Текст книги "Начало. Техник-интендант"

В общем, на вторую ночь пути мы проехали Минск, до Могилёва немного оставалось. Боевые части вермахта уже дальше ушли, к Смоленску, пока они ещё наступают. Колонна, к которой мы пристроились, свернула в сторону, как раз к Могилёву и ушла, а мы проехали пару километров прямо и на первом же попавшемся повороте свернули на просёлочную дорогу. Километров пять проехали и, загнав машины под прикрытие деревьев в какой-то роще (на картах трофейщиков этих мест не было), заглушили хорошо потрудившиеся моторы. Народ сразу же разбежался по кустам, да и мне было надо.

Потом мы сменили место стоянки, перебравшись туда, где было почище, и стали привычно готовить лагерь на днёвку. Пока водители осматривали и заправляли машины, повар готовил ужин. Роща была пуста, я проверил Взором, поэтому был спокоен. Однако с другой её стороны кое-что находилось, нужно бы глянуть. На границах просматривалось нечто напоминающее ограду. Что она ограждает?

А так место для отдыха было подобрано отлично, тут даже вода была, пусть не озеро или пруд, а ручей, но в одном месте он на пять метров разлился. Глубина по пояс, вполне можно помыться и постираться. Женщин, медсестёр примерно лет тридцати, отправили купаться первыми, потом остальные на очереди.

Все при деле, Бабин командует. Ну а я, раздав указания, отлучился, перед этим выдав повару припасы из тех, что мы взяли вместе с грузовиками. Забор оказался оградой военных складов, а левее (я аж застонал) в линеечку стояли в три ряда новенькие на вид советские танки Т-28. Шестьдесят четыре штуки, как подсказал Взор.

– Качать не перекачать, – ругнулся я, Взором изучая территорию, на которой уже хозяйничали немцы, примерно взвод, изучая захваченное. Деловито рылись, как в своём.

Прикидывая, я считал, сколько мне потребуется качать, чтобы наработать резерв для этих танков. Да, я знаю, что они уже считаются устаревшими; знаю, что слабая броня и вооружение, но под Москвой они нам очень пригодятся. В общем, берём, решено. Отойдя вглубь рощи и убедившись, что мне никто не мешает, я стал качать Хранилище. По моим прикидкам выходило, что понадобится часов восемь, чтобы накачать нужный объём. Однако это только на танки, а ведь те законсервированы, многое с них снято и находится на складах, те же прицелы, пулемёты. Запас там солидный, он мне тоже пригодится, так что ещё и для него место потребуется. В общем, придётся нам задержаться здесь на двое суток. А пока, два часа активно поработав и накачав за это время двадцать кубов, я вернулся к своим. Почти все уже спали, умаялись с дороги. Мне оставили каши, сдобренной мясом. Поев, я подошёл к Бабину.

– Командир, прошу разрешения задержаться группе здесь на пару суток.

– Причина? – насторожился тот.

Привлечённые нашим разговором, к нам подошли майор-лётчик и старлей из комендатуры Белостока. Я же мялся, делая вид, что не знаю, как сказать.

– Да говори уже! – не выдержал Бабин.

– Орден хочу.

– Чего? – удивился тот.

Остальные были ошарашены не меньше.

– Орден хочу заработать, – громче сказал я. – Вас вывести – это не то, за это награды не получить, это моя обязанность советского гражданина – вывести вас к нашим. А вот если возьмём в плен немецкого генерала, обязательно наградят. И не только меня. Тут неподалёку немецкий штаб корпуса, там генералов – как собак нерезаных. Ночью утащим одного, и к нашим. Может, документы какие прихватим.

– Сказочник, – фыркнул майор.

– Погоди, – остановил его Бабин. – Мы парня тоже считали вруном, когда он про боевых интендантов рассказывал. Я тогда едва сдержался, чтоб не рассмеяться, и сейчас не жалею. Он у нас быстро порядок в хозяйстве навёл, потом по тропе нас через болота провёл. А как в одиночку немцев резал, мне мой зам по безопасности рассказал. Я после сам посмотрел: полная палатка уничтоженных немцев. Ты так сможешь? Я – нет, а вот этот парнишка восемнадцати лет сделал. Так что стоит его послушать, боевым опытом и смекалкой он не обделён, мы не раз в этом убеждались. Говори.

