Текст книги "Слезы богов"

Единственным преимуществом, вызванным войной, по мнению Карла, было то, что соотношение между мужчинами и женщинами в Берлине изменилось в пользу первых. Молодой ученый не верил ни в Бога, ни в институт семьи и брака, но к прекрасному полу испытывал нежные чувства. Деля людей на самцов и самок, он отдавал себе отчет в том, что влечет одних к другим. С наслаждением отдавался этому влечению, пока самки не пересекали известную черту. Пока женщина довольствовалась эпизодическими встречами, не претендуя ни на что большее, Карл флиртовал, встречался, обольщал и даже чувствовал себя влюбленным. Как только связь с женщиной хоть на секунду, по его мнению, становилась угрозой для науки, отношения незамедлительно прекращались. Размышляя об очередном прекращенном таким образом романе, ученый удивлялся тому, как это он вообще прожил несколько лет в состоянии брака. А главное – зачем? Тем более теперь, когда война забрала из его окружения некоторых самцов-конкурентов и поместила в это окружение ряд примечательных самок. Хоть какая-то польза от этой войны.

Научным наставником Карла был доктор наук, профессор Эрик Йонг. Он заметил перспективного студента еще в середине 30-х годов и с тех пор руководил его работой. Профессор не был диктатором, в работе с учениками он предпочитал предоставлять им максимальную свободу действий, и такая политика приносила свои плоды. Под его руководством выросла целая плеяда талантливых ученых, значительно продвинувших немецкую метеорологическую школу вперед. Карл ценил и уважал своего наставника, слово которого было для него законом.

С началом войны Йонг как офицер запаса, принимавший участие еще в Первой мировой, был призван на военную службу. Ученый европейского уровня, основатель и руководитель научной школы, он сразу был назначен на высокую должность заместителя начальника гидрометеорологической службы Кригсмарине с присвоением воинского звания капитан 2-го ранга. С тех пор он больше не мог уделять внимания ученикам. Без научного руководителя, а главное – без лабораторной базы, исследовательская работа Карла Бломберга, по его собственному выражению, «завяла». Более года молодой ученый пытался остаться на плаву, но все его усилия были тщетными. Публиковаться было почти негде, работать было почти не с кем и почти не над чем. Что толку от обилия самок, когда из всех его довоенных занятий осталось лишь преподавание? Самого Карла не призывали в армию: являясь преподавателем университета, он был защищен от призыва.

С 1941 года Берлин стал подвергаться регулярным бомбардировкам самолетами английских и американских военно-воздушных сил. Пригороды и окраины города от них почти не страдали. Бомбы сбрасывались в основном на центральную часть города, где располагалась и кафедра геофизики. Карл был убежден, что под гул вражеских самолетов, перемещаясь со своими студентами из аудиторий в бомбоубежище, никого ничему научить невозможно. Он оставил преподавание, переехал в особняк своей семьи за городом и впал в глубокую депрессию. Тем приятнее было услышать в телефонной трубке знакомый голос профессора Йонга.

– Как там мое юное дарование? – Йонг называл всех, кто младше его пусть даже на год, юными дарованиями.

– Спасибо, герр профессор. Я впал в творческую спячку и счастливо в ней пребываю.

– А как же та рыжая? Ты разве на ней не женился? – спросил профессор, наперед зная ответ собеседника и от этого громко расхохотавшись в трубку.

– Герр профессор, после рыжей была и черная, и белая, а сейчас только зеленая… тоска. – Оба рассмеялись.

Прекратив смеяться и перейдя на серьезный тон, Йонг сказал:

– Карл, берите свою зеленую тоску и привозите завтра в Берлин. Встретимся в здании верховного командования Кригсмарине.

Подробности профессор обещал сообщить при встрече. Он принял ученика в своем кабинете. Стены кабинета были украшены картами районов Мирового океана, в которых моряки Германии сражались с русскими, англичанами и американцами. Учитель со своим учеником обнялись и попытались вспомнить, сколько же они не виделись, живя и работая в одном городе. Йонг был рад видеть Карла, усадил его за стол, велел секретарю приготовить две чашки кофе.

