Текст книги "Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»"

«№ 10

Дневное донесение штаба

по борьбе с партизанами при 11-й армии

10.12.1941 года.

Оперативный отдел

2). Успехи операции, проведенной 10.12.41 г. в районе Суат – Ангар Бурун – Чатыр-Даг (12 км сев. – зап. Алушты):

50 партизан, в основном в ближнем бою, убиты. Среди них один комиссар в военной форме, уничтожено 15 винтовок, 2 ящика боеприпасов для гранатометов, 2 грузовые машины, 3 мотоцикла, 4 упряжки с повозками, 3 бочки бензина, телефонный узел. Из узла связи партизаны имели проводную связь по обе стороны дороги на Алушту» [81, с.10].

Вероятно, это и был генерал Д. И. Аверкин. Можно предположить, что фактически Д. И. Аверкин так и не вступил в командование районом, так как еще долгое время все донесения продолжал посылать И. М. Бортников.

А. В. Мокроусов, начальник штаба И. З. Вергасов отзываются о И. М. Бортникове крайне плохо, но, что было в действительности, судить сложно. Участник Гражданской войны И. М. Бортников долгое время был в Крыму начальником районной милиции, прекрасно знал эти леса, но его партизанская судьба в силу, может быть, субъективных причин, к сожалению, сложилась неудачно.

Давайте попробуем подвести итоги прочеса. Первый и самый главный вывод очевиден: покончить с партизанским движением в Крыму противнику не удалось. Тем не менее последствия прочеса для партизан были ужасны. Не было ни одного партизанского отряда, которому не довелось бы вести бой в своем расположении. Каратели впервые применили тактику тотального уничтожения или приведения в негодность всего, что могло пригодиться партизанам в их лесной жизни. Взрывались землянки, расстреливались котелки, ведра…

Не справившись с задачей уничтожения партизан, каратели тем не менее создали реальные предпосылки для уничтожения партизанского движения в целом, подорвав его и без того слабую продовольственную базу.

То, что в составе карательных подразделений в этот раз действовали исключительно румыны, наглядно подтвердило, что поставленная перед войсками задача: уничтожение партизан в открытом бою – была изначально не реальна. Они не знали леса, передвигались преимущественно по дорогам, по берегам рек, по проторенным тропам…

Но самый главный фактор, не позволивший противнику покончить с партизанами зимой 1941 года, заключался в том, что привлеченные против партизан войска были срочно нужны под Севастополем, где 17 декабря 1941 года начался новый, уже второй штурм города.

А теперь обратимся к немецким документам:

«Обобщенные данные разведотдела 11-й Армии о трофеях и потерях в боях против партизан:

1. Разгромлено 16 баз партизан.

2. Трофеи:

75 гранатометов, 3 станковых пулемета, 1 ручной пулемет, 5 автоматов, 736 винтовок, 7 складов с продовольствием, 1 склад боеприпасов, 56 ящиков боеприпасов для гранатометов, 18 пулеметных лент, 2500 патронов и 23 ящика патронов, 124 ручные гранаты, 5 немецких и несколько румынских касок, 2 мешка мин, 3 грузовые машины, 4 лошади, 1 разбитая радиостанция, 540 ручных гранат, теплая одежда, 1 санитарный ящик, 5 немецких шинелей, немецкие карты и консервы, овощи, бараны, свиньи. Кроме того, еще оружие, боеприпасы и другое военное снаряжение.

3. Уничтожено:

6 грузовых автомашин, 2 легковые автомашины, 4 повозки, 4 склада с продуктами,

1 радиостанция, 3 емкости с маслом, 2 емкости с бензином, 16 пулеметов,

большое количество оружия, боеприпасов, ручных гранат и другого оборудования.

4. Захвачено в плен партизан и несколько подозреваемых гражданских лиц – 490 чел.

5. Убито партизан – 470 чел.

6. Немецкие потери:

убитых – 45 чел., раненых – 72 чел., пропало без вести – 1 чел.» [81, с. 6].

