Текст книги "Большая игра: Столетняя дуэль спецслужб"

Общую протяженность дневного марша, равно как и прочие осторожные наблюдения, следовало так или иначе фиксировать скрытно от любопытных глаз. Вот здесь оказалось неоценимым молитвенное колесо с его медным цилиндром. В него вместо обычного рукописного свитка молитв помещали рулон чистой бумаги, и он служил как бы вахтенным журналом, который можно было легко вытащить, сняв верхушку цилиндра. Некоторые из таких свитков все еще хранятся в Индийском государственном архиве. Оставалась проблема компаса – пандитам требовалось регулярно определять направление движения. Монтгомери сумел вмонтировать компас в крышку молитвенного барабана. Термометры, необходимые для вычисления высот, были упрятаны в верхней части паломнических посохов. Ртуть, необходимая для установки искусственного горизонта при снятии показаний секстана, хранилась в раковинах каури, и в нужное время ее наливали в молитвенный шар паломника. Одежду ученых мужей дополняли потайные карманы, а дорожные сундуки, которые несли с собой большинство туземных путешественников, были оборудованы двойным дном, где прятали секстан. Всю эту работу под наблюдением Монтгомери выполняли в мастерских Службы Индии в Дехрадуне.

Пандитов также старательно обучали искусству маскировки и использованию легенд прикрытия. В местностях, где царил полный произвол, их безопасность зависела только от того, насколько убедительно они могли сыграть роль дервиша, паломника или гималайского торговца. «Когда он войдет в Большую Игру, ему придется бродить одному – одному и с опасностью для жизни. Тогда, если он плюнет или чихнет, или сядет не так, как люди, за которыми он следит, его могут убить», – говорит один из героев Киплинга, руководивший воспитанием новичков. Их маскировка и прикрытие должны были выдержать испытание месяцев путешествия, часто в непосредственном контакте с подлинными паломниками и торговцами. Экспедиции некоторых из них продолжались по нескольку лет. Один пандит, «принеся больший объем положительных знаний по географии Азии, чем кто-либо другой», даже стал первым азиатом, представленным к Золотой медали Королевского Географического общества.

Кроме этого англичанами в Индии был организован Отдел разведки, который возглавил полковник Чарльз Макгрегор, впоследствии генерал-квартирмейстер индийской армии. На создание подобного органа англичан натолкнул пример русского централизованного сбора данных, для чего у нас в подчинении у генерал-квартирмейстера работали Военно-статистический комитет, Военно-топографическое депо и Военно-ученый комитет. Вновь организованный британцами отдел разведки расположился в североиндийском высокогорном (около двух тысяч метров над уровнем моря) городке Симла, расположенном неподалеку от Дехрадуна. Поначалу отдел насчитывал всего пять офицеров, двое из которых были заняты лишь частично. Кроме того, им помогали несколько клерков и картографов из доверенных лиц местного населения. Основной их работой являлись сбор и оценка информации о дислокации и численности русских войск в Средней Азии, а также степени их угрозы Индии в случае войны. Они же занимались и переводом с русского на английский соответствующих книг, статей и других материалов.

Политические сведения по-прежнему собирали офицеры-пограничники и отправляли их в тыл, в политический департамент – Министерство иностранных дел индийского правительства, где они и числились на службе. А Служба Индии, расположенная в Дехрадуне, отвечала за сбор топографических данных, имевших военное значение. Эта организация, нанимавшая для сбора географической информации во всех стратегически уязвимых районах туземных агентов или пандитов, должна была картографировать весь субконтинент, как в пределах, так и вне границ Индии, и постоянно обновлять карты. Кроме этого, военные, политические и топографические сведения пополняли также инициативные молодые офицеры и другие, в основном неофициальные, путешественники. Однако никакого централизованного сбора сведений и общей координации, вопреки картине, нарисованной Киплингом в «Киме», в то время в Индии не существовало, а в отношениях между тремя этими службами процветали конкуренция и ревность. Русские же службы, как правило, скорее страдали из-за недостатка средств, чем от избытка рвения.

