к вечеру второго дня родитель мой готовился к выходу на воду. Он проверял резиновую лодку. Я же тем временем собирался поудить карасей в небольшом прудике, расположенном недалеко от реки. Предвечерье было прекрасным. Дул легкий южный ветерок, казалось, сама погода предвещала нам успех. Отец, закончив накачивать лодку, стал готовить различные снасти, я тоже практиковался во всяких рыболовных премудростях: привязывал крючки, прикреплял поводки, прицеплял поплавки. Закончив дела, мы собрались поужинать, но не успели сесть за наш походный стол, как неожиданно ветер усилился, изменил направление и почти рядом с местом нашего отдыха громко прокричал трижды ворон, хотя саму птицу нигде не было видно. Именно после этого к нам со стороны леса подошел незнакомый мужчина. Отец знал многих местных жителей, так как давно рыбачил в этих местах, но пришедшего человека видел впервые.

Незнакомец был довольно высокого роста, широк в плечах, крепок на вид. Длинные его с проседью волосы густыми волнистыми прядями ниспадали на самые плечи и были перехвачены кожаным ремешком с красиво вышитым на нём каким-то странным узором. В руках незнакомец держал посох или трость длинную, на конце которой вместо набалдашника красовалась ощетинившаяся голова дикого зверя, напоминавшего волка с оскалившейся пастью. Палка была необычного чёрного цвета, а сам набалдашник, изготовленный из жёлтого металла, блестел на солнце ярким золотым светом. Глазами же волка, изогнувшего шею и оттого смотрящего вниз, являлись два крупных зелёных сверкающих камня. Через плечо мужчины был переброшен белого цвета плащ, сотканный из грубой необработанной шерсти. Его внезапный приход нисколько не напугал нас, хотя и подошёл незнакомец тихо и осторожно. Скорее он удивил меня и отца, причем даже не тем, что пришёл человек тот незвано и негаданно, и не тем, что имел он необычно красивый посох, а спутником своим, его сопровождавшим. Слева от «дядьки», так я назвал про себя незнакомца, стоял огромный подстать своему хозяину пёс, напоминавший более волка, нежели собаку, к тому же ещё и масти особенной – белой шерсти у зверя было значительней, чем серой и чёрной.

– Белый волк!? – удивлённо подумал я.

Неожиданный наш гость остановился возле сложенного, но еще не зажжённого, костра и сказал: «Здравствуйте, люди добрые!»

– Спасибо, и тебе вечер добрый и здоровья, милый человек, – ответил отец на приветствие гостя, – угощайся нашими домашними харчами. Разносолов у нас немного, но кое-чем вкусным угостить мы можем, правда, сын?

На нашем маленьком походном столике стояли открытые банки мясных консервов, лежали нарезанный хлеб, пучки редиски, помидоры, огурцы, на варёные яйца, солёное сало с розовой прожилкой, селёдка, картошка в «мундире», колбаса – обычная домашняя снедь.

– Присаживайтесь! Прошу к столу, яичница остывает, – повторил отец своё приглашение. – И собаку тоже угостим. Правда, если бы не окрас, больше на волка смахивает твой пёс, – восхищённо проговорил отец, оглядывая с головы до хвоста красивое животное, пришедшее с незнакомцем.

– Ну-ка, сынок, открой там большую банку тушенку. Зверь-то у нас, в гостях, какой здоровенный! Да, и каши пшенной подбрось, что для прикормки наварили. Голодная, поди, животинка-то?

– А рыба что же, не ловится? То-то я смотрю, рыбкой вы не богаты. Консервами рыбными и мясными перебиваетесь, значит? И это на реке? А я думал ушицей у вас побаловаться, – засмеялся наш гость.

– Да, что-то не заладилось с рыбалкой у нас сегодня. Одна мелочь идёт, щиплют только окуньки, да ершишки утомляют, но на уху, однако, наловили. Отдохнуть приехали – это главное. Природой полюбоваться! А рыбу мы потом, в следующий раз, наловим, не последний ведь раз приезжаем! – отшутился отец.

– Не надо вам следующего раза ждать. В этот же вечер с рыбой будете. Обещаю! И на уху наваристую хватит, и на жарёху останется, и домой еще отвезете на засолку и копчение, – подмигнув мне, сказал гость, имя которого ни отец, ни я не догадались спросить. Хотя родитель-то мой, наверняка, с ним познакомился, взрослые люди всегда знакомятся друг с другом при встрече. А я со временем просто и подзабыть мог, столько лет с тех пор прошло, более сорока годков уже как минуло.

Потом отец и незнакомец стали говорить о рыбалке, охоте, грибах и о чём-то ещё, что мне было неинтересно. Я тем временем рассматривал понравившуюся мне собаку, так как, сколько себя помню, всегда мечтал иметь такого замечательного и сильного друга, который в момент опасности смог бы защитить, а в минуту радости поиграть с тобой.

Отец и наш гость оживлённо о чём-то говорили, затем родитель мой взял рыболовные снасти и двинулся к лодке, а мужчина тоже вроде как засобирался домой. Мне очень не хотелось, чтобы он уходил так рано, вернее даже не он, а его собака, и потому решил схитрить, то есть своими разговорами и вопросами задержать нашего незнакомца и, главное, четвероногого дядькиного спутника. Я осторожно приблизился к сидевшему мужчине и его грозному охраннику и с замиранием в душе спросил: «Дяденька, а собаку Вашу можно погладить?» Получив утвердительный ответ, я с опаской погладил лобастую голову собаки и задал другой вопрос.

– Дяденька, – назвать незнакомца «дедушкой» я категорически не мог, язык как-то не поворачивался, и он, по-видимому, поняв это, ласково заулыбался и погладил меня по голове, – а как Вашу собаку зовут?