При четком понимании того, что любая официальная отчетность – и немецкая, и наша – весьма далека от истинного положения дел, тем не менее предоставленный отчет не вызывает у меня чувства недоверия. Поясню только в отношении автомобилей, которые были обнаружены карателями. В конце октября 1941 года едва ли не каждый отряд имел свой автомобильный транспорт. В Симферопольском автобусном парке мне довелось работать со Станиславом Витомским, который рассказывал, что первое время на «эмке» (М-1) возил по лесу командира 3-го партизанского района Г. Л. Северского, но очень скоро автомашину пришлось бросить. Во время прочеса она, по-видимому, и попала в число этих двух легковых автомобилей.

Об упомянутых рациях мы тоже уже писали, к сожалению, они не работали, иначе их бы спасали, как самое ценное.

Что интересно, нет ни слова о тех 450 000 советских рублей, которые оставил в лагере И. Г. Генов.

Насколько правдоподобны сведения о захваченных в плен партизанах, комментировать не будем, так как под эту категорию официально подпадает любой житель Крыма, а вот в отношении числа убитых партизанах – 470 человек попробуем порассуждать.

В своем письме от 21 марта 1942 года А. В. Мокроусов докладывал, что «партизаны потеряли убитыми 175 чел., ранеными – 200, без вести пропало – 73 (в том числе генерал-майор Аверкин)» [42, с. 205].

Поскольку в условиях партизанской борьбы в Крыму при полном отсутствии тыла едва ли не любое ранение считалось смертельным, то число погибших, раненых и пропавших без вести (175 + 200 + 73 = 448) соразмерно тому, что указывается в немецких источниках.

В отношении же потерь оккупантов (45 человек) я даже не буду сравнивать их с тем, что написано в мемуарах и официальных отчетах наших участников этих же событий.

В моей памяти сохранился рассказ моего отца, в годы войны штурмана ПЕ-2, о том, что после каждого боевого вылета он письменно докладывал в штаб о числе уничтоженных автомобилей, танков и, что самое удивительное, – солдат и офицеров противника. Поскольку, как правило, бомбометание велось с большой высоты, при этом нередко приходилось отстреливаться от наседавших истребителей, то ни летчик, ни штурман, ни стрелок-радист понятия не имели о последствиях своего бомбоудара, но писали… Таковы были правила игры.

Я решил показать приведенный выше отчет человеку, который принимал в этих событиях самое непосредственное участие, в ту пору разведчику 3-го партизанского района Дементьеву Николаю Ивановичу.

На мой вопрос о том, чем запомнился ему этот первый прочес, Николай Иванович ответил: «Тогда я отморозил себе уши». В целом же с военной точки зрения первый прочес не относится, по его мнению, к наиболее драматичным страницам партизанской жизни, были в дальнейшем события и пострашнее. В целом же отчет не вызвал у него недоверия.

Хочу обратить внимание читателей на то, что в немецком документе упоминаются одиннадцать обнаруженных и уничтоженных продовольственных баз.

В нашей мемуарной и исторической литературе все продовольственные базы уже давно были «разграблены татарами». В действительности, как мы видим, они прекратили свое существование в результате первого прочеса.

Сохранились в неприкосновенности продовольственные базы:

во II районе – Зуйского и Джанкойского отрядов;

в III районе – Евпаторийского отряда;

в IV районе – Ак-Мечетского отряда [84, с. 86].

Голод надвигался не по дням, а по часам, становясь самым беспощадным врагом крымских партизан.

Конфликт

Недостаток, а потом и полное отсутствие продовольствия выступили катализатором многих противоречий. Вот что писал в политдонесении за декабрь 1941 года комиссар 2-го партизанского района Е. А. Попов:

«В районе 600 стойких партизан. Отряд Чуба потерял все свои базы. Интересно отметить, что главными нытиками являются так называемые «ответственные». Так, например, прокурор Красноперекопского района т. Хаджинов открыто высказывает недовольство и проявляет недисциплинированность; начальник районного НКВД Тютерев мрачен и проявляет полную бездеятельность; райуполномоченный НКВД Леонов заявляет о нежелании активно работать; заврайзо Шотин отказался принимать присягу партизан; секретарь РК ВКП(б) Золотова особой пользы отряду не приносит. Характерно отметить, что носителями отрицательных настроений являются в большинстве своем коммунисты и в меньшинстве – беспартийные» [13, с. 14].

