Текст книги "Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя"

Один из «мессеров» наткнулся на мою очередь и огненным комком покатился по взлетной полосе.

«М-да, на симуляторе было тяжелей!» – успел подумать я, мельком глянув на горящие обломки.

Воспользовавшись тем, что второй «худой», ведомый пары, растерянно стал крутиться над аэродромом, я перевел истребитель в горизонтальный полет, продолжая набирать скорость.

Как бы то ни было, но немец решил отомстить, а не спасаться бегством, как я думал, он сделает, согласно общей манере получающих по носу немецких асов. Мы уже удалились от аэродрома километров на десять, когда «ганс» пошел в атаку со стороны солнца. Но я ждал этого и был готов. Резко ушел в вираж. Без очков и шлемофона было тяжело, но я справлялся. Развернувшись, продолжил наращивать скорость, старательно уходя от немца. Он снова атаковал. Резко бросив самолет в пике, я ушел в сторону и, пропустив «мессер», из-за высокой скорости пронесшийся мимо, довернул истребитель, поймал немца в прицел и нажал на гашетку, однако немец успел уйти из-под атаки.

В пике я набрал нужную мне скорость и занял позицию над «худым», короткими очередями прижимая его к земле. Но немец оказался удивительно вертким и постоянно уходил из прицела. Вот он пронесся прямо над штабом полка, едва не задев одну из палаток крылом, где стояли люди и махали рукам, я тоже пролетел над ними, стреляя из пулеметов.

«Надеюсь, там ни в кого гильзами не попадет!» – успел подумать я.

Попасть в «мессер» удалось километрах в шести от аэродрома, когда он попытался оторваться от меня на высоте, уйдя на вертикаль. Но я ждал именно этого и успел поставить огневой заслон, на который он и напоролся. «Ганс» задымил и, убавив скорость, стал планировать на сбоившем моторе, почему-то не пытаясь выпрыгнуть, хотя высота в двести метров позволяла это сделать. Подлетев сбоку и уравняв скорости, я показал пальцем на него и на свой аэродром.

Немец сначала сделал вид, что не понял, однако после прошедшей прямо над фонарем очереди согласился повернуть к аэродрому.

«Блин, на это я даже не рассчитывал!» – весело подумал я, сопровождая немца. Наконец тот выпустил шасси и стал планировать с заглохшим мотором на полосу. Убедившись, что его «приняли» и уже вытащили из кабины, я сам повел истребитель на посадку.

С привычным шиком зайдя на глиссаду, я опустился на все три колеса и без козла докатился до места стоянки, где меня уже ждали.

Когда вылезал из кабины, меня ослепила яркая вспышка. Проморгавшись, чуть в стороне, метрах в двадцати, рядом с «вечным дежурным» увидел старшего политрука, довольно что-то крутившего в фотоаппарате. Второй снимок старший политрук сделал, когда я вылез на крыло. Потом меня принял «на руки» не очень добрый Никифоров.

– Сев, хлеба дай, – попросил Олег.

Потянувшись, что заставило меня поморщиться, я взял с тумбочки тарелку с нарезанным небольшими кусочками белым хлебом и поставил на табурет рядом с Олегом.

Наворачивая манную кашу, он с интересом читал газету, вернее, очерк обо мне. Утром привезли пачку газет, где была статья о Сталинском соколе, сбившем шесть и принудившем к посадке седьмой самолет. Что ни говори, а тот старший политрук оказался профи, и статья действительно была написана хорошо. Сразу под заголовком поместили мою фотографию, на которой я стоял на крыле истребителя, держась одной рукой за кабину, в больничных штанах, с голой перевязанной грудью и с улыбкой на лице.

Вообще-то я тогда морщился, спина болела, но на фото почему-то казалось, что это была обаятельная улыбка, ну да ладно.

В подзаголовке корреспондент написал:

«Даже ранеными наши летчики продолжают сбивать немецко-фашистские самолеты!!!»

