Текст книги "Америка как есть"

Глава девятнадцатая. Булл Ран

Битва при Булл Ране не была, собственно, даже битвой, и, если мыслить логически, никому не была нужна. Но обеим сторонам так или иначе хотелось посмотреть – а что будет, если война действительно начнется?

Сборы северян проходили у Потомака. Было лето, и было жарко. Батальоны добровольцев прибывали с севера – из Огайо, Массачусетса, Коннектикута, Нью-Йорка, по железной дороге с пересадкой в Балтиморе. При этом северная и южная ветки в Балтиморе не пересекались, и нужно было вылезать и топать к противоположному вокзалу через весь город. Собрались и вышли на марш в сторону Булл Рана. Разведка северян не работала тогда никак. Газетчики обменивались информацией, вот и все разведданные.

Час прибытия воинов под Булл Ран был известен всей стране. К полю будущего сражения стали подтягиваться любопытные. Некоторые приходили со складными стульями. Были дамы с зонтиками от солнца. Мужчины во фраках. Устраивались пикники. Северяне шли медленно, поминутно отлучаясь с дороги в лес в целях добычи ягод, устраивая частые привалы, а командиров, призывающих собраться воедино и маршировать без устали, презрительно обшучивали. Шагали долго, и на место сражения пришли в расхлюстаном виде.

Со своей стороны южане применили (первый раз в истории) доставку солдат прямо на поле боя по железной дороге. Армия южан была дисциплинированна, хорошо обучена, и свежа – два часа поездом это не неделю пешком.

Южане быстро оценили обстановку, быстро выкатили пушки, быстро построились, быстро ввели в дело кавалерию. Северяне рассматривали поле и свои мушкеты, не дав себе времени приготовиться, спохватиться, понять, что происходит. Южане дали залп и атаковали северян в лоб. Засвистели пули, загрохали взрывы, зрители побежали в рассыпную, забыв складные стулья. Вскоре в рассыпную побежали также северяне. Поле осталось за южанами. И они не стали преследовать противника. Собственно, и преследовать-то было некого. Противник называется. Срамота.

Северные газеты сперва осторожно, а потом громко, стали писать о разгроме. Подключилось либеральное крыло и начало уверять что —

Южане имеют право на самоопределение

Насильно мил не будешь, а Линкольн сволочь

Пусть катятся

До какой же низости может опуститься наше правительство, чтобы из-за каких-то тарифов и хлопка стрелять в родных братьев, чтоб этому правительству пусто было!

Южные газеты бестолково славили победителей и уверяли, что северяне больше не сунутся.

Но дело было сделано – армии начали формироваться. В дополнение к добровольной армии Линкольн объявил призыв. И Джефферсон Дейвис тоже объявил призыв.

Подсчитано, что к концу войны в боевых действиях поучаствовало около тридцати процентов северян мужского пола. И около девяноста (!) процентов южан мужского пола.

Начались бои.

Глава двадцатая. О событиях и новшествах

Первые полтора года Гражданской Войны (известной на Юге как Война за Независимость Юга) удача сопутствовала южанам повсюду. Генерал Ли громил противников непрерывно. Войска по-прежнему перебрасывались с места на место по железным дорогам (эту тактику в конце концов переняли и северяне). И однажды, после очередного сражения, совершенно неожиданно для всех, армия генерала-южанина вторглась на территорию противника, в штат Мериленд, частично даже в Пеннсильванию, и путь на Вашингтон был открыт. Ли был готов взять столицу врага. В столице случилась, как водится, паника, поскольку столица, как в очередной раз оказалось, никем не защищается. Ли перекидывался телеграммами с Ричмондом, Джефферсон Дейвис отписывал ему, что, мол, все замечательно, но вторжение в Вашингтон – преждевременно. Сказывалась изначально выбранная стратегия – южане желали только обороняться. Пока шел обмен мнениями, северяне успели подтянуть к Вашингтону много войска, и Ли, которому разведка докладывала о положении, понял, что момент упущен.

Он не забывал читать газеты, в которых подробно освещались события и делались предположения. Ему принадлежит раздраженная историческая фраза – «Почему-то о своих планах я узнаю из газет».

В то же время американский журнализм резко изменил формат – в связи, опять же, с событиями. Журналисты, передававшие свои заметки со всех концов, пользовались телеграфом, который мог в любой момент испортиться (или кто-то в благородном тактическом порыве мог перерезать провод), поэтому все основные события и мысли давались сперва общо, одним параграфом (чтобы главное дошло), а подробности и рассуждения слались во вторую очередь.

По ходу военных действий и северяне, и южане переоснастили армии. Мушкеты заменены были винтовками, и военачальникам пришлось на ходу переучиваться – пули летели точнее и дальше, и это влияло на действия. Нельзя было подходить к противнику слишком близко.

Кавалерия использовала револьверы.