В данном документе я бы хотел обратить внимание на негативное отношение кадрового военного полкового комиссара Е. А. Попова к партизанам из числа бывших «ответственных работников». Я не ставлю выводы Е. А. Попова под сомнения, хотя «нытиков» хватало и в числе профессиональных военных, об этом мы поговорим немного позднее. Пока противоречия были связаны исключительно с кадровыми вопросами. А. В. Мокроусов массово смещает вчерашних секретарей райкомов и председателей райисполкомов и назначает на их посты кадровых военных. После прочеса на первый план вышли проблемы продовольствия.

А вот как представилась жизнь в партизанском отряде глазам другого кадрового военного капитана И. И. Юрьева, описанная им в его докладной на имя командира 2-го партизанского района И. Г. Генова. В данном случае речь идет о Сейтлерском партизанском отряде:

«Землянки расположены скученно, бессистемно, не отвечают боевой готовности.

Занятия в отряде не проводятся, несмотря на то, что личный состав не знает автоматического оружия, РГД и др.

Посты расположены крайне близко к расположению отряда и выставляются без учета основных направлений. Выставляются шаблонно, без учета обстановки, погоды, местности.

Скученность людей в землянке привела к вшивости. При наличии эпидемических заболеваний отряду грозит уничтожение не от рук немецко-фашистских войск, а от паразитов.

Быт и жизнь отряда не регламентированы, распорядка дня нет, поднимаются, когда кому вздумается. Завтрак готовится к 11–12 часам, обед затягивается до 19–20 часов. Горение костров в ночное время демаскирует расположение лагеря. При недостатке продуктов выдача их не нормируется.

Из разговора с начальником боепитания патронов винтовочных недостаточно, но в палатках валяются патроны, ружья ржавеют, но оружейные мастера используются для разжигания костров.

Вывод. Лично мое мнение, нужно жестокое наведение порядка, покончить с самотеком, который царит в отряде. Капитан Юрьев. 18.12.41» [25, c. 15].

Этот период характеризуется массовым дезертирством из ряда отрядов. Выскажу крамольную мысль о том, что ряд командиров сами провоцировали партизан к тому, чтобы они уходили из отряда. К примеру, командир Сейтлерского отряда. «Куликовский на каждом шагу орал и запугивал партизан расстрелами, выпроваживая на все четыре стороны. Не прочь избить партизана» [19, с.116]. Подлинная причина такого поведения, помимо личных качеств того или иного командира, крылась в том, что продуктов не хватает, а уменьшение числа едоков всем во благо. К тому же острой необходимости в таком количестве партизан не было. Примечательно, что если в Бахчисарайском отряде выход боевых групп был поставлен по графику: одни воюют, другие готовятся, третьи отдыхают, то там и дезертирство носило исключительно случайный характер. В тех отрядах, где люди не были заняты постоянной боевой работой, дезертирство было естественным спутником партизан, так как уходили далеко не всегда трусы и шкурники. Уходили и от произвола командира, уходили в другие отряды именно ради желания воевать.

Вот как описывал происходящее в те дни Николай Дементьев: «3-й Симферопольский отряд, впрочем, как и все отряды, состоял сплошь из интеллигенции. Формировался он из руководящих партийно-советских кадров сельского Симферопольского района. Что ни человек, то в прошлом пред. или зав.

В лес они пришли с чемоданами, баулами. Настроение у всех одно: переждать в лесу месяц-другой, а там «непобедимая и легендарная» разобьет всех врагов, и можно будет возвращаться на свои высокие должности. Чувствовалось, что они принесли в лес золотишко и периодически его перепрятывали. Все это выглядело очень забавно. Когда начался голод, а в 3-м Симферопольском он начался очень быстро, они все перемерли, как мухи. Умирали прямо у нас на глазах.