Весьма знаменателен следующий факт: несмотря на британо-российское противостояние в Центральной Азии, британские картографы обменивались информацией с русскими! В архиве Королевского Географического общества сохранилась переписка 1867–1876 годов начальника Управления военно-топографической службы Индии полковника Джеймса Т. Уолкера с российскими географами, военными топографами, геодезистами и картографами. Этот замечательный факт свидетельствует о том, что, невзирая на соперничество двух империй в сфере геополитики, представители их государственных военно-топографических служб старались объединять усилия в исследовании неизвестных европейцам уголков Азии, исходя во многом из гуманистических принципов необходимости обеспечения прогресса научных географических знаний. Эта идея высказывается, в частности, в одном из писем Уолкеру начальника картографического отдела Военно-топографического депо Генерального штаба русской армии полковника О. фон Штубендорфа. Благодаря британского коллегу за полученную от него английскую карту Туркестана и направляя в Индию подборку новейших русских карт и публикаций, посвященных тем же районам, Штубендорф подчеркивает, что только таким мудрым путем географическая съемка Центральной Азии может быть значительно продвинута, а именно России и Англии следует действовать рука об руку на этой нейтральной территории географической науки…

Эта книга – не научный трактат, она предназначена для массового читателя. Поэтому в ней не будет тщательно отслеженных по всем цитатам отсылок и сносок. Изложенные в ней события – в основном плод сопоставления двух фундаментальных трудов: вышедшей у нас в начале XX века трехтомной «Истории завоевания Средней Азии» генерала М. А. Терентьева и написанной в конце XX века книги английского исследователя Питера Хопкирка «Большая игра, или Секретные службы в высокогорной Азии». Последний не пользовался в своей работе трехтомным трудом нашего военного историка, удовлетворившись двумя его гораздо более ранними книгами «Россия и Англия в Средней Азии» (1875 г.) и «Россия и Азия в борьбе за рынки» (1876 г.), которые были переведены на английский язык и изданы как двухтомник.

Также следует особо обратить внимание на то, что все даты в книге, за исключением цитат, даны по новому стилю: во-первых, чтобы не было путаницы при сопоставлении событий в британских и наших источниках, во-вторых, потому, что это более соответствует реальному состоянию времен года, а в-третьих, потому, что мы и сами уже давно живем по новому стилю. Более того, это необходимо сделать еще и по следующим соображениям.

Генерал Терентьев, проделавший колоссальную работу по обработке источников, создает тем не менее довольно запутанную картину событий, в которой не так-то легко просто разобраться, а не то что вынести некое здравое суждение. Это происходит потому, что, во-первых, Терентьев излагал события не в их хронологической последовательности, а следуя своей логике повествования, которая и привела его к тому, к чему привела. Во-вторых, наш историк, естественно, излагал события, пользуясь датами старого стиля, а при упоминании европейских событий далеко не всегда указывал стиль даты. В результате проследить, какое событие произошло раньше, а какое позже – читателю становится чрезвычайно трудно. Однако главная цель, по которой я предпочитаю свести все в единый стиль, заключается не столько в облегчении чтения, сколько в том, что при расстановке дат в строгой последовательности и в единой системе кроме логики автора изложения возникает еще и некая логика развития событий, которая, на мой взгляд, гораздо важнее.

И в заключение этого небольшого предисловия не могу не выразить благодарности Валерию Смолянинову, оказавшему значительную помощь и поддержку в работе над этой книгой.

Итак, главным призом для всех участников Большой игры, по мнению Британии, была «жемчужина британской короны» – Индия. Однако за этим стояло другое – возможность контроля над обширнейшими рынками сбыта и источниками сырья в глубинных районах евразийского континента. Поэтому в Большую игру в качестве «игрушек» были вовлечены все страны Ближнего Востока, Средней, Центральной и Южной Азии и Дальнего Востока – от Турции до Японии. Иными словами, как писал Киплинг, «Большая игра так велика, что одним взглядом можно окинуть только маленький ее участок». Поэтому и мы рассмотрим лишь отдельные эпизоды этой игры, то есть сосредоточимся прежде всего на одной стране обширной Азии – Афганистане – стране, которой не посчастливилось в этой игре вдруг оказаться «воротами в Индию». И эти ворота, дабы «сокровища Агры» не пропали, следовало держать на замке.

В XIX веке англичане дважды, а в XX веке русские, осуществив военное вторжение в эту страну, совершили, как ни странно, одну и ту же ошибку. Хопкирк в предисловии к своей книге пишет: «Если бы русские в декабре 1979 года вспомнили о печальном опыте англичан в Афганистане в 1842 году, кстати, имевшем место едва ли не при таких же обстоятельствах, они могли бы не попасть в ту ужасную ловушку, что унесла жизни 15 тысяч русских парней, не говоря уже о неисчислимых и невинных афганских жертвах. То, что афганский народ непобедим, Москва поняла слишком поздно. Афганцы не только не утратили своих грозных способностей, особенно проявляющихся на их собственной земле, но и быстро освоили новейшие методы ведения боевых действий».