– Я хочу ночами вокруг штаба поползать. Узнать, где генералы ночуют, какая у них там охрана. Ну, и увезти. Группу можно тут оставить, место пустое, вряд ли немцы им заинтересуются. Главное не шуметь и не дымить костром. А мне бы парочку помощников на завтра: одному пленных тащить тяжело.

– Добро. Когда выходите?

– Как стемнеет. Я в стороне на ночь устроюсь.

Отойдя подальше от группы, я два часа качал Хранилище, добавив ещё двадцать кубов объёма. А после, возвратившись к своим, завернулся в плащ-палатку, да так и уснул в немецкой форме. У нас тут всё вперемешку: и наше, и трофейное.

Разбудили меня, как я и просил, через шесть часов, этого времени мне хватило, чтобы выспаться. Было три часа дня, я быстро позавтракал сухпаем и ушёл в рощу, где до наступления темноты продолжал качать Хранилище. Для танков места уже хватало, но я не останавливался. Обедал и ужинал сам, из своих запасов, и снова качал.

Наши, кстати, разведку провели; я поглядывал на них с помощью Взора, тот уже до семисот сорока метров брал. Видел, как они осмотрелись вокруг, заметили и склад, и стоянку техники. Приметили и немцев, так что, не привлекая внимания, ушли. Теперь Бабин знает о складе у себя под боком. Чёрт, он будет уверен, что и я о нём знал, а ему не сообщил. Ладно, отбрехаюсь.

Закончив кач, я под покровом ночи покинул рощу. Склад не тронул, иначе своих подставлю. Выйдя на укатанную полевую дорогу, достал мотоцикл-одиночку, с одного удара по заводной ножке запустил мотор и покатил прочь.

Раз я собрался похищать генерала, нужно сначала узнать, где что находится. Надеюсь, фельдполицаев найду и от них узнаю, а Бабину скажу, что сам разведку проводил. Трёх полицаев с тяжёлым «цундаппом» и при пулемёте я нашёл на перекрёстке. Взял их, мотоцикл с оружием и форму прибрал, как и переносную рацию, которая здесь была. Старшего допросил. Выяснил, что никакого штаба корпуса поблизости не было, передовая далеко, но у Могилёва имелся, и координаты я получил, после чего покатил обратно.

Я успел вернуться за четыре часа до рассвета, убрать в Хранилище танки со складских территорий и опустошить два склада со всем необходимым, там даже запасные двигатели были. А вообще, танки тут, похоже, модернизовали: половина из них имела навесную броню, это были так называемые экранированные танки. У половины пушки – прототипы «трёхдюймовок», так себе против бронетехники и танков, у других калибр пушек в 76 мм. Танковые. Кажется, Л-10. Всё это я и забрал. Добравшись до наших, велел подниматься тем, кто ещё спал.

– Почему так долго? – первым делом спросил Бабин. – Нашёл?

– Да, штаб сорок шестого мотокорпуса у Могилёва, успеем до рассвета. А рядом не штаб, это интенданты остановились. Ошибся я. Ещё я взял фельдполицаев, узнал координаты штаба и где на дороге находятся посты, у нас их два будет на пути. Зная, как объехать их, мы теперь и без колонны сможем добраться.

– По машинам! – скомандовал Бабин и, повернувшись ко мне, добавил: – Смотри, я на тебя надеюсь. Не подведи.

– Не волнуйтесь, всё будет хорошо.

– Увидим. Ты почему о складе не сообщил?

– Склад как склад, – пожал я плечами. – Я его уже заминировал. Рванёт под утро.

Тут я не приукрашивал, действительно рванёт, и нам хорошо бы поскорее убраться отсюда как можно дальше. Чёрт его знает, когда этот бикфордов шнур прогорит, там запаса на час примерно. А склад с боеприпасами, и большой. Рванёт сейчас – нас с этой рощей сдует. Так что задерживаться мы не стали и, покинув рощу, покатили к дороге. Едва на трассу выехали, как на горизонте, как раз над рощей, встал огненный гриб взрыва. Хорошая вспышка была – ослепила. Проморгались, пока круги в глазах не исчезли, и покатили дальше. До Могилёва километров пятьдесят было, но до штаба немецкого корпуса – едва ли тридцать. Доехали мы до наступления темноты.