Мы, молодые, сильные, ходим на дорогу, нападаем на машины, а они сидят и ждут, когда мы что-нибудь в общий котел принесем» [35, с. 4].

А.С. Ваднев: «9 ноября мы вышли на Биюк-Онларский отряд, которым командовал Соловей. Он согласился принять нас в отряд. 12 человек были пограничники, 8 – моряки.

Между военными и гражданскими партизанами началась грызня из-за продуктов питания. Гражданские говорили, что мы пришли партизанить на их хлеб, а мы отвечали, что мы за вас воюем. С первого же дня в отряде с продовольствием было трудно. При выходе в лес отряды продовольствие не успели забазировать в ямах» [20, с. 31].

«По соседству с нами был Зуйский отряд, у которого продовольствия было очень много. Неоднократно обращались за помощью, но получали отказ». «Здесь была вражда между двумя отрядами и между бойцами. В Зуйском отряде было мало военных. Был один пограничник, он мне часто помогал, нет-нет и даст одну пышку. Мне это было очень кстати, так как ел только конину, а хлеба не было» [20, с. 35].

Возникшие проблемы в разных отрядах решались по-разному, но в целом все происходящее можно сравнить с хорошо известным понятием «продразверстка». Все добытые в бою или на охоте продукты сдаются командованию отряда, а уже командир распределяет по своему усмотрению. За утаивание продуктов – расстрел!

Почему я сравнил этот метод с «продразверсткой», объясню на примере Бахчисарайского отряда, так как там пошли другим путем, практически введя «продналог».

Как вспоминал командир отряда М. А. Македонский: «Дневной рацион состоял из одной лепешки, маленького кусочка конины и кипятка» [58, с. 64]. Вскоре партизаны не могли себе позволить и этого. Тогда подспорьем стала охота.

«Чтобы заинтересовать людей, мы ввели своеобразную премиальную систему. Группе партизан, которая убила оленя или козу, мы отдавали сбой (голову, ноги и внутренности животного), а туша шла в общий отрядный котел.

Этот порядок был введен по предложению самих партизан и выдерживался самым строжайшим образом все время, пока мы были в лесу. Привели два партизана в отряд корову – получайте ее голову, ноги, кровь, а остальное – на всех. Подстрелил партизан зайца – половину тушки возьми, вторую половину отдай отряду.

У нас не было случая, чтобы кто-нибудь, кому повезло на охоте, утаил добычу от товарищей. По законам леса такого партизана мы бы расстреляли.

Премиальная система применялась и на продовольственных операциях. Скажем, проводится налет на мельницу или на склад – участники операции получают награду: восемь котелков муки каждый отдает отряду, девятый оставляет себе.

Благодаря такой практике люди, как бы ни было им тяжело, охотно шли в дальние походы, на опасные операции.

Несмотря на все наши старания, бывали дни, недели, когда партизаны не получали никаких продуктов, ни ложки муки, ни кусочка мяса – абсолютно ничего. Чем мы тогда питались? Пожалуй, легче сказать, чего мы не ели, потому что ели буквально все: молодые побеги, листья, траву, древесную кору, прошлогоднюю картошку, трупы павших животных и т. д. Шкуры убитых оленей, снимали с ног обувь – постолы, резали их «на лапшу» и варили. Все, что можно было жевать, что хоть как-нибудь усваивалось желудком, – все шло в пищу» [58, с. 108].

А вот что вспоминал Андрей Сермуль: «В заповеднике перед войной зубры были. Мокроусов с самого начала строго-настрого нам запретил их трогать. Приказ дал: под расстрел того, кто убьет зубра, он, мол, 10 тысяч золотом стоит. Зубров этих в конце концов немцы постреляли, хотя последний зубр все же партизанам достался, несмотря на приказ. Голод заставил» [68, c. 28].