Быть может, и в самом деле английский исследователь прав?..

Пролог

Предание гласит, что Петр на одре смерти жалел о двух вещах: что не отмстил Турции за прутскую неудачу, а Хиве за убиение Бековича.

Пушкин

Первые шаги к тотальному противостоянию двух империй, Британской и Российской, были сделаны в 1807 и в 1817 годах. Корни же этого противостояния лежат еще глубже – в начале XVII века, когда по морскому пути проникли в Индию и обосновались там англичане. Образовав Ост-Индскую компанию, Англия стала вывозить из Индии тончайшие хлопчатобумажные ткани, пряности, красители и прочие экзотические товары, скупавшиеся за бесценок у индийских крестьян и ремесленников. Постепенно владения британских купцов в Индии все более расширялись. В 1639 году англичане обосновались в Мадрасе. В 1663 году перенесли свою факторию из Сурата в Бомбей, островное положение которого давало им ряд преимуществ. В 1690 году – построили в низовьях Ганга свой укрепленный город Калькутту. Так, к концу XVII века британские колонизаторы создали в Индии сеть своих укрепленных баз на побережье.

В том же XVII веке, когда морская торговля Индии прочно перешла в руки европейских компаний, индийцы стали все более налаживать караванные связи со своими северными соседями. Через Персию и Бухару индийские купцы проникли в Астрахань и в 40-е годы XVII века уже прочно обосновались там. С 1649 года в Астрахани даже возник особый индийский двор – обнесенный стеной участок, где находились лавки и жилые помещения индийцев, а позднее и храм Вишну. Астраханские индийцы торговали и в Москве, и на Нижегородской (Макарьевской) ярмарке главным образом восточными (персидскими и индийскими) товарами. В восточной торговле России индийцы занимали второе место после армян из иранской Джульфы (Исфахана).

Царское правительство в XVII веке неоднократно пыталось установить непосредственные торговые и дипломатические связи с Индией, однако не смогло этого добиться ввиду трудностей проезда через территории нескольких восточных государств. Два русских посольства ко двору Шах Джахана – Никиты Сыроежина в 1646 году, а также Родиона Пушникова и Ивана Деревенского в 1651 году – были задержаны в пути персидскими властями. Посланное через Бухару посольство бухарца Мухаммеда Юсуфа Касимова добралось до Кабула – окраины тогдашней Могольской империи, но не было допущено правившим там Аурангзебом дальше, и лишь торговая миссия Семена Маленького в 1695 году достигла Дели, Агры, Сурата и Бурханпура. Она получила от Аурангзеба написанный по-тюркски фирман на право свободной торговли. Семен Маленький, однако, умер на обратном пути в Персии.

Таким образом, интерес к индийским товарам издавна существовал и в России. Однако английские исследователи полагают, что первым из царей, устремившим пристальный взгляд в сторону Индии, стал Петр Великий. Что же именно дает право называть Петра Великого первым русским самодержцем, устремившим пристальный взгляд на Индию?

Из отчетов русских путешественников Петр знал, что за горами и пустынями Средней Азии лежит сказочно богатая страна Индия. Знал он и о том, что эти сказочные богатства в огромных количествах вывозят оттуда морем его европейские соперники и, в частности, англичане. И Петр, с его проницательным умом, немедленно решил составить план, как прибрать к рукам не только золото Средней Азии, но и свою долю индийских сокровищ.

В 1713 году в Астрахань приехал некто Ходжа Нефес, садыр одного из туркменских колен, и сошелся с князем Самановым[1]1
  Он же Заманов, Симанов и т. п., родом перс, был беком (правителем) в Гиляне, но по неизвестным причинам бежал оттуда, принял христианство и стал величать себя князем.