Сама статья брала за живое. С утра ее успели прочитать уже все в полку, так что до нас один из экземпляров дошел сильно замусоленным, однако не потерял своей привлекательности. Я трижды прочитал очерк, расположенный на двух страницах. Оказалось, корреспондент откуда-то узнал, куда меня увезли, и захотел взять интервью – сейчас на фронте нужно было подобное, яркое. Чтобы показать, как мы бьемся. Вот и приехал на аэродром, общаясь с майором Никитиным и капитаном Смолиным, оказавшимся начштаба полка. Комиссара не было, он улетел на бомбардировку. Так что старший политрук стал свидетелем «неравного боя», как было написано в статье. Мало того, еще и успел сделать несколько снимков, не все они попали в газету, но четыре было. Первый – где я на крыле. Потом огненный комок сбитого немца и мой истребитель, набиравший высоту, второй «мессер» в кадр не попал, успел уйти на вираж. Третий снимок – это когда мы пролетали над штабом. Снимок получился классным. Было видно улепетывающий «худой» и стреляющий по нему ЛаГГ. Ну а четвертый – это, понятное дело, немецкий пилот, и на заднем фоне сам Ме-109, в котором копалась пара механиков. В кадр хорошо попали пулевые отметины на крыле и фюзеляже.

– М-да, за такое ордена дают, – без зависти сказал Олег, аккуратно сложив газету и вернув ее мне.

– Наверное, – пожал я плечами, что вызвало новую вспышку боли в ране.

Тогда, когда я вылез из кабины, у меня вся спина была в крови. Края раны разошлись во время перегрузок. Да и пару раз хорошенько приложился спиной о бронеспинку, что вызвало сильное кровотечение. Так что меня почти на руках унесли в лазарет, где Марина Викторовна, ругаясь, наложила восемь швов. Как только она закончила, я попал в горячие руки корреспондента, после него – к командованию полка. Даже секретарь комсомольской организации заглядывал. Правда, заметив, что я туплю на его вопросы, в которых ничего не понимал, как-то быстро собрался и исчез, а я удостоился от Никифорова, заглянувшего позже, изучающего взгляда.

Меня не ругали, даже поблагодарили, теперь они на заметке у начальства, а это не могло не радовать. Так что дали маленький втык за то, что взлетел раненым, и велели лечиться. От полетов меня отстранили на время лечения, пока не заживет спина, и вот уже вторые сутки я лежу в стационаре вместе со штурманом одного из бомбардировщиков. С задания вернулось только шесть машин. Один сбили над переправой, вторая села на вынужденную, не дотянув до аэродрома десяток километров. Вот на ней и летел Олег. При посадке, в отличие от остальных членов экипажа, он сломал пару ребер и вывихнул плечо, так что сейчас с тугой повязкой на груди доел принесенный дежурным бойцом обед и, убрав грязные тарелки на поднос, где уже стояли мои, тихонько откинулся на подушку и сказал:

– Скучно.

– Что есть, то есть, – согласился я. После чего достал карту и, разложив ее на кровати, стал изучать. Иногда мне помогал Олег, подсказывая, что и как.

На вешалке висела моя форма с синими петлицами и треугольниками сержанта ВВС. Честно говоря, мне ее дали «голую», фурнитуру отдельно. Похоже, так было не принято, потому как Олег удивленно поднял брови, когда начвещсклада принес ее, но промолчал. Зато, когда я пришивал всю фурнитуру, ругаясь на мою криволапость, учил, как правильно пришивать знаки различия, в которых я ничего не понимал, что, кстати, вводило Олега в недоумение. По его мнению, я должен был это знать как «Отче наш». А до этого приходил начстрой, который заполнял на меня анкету, заставив написать автобиографию. Присягу у меня приняли майор Никитин, капитан Смолин, комиссар Тарасов и политрук Никифоров. Он же, кстати, и летную книжку мне принес, куда внесены были все мои сбитые.

– Эй? Раненые, вы здесь? – послышался голос в окне, и зашуршала осыпающаяся земля.

– Нет, на Луну улетели, – буркнул я, не отрываясь от карты.

– О, Витек. Что случилось? – отреагировал Олег.

«Вечный дежурный» заглянул к нам и сказал:

– Готовьтесь, вечером начальство приедет. Награды вручать будет.

– Может, награду? – не понял Олег, удивленно посмотрев на меня.

– Не, за уничтожение переправы и срыв наступления немцев многие представлены к наградам.

