Текст книги "Воздушные разведчики – глаза фронта. Хроника одного полка. 1941–1945"

Пинск, 2012 год

В мае 2012 года я, как обычно, вел занятия в Крымском инженерно-педагогическом университете, как вдруг раздался звонок моего мобильного телефона. Незнакомый голос сообщил, что звонит из Пинска.

У меня замерло сердце. Никто никогда из Пинска мне не звонил, но в силу известных причин Пинск никогда не был для меня чужим городом.

Далее я услышал буквально следующее: «Мы приглашаем вас на открытие памятника летчикам 39-го авиаполка, которое состоится 23 июня».

На глазах у меня почему-то появились слезы. Словно боясь опоздать, сразу же говорю: «Еду!»

Вечером мне звонят уже из Киева и сообщают, что я могу присоединиться к военно-научной экспедиции военно-морских разведчиков и в ее составе ехать в Брест, а уже оттуда – в Пинск. Даю согласие. Через пару дней получаю подробнейшую инструкцию, во что одеваться, что с собой брать, включая некоторое число носовых платков, носков, банок консервов, бутылок водки…

Экспедиция должна продлиться с 21 по 27 июня. Понимаю, что чемпионат по футболу накрылся, но спешу взять билеты в Киев и обратно, так как для Крыма это вечная проблема.

Посылаю известие об открытии памятника всем находящимся со мной на связи потомкам 39-го авиаполка. Многие хотят ехать, но у каждого дела, проблемы со здоровьем, финансовые проблемы.

21 июня в 8.00 нахожусь в Киеве на обусловленном месте встречи у Лукьяновского рынка. Меня сразу же потянуло к зданию знаменитой Лукьяновской тюрьмы, откуда, как я помнил еще с юности, в начале века бежали Николай Бауман, а также будущий нарком иностранных дел Максим Литвинов и другие большевики.

Подразумевалось, что мы будем ехать в Брест на автобусе. Вспоминаю свои прежние поездки со студентами, и нисколько не уверен, что выдержу столь длительное сидение. Действительность превзошла самые худшие ожидания – это был не современный туристский или междугородный автобус, а что-то типа рафика. К тому же он был завален нашими сумками, пакетами, ящиками с продовольствием, упаковками бутылок.

Состав экспедиции восемь человек, не считая водителя. Все в полувоенной форме, с самыми невероятными медалями и орденами. Несмотря на то что я тоже получил предписание «быть в форме и при наградах», надел только полувоенную куртку, которую взял у своего ученика и друга Сережи Артищева, а также свою старую тельняшку. Награды надевать почему-то не стал.

Первое построение. Руководитель экспедиции Александр Мармашов провел инструктаж по правилам безопасности в пути и объявил, что все мы находимся на военном положении. Программа экспедиции следующая:

21 июня. Митинг у памятника погибшим военным морякам польской речной флотилии в 1939 г. (Хорошо, если они не погибли под бомбами 39-го авиаполка.)

22 июня. Участие в траурном митинге в крепости-герое Бресте.

23 июня. Открытие памятника 39-му авиаполку в Пинске.

24 июня. Открытие памятной доски погибшим морским пехотинцам Пинской флотилии в Ольшанах.

25 июня. Возложение цветов к памятнику морякам бронекатера БКА 092.

26 июня. Посещение музея в школе с. Высокое и памятника катеру БКА 154.

27 отъезд в Киев.

Отправляемся в путь. Мелькают области: Киевская, Житомирская, Ровенская. Проезжаем мимо атомной электростанции. В 17.00 подъехали к границе. Начинается страшный ливень, гроза, гром, молнии. На таможне выбивает электрофазу, и все компьютеры выключаются. Только в 19.15 нам возвращают паспорта. Мы можем ехать дальше.

Сразу же после выезда с пропускного пункта, уже на территории Белоруссии нас встречают. Меня пересаживают в легковую машину. Знакомлюсь с создателями памятника: Атанов Петр Сергеевич, в прошлом морской разведчик, а также Андробайло Александр Сергеевич – инженер одного из Пинских заводов. Здесь же его супруга Лида и «юнга пинской флотилии» – их четырехлетний внук Олег.