– Карл, я же вижу, что ты маешься без дела, – после радостной встречи профессор перешел на серьезный тон. – Скажу тебе по секрету, положение на Восточном фронте не лучшее. Для всех очевидно, что блицкриг не состоялся, и мы увязли в России. Офицеров не хватает, в том числе и представителей нашей специальности. Сейчас рассматривается вопрос об отмене некоторых видов брони. Думаю, скоро ты будешь призван на военную службу. Поедешь, мой друг, в Белоруссию кормить комаров и на радость партизанам командовать метеорологическим взводом.

То, о чем говорил профессор, не было новостью для молодого ученого. Он прекрасно понимал, что раз другие самцы-конкуренты исчезли по причине этой войны, то настанет и его черед. Вопрос лишь в качестве самцов – сначала бестолковые, потом посмышлёней, а продлись война еще несколько лет, и гении отправятся в окопы. И с чего бы этому универсальному правилу делать исключение ради него? И все же молодой ученый гнал от себя эти мысли, отмахивался от них, как от назойливой мухи. А теперь они неумолимо звучали их уст уважаемого Карлом человека, который, описав очевидную картину развития событий, перешел к пресловутому «но».

– Но, Карл, разве я могу это допустить? Ты – один из лучших моих учеников, и у меня для тебя есть работа. Германии нужны твои мозги, а не командный голос. Есть возможность собрать уникальный материал и продолжить исследования. Ты как?

На другой ответ, кроме положительного, профессор и не рассчитывал. Карл согласился на предложение учителя, тем более что и выбора особого не было. Молодой ученый с большим интересом выслушал подробности замысла. Флот и авиация Германии в Арктике испытывали острую потребность в метеорологической информации. Часто случалось так, что при равном соотношении сил именно та сторона, которая имела более точную информацию о метеорологической обстановке на театре военных действий или грамотнее использовала в своих интересах факторы погоды, в итоге одерживала победу. Отлично понимая цену каждого донесения о погоде в Арктике, военные гидрометеорологи Германии изыскивали любую возможность, чтобы организовать на маршрутах движения полярных конвоев регулярные наблюдения.

Немцы применяли в полярных морях метеорологические траулеры, которые, находясь в определенных районах, месяцами передавали сведения о погоде. Однако этот способ себя плохо зарекомендовал: работа траулеров была не из дешевых, они гибли в штормах и уничтожались противником. Руководство Кригсмарине возлагало большие надежды на автоматические станции, разворачиваемые на удаленных островах или якорных позициях в море. Но и это техническое решение себя не оправдало. Метеоавтоматы расстреливались вражескими кораблями, разбивались штормами, не выдерживали любопытства белых медведей. Отчаявшись, немецкое морское командование даже направляло в наиболее важные пункты Арктики подводные лодки, в чьи задачи входило наблюдать погоду и передавать результаты наблюдений в Нарвик. Боевым лодкам, направленным в метеорологические рейсы, категорически запрещалось атаковать врага и обнаруживать себя. Их использование было крайней мерой, на которую, тем не менее, периодически приходилось идти. Для разведывания метеорологической обстановки над полярными морями немцы даже содержали две эскадрильи специальных самолетов на аэродромах Северной Норвегии. Однако ни одна из этих мер не могла обеспечить непрерывного потока метеорологической информации из жизненно важных пунктов Арктики.

Ведущие представители немецкой метеорологической науки были подключены к поиску выхода из сложившейся ситуации. Озаботился вопросом и профессор Йонг. На одном из совещаний в верховном командовании Кригсмарине он предложил организовать в наиболее важных пунктах Арктики метеорологические станции, обслуживаемые одним или двумя специалистами. Многие старшие офицеры верховного командования тогда скептически отнеслись к этой затее. Сможет ли один специалист в обстановке полной секретности несколько месяцев работать под боком у русских? Где найти человека, способного качественно наблюдать погоду, грамотно эксплуатировать радиоаппаратуру, соблюдать все меры для сохранения скрытности своей работы, в случае необходимости с оружием в руках защитить свою станцию либо успеть ее уничтожить и при этом еще и не сойти с ума.

Профессор Йонг заверил, что у него на примете есть такие люди. Он настоял на своем, публично заявив, что готов ручаться за успех предприятия. Решено было организовать экспериментальную станцию и оценить по успеху ее работы перспективность этого направления. На карту была поставлена репутация профессора и как военного, и как ученого. По этой причине в пробный рейс был направлен не простой инженер или техник, а преподаватель университета, один из лучших учеников школы Йонга.