Или другой эпизод: «Подходит ко мне Костя Кособродов – тоже наш партизан-разведчик, до войны лесником работал в здешних местах – и говорит: просись в разведку, вместе пойдем, да так настойчиво говорит. Как ни не хотелось мне снова по горам бегать, но согласился и правильно сделал. Отправились мы втроем в Алушту, но в какой-то момент Кособродов стал забирать несколько в сторону, а зачем – не говорит. Пришли наконец к какому-то камню. Костя листья сухие разгреб и достает из-под него полтуши барана. Для нас, в нашей голодухе – это больше чем сокровище! Я уже несколько месяцев мяса вообще не видел! Откуда, спрашиваем, такое богатство?

«Возвращаюсь из разведки, – рассказывает Костя, – вижу внизу в балочке четверо партизан из соседнего отряда втихаря барана разделывают, я за камень сверху присел, чтобы меня не видно было, и как гаркну: «Хенде хох!» и… очередь вверх, они от неожиданности винтовки побрасали, и – кто куда, ну, я барана припрятал – и в отряд. Подкормились мы этим бараном, силенок, конечно, сразу прибавилось так, что в этой разведке мы захватили немецкую машину, кстати, с продуктами и принесли их в отряд вместе с остатками барана» [68, с. 31].

В целом же положение в 3-м районе было ужасным, как писал в своей докладной Е. А. Попов: «У Северского дело дошло до катастрофы, там голодной смертью умерло 362 человека и в 11 случаях были факты людоедства» [14, с. 14].

С потерей продовольственных баз резко изменилось положение Центрального штаба. Еще в начале ноября А. В. Мокроусов отстраняет от должности и переводит рядовым бойцом заведующего снабжением штаба Т. Д. Якушева. Примечательна причина смещения – за пьянство [13, с. 4]. Пока еще было что пить и чем закусывать, но к декабрю ситуация изменилась кардинально. В ходе прочеса А. В. Мокроусову и его штабу с трудом удалось вырваться из плотного окружения. Пробивались с боем, несли потери.

Еще недавно землянка А. В. Мокроусова выглядела так: «Внутри она была выложена бревнами. У входной двери встроено окно. Справа железная печка, слева у окна небольшой столик. Во второй половине землянки – деревянные нары, покрытые ковром». После прочеса картина была несколько иная: «Шалаш Мокроусова представлял собой деревянную изгородь, накрытую плащ-палатками» [75, с. 37].

Но самое главное заключалось в том, что у Центрального штаба не было продуктов.

Если вспомнить бессмертных героев «Трех мушкетеров», то там есть такая фраза: «Когда мушкетерам нечего было кушать, то они стали ходить в гости».

Точно так же поступил и А. В. Мокроусов, который ранее не покидал своего логова и не был ни разу ни в одном из отрядов.

К моменту его появления во 2-м партизанском районе, которым командовал его старый соратник, верный друг и единомышленник И. Г. Генов, А. В. Мокроусов уже был наслышан о том, что Зуйский отряд полностью сохранил свои продовольственные базы.

Вероятно, каждый, читающий эти строки, должен проникнуться чувством гордости за людей, которые в этом всеобщем бедламе сработали удивительно безукоризненно. Им удалось не только сохранить базы, но, как оказалось, по своей инициативе они заложили их из расчета на год партизанской деятельности, в то время как Крымский обком партии ориентировал все отряды производить закладку всего на 6 месяцев.

Реакция партизанского руководства Центрального штаба оказалась совершенно неадекватна.

К моменту прихода А. В. Мокроусова на Яман-Таш уже двадцать пять отрядов утратили свои базы, и потому на их фоне командование Зуйского отряда было вправе гордиться тем, что их люди сыты, успешно ведут боевые действия, отряд пополнился несколькими группами военнослужащих.

