Текст книги "Слезы богов"

– Да мне на острове и поговорить-то будет не с кем. Там ведь ни души, – Карл развел руками.

– Не обольщайся, ищейки Канариса, если надо, тебя и на Медвежьем достанут, так что никому вслух про сдачу в плен не говори. На людях строй из себя идеологического зомби. Целее будешь.

Командир отдернул шторку и растворился в своей лодке, а Карл еще долго лежал и вспоминал его слова. Для гражданского человека форма и погоны офицера были синонимами понятий чести и доблести. Он и представить себе не мог, что один немецкий офицер может написать на второго донос, а потом третий немецкий офицер будет этого самого второго допрашивать. Хотя чему удивляться? Армия – это такой же институт общества, как и высшая школа. Какой бардак творился в высшей школе, Карл хорошо знал. Почему бы такому бардаку не быть и в армии? Она ведь тоже укомплектована живыми людьми. На всякий случай Карл решил прибегнуть к совету друга и следить за своей речью. С этой мыслью и уснул.

В металлическую переборку постучали, и молодой матрос, извинившись, что вошел, не дождавшись ответа, сообщил, что командир приглашает герра лейтенанта подняться наверх. Карл быстро оделся и проследовал за матросом. Он поднялся по узкой вертикальной лестнице и вылез через верхний рубочный люк на свежий воздух. Лейтенант оказался в ограждении рубки, где, кроме мостика, размещались еще и зенитные пулеметы, и различные устройства. Сейчас здесь находились сигнальщик, наблюдавший за воздушной обстановкой, штурман, бравший пеленг на береговые ориентиры, и командир, радостный более обычного.

– Доброе утро! Познакомься, это твой остров, – Бемзе широко повел рукой, словно радушный хозяин, приглашающий дорогого гостя насладиться красотой его владений. – Погода отвратительная. Я не метеоролог, но даже мне ясно, что с такими низкими облаками прилета сталинских соколов можно не опасаться.

Погода действительно не баловала. Было ощутимо прохладнее, чем в Нарвике. На высоте пятисот метров над морем висело плотное темно-серое одеяло облаков, из которых шла противная морось. Лодка подошла к острову Медвежий с юга, и взору подводников предстал его южный берег. В этом месте высадиться было невозможно. Высокие утесы отвесно уходили в воду. Сам остров с такого ракурса представлялся торчащим из воды огромным каменным массивом, на высочайших вершинах которого даже летом лежал снег. Высоту облачности Карл определил с легкостью. Вершины самых высоких гор соприкасались с нижним краем облаков, а проштудировав специальную литературу, ученый знал, что наивысшая высота острова составляет 536 метров.

– Взгляни на карту. Остров немаленький. Согласно распоряжению, мы должны в светлое время суток в надводном положении обойти его кругом и изучить побережье визуально, после чего высадить тебя в бухте Форвентнингербукта, – командир сделал над собой усилие, чтобы верно прочесть сложное название. Не сумел с первого раза, выругался и повторил его по слогам. – На это у нас уйдут почти сутки. Карл, как тебе это нравится? Мы на Медвежьем в июле, а эти идиоты из Берлина предписывают мне осматривать остров исключительно в светлое время суток, как будто летом тут бывает другое. Вот возьму и назло всем осмотрю берег в темное время, если, конечно, оно наступит в ближайшие месяцы.

Карл не слышал причитаний Вольфганга. Он как завороженный смотрел на серые каменные громады, напирающие друг на друга и образующие неправильные, но, тем не менее, прекрасные формы южного фасада острова. Рядом с отвесными берегами южной оконечности из воды торчала массивная остроконечная скала невероятной высоты. Карл обратился к карте и узнал, что этот исполинский каменный кинжал – не что иное, как островок под названием Стаппен, торчащий из воды на высоту 186 метров.

– Послушай, забудь ты о своих идиотах. Они того не стоят. – Карл передал Вольфгангу бинокль, в который уже успел рассмотреть берега. – Оцени прекрасный момент, посмотри, какая красота! Друг, просто по-человечески мне позавидуй. Где-то в глубине этого острова есть красивейший водопад, который открыла экспедиция Ганса Дулькейта. За необыкновенную красоту, высоту падения и прозрачность воды он дал водопаду имя «Слезы богов». И я непременно увижу это чудо. Нет! Боги, определенно, не могли забыть об этом острове.