Лейтенант Герман Шульце, высаженный подводной лодкой на Новую Землю, успешно поставлял в немецкий штаб в Нарвике бесценную метеорологическую информацию прямо из-под носа Советов. Это был не метеорологический автомат. Это был ученый-гидрометеоролог, призванный на военную службу. Он разрабатывал методики прогнозирования погоды и был одним из крупных специалистов Германии в этой области. Знания этого человека могли быть с большей пользой использованы в гидрометцентре Кригсмарине, но Йонг настоял на призыве Шульце в армию. Ему присвоили лейтенантское звание и отправили в Арктику с единственной целью – наблюдать и передавать в эфир погоду. Шульце оправдал доверие учителя и начальника. В течение полугода он вел наблюдения и с немецкой педантичностью передавал сведения о погоде в Нарвик. Руководствуясь инструкциями, Шульце сообщал, в том числе, и об обнаруженных кораблях, дымах на горизонте и самолетах. Через шесть месяцев он был снят с точки подводной лодкой и успешно возвратился через Нарвик в Берлин.

В генеральном штабе с интересом выслушали доклад капитана 2-го ранга Йонга и лейтенанта Шульце об итогах работы. Обоих офицеров представили к наградам. Успех эксперимента Йонга и Шульце, на фоне провала плана внедрения метеорологических автоматов и дороговизны использования в метеорологических целях подводных лодок, вынудил руководство флота дать проекту зеленый свет. Высокое руководство даже приказало командованию Люфтваффе перенимать передовой опыт моряков. Йонгу было поручено подготовить план заброски новых диверсантов, представить предложения по кандидатурам и географическим пунктам. Особое внимание предлагалось уделить районам, через которые движутся союзные конвои, где цена сведений о погоде была особенно высока. Своим приказом Гитлер предписывал во что бы то ни стало нарушить поставки союзнических грузов в СССР через моря Северного Ледовитого океана. До сих пор, несмотря на некоторые частные успехи, сделать это не удавалось.

Дальнейшим развитием плана Йонга, как по аналогии с планом Шлиффена или планом «Барбаросса» называл свое детище профессор, было создание метеорологической станции на острове Медвежий. Остров является северной створкой относительно узких морских ворот, через которые в обоих направлениях ходили союзнические конвои. Так как идея изначально принадлежала Йонгу, он был назначен руководителем проекта и был волен выбрать любого человека для выполнения сложной и ответственной задачи. Снова рискованное предприятие было связано с его именем и репутацией, а значит, на остров должен был отправиться только проверенный человек, которому профессор мог доверять, как себе. Поэтому он и позвонил своему ученику Карлу Бломбергу.

Карл был чрезвычайно рад предложению профессора. Он был образованным человеком, жизнелюбом с ярко выраженными пацифистскими взглядами. Свое мнение Карл старался держать при себе, так как высказывать подобные настроения в воюющей с половиной планеты нацистской Германии было небезопасно. Но он совсем не хотел воевать, и возможность переждать бурю войны на острове, занимаясь своим любимым и полезным для страны делом, была ему симпатична. Кроме того, даже если бы он и не хотел ехать, он все равно не смог бы отказать любимому учителю. А он очень хотел, ведь за год наблюдений в Арктике можно было собрать уникальный материал. Он понимал, что война рано или поздно закончится, кто бы ни победил, жизнь продолжится, и ученые смогут вернуться к своему привычному занятию. Располагать к этому счастливому моменту материалом для написания серьезной научной работы Карлу казалось совсем не лишним.

Через месяц после беседы с Йонгом Карл сидел в кафе через дорогу от здания верховного командования флота в форме лейтенанта Кригсмарине, пил кофе и сиял от счастья. Ему, сугубо гражданскому человеку, льстило назначение на должность офицера аэрологического отдела гидрометслужбы. Несмотря на свои пацифистские взгляды, он наслаждался мыслью, что теперь он офицер, а на плечах – погоны лейтенанта. Еще бы! Интеллигентные ученые девочкам, конечно, нравятся. Но бравые военные, пусть даже ставшие таковыми буквально вчера, им нравятся еще больше. Карл уже успел в этом убедиться. Едва он заявился в обсерваторию в военной форме, как был обласкан многообещающими взглядами самок. «Все-таки есть какое-то очарование в статусе самца, уезжающего на войну», – подумалось Карлу. Так подумалось не ему одному. Молодой аэролог Марта, самая красивая и неприступная из девушек, работавших в обсерватории, предложила Карлу сходить в театр. Как мало нужно женщине! К каким только ухищрениям не прибегал Карл, чтобы затащить эту красотку в постель, но все его попытки лишь подстегивали ее упорство. И вот она уже сама что-то предлагает, ищет общения. Военная форма творит чудеса. Однако главным чудом, которое сотворили офицерские погоны с молодым ученым, стало прекращение его затянувшейся депрессии. Ее как волной смыло. Теперь он снова был при деле и работал в одной команде с выдающимся ученым.