– Понятно. Если бы не статья, то никто бы не пошевелился, а тут сразу… Эх! – расстроенно махнул рукой Олег. В сбитом над переправой бомбардировщике погиб его друг, и штурман часто вспоминал его.

– А ты чего в дверь не зашел? – спросил я у Виктора.

– Да ну. Там Марина Викторовна, я лучше так… – То, что он опасался врача, я уже понял, только вот из-за чего? Нужно будет спросить у Олега.

– Ладно, я побежал. Мне еще комиссара встретить нужно.

– А где он?

– Да к соседям умотал, должен скоро вернуться.

– А, ясно. Давай заходи, если что. – Я снова лег на живот, продолжив изучение местности.

– Слушай, Олег, а я думал, что награды через некоторое время вручают. Ну, там, проверки, подготовка бумаг? Что-то быстро, тебе не кажется? – спросил я после некоторого обдумывания, отрываясь от карты.

– Это не относится к медалям и ордену Красной Звезды. Насколько я знаю, они есть в некотором количестве у командования. То есть могут награждать без согласования, остальные – да, только через штабы и бюрократию.

– Понятно, – вздохнул я.

– Эх, наши улетели. Как они там сейчас?

– А куда они?

– Немцы рвутся к городу, вот и получили приказ бомбить колонны.

– Да? На СБ? Странно. Слушай, а я ведь видел у вас на свалке разбитых самолетов бипланы И-153 «Чайка». Так это же отличные штурмовики! Мало того что они могут незаметно подобраться, но эрэсами так проредить колонны, что ого-го!

– Да вроде есть. Так это Борюсик весь хлам, что в окрестностях был, сюда свез.

– Молодец он, одним словом. Так вот, если привести в порядок пару штук, то это идеальные машины для штурмовки.

– Их там штук шесть, насколько я помню… А что, можно сказать Никитину, пусть подумает. Я сейчас. – С кряхтением встав и держась за бок, Олег с болезненным выражением лица направился к выходу. Ребра его действительно беспокоили.

– Куда? – услышал я вопрос Марины Викторовны.

– Мне срочно в штаб надо.

– Для чего часового у входа поставили? Для того, чтобы вы снова не сбежали. Скажите мне, я передам.

– Хм, может, пусть лучше он сам придет?

– Схожу и узнаю. Ждите.

Вернувшийся Олег аккуратно сел на место и проворчал:

– Из-за этого часового мы тут как в изоляции.

Я смущенно опустил голову. Часового поставили из-за меня. Вчера сбежал к своему самолету узнать, как там дела с капониром и маскировкой, но был отловлен и возращен обратно. Вот Никитин и приказал поставить часового, так что выхода нам теперь из стационара не было. Даже в туалет приходилось ходить в стоящее в углу ведро.

Вместо Никитина пришел капитан Смолин, начштаба, это он тогда отчитал меня за нарушение субординации.

– Ну что у вас? – спросил он, входя палату.

Идею штурмовиков он уловил с ходу и, записав мое мнение по использованию бипланов, быстро ушел. Самолетов действительно катастрофически не хватало, и моя идея пришлась к месту. И-153 – это не ЛаГГ, тут с управлением особых проблем нет, так что пилотов на них найдут, в полку немало безлошадных летчиков, несмотря на приказ отправлять свободные экипажи в тыл, в ЗАПы.

– Хоть бы музыку принесли, – сказал я, с надеждой посмотрев на дверь. Мне было просто невыносимо сидеть и ничего не делать, просто лежать и лечиться, активная натура требовала больше движения.

– А ты что, умеешь? – с интересом спросил Олег.

– Бренчу помаленьку, – уклончиво ответил я.

– Гитара?

– И гитара, и аккордеон.

– Так это не проблема! У Сашки Жука в третьей эскадрилье есть гитара!

Гитару нам принес Виктор – я как раз в это время чистил маузер, – так кстати заглянувший на огонек.

Через три часа прибежал дневальный из штаба и сказал, чтобы ждали. Вручать нам награды будут прямо в палате как раненым.

И действительно, через некоторое время на грани слышимости донесся чей-то голос, потом троекратное «ура».