– Только добровольцы, – заявил я.

Вызвались почти два десятка, причём были и лётчики. Вот ведь авантюристы. Я отобрал обоих пограничников и двух крепких артиллеристов. В артиллеристы, видимо, одних только здоровяков берут: мне вон шестерым из них приходилось выписывать полуторную порцию пищи, а ещё двоим – двойную. Пятым я взял танкиста, сержанта, командира танка, крепкого и ловкого малого. Собрал их и повёл.

В темноте они не видели ничего и потому бежали за мной гуськом, держась за ремни друг друга. Выбежав на окраину большого села, я направил нашу группу к дальнему огороду. Там не было ни постов, ни патрулей. Через огород мы выбрались на улицу, забитую техникой. Тут я взял часового, артиллеристы держали его, засунув ему в рот кляп, а я начал шёпотом допрашивать, сразу предупредив, что будет орать – зарежу. Ну и поинтересовался, есть ли тут где немецкий генерал на постое. Выдернул кляп и услышал ответ. После этого снова запихал кляп и прошипел своим:

– Так, бойцы, я дал слово комсомольца, что не убью этого немца, потому он так легко всё и рассказал. А ты, Акимов, такого слова не давал, так что сверни ему шею. Их сюда никто не звал.

Отходя, я услышал тошнотворный хруст позвонков: боец понял меня буквально и просто свернул часовому шею, как кутёнку.

Мы пробежались и, перебравшись через дощатый забор, оказались на дворе местного дома, видимо, из зажиточных. Здесь стоял легковой «мерседес» военного образца, такие кабриолеты со сложенной крышей выпускали для высшего военного командования Третьего рейха. Рядом стоял «ганомаг», видимо, охраны, и полуразобранный мотоцикл сопровождения – не успели закончить ремонт.

Работали тихо. Солдаты охраны были на сеновале, мы их там на тот свет и отправили. Точнее, это сделал я. Пришлось схитрить. Подняться на сеновал так, чтобы не нашуметь, было невозможно, вот и пришлось думать, как всё провернуть. Я поднялся на чердак, подсвечивая себе фонариком и шёпотом спрашивая у сонных немцев о некоем Фрице: мол, я его ищу. Мне отвечали проклятиями и просили не светить в лицо. Вот так, обходя и по очереди их касаясь, я отправлял всех в Хранилище. Да, чтобы отправить в Хранилище, мне необходимо касание. Потом я доставал их по одному и сразу наносил удар ножом, так что теперь они лежали на сеновале в самых живописных позах и мёртвые. Двое бойцов, поднявшись наверх после меня, быстро собрали оружие, а остальные в это время, вскрыв защёлку, проникли в дом. Внутри кроме генерала было ещё трое, видимо, денщик, адъютант и кто-то ещё, но не хозяева, те спали в сарае.

Денщика мы прирезали, а вот трёх офицеров – аж генерал-лейтенанта, полковника и обер-лейтенанта – взяли в плен. Разбудили их, безоружных, зажгли керосиновую лампу и заставили надеть форму. Документы я забрал. Мы с сержантом-пограничником были в немецкой форме, но остальные – в красноармейской, так что немцы понимали, что происходит. Несмотря на сильное возмущение, всех троих связали, вставили кляпы, забрали все бумаги, портфели и карты и отнесли к бронетранспортёру. После этого сержант-танкист сел за руль «ганомага», а я – за руль легковушки. Генерала посадили сзади, рядом сел сержант-пограничник в офицерской форме. Я вырулил первым, а позади меня двигался бронетранспортёр, оглашая своим рёвом всё вокруг.

И всем по фигу: проводили нас взглядами, патруль на выезде отдал честь, когда мы проезжали. Вот так и покинули село. Бронетранспортёр ревел сзади. Проехав три километра, я помигал фарами на подъезде к нашим, чтобы не подстрелили, и показал обрадованному Бабину генерала. Кляп мы у него уже вытащили, и генерал оглашал округу матами. Два других офицера были в бронетранспортёре, бумаги и карты находились там же.