Бломберг приступил к сборам. Он был предупрежден, что на остров его доставят на подводной лодке, поэтому он должен был взять минимальное количество личных вещей. Несмотря на жесткие ограничения, Карл, который очень любил читать, взял с собой некоторые любимые книги. Готовясь к зимовке на острове, он проводил много времени в технической библиотеке гидрометеорологической обсерватории Германии. Он изучал особенности гидрометеорологического режима полярных морей, подробно рассмотрел их географию и специфику, связанную с дрейфом льдов. Особенно его привлекал район острова Медвежий, на котором ему предстояло зимовать. Карл просмотрел материалы работы экспедиций немецких ученых в Баренцевом и Норвежском морях. Некоторые из таких экспедиций, имевших место еще до войны, были совместными советско-германскими. В руки ученого попали толстые тома отчетов экспедиции немецкого полярника Ганса Дулькейта, чья группа в начале века подробно изучила остров. Карл не мог не отметить, что имена, данные Дулькейтом на правах первооткрывателя разным географическим объектам острова, отличались необычной красотой и даже какой-то мелодичностью.

Бломберг работал день и ночь. Сроки поджимали. Несмотря на это, он находил возможность, чтобы отвечать взаимностью на активность Марты. Дважды офицер со своей новой пассией посетил театр. Вечерами, когда Карл форсированными темпами готовился к предстоящей командировке, штудируя самые необходимые материалы, он все же общался с Мартой по телефону. Он ловил себя на мысли, что такое поведение ему не свойственно. Обычно первое же посягательство дамы на личную свободу или возможность заниматься наукой вело к обрыванию всех контактов с пассией. На этот раз Карл терпеливо ухаживал. Пару раз он ловил себя на мысли, что испытывает к Марте что-то большее, чем просто физическое влечение. Но холодный ум ученого каждый раз находил простое и логичное оправдание. Самочка-то исключительная, вот и методы должны быть исключительными.

Готовясь к отправке на остров, лейтенант купил фотоаппарат и взял в одном из берлинских фотосалонов несколько платных уроков по фотосъемке и обращению с пленками. По совету Йонга Карл решил встретиться с Шульце, который только что вышел на службу после двухмесячного отпуска и все еще принимал поздравления с награждением Железным крестом и присвоением очередного звания. Больше всего сам Герман Шульце радовался тому, что вообще вернулся на родину живым. Он подошел к вопросу основательно и не стал разговаривать с коллегой и другом на бегу. Офицеры договорились встретиться вечером в небольшом уютном ресторанчике на окраине Берлина.

– Привет, дружище! – воскликнул Герман, протянув руку для рукопожатия. – Сколько мы с тобой уже не виделись?

– Больше восьми месяцев, – ответил Карл, пожав руку старого знакомого.

Друзья не общались уже очень давно, и им хотелось о многом поговорить, тем не менее первым делом решили обсудить рабочие вопросы, а потом уж, как водится, поговорить по душам. Когда официант принес бутылку коньяка и фрукты, Герман запер кабинку изнутри на ключ и попросил Карла приготовить блокнот и карандаш для записей. Более 40 минут он рассказывал другу то, о чем умолчал на совещании в верховном командовании. Такие беседы принято называть «без купюр». Шульце поведал о своих многочисленных ошибках и о просчетах командования, сетовал на твердолобость некоторых начальников, с которыми пришлось столкнуться по пути «туда» и вернувшись «обратно».

– Знаешь, друг, – резюмировал Карл, – из всего услышанного я понял только то, что твое успешное возвращение – это не что иное, как удивительная череда счастливых случайностей.

Герман и сам не понимал, каким образом ему удалось полгода проработать под носом у русских, живя в избе, наблюдаемой с суши, с моря и с неба и выходя в эфир дважды в сутки в одно и то же время. Он рассказал, как несколько раз бывал очень близок к провалу, но все заканчивалось благополучно. Карл слушал, затаив дыхание.