[Закрыть], которому и передал, что желает предложить русскому царю завладеть страною при Амударье, где будто бы находится золотой песок. Он рассказал, что хивинцы, опасаясь России, засыпали то устье, которым Амударья впадала в Каспийское море, но прибавил, что можно без больших усилий уничтожить плотину и возвратить реке прежнее течение, в чем русским будут помогать и туркмены. Саманов проводил Нефеса в Петербург и, при посредстве гвардии поручика князя Бековича-Черкасского[2]2
  Бекович был родом из Кабарды и в мусульманстве звался Искендер-беком. Кабарда называлась у нас Черкасскою землей; отсюда ясно происхождение громкого титула от Бека – Бекович, да еще с переводом на русский – князь. Этот новоиспеченный князь был женат на дочери князя Голицына, воспитателя Петра I, и потому пользовался милостями царя.


[Закрыть], представился вместе с ним Петру Великому.

К этому времени Петр Великий получил известие также и от сибирского губернатора князя Гагарина о том, что в Малой Бухарии, при городе Эркети (нынешний Яркенд), на реке Дарье находится золотой песок. Ирония судьбы заключается в том, что Эркет, или Яркенд, стоит на реке Яркенддарье, которую тогда из-за совершенно смутных представлений о географии этих мест считали тождественной Амударье. Находившийся в то время в России хивинский посол Ашур-бек подтвердил показания князя Гагарина и предложил Петру построить крепость близ того места, где Амударья прежде впадала в Каспийское море, и снабдить ее гарнизоном. А затем, разрушив плотины, вернуть Амударью в прежнее русло.

Якобы узнав о золотоносном русле реки Оке (греческое название Амударьи), Петр и решил захватить Хиву, но не столько из-за нее самой, сколько из-за вожделенной Индии. «Именно Хива, – пишет Хопкирк, – станет промежуточной перевалочной базой для караванов, которые, как надеялся Петр, скоро начнут возвращаться из Индии с грузом экзотических сокровищ, предназначенных для внутреннего и европейского рынка. Этот прямой наземный путь нанес бы серьезный ущерб существующей морской торговле, ибо морской путь из Индии в Англию занимал почти год».

Русский историк Терентьев как будто поддерживает это мнение. Он пишет: «Не столько золото, сколько возможность обратить величайшую из рек Средней Азии, Аму, в Каспийское море и тем самым открыть удобный путь сообщения России с отдаленнейшими странами, заставила Петра предпринять экспедиции со стороны Каспийского моря и Сибири».

Как бы то ни было, Петр Великий и в самом деле распорядился о проведении первой русской экспедиции в Хиву. Скорее всего, именно эта неудавшаяся экспедиция и дает право исследователям считать Петра Великого главным виновником жгучего желания русских… захватить Индию.

Передадим вкратце историю этого предприятия, имевшего место за сто лет до начала описываемого нами противостояния, по трехтомной истории завоевания Средней Азии генерала Терентьева.

Царский именной указ об отправлении экспедиции в Хиву с поздравлением хану по случаю его вступления в права владыки, а оттуда в Бухару под предлогом торговли, был дан 29 мая 1714 года. Начальником экспедиции от Астрахани в Хиву был избран лейб-гвардии Преображенского полка капитан-поручик князь Александр Бекович-Черкасский.

По приезде в Хиву Бекович должен был склонить хана к русскому подданству. Если хан согласится на все условия, то снарядить при его помощи две экспедиции, которые и отправить с караванами: одну к Яркенду, а другую, с Кожиным «под видом купчины», в Индию к Моголу. Для купеческого каравана в Индию было накуплено товаров на пять тысяч рублей. Кроме того, экспедиция должна была разведать пути и описать их подробно. Всего в отряде было шесть тысяч шестьсот пятьдесят пять человек. Для начала Бекович должен был построить крепость около прежнего места впадения Амударьи в Каспийское море.

В день отплытия из Астрахани (в середине сентября 1716 года) Бековича поразило большое несчастье: жена его и две дочери утонули. Это сильно подействовало на князя. Историки даже полагают, что это неожиданное событие навсегда лишило Бековича душевного спокойствия, а впоследствии отразилось и на его умственных способностях. Во всяком случае, все дальнейшие действия Бековича заставляют думать именно так, ибо совершенно неизвестно, для какой надобности Бекович вопреки приказу Петра I вместо одной крепости построил на Каспии три – Тюп-Караган, Красные Воды и Святой Петр, куда и засадил почти всю свою пехоту. В результате этого странного поступка главная и большая часть войск экспедиции, совершенно бесполезно для дела, была оставлена умирать в безводных и вонючих пребрежных укреплениях.