– Идут, – тихо сказала Марина Викторовна, заглянув к нам. Через минуту прикрывавшая вход занавеска резко отдернулась и в палату вошел полковник ВВС в сопровождении командования полка. Там присутствовал даже комиссар полка, которого я видел второй раз в жизни, в первый разглядеть не успел – слишком быстро прошла присяга.

– Ну здравствуйте, герои.

– Здравствуйте.

Мы оба осторожно встали, приветствуя начальство.

– Лежите-лежите, – махнул полковник рукой.

Я сразу же плюхнулся обратно, с интересом разглядывая визитеров.

Сам полковник был вполне обычным, я даже, кажется, видел его в штабе ВВС фронта, и пока он хорошо поставленным голосом вещал, за что мы награждаемся, рассматривал комиссара.

Мне комиссар понравился. Было видно, что он не штабной политработник, а боевой летчик, о чем свидетельствовал новенький орден Боевого Красного Знамени рядом с еще двумя наградами.

– …награждается сержант Суворов орденом Красной Звезды с присвоением звания старший сержант, – закончил он и, наклонившись, приколол награду к моей пижаме.

– Служу трудовому народу!

Олегу тоже дали Красную Звезду. Что меня удивило, так это количество награжденных – вместе со мной всего одиннадцать человек из тридцати участвовавших в вылете. Но потом я припомнил, что в сорок первом награды давали очень редко, и понял, награжденных даже много.

Перед самым закатом, когда мы только стали обмывать награды и я спел на «бис» так полюбившихся летчикам «Орлят», пришел приказ на перебазирование полка. Немцы в очередной раз прорвали фронт.

Начались торопливые сборы. Мимо санчасти постоянно проскакивали полуторки и другая техника, гудели моторы самолетов.

Мы тоже собирались. Для санчасти подогнали ЗИС, и три бойца стали грузить вещи, на которые им указывала Лютикова.

– Эй, болезные, вы тут? – заглянул к нам «вечный дежурный».

– Не видишь, собираемся, чего тебе? – спросил Олег, завязывая горловину сидора. Он был в полной форме, сняв больничную одежду, которую уже загрузили на машину.

– Да я не к тебе. Сев, тебя майор Никитин вызывает.

Я в это время стоял у окна и оправлял складки гимнастерки за спину. Командирский ремень, застегнутый на предпоследнюю дырку, плотно опоясывал талию. Поправив пилотку, обернулся к Виктору, беря с тумбочки кобуру с маузером.

– Иду.

Мои вещи уже лежали в новеньком сидоре, полученном вместе с формой.

Торопливо шагая за лейтенантом, я спросил:

– Самолет дали? Что-то ты в летном комбинезоне.

– Ага. «Чайку». Из нескольких штук собрали один, вот мне и велели перегнать его.

– Понятно.

Палатки уже свернули. Штаб заканчивал грузиться на машины. У «эмки» стояли несколько командиров, некоторые, как и Виктор, в летных комбинезонах и шлемофонах, среди них я заметил Никитина.

– Товарищ майор, сержант Суворов по вашему приказу явился. – Отдание чести получилось каким-то кособоким из-за раны, но комполка ничего не сказал.

– Ты как? – спросил он.

– Норма, товарищ майор.

– Тогда слушай приказ: нужно перегнать ЛаГГ на другой аэродром. Кроме тебя, сам понимаешь, никто это сделать не сможет, а перевозить его по земле… Слишком много времени займет, мы уходим налегке. В общем, старайся идти на бреющем, перегони аккуратно и снова в санчасть. Понял приказ?

– Да.

– Парашют и летный костюм у истребителя. Сейчас у начштаба получи летное предписание, свой позывной и карту с указанием, куда перебазироваться.

Убрав карту и предписание в планшет, я быстро зашагал к своему ястребку под рев моторов взлетающих бомбовозов. Когда уже подходил к капониру, пошла на взлет «чайка».

– А почему все разом не полетели? – спросил я у старшины, своего механика.

– У всех разные скорости, вот, чтобы не подстраиваться, майор и приказал вылетать в разное время, – пояснил Семеныч и принялся помогать мне собираться. Убрав сидор за бронеспинку, я подошел к сложенным на крыле вещам.