– Знаешь, – сказал в конце монолога Шульце, потерев свой Железный крест, – моя жизнь и вот этот орден являются заслугой Божьего промысла и непробиваемой русской безалаберности, но никак не организаторского гения чинов из верховного командования и лично Йонга.

Он добавил:

– Люди, которые сменили меня там, в Деревянной бухте на Новой Земле, непременно погибнут. Может быть, ты узнаешь об этом еще до своего отъезда. Так не должно быть. Русские – разгильдяи, но не идиоты. Мне повезло по причинам, известным одному Богу. Это вовсе не значит, что повезет кому-то еще.

Карл по ходу беседы сделал немало пометок в блокноте. Многие советы Шульце были очень ценными, особенно те, что касались маскировки жилища и метеорологической площадки. После он задал бывалому зимовщику ряд вопросов, и друзья перешли к общению на личные темы, не вспоминая более в этот вечер о службе. Оба перебрали коньяка и глубоко за полночь разъехались на такси по домам.

Желая как можно лучше подготовить Карла к выполнению предстоящего задания, профессор Йонг устроил ему еще одну встречу. В назначенный день лейтенант на своем авто приехал к небольшому дачному домику, расположенному на приличном удалении от Берлина. Здесь абсолютным затворником жил пожилой больной человек по фамилии Брейтфус. Снаружи домик выглядел опрятно, внутри же царил полный хаос. Вдоль всех стен были набиты стеллажи из грубо отесанных досок. Посреди единственной комнаты домика стояли два стола. И столы, и стеллажи были заполнены книгами, папками, картами, тетрадями… Скромному быту хозяина в этом домике служили лишь диван и небольшой кухонный уголок. Все остальное – работе.

– Уж извините, гер лейтенант, что так неорганизованно вас принимаю, – с порога стал извиняться старик, – я, признаться, несколько выпал из жизни.

Карл вошел в помещение через низкую дверь и стал с любопытством разглядывать творческий беспорядок: «Зачем Йонг прислал меня сюда? Чем этот безумный дед может мне помочь?»

Брейтфус усадил гостя на диван, сварил ему кофе, ежеминутно извиняясь за беспорядок. Лишь закончив хлопотать на кухоньке, старик уселся на пачки с документами и стал обстоятельно рассказывать Карлу о себе. Оказалось, что собеседник лейтенанта – человек непростой судьбы. Будучи этническим немцем, еще в прошлом веке он поступил на службу в российский флот, где долгие годы был начальником гидрометеорологической части в Главном гидрографическом управлении.

– Это сегодня я дряхлый старик, а когда-то я заведовал всей гидрометслужбой царского флота, – пояснил Брейтфус. – Да что там заведовал? По сути, мы ее создавали, когда с началом Великой войны поняли, что она не отвечает никаким требованиям.

«Так вот откуда мне знакома эта фамилия!!! – догадался Карл. – Ну конечно! Конечно, я слышал о заведующем гидрометеорологической частью русского флота!»

Брейтфус продолжал:

– Я наслышан о вас, Карл. Знаком и с вашим учителем, и с вашим отцом. И с вашим кумиром – профессором Молчановым – знаком.

Карл был изумлен. Человек, на которого он в толпе прохожих и внимания не обратил бы, открывался перед ним все новыми и новыми гранями.

– А Молчанова откуда знаете? – спросил он, чуть не открыв рот от удивления.

– Нужен был мне толковый парень на Балтике, чтоб возглавить метеорологическое дело в морской авиации в Первую мировую. Вот я на него внимание и обратил. Призвали его, чуть не из студентов, на службу. Так он и попал в большую науку. Горжусь им! – сказал Брейтфус, отхлебывая кофе из изящной чашки.

Карл был превосходно знаком с работами Молчанова и хотел было расспросить собеседника об этом ученом – по сути, основоположнике аэрологии. Однако задал вопрос о другом – спросил, как же сам Брейтфус оказался в Германии. Старик рассказал, что с наступлением революции и приходом к власти красных он имел возможность сохранить свою должность, но покинул страну. Под видом служебной командировки он выехал, пока можно было, в Швецию, а оттуда перебрался в Германию.

– Знаете, Карл, не раз я размышлял о своем выборе. Может, надо было остаться. Ведь в 30-е годы мы с советскими учеными предприняли столько арктических экспедиций. Однако недавно Советы поставили жирную точку в моих колебаниях.