– Карл, я и без слез богов тебе очень завидую. Мне ведь даже не удастся ступить ногой на эту землю. Группу, которая будет помогать тебе обустраиваться, на берег доставит мой старший помощник капитан-лейтенант Хохнер.

Карл вспомнил о своем первом знакомстве со старпомом:

– Кстати, по-моему, достойный человек. Ты и его причисляешь к идиотам?

– Хохнер – тупая деревенщина и солдафон, но дело свое знает, – на этот раз командир говорил шепотом, так, чтобы никто не слышал. А следующую фразу продекламировал во всеуслышание: – Так что на берегу ты будешь в надежных руках. Спускайся вниз, тебе пора готовиться.

Командир помог Карлу спуститься по лестнице и вернулся наверх. Он обратил внимание, что молодой матрос-сигнальщик, разглядывая отвесные берега острова, совершенно позабыл о своем главном предназначении – наблюдении за воздушной обстановкой.

– Эй, моряк, не спать! Облака, конечно, не подарок, но от этих русских можно чего угодно ожидать. Мы не имеем права отправиться на корм рыбам, пока не высадим профессора.

Лодка шла малым ходом. Назначенный офицер, находясь в ограждении рубки, в бинокль внимательно изучал побережье острова. Нельзя было допустить, чтобы на Медвежьем остались незамеченными военные объекты противника. Вероятность их нахождения там предположил профессор Йонг. Он прекрасно знал, что русские и англичане испытывают те же сложности с отсутствием метеорологической информации по маршруту перехода своих конвоев, и не исключал, что они вполне могли уже успеть высадить своих диверсантов. В случае обнаружения таковых подводникам предписывалось уничтожить противника. В таком случае высадка своего диверсанта была бы отложена. К удовольствию командира и Карла, через сутки подводный корабль обошел с наблюдением весь остров и прибыл в пункт назначения.

Берега Медвежьего своенравные. За редким исключением, они не позволяют ни высадиться, ни организовать жилище. Единственным благоприятным участком побережья для такой миссии была признана северная часть западного берега, в одной из удобных бухт которого U-114 бросила якорь. Люди внутри лодки значительно оживились. Все свободные от вахты члены экипажа были задействованы в выгрузке тяжелых ящиков через минный люк на палубу, обшитую деревянными досками. В легком корпусе лодки располагались четыре водонепроницаемых пенала, в которых хранились большие надувные плоты. Боцмана, подгоняемые командами Бемзе, надували и спускали их на воду рядом с субмариной. По коридорам ходили вооруженные матросы в камуфляжной форме, которым предстояло высаживаться на берег. Командир, стоя на палубе, торопил всех, ведь в таком положении, без хода, с людьми на палубе и раздраенными люками, лодка беззащитна перед самолетом, как лемминг перед коршуном.

Когда все было почти готово и последние ящики грузились в надувные лодки, командир пригласил Карла в свою каюту. Он открыл сейф, извлек оттуда брошюру и протянул ее своему гостю.

– Мой друг, это документ, предназначенный только для служебного использования, – Вольфганг снова, в непривычной для себя манере, говорил почти шепотом, чтобы никто, находящийся за шторкой, не мог случайно услышать его слов. – Такой выдается один на корабль и хранится в командирском сейфе втайне от членов экипажа. Это разработанная для нас в Берлине инструкция по действиям в случае пленения. Я хочу, чтобы ты взял ее с собой на остров.

– Но как же… – Карл уже привык к тому, что каждая вторая фраза командира повергает его в шок, но в этот раз он был удивлен более обычного.

– Не спорь. Ни глубинная бомба, ни мина, ни торпеда не предлагают сдаться в плен. Они вспарывают большой железной рыбе брюхо, перемалывая всех, кто находится внутри, вместе с их дешевыми инструкциями. Тебе это может пригодиться, а нам – нет. Возьми, пожалуйста.

– Спасибо. Я очень ценю, – Карл как-то неуверенно взял документ, оформленный в виде небольшой брошюры, и положил в нагрудный карман.

– Это еще не все. В середине декабря у меня будет день рождения. Не знаю, буду ли я к тому времени еще жив. Хочу, чтобы ты распил у себя на острове эту бутылку коньяка за мое здоровье. Только смотри, дождись 14 декабря.