Надев комбинезон и шлемофон, поменяв очки на свои, я стал одевать парашют, постоянно морщась от боли. Дождавшись, когда старшина застегнет подвесную систему как положено, с его помощью залез в кабину и запустил мотор. Пока он прогревался, я пристегнулся и подключился к радиостанции «Орел», установленной в самолете. В первый свой на этой машине вылет я отправился мало того что без парашюта, так еще и без шлемофона, то есть без связи с полком.

– Малой вызывает Гнездо. Прием! – прижал я к горлу ларингофоны.

– Гнездо на связи, Малой. Прием! – Радиостанция шумела ужас как, но разговаривать, хоть и с трудом, было вполне возможно.

– Малой просит разрешение на взлет. Прием!

– Малой, можете взлетать, полоса свободна. Прием!

– Гнездо, вас понял, выхожу на полосу.

Махнув рукой, чтобы закончившие грузить имущество бойцы отошли, захлопнул фонарь и вывел ястребок из капонира на старт.

Дав газу, я стал разгоняться. ЛаГГ без проблем оторвался от полосы. Убирая шасси, я обернулся и посмотрел на колонну техники, уезжающую с аэродрома, и догоняющую ее одиночную полуторку с бойцами и моим механиком. В некоторых местах поднимались дымы, там горела техника, которую мы не могли забрать. Горел «мессер», что я принудил к посадке, горели «пешки», все горело.

Еще раз осмотревшись, нет ли немецких охотников рядом, я с набором высоты направился к новому месту базирования полка.

Наш бывший аэродром находился правее Минска, а теперь мы перебазировались за город, примерно километров на сто двадцать, если судить по карте. Короче, минут двадцать полета.

Меня слегка удивило, с какой легкостью меня отпустили. Вряд ли проверка закончилась, да и Никифорова у штаба не заметил, что было странно.

Поднявшись на три тысячи метров, чем грубо нарушил приказ майора лететь на бреющем, я осматривал окрестности, наблюдая как за воздухом, так и за землей. Крутившуюся вдалеке стайку птиц я сперва принял за воронов, но потом сообразил, что слишком слаженно они пикируют к земле. Сойдя с курса, повернул в ту сторону, уже догадываясь, что увижу, и я не ошибся. Стая птиц оказались восемнадцатью «штуками», штурмующими наши стрелковые колонны, идущих к городу. К лаптежникам я шел с набором высоты, когда до них осталось километра три, был уже на четырех тысячах.

«Ой, чую, влетит мне за это!» – но все равно, рукой прижав ларингофоны поплотнее к горлу, сказал в эфир:

– Гнездо, я Малой. Прием! – И только треск помех был мне ответом.

– Гнездо, я Малой. Прием! – «Гнездо» молчало, видимо, во время движения радист отключил радиостанцию.

– Гнездо, я Малой. Прием! В квадрате семьдесят шесть – двенадцать обнаружил восемнадцать «юнкерсов», штурмующих наши войска в движении. Атакую. Как слышите? Прием!

– Малой, я Гора. Приказываю атаковать «юнкерсы». Как поняли? Прием! – долетел до меня чей-то искаженный голос с командными интонациями.

– Гора. Я Малой, вас понял. Атакую!

Я к этому времени уже был над пикировщиками и, выбрав цель – понятное дело ведущего одной из групп, – бросил истребитель в пике и с ходу поджег «штуку».

Не глядя, как тот воткнулся в землю, вышел из пике и снова сделал «ухват» – поджег последнего в строю лаптежника. От моей трассы почти в упор он практически развалился в воздухе. После атаки я потерял скорость и тут меня подловили бортстрелки «штук».

Получив мощный удар, я вывел истребитель в пологое пикирование. На лобовое стекло стало брызгать маслом. Несколько раз стукнув, заглох двигатель. Посмотрев на замершую лопасть винта, я стал осматривать землю, выбирая, куда сесть. Прыгать не хотелось. В основном из-за того, что не хотел терять свой истребитель.

«Вот и подловили “аса”, гады!» – зло думал я.

– Гора, я Малой. Во время атаки сбил два «юнкерса». Штурмовка наших колонн сорвана. «Штуки» уходят к себе. Во время боя получил тяжелые повреждения самолета, вынужден выйти из боя. Прием!