Выезжая, мы пропустили бронетранспортёр вперёд, следом ехал я на легковушке, и грузовики за нами. Как раз начало светать, когда мы покатили прочь, в сторону Днепра. Нам предстояло пересечь мост. Когда мы подъехали к мосту, уже рассвело. Внаглую объехав длинную очередь на переправу, мы присоединились к артиллеристам, которые переправлялись на ту сторону. Сразу нас не пустили, регулировщикам плевать на чины, но как полк прошёл, так и нас пропустили. Надо сказать, я беспокоился. У генерала машина с одними тактическими знаками, а наши три грузовика – с другими, вообще, кажется, от охранной дивизии. То-то немцы на них с недоумением поглядывают. В общем, палево, нужно сваливать. Поэтому, как только проехали мост, мы сразу ушли на второстепенную дорогу и сделали рывок на пятьдесят километров параллельно линии фронта в сторону Украины. В пути останавливались на час, чтобы поесть. А в шесть вечера встали уже на днёвку, потому что все вымотались. Выставили часовых, охрану для пленных и отправились спать. Хорошо, что тут Бабин командует: пока он это делает, я отдыхаю.

Подняли нас в полночь. Наскоро поев, мы снова погрузились в машины. Топливо к концу подходило, ещё на сто километров хватит, и встанем. Залили остатки. Не успели проехать и восьми километров, как я остановил «мерседес». Сидевший рядом на месте пассажира Бабин сразу спросил:

– Что?

– Кажись, наши. Идёт стрелковая колонна. Вижу сорокапятки, обоз. Отступающая часть. Люди вымотаны, еле идут. Точно наши.

– Нужно посыльных для опознания отправить. Если на этих машинах подъедем – расстреляют.

– Это точно. Тем более рёв движка нашего бронетранспортёра те уже слышали. Ускорились и двух всадников к нам направили, явно на разведку. Заслон создают с одной пушкой.

– Сколько до них?

– Полтора километра будет. Мы на возвышенности стоим. Хорошо, без фар идём, на подфарниках, а то издалека бы заметили.

Мы действительно крались, пока ехали эти восемь километров. Пришлось объезжать три стоявшие на ночёвках немецкие фронтовых части. А тут выехали на дорогу – и наши. Неужели проскочили? Отправленные навстречу разведчикам пограничники вступили в голосовую перекличку и, пообщавшись, направились обратно с одним из всадников, второй к своим поскакал. Это оказалась стрелковая дивизия, которая организованно отступала на следующие позиции.

Вот так двадцать четвёртого июля мы и вышли из окружения. Штаб дивизии уже передал информацию в штаб 13-й армии о пленении командира 46-го мотокорпуса генерала Фитингхофа. Нам сразу выдали сопровождающих и довели до штаба армии, который стоял в каком-то крупном селе. Встретил нас командующий, был он невыспавшимся, с красными глазами и набухшими веками, но при этом лучился радостью и довольством.

Мы привели себя в порядок, я скинул немецкую форму и надел гражданский костюм. Все построились, немцев тоже вывели, специально осветили фарами, несмотря на опасность ночного налёта. Бабин вышел вперёд и доложился. О выходе отряда из окружения, о захвате техники и о пленении командующего корпусом. Вышедший вперёд бригадный комиссар, начальник политуправления армии, пообещал, что никто не будет забыт и ничто не будет забыто.

– Не жмись ты, Павел Иванович, знаю же, что держишь в запасе награды. Доставай, это как раз тот случай, – сказал командующий, проходя вдоль строя и всматриваясь в лица бойцов и командиров, пока не остановился около меня. – Значит, это он генерала брал?

– Спланировал и осуществил вместе с бойцами, товарищ генерал, – подтвердил капитан. – Во время совместных операций комсомолец Гусаров лично уничтожил не менее сорока немецких солдат и офицеров. В основном с помощью ножа. Сам лично видел убитых. Также он помог захватить всю технику, включая бронетранспортёр и генеральский автомобиль. Я считаю, что комсомолец Гусаров как никто другой заслуживает награды и нашей благодарности за вывод из окружения.