К моему удивлению, от того места, где мы пересекли границу Украины с Белоруссией, до Бреста всего 60 километров. Нас селят в гостинице «Строитель». У каждого из нас отдельный номер. Я забыл сказать, что еще в Киеве мы сдали в общий котел, как было оговорено, по 200 долларов и больше я кошелька не открывал. Вечером идем ужинать, на столе – ни грамма спиртного. «Командор» пояснил, что нам очень рано вставать. Не обманул. В 2.30 меня будит Атанов и говорит, что надо выходить без вещей – едем в Брестскую крепость встречать начало войны там.

Нас сопровождает работница идеологического отдела Брестского облисполкома, которая вполне могла бы претендовать на титул «мисс Белоруссия», и очень представительный мужчина с выправкой профессионального военного. Оказалось, что в прошлом он капитан второго ранга, еще недавно был мэром Бреста, а сейчас – начальник управления соцзащиты. Фактически он возглавляет все военно-морское братство бывшего СССР в Белоруссии и является нашим опекуном.

К крепости тянется весь город. Стоят автобусы из самых разных городов России. Мы разворачиваем принесенные с собой флаги: Украины, ВМФ, Победы и нашей организации Ассоциация военных разведчиков (вспоминаю, что 39-й полк – разведывательный, и потому уже не чувствую себя здесь «зайцем»). Все члены нашей экспедиции в камуфляжной или морской форме. С учетом того, что моя юность прошла на Тихоокеанском флоте, а потом пришлось послужить в Севастополе на БПК «Красный Крым» и поучиться в Кронштадте, я оказался почти «своим» и потому доверенный мне военно-морской флаг нес вполне осознанно. Несколько раз подходили незнакомые люди и радостно сообщали, что служили на Балтике, на Тихом, в Севастополе… Жали руки, обнимали и шли дальше. Пожалел, что не взял флаг ВВС, так как приехал я в Белоруссию все же как представитель 39-го авиаполка.

В крепости нас поставили на лучшие места, и начался митинг-реквием. Потом нас переместили дальше, где был воспроизведен штурм крепости. Все загромыхало, нас окутало дымом, и минут пятнадцать мы вообще ничего не видели, даже друг друга. Совсем рядом с нами лупил пулемет. Пулеметчиков я не видел, а различал только вспышки пламени. Наверное, так же было и на войне. Все это длилось довольно долго и закончилось пленением наших солдат. Когда немцы «победили», то зрители почему-то стали им аплодировать, что возмутило многих ветеранов.

Потом мы поехали в Пинск. Это довольно далеко от Бреста и строго на восток. Я уже понимал, что Брест фактически подарил мне жизнь. Если бы 45-я немецкая дивизия не стала окружать крепость и не ввязалась в бои за каждый дом, а сразу же двинула бы на восток, то уже 23 июня они были бы в Пинске. Тогда моя мама, скорее всего, оказалась в концлагере, как это произошло практически со всеми семьями советских летчиков в Белоруссии, Литве, Латвии. А защитники крепости в этом случае сами покинули бы ее и включились в поток наших отступающих войск.

Застряв под Брестом, 45-я дивизия дала шанс Пинску.

Нас поселили в прекрасной гостинице «Припять». Оказалось, что там меня ждет еще один представитель 39-го авиаполка – Сережа Лощенков, дед которого тоже воевал в полку и погиб в Венгрии. Мы узнали друг друга по значку 39-го полка, образец которого я отправил Сергею электронной почтой. Он приехал из Воркуты, чем всех поразил, и в дальнейшем до последней минуты был равноправным участником нашей экспедиции. Приехали из Минска полковник Парамонов, который служил в 39-м орап уже в восьмидесятых годах, а также подполковник авиации Дмитрий Дьяков. Он помогал создателям памятника при составлении исторической справки. Он же познакомил их с моими публикациями по 39-му авиаполку. Мы, четверо, составили авиационную часть экспедиции.

К открытию памятника пришло много людей. Все бывшие военные моряки Пинска, жители Жабчиц, но почему-то не было местных властей. Выступил председатель совета ветеранов – капитан первого ранга, который сказал, что 22 июня весь 39-й полк погиб: кто не сгорел на земле, того сбили в воздухе после первого вылета.

Когда дали слово мне, то я вынужден был опровергнуть «официальную версию».

Выступила местная жительница, которая поделилась воспоминаниями о том памятном дне 22 июня 1941 года.

Не буду рассказывать о дальнейшей части экспедиции, так как она не имеет непосредственного отношения к 39-му авиаполку. Расскажу лишь о том, что в музее Пинска ни об открытии памятника, ни о 39-м полку ничего не знали.