– Конечно. Спасибо, – сказал Карл еще менее уверенно. Словесный пассаж в стиле «буду ли еще жив» очень его смутил.

Командир сунул бутылку в карман друга, обнял его и сказал:

– Это тебе спасибо. Я буду с теплотой вспоминать наши беседы. Нам пора наверх.

Пока командир общался с зимовщиком, матросы под руководством старшего помощника уже успели совершить два рейса на лодке к берегу. Каждым рейсом удавалось перевезти по два фанерных ящика и по два-три человека. Карл еще раз обнялся с Вольфгангом, после чего сел в лодку. Два матроса навалились на весла, и резиновая малютка стала постепенно удаляться от железного старшего брата. Когда между ними было уже метров 20 водного пространства, Вольфганг крикнул другу, что для него было бы большой честью забрать его с острова через год.

U-114 задраила люк и стала медленно удаляться от острова в более глубоководные районы, чтобы вернуться через трое суток за командой, оставленной в помощь Карлу. На Медвежьем вместе с лейтенантом Бломбергом остались девять матросов, возглавляемых старшим помощником командира капитан-лейтенантом Хохнером. Члены экипажа смотрели на них, как на счастливчиков. Еще бы – посреди морского похода походить по земной тверди, посмотреть на арктические красоты, поесть дичи.

Однако за 72 часа этим «счастливчикам» предстояло выполнить массу работы. Первым делом старпом распределил между островитянами обязанности. Одним было предписано строить дом, другим – собирать печь, третьим – колоть дрова. Четверо моряков стали строить дом, для чего принялись собирать с побережья бревна и доски. Все деревянное, что упало за борт корабля или было вынесено в акватории полярных морей стоками северных рек, рано или поздно обязательно прибивается к берегам островов Арктики. У отвесных скал древесины не встретишь, а вот в бухтах, где берег пологий, традиционно разбросано большое количество деревянных изделий, которые принято называть плавуном. За два дня работы матросы натаскали достаточное количество бревен и, выбив в них соответствующие выемки, соорудили сруб наподобие традиционной русской избы. Крышу тоже сложили из бревен. Все щели, которые образовались из-за неплотной укладки бревен, матросы тщательно пробили мхом. Из найденных досок уложили пол. Из них же сколотили дверь. Все необходимое для обустройства дома содержалось в одном из восьми ящиков: дверные петли, гвозди, лопаты, пилы, топоры и даже оконные стекла.

Еще только сооружались бревенчатые стены будущего дома, а двое матросов уже принялись строить внутри него печь. Для этого им пришлось собрать с того же берега камни и развести в большом тазике привезенный в ящике цемент. Высадка была тщательно продумана в мелочах еще на стадии планирования в Берлине. Деятельное участие в этих приготовлениях принимал опытный зимовщик Шульце. Благодаря его участию в ящиках оказались заслонки, дверца, труба, кочерга и другие мелкие металлические части будущей печки-плиты. Ко всему этому хозяйству прилагались два мешка цемента и иллюстрированная схема постройки печи из камней. Так что матросам не пришлось ничего выдумывать.

Еще более простая работа досталась другим двум членам экипажа. Все три дня они стаскивали с побережья не пригодный для строительства плавун, пилили его, кололи и укладывали в поленницы. Работа на твердой земле, на свежем воздухе и открытом пространстве доставляла матросам большое удовольствие. Они подготовили три поленницы, две из которых расположили перпендикулярно стене дома по обе стороны от входной двери. Так рекомендовал Шульце, знавший, что после обильного снегопада с ветром дверь дома сильно заметает. По этой же причине окно дома было прорублено необычно высоко и открывалось внутрь. Через него в случае необходимости можно было выбраться наружу.

Карл трудился наравне с матросами, при этом придирчиво следил за их работой. Общение с зимовщиком Шульце и особенно со стариком Брейтфусом убедило его в жизненной важности любой мелочи. Точнее – в отсутствии мелочей. Карл внимательно сверял результаты работы матросов со схемами, которыми они руководствовались. Когда эти люди уедут, он останется один на один с островом. А значит, из них нужно выжать максимум, использовать каждого на 200 процентов.