– Малой, я Гора. Где вы находитесь? Прием!

– Гора, я Малой. Нахожусь над колоннами наших войск. Прием! – Говорить свой квадрат не хотелось, кто его знает, что это за «Гора».

– Малой, я Гора. С вами все в порядке? Прием!

Припомнив свой любимый фильм «В бой идут одни старики», я ответил в тему:

– Гора, я Малой. Все в порядке… падаю!

Дальше говорить было уже невозможно, высоты почти не осталось, пора заняться посадкой.

Для вынужденной я выбрал часть дороги, свободной от дымящейся техники и бойцов. Люди в основном все еще находились в укрытиях, в кюветах, в лесу, где прятались от штурмовиков. Я не знал, сколько их тут, но точно больше дивизии. Наверняка корпус.

Выпустив шасси, под свист рассекаемого крыльями воздуха ЛаГГа мягко коснулся колесами дорожного покрытия, и если бы оно было ровным, то совсем бы было хорошо. Однако в России две беды: первая – это я, другая – это то, на что я сел.

Когда ястребок перестал катиться, я отпустил тормоза и откинул фонарь. Того, что меня могут принять за немца, не опасался, звезды на истребителе были отчетливо видны, да и слепых тут не должно быть.

Едва успел я расстегнуть ремни, как подбежавшие бойцы и командиры вытащили меня из кабины и стали кидать в воздух, радостно выражая свои чувства, при этом не обращая внимания на крики боли.

– Да отпустите!!! У меня вся спина изранена!!! – орал я.

По-видимому, какой-то командир все же услышал мои вопли и приказал отпустить меня.

– Капитан Волына, командир батальона восьмой стрелковой дивизии, – представился он.

Дождавшись, когда земля и небо перестанут крутиться перед глазами, я отдал честь и ответил:

– Старший сержант Суворов, летчик-истребитель семнадцатого бомбардировочного полка.

– Бомбардировочного? – Капитан недоуменно округлил глаза.

– Введен в штат для сопровождения и охраны бомбардировщиков, – пояснил я, проверяя, как спина.

– Серьезно ранен? – спросил меня с трудом прорвавшийся сквозь строй обступивших нас бойцов военфельдшер.

– Осколком гранаты всю спину избороздило, врач несколько швов наложила. – И пояснил, заметив их недоумение: – Это меня еще в начале войны, когда по немецким тылам шел, в рукопашной. Я в санчасти лечусь, а тут перебазирование. Летчиков не хватает, вот и приказали АККУРАТНО перегнать самолет на новое место дислокации, но… Приказ не выполнил. Просто не смог пролететь мимо.

– Молодец, летчик, – тихо сказал один из обступивших нас бойцов.

– Так, чего столпились? Ротные, стройте батальон! – немедленно заорал капитан, предоставив фельдшеру осмотреть меня.

– Все нормально, несмотря на выкрутасы в воздухе и на земле, швы не разошлись, что странно, – комментировал медик, заново бинтуя мою спину.

На него заметно произвел впечатление мой новенький орден, который он разглядел, когда я стянул верх комбинезона и снимал гимнастерку.

В это время послышался приближающиеся шум моторов, и около нас остановились несколько «эмок», из первой выскочил невысокий плотный генерал-майор.

– Так вот он, наш герой! Видел, как ты бой вел. Молодец!

Я вскочил при приближении генерала, сверкая свежей белоснежной повязкой. Моя форма лежала на крыле, я просто не мог успеть ее одеть.

– Что, ранен? – встревоженно спросил он у меня.

– Старые раны, товарищ генерал-майор.

Я быстро объяснил, откуда и зачем вылетел, не сообщая новое место дислокации полка. Так, на всякий случай.

– Молодец, помощь нужна?

– Да, товарищ генерал-майор. Справка, подтверждающая о сбитых, и транспорт, чтобы эвакуировать самолет в полк.

– Будет. Все будет. Ай, молодец. Как ты их, раз, и один в землю воткнулся. Два, и другой падает.

– Да, товарищ генерал, если бы меня бортстрелки на уходе не подловили, я бы еще сбил. Теперь я ученый, больше такого не повторится. Нужно было уходить ниже.

– Ну, тебе виднее. Самойлов, ну что там? Справка готова?