В действительности произошло следующее: «Мокроусов вышел на середину землянки, рослый, широкоплечий, большие потемневшие глаза блестели сухим, мятущимся огнем; обращаясь к работникам своего штаба, возмущенно говорил:

«Вы посмотрите, товарищи, какие уродливые формы принимает нынешнее партизанское движение? Они завели свои базы. Обзавелись, видите ли, патефонами! Сидят на этих базах, боясь потерять их. А воевать не воюют. Это что же такое?! Взорвать надо все эти базы! Взорвать! Тогда отряды пойдут добывать хлебушек и будут воевать» [56, с. 77].

В ультимативной форме А. В. Мокроусов требует, чтобы Зуйский отряд захватил ближайшее крупное село Баксан. Задача не только невыполнимая, но и бессмысленная.

Но и командир отряда А. А. Литвиненко, и комиссар Н. Д. Луговой уже не смеют ослушаться. Пример отстраненных от должностей командиров и комиссаров отрядов слишком нагляден.

Партизанская тактика проста и извечна: неожиданно напал из засады и быстро ушел. А. В. Мокроусов же требует, чтобы отряды не только захватывали села, но и оставались в них хозяевами.

«До поздней ночи совещались три партизанских командира, три комиссара, три начальника штаба, как взять Баксан? А главное: как удержаться в том злополучном Баксане? Он ведь в котловине! И связан шоссейными дорогами с Зуей и Розенталем, с Аргином и Карасубазаром? А там гарнизоны. На грузовиках! Окружат в два счета!» [56, с. 80].

Несколькими днями раньше Зуйскому отряду, тоже выполняя приказ А. В. Мокроусова, удалось успешно захватить на пару часов Баксан и благополучно до прибытия регулярных частей его покинуть. Эффект захвата даже нельзя назвать «нулевым» – он был отрицательным. В селе сформировалась рота самообороны.

11 февраля 1941 года Зуйский, Биюк-Онларский и Сейтлерский отряды разными маршрутами выступили к Баксану: биюконларцы по Долгоруковской яйле, зуйчане по Караби Яйле, сейтлерцы через Орта-Сырт.

Сейтлерцы наткнулись на дружный ружейно-пулеметный огонь – по ним били из окопов. Лезть на рожон было бессмысленно, и отряд отступил.

Биюконларцы опоздали с выходом к Баксану на час и, захватив на окраине села пять коров, сразу же развернулись и ушли в лес.

Не слыша стрельбы на флангах, повернул назад и Зуйский отряд.

Неудачу со взятием Баксана А. В. Мокроусов использует как повод, чтобы поставить во главе «самого хлебного отряда» «своего человека».

23 февраля 1942 года А. В. Мокроусов снимает командира Зуйского отряда А. А. Литвиненко и назначает на его место капитана Н. П. Ларина. Прибывший к новому месту службы капитан Н. П. Ларин довольно скоро осознает, что попал в «государство в государстве». Особенность момента заключалась в том, что главой этого государства был комиссар Николай Луговой. И в прошлом, и в настоящем секретарь Зуйского райкома партии, на территории которого воюет отряд. Н. Д. Луговой сам формировал отряд, под его контролем закладывались базы. Фактически сам Н. Д. Луговой и назначил командира отряда, предложив этот пост председателю райисполкома, когда окончательно понял, что назначенный обкомом человек уже не появится. Вероятно, было бы правильно, если бы он стал командиром сам. Впоследствии Н. Д. Луговой будет бессменным комиссаром у восьми (!!!) командиров Зуйского отряда.

27 февраля 1942 года капитан Н. П. Ларин вступает в командование. Кадровый командир, недавний выпускник академии, человек высокой не только военной, но и человеческой культуры, он быстро осознал «who is who». Когда через несколько дней ему передали письменный приказ А. В. Мокроусова о смещении Н. Д. Лугового с поста комиссара, он попросту спрятал его в карман и никому не показал.

7 марта поступил приказ силами трех отрядов вновь взять Баксан.