– Каким же образом? – уточнил Карл.

– Молодой человек, вы, вероятно, не знаете, как они обошлись с Молчановым, – Брейтфус задумчиво посмотрел в свою чашку, затем в чашку гостя. Обнаружив, что кофе выпит, он на самом интересном месте прервал свой рассказ и потянулся к кружке Карла, чтоб ее наполнить.

– Герр Брейтфус, не томите, – процедил возбужденный Карл, выхватывая из его рук кружку.

– Профессор Молчанов… Павел был обвинен в участии в каком-то заговоре и посажен в тюрьму. А с началом войны с СССР – расстрелян. – Брейтфус замолчал и, борясь с чувствами, охватившими его, смог продолжить разговор лишь минуту спустя: – Если Советы так поступили с русским человеком, который сконструировал для них аэрологический зонд, провел первые в истории человечества аэрологические наблюдения в Арктике, написал фундаментальные труды и основал научную школу… то как бы они поступили с немцем, полжизни прослужившим в царском флоте?

Вопрос был риторическим. Помолчав пару минут, Карл вынырнул из своих мыслей, наконец-то передал чашку Брейтфусу и уточнил:

– Но ведь не за этими новостями меня к вам послал Йонг.

За кофе Брейтфус рассказал Карлу о том, что в Германии, на волне укрепления советско-германской дружбы и научного сотрудничества, он занялся координацией усилий двух стран по изучению Арктики. Плечом к плечу полярники двух стран изучали небо, воды и льды полярной шапки планеты. Когда же здоровье стало подводить, Брейтфус уединился в небольшом загородном домике и стал обобщать для будущих поколений опыт полярных экспедиций.

– Посмотрите вокруг, Карл, на этих стеллажах – сведения о сотнях экспедиций. В этих бумагах – ценнейшие сведения. Я хочу свести все это в единый труд. Чувствую… Нет, знаю, что не успею. И тем не менее. Пока жив, хочу успеть как можно больше.

Карл понял, почему наставник свел его с Брейтфусом. На всем свете не было человека, знавшего о полярных экспедициях больше него, и эти сведения имели для Карла жизненную важность. Молодой и старый ученый разговаривали до утра. Брейтфус то и дело доставал с полки нужную папку, чтобы прочесть гостю уместную строку или подкрепить свое высказывание фотографией. Карл покинул загородный домик старика Брейтфуса со смешанными чувствами. С одной стороны, в беседах с Шульце и Брейтфусом он получил бесценные сведения. Обладая такими знаниями, он избежит множества ошибок, не наступит на грабли, на которые до него уже наступили, использует оставшееся время самым правильным образом. С другой стороны, чем больше он узнавал о предстоящей зимовке в Арктике, тем больше волновался: справится ли?

В один из последних дней на немецкой земле Карл пригласил Марту на романтический ужин. То, что последний перед отъездом в длительную командировку ужин проходил не в ресторане, а на квартире у молодого офицера, предполагало, что он должен завершиться сексом. Принимая приглашение на вечер в таком формате, женщина как бы подтверждает свою готовность к такому развитию событий. Если нет, стоит вежливо отказаться. Все ведь взрослые. Карл прекрасно знал, как работают эти простые правила жизни. Не одна красотка, придя в эти стены на романтический ужин, оставалась до утра. Марта не отказалась от приглашения и, по мнению Карла, сама того не ведая, была уже практически в его постели. Хозяин холостяцкой квартиры, не искушенный в приготовлении блюд, заказал их в ближайшем ресторане. Дома ему оставалось лишь прибраться, сервировать стол, разогреть блюда и открыть вино. По просьбе гостьи мужчина надел военную форму. Марта пришла на ужин в красивом платье. Нижний край платья едва скрывал колени, открытые плечи и волнующее декольте гармонично дополняли ее образ невинной простушки. Этой напускной невинностью она и покоряла сердца мужчин. Вот и сейчас решила использовать проверенный козырь.