Один из матросов был освобожден от тяжелого физического труда. Он устанавливал радиоаппаратуру, тянул провода, монтировал антенну. Матрос-связист настроил приемник и передатчик, отладил их работу и целый день разъяснял Карлу все, что касается радиосвязи, отвечая на его вопросы. Он разложил на полках документы, нехитрый набор запчастей и инструментов, повесил на стену запасную бухту кабеля и проконтролировал действия Карла при его первом самостоятельном выходе на связь с Нарвиком. В углу, занятом радиоаппаратурой, на стене в рамочке появился листочек с перечислением всех частот и времен радиопередач.

Все это время старпом не только руководил, но и сам принимал участие в работах. Карл успел с ним познакомиться поближе и убедился, что в общении с подчиненными это действительно очень жесткий и требовательный человек. Старпом Хохнер был противоположностью командиру не только своими качествами, но и внешностью. Это был крупный мужчина с широкими плечами и непропорционально большими кулаками. Грубые черты лица и низкий голос дополняли его образ волевого, если не деспотичного начальника. Он не был самодуром, каким его выставлял командир, но карьеризм и высокие амбиции в нем просматривались невооруженным взглядом. Уж он-то не считал Карла никаким профессором и строил с ним отношения, как старший по званию с младшим по званию. В беседах с Карлом он любил высказываться не от себя лично, а от имени подводного флота или даже великой Германии, ощущая себя здесь, на краю земли, их ярким представителем, уполномоченным в силу звания на все.

– Лейтенант, вам предстоит нелегкая и очень важная работа, – старший помощник строил фразы так, как будто выступает на митинге, – на северном театре, как нигде более, сведения о погоде имеют стратегическое для великой Германии значение. Я смог в этом убедиться, когда мою лодку, способную топить вражеские суда, полтора месяца продержали у берегов этого острова. Мы просто находились здесь, трижды в сутки наблюдали погоду и радировали ее в Нарвик. Надеюсь, с вашей помощью нам, военным морякам, удастся нарушить морское сообщение между русскими свиньями и их трусливыми союзниками.

Карл подыграл старпому, ответив на его же языке:

– Конечно. Если это то, что мы, ученые великой Германии, можем сделать для своей родины, мы приложим все усилия.

Ночью солнце не садилось, но Отто Хохнер четко по распорядку береговой жизни укладывал матросов спать. После целого дня тяжелого физического труда они спали как убитые, поэтому старший помощник решил сам бодрствовать по ночам, охраняя лагерь. Спал он после, днем, когда матросы с новыми силами брались за работу. После трудового дня Карл некоторое время еще сидел с Хохнером у костра, обсуждая свои соображения по поводу строящегося дома. В ходе таких бесед вспоминалось и придумывалось много полезного из того, что было упущено из внимания. К примеру, в одну из ночей офицеры додумались соорудить в полу хижины специальную нишу для продуктов, и уже на следующий день идея была реализована. В этих ночных посиделках у костра суровый старпом оттаял и даже, по примеру командира, перешел с лейтенантом на «ты». В последнюю ночь на Медвежьем он признался Карлу, что испытывает большую радость оттого, что именно его командир послал работать на остров.

– Знаешь, впереди у тебя долгая зима, – старпом заговорщицки улыбнулся, – и я не исключаю, что тебе может пригодиться вот это, – с этими словами Хохнер достал из внутреннего кармана куртки и протянул собеседнику набор открыток с полуобнаженными дамами.

Карл принял подарок, достал одну из открыток и громко расхохотался:

– Да ты озорник, Хохнер!

С каждой из них на лейтенанта томно смотрели красотки в вызывающе откровенных облачениях и самых дерзких позах.

– Откуда у вас такое богатство? – спросил Карл, перебирая картинки.

– О, это все матросы. Тащат на лодку что ни попадя. – Действительно цветные открытки с изображением женщин в купальниках или нижнем белье были чертовски популярны среди молодежи. Не чужды они были и военным морякам, надолго покидающим города и тосковавшим в море по женскому вниманию.

Старпом продолжил:

– Я лично думаю, что в море, тем более на подводной лодке, это лишнее. А вот тебе… Долгими зимними вечерами будешь любоваться красотками. – Хохнер подмигнул Карлу и, выдержав театральную паузу, добавил: – Ну, или печку будешь ими растапливать, на худой конец.

Офицеры снова громко расхохотались.

– И еще, Карл. Я очень рад, что ты запомнил Кригсмарине именно таким, каким его увидел, – сказал старпом, переходя на серьезный тон, – окажись ты у нас через три месяца похода, картина была бы совершенно другой. Мы были бы грязные, потные, вшивые, вонючие, а многие – и мертвые. Хорошо, что мы доставили тебя по пути «туда», а не забираем по пути «обратно».