Организацию нападения Н. П. Ларин взял на себя. Академический подход безусловно не мог не сказаться. На этот раз все прошло более организованно. Отдельные группы даже ворвались в село и успели побросать гранаты в ближайшие дома, но «в Баксане был гарнизон 500 человек. Крупнокалиберные пулеметы, станковые, мелкокалиберные пушки. Все это размещено в дотах. На чердаках и в стенах каменных домов бойницы. Деревня была маленькой крепостью. Партизан, ворвавшихся в деревню, обстреливали со всех сторон, отряды понесли большие потери» [20, с. 34].

Начался трудный, мучительный отход в лес. Капитан Н. П. Ларин был тяжело ранен, но его не бросили, а вынесли.

Отступали не по дорогам или тропам, а косогорами, по самым труднопроходимым тропинкам. Когда вернулись в лагерь и подсчитали погибших только по Зуйскому отряду, ахнули:

Литвиненко Андрей Антонович – председатель Зуйского исполкома;

Кузьменко Георгий Александрович – народный судья;

Прокопченко Иван Васильевич – зампрокурора района;

Комаров Николай Николаевич – директор конторы «Заготзерно»;

Договор Ольга Михайловна – зав. райздравом;

Болтухов Иван Алексеевич – агроном;

Ларин Павел Иванович – председатель райсовета Осоавиахима;

Кривохижина Александра Кирилловна – колхозница, все остальные погибшие – прибившиеся к отряду военнослужащие. Всего пятнадцать человек! Десять человек вернулись в отряд ранеными, и это только по Зуйскому отряду.

Помимо того, что нападения на крупные села приводили к бессмысленной гибели партизан, – не партизанская это тактика! Они имели и крайне негативные последствия в отношениях с местным населением. После каждого такого «партизанского налета», к горькому сожалению, множилось число «самооборонцев». Люди против своей воли были вынуждены брать в руки оружие и защищать родной дом.

Разведка доносила: «В рядах самооборонцев брожение усугубляется. Неохотно идут против партизан. Без приказа не идут. Разговоры такие среди баксанских самооборонцев: «Если партизаны нас не тронут, мы их не будем трогать!» [11, с. 64].

К сожалению, трогали! Не менее драматично развивались события вокруг села Коуш, которое по требованию А. В. Мокроусова тоже должны были захватить отряды, но уже 3-го и 4-го партизанских районов.

Обратимся к архивным документам.

8.12.41. Как следовало из донесения И. В. Бортникова: «Была проведена операция агентурной разведки д. Коуш, где сожжен дом старшины, остальные предатели убежали. В деревне 120 дезертиров. Изъято 250 шт. барашков и продукты из Ах-Шейхского отряда, награбленные населением. При уходе партизан женщины вынесли без просьбы два хлеба» [13, с. 4].

Впрочем, есть и другая версия происшедшего, которую мы воспроизведем по тексту Постановления бюро Крымского обкома партии: «В д. Коуш группа партизан бывшего 4-го района в пьяном виде устроила погром, не разбираясь, кто свои, кто враги» [84, с. 180].

06.01.42. Донесение начальника 3-го партизанского района Северского: «В деревне Коуш отряд попал в засаду. Потерял убитыми и ранеными 14 человек. Разбор и причины будут доложены дополнительно. Начальника штаба Солдатенко необходимо снять, как виновника провала операции в д. Коуш. В отряде Калашникова необходимо провести большую работу по обстрелу» [13, с. 19].

И на это событие есть иная точка зрения. Вот что писал комиссар Бахчисарайского отряда В. И. Черный: «Разлагательская работа оккупантов в массах значительно облегчалась совершенно неудовлетворительной работой среди населения, которую вели партизанские отряды, а подчас даже вредными действиями отдельных партизанских групп партизанского отряда и штаба 4-го района в населенных пунктах Коуш, Стиля, Биюк и Кучук Озенбаш, беззастенчиво ущемлявших интересы населения этих деревень под маркой борьбы с предателями и изыскания продуктов питания» [84, с. 198].

А теперь взглянем на ситуацию с другой стороны. Первоначально глазами жительницы Коуша той поры Ашировой Фатимы Аблякимовны, 1918 года рождения.