Самый путь был избран Бековичем, также вопреки воле Петра, не от Красных Вод по старому руслу Амударьи, а от Астрахани. Немудрено, что подчиненные перестали доверять ему, особенно когда он вырядился в азиатский костюм, обрил голову и принял титул Девлет-Гирея (покорителя царств). В умах русских людей, оказавшихся у него в подчинении, зашевелились подозрения в измене этого кабардинского князька.

Возвратившись 20 февраля 1717 года на верблюдах в Астрахань, Бекович занялся приготовлениями непосредственно к походу в Хиву. В состав отряда сухопутной экспедиции было назначено: пехоты – триста человек, кавалерии: драгунский полк – шестьсот человек, яицких казаков – тысяча четыреста человек, гребенских казаков – пятьсот человек, черкесских узденей (с Сиюнчем и Ак-мурзой, братьями Бековича) – двадцать два человека, юртовских татар (калмыков) – тридцать два человека, нагайских татар – около пятисот человек, артиллерийских и морских чинов – около ста человек. Таким образом, всего три тысячи четыреста пятьдесят четыре человека при шести орудиях. Купеческий караван при отряде состоял из тридцати пяти купцов (в том числе тринадцати русских) и имел сто шестьдесят одного человека прислуги. При отряде состояли: князь Са-манов, несколько астраханских дворян, подьячих и толмачей; проводником был туркмен Ходжа Нефес.

Следовательно, из едва ли не четырех тысяч человек в отряде было только триста пехотинцев!

Экспедиция выступила в конце апреля 1717 года, на Святой неделе. Сопоставляя все эти цифры, поневоле задумаешься, в самом ли деле «семерка» является счастливым числом. Яицкие и гребенские казаки, под командою секунд-майора Пальчикова выступили к Гурьеву со всеми лошадьми остального отряда (пехота, драгуны, уздени и остальные), отправлявшегося на судах к тому же Гурьеву неделей позже. Под Гурьевым Бекович простоял без всякой надобности около месяца, будто специально дожидаясь летней жары.

В начале июня, следовательно, в самое трудное для степного похода время, отряд выступил из Гурьева. Далее история прямо на наших глазах превращается в настоящую легенду, поскольку из похода почти никто не вернулся, и сведения о событиях добывались допросами проводника Ходжи Нефеса и казака из татар Урах-мета Ахметева. Числа их не сходятся день в день, но приблизительную картину гибели экспедиции представить все же можно.

Отряд выступил 8 июня после Троицы, оставив большую караванную дорогу на Хиву слева и направившись «для ради конских кормов и воды» другой дорогой, которая шла поблизости от морского берега и пересекала много речек. Через восемь дней отряд был уже на Эмбе, пройдя усиленными переходами, без дневок, более трехсот километров. Отдохнув здесь два дня, отряд двинулся к урочищу Богачат, откуда уже следовал по большой хивинской дороге на колодцы Дучкан, Мансулмас и Чилдан. Здесь на ночлеге бывшие при отряде калмыки и туркмены, вместе с проводником Кашкою, бежали – частью в свои аулы, частью в Хиву. Проводником сделался Ходжа Нефес. Отсюда (за восемь дней хода до Хивы) Бекович отправил в Хиву дворянина Керейтова с сотней казаков для уверения хана в мирной цели своего посольства.

Когда Керейтов прибыл в Хиву, хан Ширгазы приказал заключить его вместе с конвоем в тюрьму, а сам поспешил собрать, сколько мог успеть, войска. Чтобы удостовериться в характере посольства, хан послал навстречу отряду своих узденей с подарками Бековичу, который не принимал послов в течение двух дней, пока не подошла остававшаяся на Ялгысу тысяча казаков, набиравшихся сил после изнурительного марша. Это было сделано с целью показать хивинцам силы отряда. Однако для прибывших этот отряд не показался впечатляющим. Слухи о многочисленности хивинских войск (их было на самом деле двадцать четыре тысячи) подействовали и на Нефеса, который вслед за послами хана бежал от русских. Князь Бекович, поняв, что теперь хивинцы могут запросто напасть на него, расположил отряд тылом к воде, оградив его с прочих трех сторон телегами и арбами.

На другой день шестьдесят казаков, посланных на рыбную ловлю, были захвачены в плен, а 17 числа к отряду подошла хивинская конница, которая безо всяких предварительных объяснений понеслась в атаку. Бой продолжался до ночи, при наступлении которой хивинцы отступили на несколько километров и расположились табором.