Уезжая из Пинска, Сережа Лощенков и я попросили Петра Сергеевича Атанова завезти нас на бывший аэродром. К моему изумлению, он совершенно не застроен и никак не используется. Сохранилась даже взлетная полоса. На память я взял с нее кусочки асфальта.

Глава 3
Оборона Москвы

«Моя Москва»

В моем доме среди прочих семейных реликвий есть медаль «За оборону Москвы». Как рассказывал отец, 6 ноября 1941 года ему довелось ехать через всю Москву на Казанский вокзал. Никому даже в голову не могло прийти, что завтра будет парад. После паники 16–17 октября, когда взрывали заводы, население грабило магазины, а патрули прямо на улицах расстреливали мародеров, положение в Москве уже несколько стабилизировалось, но тем не менее было такое впечатление, что вся Москва устремилась к Казанскому вокзалу. Причем те, кто уезжал, обзывали остающихся предателями, которые ждут немцев, а те, кто оставался, оскорбляли отъезжавших и называли их трусами.

16 октября в маршевой колонне в Москву входил младший лейтенант Марк Лисянский. К этому времени он уже успел хлебнуть лиха. Побывал на фронте, где командовал саперным взводом. Во время одной из бомбежек его завалило в блиндаже, да так, что друзья даже сочли его погибшим. Другой раз он провалился в волчью яму и, сломав ногу, только чудом выбрался на волю. После госпиталя его признали ограниченно годным и отправили домой. Узнав о формировании из жителей Ярославля дивизии, которая будет защищать Москву, Марк Лисянский пробился на прием к секретарю Ярославского обкома партии Н.С. Патоличеву и настоял на том, чтобы его тоже отправили на фронт. Так в составе 243-й стрелковой дивизии он вошел в Москву.

Перед войной, в 1940 году, была издана книга его стихов «Берег». Он был еще совсем молодым поэтом. Встреча с осажденной столицей так его взволновала, что невольно родились стихи, которые он тут же записал в свой блокнот:

 
Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.
Но Москвой я привык гордиться
И везде повторял я слова:
«Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!»
У комбайнов, станков и орудий
В нескончаемой лютой борьбе
О тебе беспокоятся люди,
Пишут письма друзьям о тебе.
Никогда врагу не добиться,
Чтоб склонилась твоя голова,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
 

На пути следования дивизии оказалась редакция журнала «Новый мир», и Лисянский, который раньше печатался только в областной комсомольской газете «Юность», набрался смелости и, забежав в здание редакции, оставил там листок со своими стихами.

К чести редакции, стихотворение напечатали сразу же в ноябрьско-декабрьском номере. Оно попало на глаза самому известному в довоенные годы композитору Исааку Осиповичу Дунаевскому. Он решил написать к нему музыку. Примечательно, что за годы войны Дунаевский не написал больше ни одной песни!

Вторая строфа стихотворения показалась ему недостаточно песенной, и он предложил доработать текст режиссеру ансамбля Сергею Аграняну.

Оставив нетронутым только первую строфу, Агранян взял из второй ключевые строки, слегка их изменив:

 
И врагу никогда не добиться,
чтоб склонилась твоя голова…
 

Впервые песня «Моя Москва» прозвучала ночью на железнодорожном разъезде под Читой. Сами исполнители – москвичи – плакали. Солистка ансамбля Марина Бабьяло пела ее пять раз подряд. А затем уже по радио «Моя Москва» была исполнена певицей Зоей Рождественской, которую записали и на пластинку.

События развивались так стремительно, что когда на Калининском фронте услышали песню «Моя Москва», то были ошеломлены. Поскольку каждый раз исполнение предварялось сообщением о том, что автор песни Марк Лисянский, а композитор Исаак Дунаевский, то Марк Лисянский растерянно оправдывался перед сослуживцами, что такой песни никогда не писал, а с Дунаевским даже незнаком.

Песня зажила своей жизнью, она полюбилась слушателям, а в те дни, когда враг стоял в сорока километрах от Москвы, она как никогда отвечала их чаяниям. С 1943 года мелодия песни стала позывными московского радио. В шесть часов утра москвичи просыпались вместе с мелодией

 
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
 

Впоследствии строки песни «Моя Москва» были выбиты в камне на барельефе защитникам Москвы.