С 1939 года она проживала в селе, где работала акушеркой.

«В ноябре 1941 в селе появляются немцы, назначают старосту. Ночью появляются партизаны и убивают его. Немцы назначают нового. Партизаны появляются и убивают и его. Немцы назначают нового…

Во время налета партизан от взрывов в больнице вылетели все стекла.

Так как больница находилась на самом краю села, то ночами часто наведывались гости. Однажды ночью постучался человек в форме советского солдата. Я дала ему одежду мужа, еду, и он ушел. Приходили партизаны и просили еду. Мужчин в селе было очень мало, хотя до войны жило 123 человека.

Отношения с партизанами окончательно испортились после того, как жители села вышли на сенокос. Вдруг появились партизаны. Они обстреляли косарей. Несколько человек погибло, среди них мой зять» [34].

Есть и более уникальные воспоминания: человека, который находился «по другую сторону баррикад». Ибрагимов Зеки, 1923 г.р. после оккупации Ялты работал в охране порта. Он вспоминает, что «настал момент, когда всех охранников перевели на казарменное положение и заставили учиться ползать по-пластунски, окапываться, стрелять…

Однажды устроили соревнование – куреш. Ловкий и сильный, я уложил всех своих соперников, и меня назначили командиром отделения.

Когда курс обучения закончился, то нас погрузили на автомобили и повезли в село Коуш. Как объяснили, на охрану населения от партизан. В свои неполные восемнадцать лет я впервые выехал за пределы Ялты. Вид Коуша поразил. Шесть домов были сожжены. Видны следы бомбежки. Уже в селе нас переодели в немецкую форму. Гимнастерки были старые, со следами крови. Вероятно, их передали из немецкого госпиталя.

Большинство местных жителей панически боялись партизан. Мне сразу не понравилось отношение к крымским татарам со стороны немцев. Несколько раз услышанное в свой адрес «швайн» вызвало ненависть. В село прибывали все новые и новые подразделения немцев, румын, «добровольцев» самых разных национальностей. Однажды подняли по тревоге и повели в лес. Шли цепями. Кругом звучали выстрелы, ухали мины, то слева, то справа бил пулемет. Засвистели пули. Рядом упал боец из моего отделения.

Никогда раньше я не имел с партизанами никакого общения и потому не испытывал к ним ни ненависти, ни сочувствия. Все, что происходило вокруг, подавляло, да и перспектива получить пулю неизвестно за что не радовала.

Прочес закончился. Вернулись в Коуш. Снова пошла размеренная караульная жизнь» [36].

5 января 1942 г. двести человек немцев вышли в поселок Чаир и сожгли поселок. Все мужское население поселка (16 мужчин) было расстреляно [13, с. 30].

Постепенно вопрос тактики стал главным предметом возникшего конфликта между командующим партизанским движением А. В. Мокроусовым и командирами партизанских районов, отрядов, групп из числа кадровых военных, которых в этом вопросе поддержала немногочисленная «старая гвардия», которая чудом еще оставалась на своих постах.

Следующий этап конфликта – это разное видение стратегии, но все это произошло позднее и опять как следствие изменившейся общеполитической обстановки в Крыму.

Накануне Керченско-Феодосийской десантной операции 16 декабря 1941 года разведуправление Северо-Кавказского фронта забросило в лес несколько групп разведчиков, которые должны были не только снабжать фронт разведывательной информацией, но и действовать на коммуникациях противника. При этом разведуправление Северо-Кавказского фронта совершенно не опиралось на уже имеющиееся партизанские отряды Крыма и на их разветвленную сеть разведки. Факт более чем странный, особенно если вспомнить, что официально партизанами командовал первый секретарь Крымского обкома ВКП(б) В. С. Булатов, который находился при штабе фронта.

Поскольку военных разведчиков выбрасывали «вслепую», подавляющее большинство из них гибло, даже не приступив к выполнению задания. Часть людей, потеряв при этом рацию, пробились в Зуйский отряд.