Когда раздался звонок в дверь, Карл отворил и не смог отвести глаз от открывшегося ему великолепия. Он принял у гостьи зонтик, под ручку проводил ее к столу, попутно говоря какие-то формальные любезности, а в голове крутилась одна мысль: «Сегодня ты будешь моей!» Свет в комнате был приглушен, а свечи на столе задавали вечеру удивительно романтический тон. Карл блистал знаниями, много шутил, провозглашал витиеватые тосты. Марта без устали хохотала, стреляла в кавалера озорными глазами, рассматривала военную форму, элегантно сидевшую на мужчине напротив. Удивительно, что парочка много говорила об аэрологии. Оба были увлечены своей профессией и с удовольствием общались о том, что на других людей навевает тоску. Пару раз за вечер дама удалялась попудрить носик. Карл провожал ее взглядом, едва сдерживая свой восторг. Его распирало от предвкушения – лучшая из женщин вот-вот окажется в его объятиях.

– Спасибо за чудесный вечер, Карл, – сказала Марта, когда стрелки часов стали подгонять молодую девушку домой, – я получила большое удовольствие от общения с умным человеком и элегантным мужчиной. Мне пора домой.

Карл принял слова гостьи за кокетство. Бывают же такие девушки, которым непременно надо изобразить невинность, предпринять попытку уйти и быть счастливо остановленными властной рукой мужчины. Он взял Марту за руку, прижал к себе и приобнял второй рукой за талию.

– Удовольствие от общения с умным мужчиной может быть еще большим, – эта фраза Карла исключала всяческую двусмысленность. Мужчина предлагал женщине близость, и на это предложение надо было что-то отвечать. Марта высвободилась из объятий кавалера и под его недоуменным взглядом заспешила к выходу. Задержавшись в дверном проеме, она с видимым волнением сказала:

– Карл, ты славный и очень мне нравишься. Но… я пока не готова!

Девушка выбежала на лестничную клетку, не позволив себя проводить. Карл же так и стоял в коридоре, размышляя над тем, что произошло. Недоумение сменилось обидой, а обида – злостью.

– Не готова – не приходи! Дура! – рявкнул он, сняв, наконец, китель, и вернувшись за стол. Карл допил все вино, что стояло на столе. Не удовлетворившись, достал из бара початую бутылку коньяка и принялся ее опустошать, снова и снова прокручивая в голове диалоги минувшего застолья. Может, что-то не то сказал? Может, что-то не то сделал?

– А ну тебя! Сколько вас еще таких будет. А я один. И у меня впереди важное дело!

С этими словами лейтенант переместился со стула на маленький диванчик и, не снимая военных брюк, уснул в неудобной позе.

Через несколько дней Карл улетал военным самолетом в Нарвик. С собой он вез несколько объемных фанерных ящиков с аппаратурой, необходимыми материалами и имуществом для зимовки. Его провожали на аэродроме капитан 2 ранга Йонг и обер-лейтенант Шульце. Прощание было омрачено новостью, пришедшей накануне. Советский самолет-разведчик обнаружил немецкую станцию в Деревянной бухте. По его наводке в бухту вошел эскадренный миноносец. Высадившийся десант разрушил станцию. Один из зимовщиков погиб в перестрелке, а второй попал в плен. Последнее было особенно плохо, ведь оба зимовщика были в курсе планов Кригсмарине организовать наблюдательные станции на маршруте движения союзнических конвоев.

* * *

За учебой прошло полгода, и, хотя на улицах Мурманска все еще большими сугробами лежал снег, световой день уже был соизмерим с ночью. Гораздо медленнее, чем в средней полосе, но все же неминуемо, на город надвигалась весна. Жители заполярной столицы радовались, но в полной мере радоваться жизни мешали немецкие бомбардировки, случавшиеся почти каждый день. В большом городе было всего одно настоящее бомбоубежище, построенное по всем правилам. Оно размещалось в центральной части города и в период авианалетов принимало под свои своды всех, кто успел добежать до падения первых бомб. Это была мизерная часть мурманчан, оказавшихся в соответствующий момент поблизости. Для укрытия от воздушной угрозы при каждом предприятии и в каждом жилом квартале жители города построили сотни сооружений разной степени надежности. Это были и перекрытые железнодорожными шпалами щели, и укрепленные арматурой землянки. Для укрытия от неприятельских бомб использовались подвалы немногочисленных каменных и кирпичных домов.

Учеба Тихона на курсах происходила в самый разгар войны, когда мурманчане уже привыкли к бомбежкам. Каждый из них в каждый момент времени четко знал, куда бежать и что делать. Многие не боялись бомбежек и не покидали рабочих мест во время тревоги. Однако Тихону навсегда запомнилась первая бомбардировка, оставившая в его тогда еще детском сознании глубокую рану.