– Что ж, вы правы, товарищ капитан, таких героев нужно награждать.

Немцев уже увели в здание штаба, видимо, допрашивать, захваченные документы тоже унесли. Фары выключили, нас распустили, там начали работать особисты. Нас же командующий велел доставить в штаб. Не всех, а только тех, кто участвовал в захвате командующего германским мотокорпусом. Нас провели в школьный класс. Подошедший штабной командир попросил документы, у кого есть, я протянул свой паспорт. Командир, собрав документы, ушёл, а мы стали описывать, что и как было, писари записывали за нами, составляя рапорты.

Бабин ушёл к генералу и о чём-то с ним шушукался. А когда они вышли, я чуть челюсть не уронил: Бабин был в генеральской форме, слегка не по размеру. Может, командующий свою одолжил? Да нет, не свою, комплекции разные. Видимо, кого-то из штабных командиров ограбил. То, что Бабин – генерал-майор, я не знал. Уверен, бойцы, которые были с ним, об этом прекрасно были осведомлены, один я тут в дураках. Мог бы догадаться: за сорок, а капитан, я думал, что разжалованный, а тут вон оно что.

Бабин взглянул на меня и, улыбнувшись одними глазами, слегка кивнул. Кивнув в ответ, я стал ожидать, что скажет командующий. Тот поздравил нас с пленением высшего военного чина противника и сообщил, что все мы представлены к наградам, и награждение состоится прямо сейчас.

– А вот ваш командир, генерал-майор Алавердов, будет представлен к высшей награде, с вручением в Кремле.

Я на это улыбнулся и кивнул своему командиру. Заслужил. Нет, честно: палки в колёса не ставил, внимательно выслушивал, анализировал, я им был доволен.

Началось награждение. Все парни получили орден Красной Звезды, я подозреваю, что других орденов тут и не было. Наконец очередь дошла до меня.

– Наш юный товарищ проявил смекалку и отвагу в боях с немецко-фашистскими захватчиками. Не являясь военнослужащим, он без сомнений встал на защиту Родины, – сказал командующий.

После него взяли слово комиссар дивизии и начальник военного совета. Мне прикрепили на рубаху орден Красной Звезды. Однако это ещё не всё. Орден дали за генерала, как и всем, а вот за захваченную технику и уничтоженных немцев мне дополнительно вручили медаль «За отвагу». Я так понял, это максимум из того, что мне могли дать здесь и сейчас. Искренне улыбаясь, я пожал командующему руку и поблагодарил его за награды. Нас ослепило двумя фотовспышками, и на этом торжественное мероприятие завершилось. Мне выдали две оформленные наградные книжечки и вернули паспорт.

Бывший Бабин ушёл с начштаба армии, в штабе возникла какая-то нервозность: похоже, пленные генерал и полковник что-то рассказали, и это что-то сильно озаботило штабистов.

Поэтому осмотревшись и убедившись, что на меня не обращают внимания, я незаметно покинул здание штаба (похоже, это была сельская школа) и, приметив, что к отъезду готовится санитарная колонна из пяти грузовичков, а также то, что наш военврач, медсёстры и оба раненых там же (а Взор их структуры запомнил), подбежал и попытался договориться со старшим, чтобы меня подкинули до железнодорожной станции. Тот не взял, ссылаясь на инструкции.

Машины ушли, а я задумался. Потом плюнул и, присев на лавочку у ворот какого-то подворья (тут дома высокими дощатыми заборами огорожены были), снял награды и убрал их вместе с наградными книжками в Хранилище, паспорт тоже. После этого достал новенькую полуторку с полным баком, запустил движок и на подфарниках покинул село. Пост на выезде пропустил меня беспрепятственно; как я понял, проверяют только въезжающих.

Вскоре я догнал санитарную колонну, которая шла без зенитного прикрытия, хотя вот-вот должен был наступить рассвет. Я дождался, когда они проедут деревянный мост через речку и, обогнав их по обочине, рванул дальше. Вообще, после почти двух суток без сна меня изрядно мотало, очень хотелось спать. Я мог бы Исцелением убрать все симптомы, но потом наступит расплата: пару дней спать буду. Я это уже проходил, тогда, правда, сутки спал, но от этого не легче.