В годы развенчивания культа личности Сталина на песню неожиданно был наложен запрет. Она была изъята из песенников, и все потому, что в ней упоминался Сталин. Когда Лисянскому предложили переделать текст, он отказался, справедливо заметив, что лично он о Сталине никогда и не писал. Впоследствии Марк Лисянский стал известным поэтом, автором многих популярных песен: «Зори московские», «Когда поют солдаты», «Великую землю, любимую землю…», «Осенние листья», «Годы, вы как чуткие струны…». Но песня «Моя Москва» навсегда останется вехой в его творчестве, жизни.

 
Я по свету немало хаживал,
Жил в землянках, в окопах, в тайге,
Похоронен был дважды заживо,
Знал разлуку, любил в тоске.
Но всегда я привык гордиться
И везде повторял я слова:
«Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!»
Я люблю подмосковные рощи
И мосты над твоею рекой;
Я люблю твою Красную площадь
И кремлевских курантов бой.
В городах и донских станицах
О тебе не умолкнет молва,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Мы запомним суровую осень,
Скрежет танков и отблеск штыков,
И в веках будут жить двадцать восемь
Самых храбрых твоих сынов.
И врагу никогда не добиться,
Чтоб склонилась твоя голова,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
Над Москвою в сиянии славы
Солнце нашей победы взойдет.
Здравствуй, город великой державы,
Где любимый наш Сталин живет.
Будем вечно тобою гордиться,
Будет жить твоя слава в веках,
Дорогая моя столица,
Золотая моя Москва!
 

За нами Москва

После Белоруссии полк оказывается в Новочеркасске. Об этом свидетельствуют сохранившееся письмо командира полка Захарычева семье и рассказ отца о том, что в Новочеркасске он встретил мужа своей двоюродной сестры Зои – Бориса Перзеке. Борис тоже был авиационный штурман, он только что вышел из окружения, и у него даже не было шинели. Отец отдал ему свой летный реглан.

Мне никогда не доводилось встречаться с Борисом Перзеке, но в Таврическом национальном университете, в котором доктор наук, профессор Перзеке проработал почти всю свою жизнь, на стенде «Участники Великой Отечественной войны» по-прежнему висит его портрет. Каждый раз, бывая в ТНУ, я на минуту останавливаюсь у этого стенда, смотрю на портрет профессора Перзеке и вспоминаю отца, тетю Зою, неведомый мне Новочеркасск…

Затем полк был направлен в город Ногинск, в Научно-испытательный институт авиационного вооружения самолетов Пе-2, Ер-2, где получил самолеты. В истории города указывается, что в 1941 году институт был эвакуирован, а вот его самолеты переданы в действующую армию.

Уже в самом начале октября 1941 года в составе девятнадцати самолетов полк вновь на Западном фронте. Базировались на аэродроме в Раменском. Раменское– Жуковское – это крупнейший современный аэродром. К сожалению, пребывание на нем 39-го авиаполка нигде не зафиксировано. В официальной истории аэродрома речь идет о базировании только авиации дальнего действия.

Какое-то время, как рассказывал отец, авиаторы жили на даче Михаила Ивановича Калинина. Сам отец ночевал в его бильярдной. Он часто вспоминал прекрасные мраморные столы и тот ужас и возмущение, которое он испытал, когда кто-то из его товарищей взял и отрезал со стола кусок сукна.

– Зачем?! – ужаснулся отец.

– Сапоги чистить. Все равно все это немцам достанется.

Такого варварства отец не понимал. Даже если бы бильярдный стол оставался немцам, то все равно портить такую красоту, по его разумению, не стоило.

О боевой работе полка той поры мы можем судить, опираясь на данные о боевых потерях в октябре 1941 года. Они приходятся на 3, 6, 7, 8 октября. В двух случаях указывалось – «не вернулся с боевого вылета», в двух – «погиб».

Трагическим для полка днем стало 10 октября 1941 года. Возможно, когда-нибудь мы узнаем, какое именно задание выполнял тогда полк, а вот то, какой ценой, – можно сказать сейчас.

В тот день, когда немецкие войска рвались к Москве, путь им ценой своей жизни среди тысяч других защитников Москвы преградили десять авиаторов 39-го сбап, и среди них – командир полка майор Павел Никитович Захарычев. Примечательно, что все десять числятся «не вернувшимися с боевого задания».

Далее боевые потери относятся к 23 октября – два человека (летчик и штурман), 29 октября – тоже летчик и штурман, а затем 5-го и, наконец, последний сбитый экипаж – 6 ноября 1941 года. Во всех случаях одна и та же запись: «Не вернулся с боевого задания». В личном деле отца в разделе «Участие в боевых действиях» я прочитал следующее: «22.06.41–25.07.41; 05.10.41–06.11.41».