Узнав, что Карл ни разу в жизни не был на охоте, Отто Хохнер немало удивился, ведь зимовщику были выданы двуствольное ружье и патроны. В расчет количества продуктов, выделяемых зимовщику, изначально было заложено то, что он будет на острове охотиться и добывать себе дичь. Старший помощник командира лодки взялся обучить Карла обращению с ружьем и основам охотничьей тактики. Не далее чем в ста метрах от лагеря он подстрелил трех куропаток, которые были приготовлены в тот день на ужин.

Три дня пролетели незаметно. Карл произвел на вновь сооруженной и тщательно скрытой от посторонних глаз метеорологической площадке первые наблюдения за погодой и передал сведения в эфир. Из Нарвика пришло подтверждение и поздравление с успешным завершением важного этапа операции. Подводный корабль Бемзе подошел к берегу точно в срок. Десять членов его экипажа на резиновых лодках вернулись на борт. Карл смотрел вслед удаляющейся субмарине столь долго, сколько было возможно, а потом пошел в избу налаживать новую жизнь. Первый этап был завершен. Второй должен был продлиться ровно год.

* * *

Как уполномоченный Ставки Верховного главнокомандования, Иван Дмитриевич Папанин курировал вопросы приемки союзнических грузов в портах Советского Севера. Однако в сферу его деятельности входила не только работа в портах, но и безопасность судов на морском переходе. Прославленный полярник отчитывался в своей деятельности лично перед Сталиным. Нельзя было допустить, чтобы стратегические грузы, которых так ждут на фронте, гибли в море от торпед противника или северных штормов. Дело в том, что путь союзнических конвоев, двигавшихся из Исландии в Мурманск, проходил вдоль берегов Норвегии. На всех этапах перехода суда с ценными грузами подвергались атакам вражеских самолетов и подводных лодок. Для того чтобы снизить риск нападения, караваны судов старались двигаться как можно севернее, прижимаясь к кромке льдов. Однако в любом случае им приходилось пересекать участок моря между мысом Нордкап и островом Медвежий, где удаление от немецких авиабаз было минимальным.

Советские гидрометеорологи не располагали ни единым донесением о погоде из районов, через которые шли караваны судов. Между тем гидрометеорологические сведения из этих мест обладали чрезвычайно высокой ценностью. Зная, какие преобладают облака, можно было строить предположения об активности в данном районе немецкой авиации. Информация о дрейфующем льде и айсбергах помогала предвидеть деятельность вражеских подводных лодок, а также прокладывать наиболее безопасные маршруты. Обладая донесениями о фактической погоде, можно было успешно прогнозировать шторма и своевременно укрывать от них суда с ценным грузом.

Папанин как опытный полярник и ученый хорошо понимал важность организации регулярных метеорологических наблюдений на маршруте движения конвоев в районе Баренцева моря, контролируемом врагом. Ему были даны широчайшие полномочия, и Папанин стремился использовать любую возможность, для того чтобы грузы от союзников поступали в советские порты в целости и сохранности. Начальнику гидрометеорологической службы Северного флота инженер-майору Беляковскому было поручено продумать детали и разработать план заброски в один из пунктов маршрута конвоев метеорологического диверсанта. Тогда-то он и обратил внимание на способного парня с курсов метеонаблюдателей. Беляковский прочел автобиографию Тихона, расспросил о нем преподавателей и даже пообщался с его мамой. Лучшей кандидатуры было не найти: молодой, способный к обучению, здоровый, физически крепкий, коренной северянин. Важным обстоятельством было и то, что Тихон был неплохо приспособлен к жизни зимовщика, в детстве любил ходить в тундру в походы с ночевками, умел ловить рыбу, хорошо ориентировался на местности и быстро бегал на лыжах. Как раз такого человека искали Папанин с Беляковским. О деталях его заброски они и проговорили накануне ночью полчаса.

Тихон слушал инженер-майора Беляковского и не верил своим ушам. Ему стало еще более стыдно за свое поведение. Он был выбран для выполнения важной военной миссии, но упирался, как вредный мальчишка. Досада оттого, что он не попал на передовую, быстро уступила место гордости за оказанное доверие и фантазиям о предстоящей работе.