Так я и катил на подфарниках, подсветка мне была не нужна. Всё чаще стали встречаться войска, стрелковые колонны шли, редкие противотанковые батареи, обозы и немногочисленные автоколонны с грузами. Решив, что сил доехать до железной дороги мне не хватит, я свернул на обочину, убрал машину в Хранилище, устроившись под деревом, сделал лежанку и вскоре уснул, спать очень хотелось. А поесть я поел, когда в машине ехал: буженину со свежим хлебом из минского магазина и потом горячий чай из термоса. Отлично поужинал, и пускай на ходу, но даже ни капли не пролил, хотя ехал не по автобану.

Проснувшись, я несколько минут лежал, вслушиваясь в тишину. Ни тебе грохота канонады, ни стрельбы, как у Могилёва; знай, пичужка какая-то свои трели выводит… Вот зараза, разбудила. Ишь, как надрывается. Сев, я откинул полу одеяла и хмуро взглянул на ветви берёзы над собой, но птичку не заметил, лишь Взор показал мне, где она сидела. Осмотрелся. На горизонте пыль стоит и доносится гул моторов: там дорога, по которой я ехал ночью, специально подальше от неё лагерем встал. Посмотрел на трофейные, дорогие швейцарские часы, определив время как полдвенадцатого. Нормально поспал, где-то часов семь.

Сегодня горячего захотелось, поэтому, свернув лежанку, я выкопал ямку, развёл бездымный костерок из сухих веточек и поставил на него обычный армейский котелок с водой. Ушицы захотелось, черноморской. Достал кефаль (живую, билась в руке) быстро почистил её, разделал и бросил в кипящую воду. Нарезал на разделочной доске овощи и, когда рыба была почти готова, бросил их в котелок. Вскоре вокруг стал распространяться аромат ухи. Я съел половину армейского котелка, остальное оставил на вечер. Обедать решил пельменями, ну или макароны по-флотски сделаю, ещё не решил. Попил чаю с мёдом и, собравшись, задумался.

У меня было два способа добраться до Москвы: железной дорогой или своим ходом, благо техники теперь было более чем достаточно. У обоих способов передвижения были свои плюсы и свои минусы. Стоит подумать, что выбрать. Подумал и выбрал личный мотоцикл, тот, что в Минске купил. Пофиг, что до Москвы почти пятьсот километров, доеду. Документы на себя и на него у меня есть, скажу, что в столицу еду, пусть попробуют что-нибудь сделать. Мотоцикл не отберут, его только по месту жительства могут забрать, да и то выдав справку о том, что он направлен на нужды армии, с возвратом или заменой (в случае утери) после войны.

Достал я мотоцикл, обслужил, заправил, канистру запасную проверил, надел защитный кожаный доспех, опустил на глаза очки и, запустив движок и стронувшись с места, покатил к дороге. Та была забита, как, впрочем, и ночью, но чем дальше я удалялся от фронта, тем свободнее становилось. Ближе к трём часам дня заметил налёт вражеской авиации, те обстреливали дорогу. Далеко от нас, но дымы в той стороне дали понять, что налёт был успешным.

А где-то к пяти часам вечера, поднявшись на холм, я остановил мотоцикл. Внизу, на перекрёстке, находился пост, причём не армейский (их я уже три видел, меня не останавливали, хоть и провожали глазами), а НКВД. Достав бинокль, я под урчание мотора, удерживая машину на тормозах, педаль под ногой, стал изучать пост, отметив, что там изучают в бинокль уже меня. Вот один с жезлом повелительно махнул рукой, приказывая спускаться. Что-то я стремаюсь. Это не зашуганные армейцы, с этими не договоришься.