Предвидя новое нападение, Бекович велел окопать лагерь рвом и валом, который и вооружил своими шестью пушками. На следующий день бой возобновился и продолжался еще двое суток (по другой версии, бой длился даже пять дней). Вооруженные преимущественно сайдаками (луками) хивинцы, конечно, не могли причинить русским, находившимся в укрытиях, значительного вреда, а сами терпели от нашей артиллерии и ружей значительный урон. Все наши потери заключались в десяти убитых. Видя безуспешность своих попыток, хивинцы приступили к переговорам. Посол хивинский оправдывался, что нападение на наш отряд было предпринято без повеления хана и до его прибытия к войску.

Между тем хан Ширгазы собрал совет и предложил коварный план, придуманный его казначеем: войти в переговоры, заманить к себе русского предводителя и заставить его разделить войско на мелкие отряды, под предлогом размещения на зимние квартиры по разным городам. В русском лагере также совещались на военном совете. Майор Франкенберг и другие офицеры высказались решительно против переговоров; один Са-манов был за них, и Бекович принял его мнение, основываясь на том, что отряд сильно утомлен, а лошади и верблюды, находившиеся тоже в окопах, не могли более оставаться без пастьбы.

Во время этих совещаний, утром 20 июня, хивинцы возобновили нападения; но, когда Бекович через одного из татар потребовал объяснения, хан отвел свои войска, известив, что нападение было произведено без его ведома туркменами и аральцами. Для большей убедительности хан показал нашим посланцам двух туркмен, из числа будто бы виновных в нападении, которых водили перед всем войском на тонкой веревке, продернутой одному в ноздрю, а другому – в ухо.

Вскоре за тем явились в русский лагерь два хивинских уполномоченных Кулумбай и Назар Ходжа, с которыми и заключен был предварительный мирный договор, утвержденный с обеих сторон клятвою, причем уполномоченные хана целовали Коран, а князь Черкасский – крест. На другой день хан пригласил князя Бековича в свой стан для торжественного приема и для переговоров. Бекович тотчас отправился вместе со своими братьями, Самановым и свитой, в сопровождении семисот человек казаков и драгун. Ханское войско разделилось и пропустило их к ханским шатрам, вблизи которых приготовлены были шатры и для Бековича.

На следующий день хан принял князя Черкасского, который подал ему грамоту и царские подарки, состоявшие из сукон, сахара, соболей, девяти блюд, девяти тарелок и девяти ложек серебряных и так далее[3]3
  Цифра «9» считается в Средней Азии священной.


[Закрыть]. Хан уверил князя в добром расположении своем к русским, подтвердил клятвою и целованием Корана мирный договор, заключенный Кулумбаем и Назар Ходжею, и угостил Бековича и Саманова обедом, в продолжение которого играла русская военная музыка.

После этого хан со всем своим войском двинулся назад к Хиве; с ними пошел и русский отряд. На другой день хан возвратил назад подарки с упреком, что сукна доставлены «драные», тогда как в царской грамоте значатся цельные. Разделил сукно на куски по пять аршин Саманов, «чтоб им чем можно выехать назад». Черкасский горько упрекал Саманова за эту проделку, у него на глазах даже выступили слезы досады. Однако, не желая обнаружить истину, князь объявил, что это были подарки его собственные, царские же он вручит хану позже.

Перед отправлением в Хиву князь Бекович послал дворянина Званского известить майора фон Франкен-берга и Пальчикова о дружеском приеме хана и своем отъезде в Хиву, причем предписывал им идти за ним следом со всем остальным отрядом. Следуя через урочище Старая Хива (Куня-Ургенч) и аральские пашни, хан расположился лагерем близ городка Порсу на большом арыке Порсунгул, в двух днях пути от Хивы. Здесь Бекович имел новое свидание с ханом и вручил ему новые подарки. Главный отряд наш расположился километрах в трех от хивинского лагеря, так как ближе не допустили хивинцы.

На третий день хан объявил, что он не может поставить на квартирах в одном городе такой значительный отряд и потому просит разделить войско на несколько частей для отвода на квартиры в ближайшие к Хиве города. К удивлению всех присутствующих, Бекович тут же согласился исполнить желание хана и дал фон Франкен-бергу и Пальчикову соответствующие приказания, отпустив с хивинскими рассыльными и большую часть своего конвоя (пятьсот человек из семисот) в русский лагерь.