– Да, товарищ генерал, вот, около печати подпись поставьте, – почти сразу откликнулся пожилой полковник, давая расписаться генералу.

Мельком осмотрев справку, там было семь фамилий, начиная с командира корпуса генерала Ермакова и до начальника политуправления того же корпуса, бригадного комиссара, убрал ее в планшет.

– Сейчас тебе ЗИС подгонят, бойцы помогут загрузить самолет, – сказал генерал и, подойдя к самолету, посмотрел на дырку в капоте от бронебойной пули.

– В двигатель попали? – спросил он.

– Да, товарищ генерал.

Несколько секунд порассматривав меня, он неожиданно спросил:

– А это не про тебя была заметка, что сразу пятерых сбил?

– Да, товарищ генерал, про меня.

– Молодец. Самойлов, пиши наградной лист на сержанта. Все-таки сколько он наших бойцов от смерти с воздуха спас. Пиши.

Походив вокруг самолета, генерал пожал мне руку и, сев в машину, уехал дальше вместе со своим эскортом и охраной.

Как только я успел одеться и привести себя в порядок, фельдшер, который закончил собирать свою сумку, стал прощаться, после чего влился в колонну красноармейцев.

Минут через двадцать послышалось завывания мотора, и у хвоста самолета остановился ЗИС, из которого выскочил ефрейтор лет тридцати пяти, поправляя на ходу пилотку. Прибыло ожидаемое транспортное средство, обещанное генералом.

– Товарищ старший сержант, а далеко ехать? – спросил ефрейтор Малютов, водитель «кобылы», что мне дали.

Я взял в руки планшет и присмотрелся, после чего закрутил головой. Новое место базирования полка было у города Червеня, а до него…

– Судя по карте, километров сорок. И это если по прямой, а так, я думаю, километров семьдесят чапать будем. У тебя как с горючим?

– Норма. В кузове бочку видели?

– Ну.

– Вот двести литров. До Москвы хватит.

– Понятно. Кстати, просвет появился, погнали дальше, пока артиллерия не подошла.

Мимо проскочили последние четыре Т-26, и мы снова выехали на дорогу. Я постоянно оборачивался, глядя, как там мой ястребок.

Везли мы его с неотстыкованными плоскостями. Да и кто их будет отстыковывать? У ефрейтора нужных инструментов не было, вот я и решил перевозить самолет так. Проходящие мимо бойцы помогли затащить хвост в кузов машины, где мы с ефрейтором закрепили его и вот уже сорок минут везли по разбитым бомбежками и гусеницами танков дороге.

– Стемнеет скоро, – сказал я, посмотрев на садящееся солнце.

– Ночью поедем?

– Столкнуться с кем-нибудь хочешь? Нет, тут через два километра проселочная дорога будет, она, правда, половину пути идет через лес, но зато в нужную нам сторону, так что сворачивай на нее.

– Это вон та?

– Да, где танк стоит, – подтвердил я, убирая карту обратно в планшет.

Съехав с дороги, мы, прибавив скорости, поехали по пустому проселку, на нем даже вездесущих беженцев не было.

– Вон, у леса встанешь, технику замаскируем, и можно щеку подавить.

– Чего подавить, товарищ старший сержант? – переспросил Малютов.

– Щеку. Спать будем.

– А-а-а. Ну, тогда ладно.

Подъехав к лесу, мы развернули машину и загнали самолет под деревья.

– Стой! Да стой, тебе говорю!

– Все, товарищ старший сержант?

– Да, дальше не пойдет. Давай топорик, будем машину маскировать.

Подхватив поданный из кузова топорик, я отошел метров на пятьдесят и стал рубить ветки, которые ефрейтор стал относить к ЗИСу.

– Все, товарищ старший сержант, хватит, – сказал Малютов, беря последнюю охапку.

Проследовав за ним, я помог накрыть ветками часть кузова и направился к дереву, поправляя на ходу гимнастерку. Летный комбинезон я скинул, еще когда одевался после осмотра ранения, убрав его в кабину ЛаГГа вместе с парашютом. Очки для сохранности положил в сидор.