И не свалишь: зенитный счетверённый пулемёт на одной из двух полуторок направлен на меня, между нами метров девятьсот будет, пулемёт достанет. Чёрт. Убрав бинокль, я отпустил тормоз и стал самокатом катиться вниз, притормаживая. Взор у меня работал уже на восьмистах шестидесяти. Это точно не наши. Хотя пост выглядел как обычно. Одна полуторка стоит с открытым кузовом, там боец с пулемётом ДП, сошки на крыше кабины стоят, ствол на меня направлен, метрах в двадцати ещё один грузовик, но уже с зениткой. Там два бойца расчёта. Десяток бойцов, один командир… и два трупа, прикопанных неподалёку. Ещё девять диверсантов, укрытых в норах вокруг, с двумя пулемётами и двумя снайперскими винтовками. Снимут легко. Я им не опасен, пока ничего не подозреваю.

А ведь как сыграли на психологии. Ладно, форма госбезопасности, сейчас им в таких делах не особо доверяют: не то наши, не то немцы. Но открытое поле вокруг, не спрятаться – это и вызывает доверие и уверенность, что засаду тут не устроить. Я мог бы предположить, что те двое были дезертирами или диверсантами, которых шлёпнули на месте. Только ведь такие вещи суд решает. Конечно, время военное, но тут не передовая. В общем, тухло всё это пахнет, а пост всё ближе. Катил я уже неторопливо и судорожно искал возможность выбраться из этой западни.

– Надо было на поезде ехать, – бормотал я сам себе. – Думай голова, думай, шапку куплю.

Идея пришла не сразу, но пришла. На грани фола. Если получится, живых мне оставлять нельзя, свидетелей обычно убирают. Я успел прикинуть, проанализировать и понять, как немцы работают. Несколько нор, в которых засадники лежали (наверное, ночью рыли), были пусты. Думаю, пост работает тихо, без выстрелов. В ножи и внезапно, или берут под прицел, разоружают и тоже в ножи. Тела в машину грузят, и один из тех, чья лёжка сейчас пустой осталась, перегоняет технику. Думаю, в тот лесок, что тёмной полоской на горизонте виднеется. Почему эти два трупа тут, в одной из лёжек, не знаю, но могу предположить, что места в машине не хватило. Или в мотоцикле, что тоже вероятно. Ещё одно: у тех, кто в засаде сидел, было не только наше оружие. Оба пулемёта – это МГ. Что тоже свидетельствует о том, что это немцы.

Когда до поста оставалось метров двести, я начал действовать, другого шанса всё равно не будет. У поста меня положат быстро. В общем, я переключил мотоцикл на нейтраль и хлопнул по баку ладонью, отправляя его в Хранилище, сам ушёл в управляемый перекат, а рядом со мной появился трёхглавый стальной бронированный монстр. Кормой к немцам и передком ко мне. Да, идея была такая: раз тут чистое открытое поле и укрыться негде, нужно достать своё укрытие, а из всех танков у меня только один был готов к бою, я на нём ранее даже покатался. Этот танк был брошен без топлива, со снятыми пулемётами. Пулемёты я вернул, боекомплект пополнил, заправил, покатался и убрал. Теперь он мне пригодится.

Т-28 стоял во всей своей красе. Я вскочил на ноги и, рванув, мигом преодолев два метра, рыбкой нырнул в открытый люк мехвода. Несколько пуль запоздало ударили по броне с визгом рикошетов, по ноге как палкой врубили (достали всё же), но я был уже в танке. Похоже, мне перебило кость. Подволакивая ногу, я закрыл люк и запустил Исцеление. По броне длинными очередями била зенитка, но танк экранированный, ему пофиг. Кость срослась полностью, но заряд закончился, и кровь хлестала. Отвлекаться времени не было, у танка все люки стрелков были открыты (хорошо, башня закрыта), так что, закрыв их, я вернулся на место мехвода и, запустив двигатель, погнал прочь. Ко мне бежали немцы, один грузовик стронулся с места, со второго ещё зенитка стреляла, а я, убедившись, что танк катит к холму, от которого я приехал, наконец дотянулся и накинул ремень выше раны, в виде жгута, и стянул, чтобы остановить кровотечение.

Танк как раз карабкаться на холм начал. По мне стреляли, потом зенитка замолчала (боезапас закончился), работал только ручной пулемёт. Меня уже не преследовали, немцы спешно грузились в машины, явно собираясь бежать. Остановив танк, я, работая рычагами и педалями, развернул его и полез в башню. Устроившись на месте наводчика, прицелился в уже начавшую двигаться полуторку, в которую на ходу взбирались последние немцы, и выстрелил.