– Вот так, Тихон, – резюмировал Беляковский, похлопывая юношу по плечу, – впереди у нас очень много работы и очень мало времени.

– Товарищ майор, товарищи офицеры, – с явным волнением в голосе произнес Тихон, – я сделаю все, что от меня зависит! Я… я обязательно оправдаю ваше доверие! Я буду очень стараться. Когда надо ехать? Я уже готов. Разрешите только к маме зайти попрощаться.

Тихон замолчал, когда заметил, что офицеры, присутствующие в кабинете, начали умиленно улыбаться, а одна женщина в погонах старшего лейтенанта даже захихикала. Беляковский увидел недоуменное выражение лица краснофлотца и поспешил прокомментировать ему реакцию своих офицеров:

– Тебе еще очень многое предстоит изучить и узнать, для того чтобы успешно выполнить задание, – начальник Гидрометслужбы достал из сейфа и протянул краснофлотцу бумагу, – я разработал план твоей подготовки, рассчитанный на месяц, а готовить тебя будут вот эти люди, каждый по своему направлению.

Тихону было досадно слышать, что его снова сажают за школьную парту, но он твердо решил, что отныне будет выполнять все, что прикажут командиры. Он еще раз, уже более решительно, заявил, что будет учиться усердно и не подведет.

И опять краснофлотец Маркин стал ежедневно заниматься. Он учился несколько часов до обеда и несколько – после. Выходные планом предусмотрены не были, зато начальство пошло навстречу краснофлотцу в другом вопросе. Тихону выписали бессрочную увольнительную записку и разрешили ночевать не в здании управления, а дома у мамы. Беляковский довел до него под роспись, что операция по высадке диверсанта, как и содержание всех этапов ее подготовки, секретны. С этого момента Тихон испытывал невероятную гордость, когда по вечерам мать спрашивала, чем же он все-таки занимается, а он отвечал, что это государственная тайна. После Тихон всегда добавлял, что, может быть, расскажет маме об этом лет через 50 после войны. Смирившись с тем, что ему не доведется воевать на фронте, а предстоит жить на отдаленном острове, Тихон совершенно исключил для себя вероятность гибели на этой войне. Не подумал он и о том, что его сорокалетняя мать, ослабленная голодом и холодом воюющего Мурманска, вряд ли проживет так долго.

Дольше всего Тихона обучали связисты службы погоды. Ему предстояло освоить радиопередатчик и научиться заряжать аккумуляторы. Учили основательно, ведь подсмотреть или переспросить на острове будет не у кого. Мелкие неисправности Тихон должен был научиться устранять самостоятельно. Когда основы радиосвязи, устройство и правила эксплуатации аппаратуры были изучены в теории и не раз отработаны на практических занятиях, его на машине вместе с аппаратурой вывезли за город. Оттуда, из тундры, Тихон передал на узел связи свою первую радиограмму. Затем связисты что-то сделали с передатчиком и предложили Тихону устранить «внезапно появившуюся» неисправность. Он разобрал прибор и тщательно проверил все его узлы. Через час поисков он уже был готов сдаться, как вдруг заметил, что наставники банально перекусили один из многочисленных проводков. Тихон зачистил концы проводка и соединил их так, как ему посоветовали на одном из последних занятий. Хоть неисправность нашлась и не сразу, начальник связи управления гидрометслужбы, принимавший этот экзамен, похвалили краснофлотца за хорошие знания техники.

После связистов Тихон направился в отдел изучения театра военных действий. Там его встретила женщина-офицер, та самая, которая захихикала на совещании. На первом же занятии Тихон понял причину такой ее реакции. В этом отделе ему предстояло изучить операционную зону Северного флота, которую на военном языке называли театром военных действий: острова, течения, глубины, множество деталей. Здесь было намного интереснее, чем у связистов с их схемами. Зинаида Павловна до войны была инженером в гражданском управлении гидрометслужбы в Мурманске, занималась составлением научных отчетов о деятельности океанографических экспедиций и подготовкой на их основе различных океанографических пособий.