– Давайте поснедаем, товарищ старший сержант, – позвал меня Малютов к импровизированному столу, где на куске старого брезента была разложена еда. Банка тушенки, галеты, хлеб, нарезанное сало, лук, чеснок и пяток яиц.

– Иду, – ответил я, направляясь к столу и доставая на ходу из-за голенища сапога ложку.

Мы уже почти закончили, как в сгущающейся темноте послышались чьи-то голоса.

– Слышите, товарищ старший сержант?

– Да, слышу. Из леса идут, – ответил я, заметив, как Малютов подтягивает к себе карабин. – Пойду схожу, узнаю, кто это, а вы пока, товарищ ефрейтор, охраняйте технику.

– Хорошо, товарищ старший сержант.

Вскочив на ноги, я достал из кобуры маузер и направился было на звуки голосов, но тут же вернулся за недоеденным бутербродом.

Жуя хлеб с салом, я рассматривал освещенную серебристым светом луны дорогу и шедших по ней людей.

«Раз… два… пятеро! А что это они тащат в руках квадратное? Ящики с боеприпасами?»

В это время до меня долетело отчетливое:

– …рил я тебе, давай в селе заночуем. Так нет, давайте дальше пройдем, – говорил один.

– Сева, ты красный командир. Привыкай к суровой мужской службе, поспишь и на земле, – ответил другой звонкий голос.

– На земле? Уж лучше на сеновале, как в прошлый раз.

А к службе я и потом могу привыкнуть.

– Да хватит вам! Давайте искать место, где заночуем, а то и так дотянули, – послышался третий, еще один голос, в котором отчетливо прослушивались командные нотки.

Кто это, понять было не сложно. Выпускники училища, следующие согласно направлениям в свои части. Но вот каких родов войск, я никак определить не мог. То, что они были в пилотках, я рассмотрел отчетливо, как и чемоданы в руках, а вот принадлежность? В это время они остановились, закрутив головами.

– Салом пахнет.

– Ага, с чесночком, – откликнулся другой и отчетливо забурчал животом.

Я торопливо дожевал бутерброд и крикнул:

– Стой, кто идет?

– Свои. Советские летчики! – ответил тот самый, что говорил с командными нотками.

– Летчики? О даже как? Сержанты?

– Да, сержанты.

«Уже хорошо, я тут самый старший по званию!» – подумал я и вышел на дорогу, подходя к ним.

Сейчас, насколько я знал, училища выпускали не лейтенантов, что было совершенно правильно по моему мнению, а сержантов.

– Старший сержант Суворов, семнадцатый бап. Представьтесь.

– Выпускник Батайской военной авиационной школы сержант Морюхов, следую в часть согласно направлению.

– Выпускник Батай…

Сержанты Морюхов, Горкин, Валиков, Булочкин и Лапоть шли в Минск, в штаб ВВС фронта, где должны были получить распределение в части. Вернее они ехали, но поезд попал вчера под бомбежку, и пять друзей отправились пешком.

– В Минск? Да его немцы не сегодня-завтра возьмут. Они почти закончили окружение, – сказал я, когда услышал, куда они направляются.

– Может, успеем? – спросил Валиков.

– Куда, в мышеловку? Ладно, завтра решите. Пойдем, у нас тут техника, там переночуете с нами. Кстати, я про вашу школу что-то запамятовал, вас на чем учили летать?

– И-16 и на И-153, товарищ старший сержант.

– Истребители, значит, – пробормотал я.

– А вы, товарищ старший сержант, на чем летаете? На СБ или ТБ? – спросил Морюхов, первым следовавший за мной.

– Не угадал. Я истребитель, сопровождаю бомбардировщики. Осуществляю прикрытие. Да вот во время перебазирования полка нарвался на «юнкерсы», сбил два, да бронебойную пулю в мотор словил, теперь технику эвакуирую. Малютов, свои! – крикнул я ефрейтору, заметив, что показалась темная масса машины.

– Ух ты! Двоих?! А что у вас за самолет? – продолжил задавать вопросы Морюхов.

– На ЛаГГе летаю. Это все?

Ну да, как же, все. Вон как окружили меня. Как я и опасался, они засыпали меня вопросами.

– Ладно, садитесь, расскажу. Ефрейтор, еще есть что поесть? А то тут товарищи летчики голодные.