Снаряд рванул прямо под передком грузовичка, отчего его подбросило и положило на бок, колёсами ко мне. Возиться с перезарядкой я не стал и второй грузовик расстрелял из спаренного с орудием пулемёта. Перезарядить зенитку немцы не успели, а двигатель я сразу достал снарядом, так что никуда они не уедут. Остатком диска прошёлся по начавшим дымиться обломкам первого грузовика, особенно в районе кузова. Видел, как разлетались человеческие фигурки после разрыва. Пулемёт замолк: диск закончился, а он тут объёмный, на шестьдесят три патрона. Я снял отстрелянный и, достав из ниши снаряжённый, на его место убрал пустой, а новый поставил, взвёл затвор и продолжил прицельный огонь. На границе Взора я видел, что выжили четверо, один тащил раненого. Зная, куда расползается противник, прочесать те места из пулемёта было нетрудно, что я и сделал. Вот и всё, метки живых погасли.

Перезарядив пушку и пользуясь тем, что места здесь было побольше, чем у мехвода, решил наложить повязку.

– Сволочи, отличный сапог испортили, – проворчал я.

Пуля действительно ударила в ногу чуть выше щиколотки. Кость срослась, но сапог покорёжился. Достав нож, я срезал голенище, снял сапог, размотал мокрые от крови портянки и осмотрел рану. Да уж, выглядит страшно. Засыпал её стрептоцидом и начал наматывать бинт из индивидуального пакета. Заряда в Исцелении процента три набралось, я всё пустил на лечение. Крови меньше стало, но до полного заживления далеко. Открыв верхний люк, я выкинул портянку и сапог и вернулся на место мехвода: одна нога в сапоге, а другая, окровавленная, без. Стронув с места продолжавший урчать на холостом ходу танк, покатил мимо горевших обломков одной полуторки и изрешечённой пулями второй в сторону леса. Вот и глянем, у кого дубинка больше. Уверен, остальные диверсанты там.

Были. Пока я доехал, они давно свинтили. Должно быть, видели в бинокли, что тут произошло, и что танк к ним катит по дороге на сорока километрах в час, тоже видели. Это предел скорости; чудо, что смог и такую выжать на полевой дороге. В леске рядом с опушкой я Взором обнаружил четыре машины – две легковых, автобус и грузовую, а также два мотоцикла. Думаю, больше было: на чём-то же немцы уехали, бросив всё это. Тут же были тела убитых советских граждан и солдат, десятка два.

Въехав под прикрытие леса и заглушив двигатель, я с трудом выбрался из танка и убрал его в Хранилище. Допрыгав до ближайшего дерева, сел, прислонившись к стволу. Вытерев выступивший на лице пот, достал флягу и жадно напился, очень пить хотелось после всего произошедшего. На технику, захваченную немцами, я не смотрел, не интересовала: старьё и рухлядь, хотя и на ходу. Проверил бинт: кровавые пятна есть, но не увеличиваются. Достал из Хранилища свой мотоцикл, и тот из-под моей руки покатил дальше, уткнувшись в кусты. Дело в том, что когда я отправляю в Хранилище технику, которая в этот момент движется, то она продолжит это делать и тогда, когда я её достану. Хорошо, машина повреждений не получила, так, пару царапин на крыле. Выехав задним ходом, я покинул лесок и покатил на другую его сторону. Не хватало ещё, чтобы кто-то нашёл этот отстойник и обнаружил рядом меня, да ещё окровавленного.

На другой стороне этого небольшого леса протекала речушка, вот на её берегу я и устроился. Прыгать на одной ноге было трудно, так что палатку ставить не стал, а устроил лежанку, лёг и стал есть утреннюю уху. Мне жидкость нужна, а такая наваристая особенно. Мотоцикл убирать не стал, поставил под деревом в тени. Поев, я завернулся в одеяло, время где-то шесть было, вечер. Рана, кровопотеря, стресс – всё сказалось, так что уснул я почти сразу.