В военной структуре Зинаиде Павловне присвоили воинское звание, а занималась она, по сути, тем же. С той лишь разницей, что экспедиционные исследования практически свернулись и теперь для составления атласов и пособий использовались в основном довоенные сведения. Она рассказывала Тихону о гидрометеорологических особенностях полярных морей. Часто Зинаида Павловна отклонялась от темы занятия и углублялась в своих лекциях в историю освоения Арктики. Несколько занятий было посвящено изучению физико-географических особенностей острова Медвежий, на котором Тихону предстояло жить и работать. Он внимательно вглядывался в подробную карту и удивлялся тому, что многие реки, горы, губы и мысы, в том числе и достаточно большие, не имеют названий. Фантазия юноши рисовала в голове удивительной красоты пейзажи. Он даже начал придумывать названия безымянным объектам, рыская по карте глазами в поисках подходящих мест. Вдруг он заметил в глубине острова необычный топографический значок. Зинаида Павловна объяснила, что так на картах обозначается водопад.

– Понятно, почему он так называется – Слезы богов, – подметил Тихон.

– Это имя, как и многие другие на острове, придумал немецкий ученый Ганс Дулькейт, когда его экспедиция исследовала остров в начале века.

– Странно. Фашист, а такое романтическое название придумал, – краснофлотец произнес эти слова с той характерной ненавистью, с которой каждый мурманский мальчишка произносил слово «фашист».

– Ну, что ты, когда он изучал остров, в Германии фашизмом и не пахло, – ответила Зинаида Павловна. – Это было еще до Первой мировой войны.

– Все равно фашист. Немец – значит фашист, – краснофлотец подскочил со стула от возмущения, демонстрируя свое несогласие с мнением женщины. – А то, что водопад красиво назвал, так это ерунда. Вот увидите, Зинаида Павловна, какие я названия нанесу на карту, когда вернусь. Хотите, я даже в честь вас что-нибудь назову?

Женщина-офицер засмеялась и поспешила вернуть фантазера с небес на землю. Она сказала, что завтра в ее отделе будет последнее занятие и что Тихону надо вечером как следует подготовиться к зачету.

После отдела изучения театра были еще отделы гидрологических и гидрометеорологических прогнозов, где Тихону сообщили только самые важные сведения, которые могли непосредственно пригодиться в его работе и жизни на острове. В подразделениях управления гидрометслужбы преимущественно работали люди, которые до войны составляли костяк гражданских гидрометеорологических органов Севера. Многие техники и инженеры раньше трудились на удаленных метеостанциях или зимовали на островах Арктики. Заключительным этапом обучения Тихона было общение с ними. По сути это были просто разговоры с бывалыми людьми, но из них краснофлотец почерпнул массу информации, без которой на острове ему было бы просто не выжить. Он настолько проникся уважением ко всем, кто готовил его к высадке, что и не заметил, как учебный процесс, ранее очень его удручавший, постепенно превратился в увлекательное занятие. Тихону все сложнее было скрывать все это от мамы. Самому близкому человеку очень хотелось рассказать о том новом и интересном, о чем он узнавал каждый день на протяжении месяца.

Вместе со сменой отношения к военно-метеорологическому делу постепенно изменилось содержание фантазий, которыми Тихон ежевечернее «убаюкивал» себя. Засыпая, он больше не «отправлялся» штурмовать сопки Рыбачьего, а сражался с полярными медведями, героически устранял неисправности радиоаппаратуры, направлял в центр бесценные сведения о погоде. На смену видным военачальникам, вручавшим Тихону боевой орден, как правило, после того, как фантазии перетекали в сон, пришел Иван Дмитриевич Папанин. Теперь уже он встречал Тихона, теперь он в ходе стихийного митинга, не в силах дослушать официального доклада Тихона, бросался его обнимать и целовать. Его – героя-зимовщика! Его – арктического бойца! По утрам, когда Тихон просыпался в своей кровати, ему уже не было тоскливо, как прежде. Теперь его фантазии и сны не были так далеки от реальности. Все, о чем мечталось, ждало его впереди. Надо было лишь усердно готовиться. И он готовился.

По окончании учебы должен был состояться экзамен, но, увидев, что все офицеры в своих колонках зачетного листа поставили Тихону «отлично», Беляковский решил не тратить время попусту. Экзамен зачли автоматом. На очередном совещании, посвященном защите и обеспечению безопасности перехода конвоев, Беляковский доложил командующему флотом, что метеорологический диверсант готов к высадке и что необходимо организовать его доставку на остров Медвежий. Командующий поручил начальнику управления гидрометслужбы проработать этот вопрос с начальником оперативного отдела флота.