– Как зовут? Волк! Ибо волк это, а не собака, и имя ему волк! Но все мы, то есть друзья и братья, зовём его Ветна. Он мой самый верный друг и надежный помощник. Я вижу, ты ему понравился, да и мне тоже. Думается, что, может быть, когда-нибудь ты с ним и свидишься? А что? Жизнь иногда преподносит такие сюрпризы, малыш, только держись! Скорее всего, так тому и быть! – при этих словах гость поднялся и ударил посохом о землю, но к моему разочарованию ничего необычного не произошло, хотя всё начиналось как в сказке. Мужчина немного постоял, а потом вдруг сказал: «Мне, правда, уже пора уходить, но задержусь, пожалуй. Расскажу-ка я тебе на прощание, дружок, историю одну про волков и людей. Историю интересную и поучительную. Если сейчас не поймёшь смысла её, то ничего страшного, потом придёт понимание, обязательно придёт, когда подрастёшь, повзрослеешь, а, повзрослев, станешь мудрее!»

Незнакомец вновь присел на землю, тут же у его ног расположился спутник его грозный, волк по имени Ветна.

– Ты, мальчик добрый, и душа твоя отзывчивая, а посему выбор наш сделан, причём, окончательный. И этот выбор на тебя пал! – торжественно произнёс незнакомец, хотя я в них ничего не понял, причём здесь моя душа, доброта, какой-то выбор, мудрость…. Впрочем, это и не удивительно, что я чего-то там не понял, просто мал был слишком тогда, дабы понять правильно серьёзные вещи.

Странный гость посмотрел на своего спутника и спросил, мол, есть ли у них свободное время, и мне даже показалось, что зверь в ответ на вопрос своего хозяина утвердительно кивнул, вроде как, понимая человеческий язык, но скорее это все придумал детский ум, а фантазия ребёнка всегда безгранична. Незнакомец же, понимая мои мысли и переживания, улыбнулся и замолчал. После небольшой паузы «дядька» начал рассказ.

«…Было время, когда волки и люди жили вместе в добром согласии, всеобщем мире и великой дружбе. Но это произошло потом, а сначала, очень давно, много-много лет тому назад, когда Земля только начинала отходить от безумства и буйства стихии – Огня и Воды, и вкушать прелести новой спокойной жизни, волки стали первыми, кого высадили вслед за Лесом на незнакомую планету, чтобы обживать её просторы. И вообще волки всегда и везде были первыми, когда требовалось проявить ум, сметливость, хитрость, выдержку, выносливость, смелость и отвагу. Эти качества вполне заменяли им физическую силу. Никто кроме них не брался выполнить трудное и опасное задание, сопряжённое со смертельным риском. Много сил и жизней, времени и поколений было положено и потрачено на покорение новых земель, а, обжив их, волки на Совете Стаи решили навсегда остаться на полюбившейся им планете.

Люди появились потом, когда уже повсюду бурлила настоящая жизнь, когда всего было в достатке. Однако, человек бедствовал, ибо был плохо приспособлен к земным условиям. Люди мёрзли от холода в зимнее время, мокли во время дождей в осенний ненастный сезон, отвратительно питались, так как никогда не были охотниками, а поэтому и не ведали вкуса мяса.

Волки сжалились над людьми, увидев их беспомощность и мучения. Они решили помочь им и отрядили лучших охотников и бойцов, дабы те научили бы людей своему нелегкому ремеслу и помогли им выжить в суровых условиях борьбы за жизнь. Только длилось то сотрудничество недолго.

Прошло время, и вдруг круто всё изменилось! Нет!!! Волки остались прежними, но поменялись люди. Научившись многому полезному от волков, они почему-то посчитали себя в этом союзе главными и захотели подчинить нас своим прихотям и желаниям, а потом и вовсе подняли на волков руку. Рождённый же свободным зверем и живущий по Законам Леса и Стаи, волк неволю не приемлет, и ушли тогда волки от людей, ушли навсегда, не считая их при этом своими врагами и не нанося им своим существованием ущерба или вреда, ибо запрещено было волку его законами притеснять человека и обижать его.

Правда, некоторые из них остались жить у людей, ведь быть волком – дело очень даже не легкое, но весьма трудное, хлопотное и опасное, недаром говорится, что «волка ноги кормят». Оставшиеся же, польстившись на лёгкую жизнь и дармовую косточку, перетерпели для начала наказание палкой, затем позволили надеть ошейник, а потом и вовсе посадить себя на цепь, чтобы от охоты до охоты быть сторожем у входа в человеческое жилище и охранять его, получая за службу остатки с хозяйского стола. Их стали называть непонятным, но обидным для нас, волков, словом «собака».

Прошло совсем мало времени, и они совсем забыли, что когда-то были рождены свободными лесными воинами и бесстрашными охотниками, зато превратились в безропотных слуг своих новых хозяев. Так бывшие волки, став собаками, полностью подчинили себя людям. Ну и произошло потом то, что и должно было произойти рано или поздно – братья по крови и рождению превратились во врагов, самых лютых и непримиримых. Забыли вскоре люди помощь, которую им оказали волки, но увидели в них угрозу жизни своей и причину всех неудач на охоте, и вместо благодарности ответили им облавами жестокими и отстрелами беспощадными, изводя волчий род под корень. А собаки, помня привычки бывших своих собратьев, усердно искали звериные убежища, дабы легче было человеку искоренить наш звериный люд. Вот так и получилось, что некогда единое и могучее волчье братство оказалось вдруг поделенным на два лагеря, не мыслящих о мире и согласии, но живущих во вражде дикой и борьбе бескомпромиссной и жестокой.