К этому времени, когда в полку оставался всего один исправный самолет, полк должен был убыть на переформирование в город Энгельс. Как вдруг поступил приказ послать оставшийся самолет на Волоколамское шоссе с задачей создать пробку и хоть на какое-то время блокировать движение колонн противника. Исполнявший обязанности командира полка майор Альтович, по-видимому вспомнив, что Поляков недавно учился в Москве и, следовательно, знает город, вызвал его, летчика Глыгу, стрелка-радиста Семичева и поставил перед ними боевую задачу на этот вылет.

Уже прощаясь, он тихо посоветовал отцу: «Сразу же по возвращении бросьте самолет и дуйте на вокзал, иначе они будут гонять вас, пока не угробят».

Сразу же из Раменского взяли курс на запад, забираясь все выше и выше. При подходе к цели отец приказал пробивать облака, и, когда появилась видимость, перед ними открылось Волоколамское шоссе. За время полетов на московские парады отец видел его много раз, но то, что предстало перед ним сейчас, его ошеломило. Сколько мог видеть взор – автомобили, бронемашины, повозки, танки… Колонне не было конца, и все это двигалось на Москву! Именно тогда отцу впервые стало по-настоящему страшно. Страшно за страну, за Родину, за семью…

Из-за плохой погоды противник, вероятно, авиации не ожидал. Глыга вывел самолет на боевой курс, первая бомба пошла. Взрыв произошел буквально возле шоссе и снес с полотна дороги добрый десяток машин, но, пока делали разворот, чтобы вновь выйти на цель, этот поток машин продолжился как ни в чем не бывало. В небо потянулись трассы эрликонов, по курсу стали рваться зенитные снаряды. Вторую бомбу отец уложил точно посередине шоссе и с радостью увидел огромную воронку, которая хоть на время остановит этот страшный поток.

В воздухе показались, по-видимому, вызванные по радио «Мессершмитты». Спасаясь от них, домой пошли на бреющем, прижимаясь к земле и используя каждую балку. Километров за сорок от Москвы отец увидел ряд пушек, обращенных на запад, за ним второй, потом третий, устанавливался четвертый, разгружался пятый. Столько артиллерии отец не видел ни до, ни после. Он радостно стучал Глыге по плечу и кричал что-то вроде того: «Хрен им, а не Москва!»

Поскольку сзади висели истребители, решили нарушить запрет и пойти на столицу, что категорически запрещалось. Но выбора не было. Москва ощетинилась залпами зениток. Мессеры развернулись и ушли, а самолет пошел над столицей, уклоняясь от своих же снарядов. Памятуя, что «один снаряд дважды в одно место не попадает», Глыга бросал «пешку» от взрыва к взрыву.

Впоследствии, уже в мае 1945 года, отец получил медаль «За оборону Москвы». В удостоверении указывалось: «За участие в героической обороне Москвы тов. Поляков Евгений Матвеевич указом Президиума Верховного Совета СССР от 1 мая 1944 года награжден медалью «За оборону Москвы» № 007029».

Первый приказ о награждении личного состав 39-го сбап датирован 6 ноября 1941 г. – это приказ командующего Западным фронтом генерала армии Жукова № 283. Среди награжденных орденами Красного Знамени указываются летчики 39-го сбап старший лейтенант Скрипалев, старший лейтенант Безроднов, лейтенант Лебедев, младший лейтенант Поводырь, лейтенант Степаненко, лейтенант Шевченко.

Орденами Красной Звезды награждены старшина Левин и сержант Родионов.

Медаль «За отвагу» получил старшина Сергодеев [21].

В наградном листе на старшего лейтенанта Скрипалева стоят подписи врио командира полка майора Альтовича и батальонного комиссара Макурина.

Сообщалось, что Скрипалев за период «с 4.10.41 по 25.10.41 совершил 21 боевой вылет» на самолете Пе-2. «Летал в составе эскадрильи, звена, самостоятельно». Совершил три вылета на разведку. Не буду перечислять, сколько танков, автомобилей и живой силы уничтожил экипаж. Отец не раз шутил по этому поводу и говорил, что подобные отчеты не имеют ничего общего с действительностью.

Итак, с 22 июня по 6 ноября 1941 года непосредственно в воздухе погибли или пропали без вести 19 летчиков, 17 штурманов и 8 воздушных стрелков-радистов.

Хронология боевых потерь. Западный фронт