Наши офицеры, не столь доверчивые, как князь, были поражены нелепостью такого приказания. Узбекам, явившимся с предложением разделить отряд и идти с ними на квартиры, фон Франкенберг с неудовольствием объявил, что русским отрядом командует не хан, а князь Бекович. Два письменных приказания Бековича также не были исполнены. Нашим офицерам нелепость приказания была так очевидна, что только после личного объяснения фон Франкенберга, ездившего специально для этого в хивинскую ставку, с Бековичем, и только после угроз последнего предать их военному суду оба эти офицера отдались на волю Божью и, разделив отряд на пять частей, распустили людей с присланными узбеками.

Таким образом, небольшие отряды русских, в четыреста пятьдесят – пятьсот человек, разошлись во все стороны под конвоем хивинцев, будто бы принимавших дорогих своих гостей и разводивших их по квартирам. Как только все группы разошлись, хивинцы неожиданно бросились на своих «дорогих гостей» и частью изрубили, частью взяли в плен и ограбили. Экономов, князь Саманов и князь Черкасский были раздеты донага и изрублены на глазах хана.

Впрочем, убили не всех. Хопкирк пишет, что некоторому числу захваченных солдат «жизнь спасло вмешательство хивинского акына, местного духовного вождя. Акын напомнил хану, что своей победой тот обязан предательству и что безжалостное уничтожение пленных только усилит его вину в глазах Господа. Это был мужественный поступок, и он произвел впечатление на хана. Русских пощадили. Некоторых продали в рабство пленившим их людям, остальным позволили проделать мучительный путь через пустыню обратно к Каспию. Выжившие в этом обратном путешествии и сообщили ужасные новости своим товарищам, остававшимся на побережье в двух маленьких деревянных фортах, построенных перед началом хивинского похода».

Последнее утверждение английского исследователя вызывает сомнения, ибо в построенных Бековичем крепостцах узнали о трагедии от туркмен, захваченных казаками в плен во время вылазки за дровами. Да и версия относительно отважного акына, скорее всего, не совсем точна. Возможно, акын предложил еще на предварительном совете убивать не всех, и его послушали, поскольку по местным обычаям в каждом военном походе непременно захватывали пленных для пополнения запаса рабов. Поэтому гораздо вернее другое свидетельство, утверждающее, что оставленных в живых русских употребили на рытье каналов-арыков.

Хан с торжеством возвратился в Хиву, встречаемый радостными толпами народа. С отрубленных голов снята была кожа и набита травою. У Адарских ворот, на особо устроенной виселице выставлены были приготовленные таким образом головы Саманова и Экономова. Голова же Бековича отправлена была к хану бухарскому; но тот не принял «подарка», велел встретить послов на дороге и сказать: «Если их хан людоед, то пусть эту голову отнесут ему назад; я не принимаю участия в его поступке…»

Так окончилась первая русская военная экспедиция в степи Средней Азии, подававшая вначале столь блестящие надежды. Урон экспедиции превысил шесть тысяч человек, поскольку в прикаспийских крепостцах люди мерли как мухи. Хивинскому хану повезло даже больше, чем он, вероятно, сам рассчитывал, слабо представляя размеры и военную мощь северного соседа. Никакого возмездия не последовало. Слишком далеко находилась Хива, и слишком занят был Петр, расширявший границы империи повсюду, особенно на Кавказе, чтобы посылать карательную экспедицию из-за какого-то там Бековича. Вот что найдем мы об этом у Терентьева: «Правительство перенесло катастрофу, постигшую Бековича, довольно безразлично – может быть, и потому, что неудача породила преувеличенные понятия о трудностях похода в Хиву, и с тех пор до 1839 года, т. е. в течение 122 лет, на вероломство, всегдашние грабежи и разбои хивинцев правительство наше отвечало одним только „презрением“…»

Тем не менее семена были посеяны.

Много лет спустя, после кончины Петра Великого, произошедшей в 1725 году, по Европе вдруг поползли странные слухи относительно его последней воли. Говорили, что уже на смертном одре он тайно приказал наследникам выполнить историческую – или считавшуюся таковой – миссию России – добиться мирового господства. Двойным ключом к такому господству Петр якобы полагал захват Индии и Константинополя и потому настойчиво призывал своих последователей не успокаиваться до тех пор, пока русскими не будут достигнуты обе цели.