Генерал Хукер водил за своим войском публичный дом в полном составе. С его легкой руки слово «хукер», означающее проститутку, прочно вошло в английский язык (включая британский его вариант).

В одном из сражений, когда северяне очень наседали, генерал Ли, дабы воодушевить своих, показал рукой на восседавшего на коне Джексона, и крикнул – «Посмотрите, как он держится – как каменная стена!» Выражение «Stonewall Jackson» также вошло во все версии английского языка.

Один из северных военачальников перед боем приблизился верхом, в сопровождении адъютанта, к рядам противников. Адъютант сказал – не надо бы так близко подъезжать. Военачальник презрительно ответил, что на таком расстоянии эти дураки даже в слона не попадут. Эти слова были последними в его жизни – пуля вошла ему между глаз.

Южане по прежнему страдали от недостатка вооружения. Винтовки они подбирали прямо на полях сражений – как трофеи.

Выстрел же из мушкета в то время делался так.

Солдат останавливался и ставил мушкет вертикально. Руку запускал в патронташ, извлекал оттуда патрон (не в современном смысле, но – порох и пуля, завернутые фирменно в бумагу). Разрывал бумагу зубами. Ссыпал в ствол порох. Сверху всобачивал пулю. Забивал ее в ствол шомполом. Пристегивал шомпол. Поднимал мушкет, целился, и стрелял.

Меж тем война шла также и на море, причем по всему миру. Северяне и южане пытались перекрывать друг другу торговые пути. Было несколько морских сражений аж у берегов Европы.

В этой войне впервые стали использовать бронированные суда. Испытаны были первые подводные лодки.

Женщины принимали активное участие в действиях – как медсестры и шпионки.

Со стороны Юга рабы принимали активное участие в действиях – на стороне хозяев.

Захватывая поселки южан, северяне относились к найденным в них неграм гораздо хуже, чем южане.

Линкольну ужасно хотелось сказать что-нибудь об эмансипации рабов, но он молчал – для таких речей нужна была как минимум одна внушительная победа северян, а ее не было. Линкольн разжаловал МакКлелана и назначил главнокомандующим Гранта. Грант благоволил генералу Шерману. Расчет на Шермана оправдался – Шерман впервые в новой истории применил тактику выжженной земли. Его армия не оставляла ничего там, где она проходила, и одно имя Шерман вселяло в южан дичайший ужас. И Шерман сделал то, чего очень хотелось Линкольну – добился внушительной победы. Он взял Атланту (штат Джорджия) и сжег ее к свиньям.

Генерал Шерман

Общественное мнение северян, направляемое газетами и слухами, изменилось (до Атланты дело шло к тому, что Линкольна выставили бы из Белого Дома, а с южанами подписали бы мир). Президент воспользовался этим и объявил, что, помимо всего прочего, война ведется за освобождение рабов.

В этой же связи Линкольн в частном порядке высказал пожелание – мол, воюем за освобождение от рабства, а негров в нашей армии совсем нет. Нужно бы, чтоб были, хотя бы для представительства.

Как всегда в случае таких пожеланий, генералы стали отдавать приказы, которые выполняли сержанты, поэтому неудивительно, что «получилось как всегда». Негров рекрутировали в армию Севера угрозами и пинками, отрывали отцов и сыновей от семей, били, и так далее.

Хорошо ли Линкольн относился к черным, вообще? Не очень. Насколько важным казался ему вопрос о запрете на рабовладение? Летописцы отмечают следующее его высказывание —

Сохранение Союза (т. е. всех штатов под эгидой Федерального Правительства) является главной целью войны. Можно разрешить рабство некоторым штатам, или всем штатам, или запретить во всех штатах – я в любом случае выбрал бы тот путь, который вернее всех других ведет к сохранению Союза. «Союз должен быть, и будет, сохранен».

Другой источник сообщает, что жена кого-то из администрации спросила у Линкольна – «Почему бы их просто не отпустить?» – имея в виду южные штаты. «Отпустить?» – спросил Линкольн. «А на что мы жить будем?» Источник, как большинство «достоверных источников» – очень серьезный, посему достоверность слегка под сомнением. Мне кажется, что это была шутка – вполне в стиле Линкольна. Но и правда в этой шутке, безусловно, наличествовала. «Король Хлопок» главенствовал в мире, как сейчас главенствует нефть.

Еще одна шутка Линкольна (уже упомянутая ранее) прошла мимо цели – многие приняли ее за красивый дипломатический ход (и еще многие – за серьезное высказывание). Авторша романа «Хижина Дяди Тома», пошловатого, соцреалистического навыворот, и написанного плохо (тем не менее, роман разошелся по всему миру огромными тиражами) побывала на приеме в Белом Доме. Линкольн вышел из кабинета в гостиную, чтобы поприветствовать гостью, и сказал, – «Ага, так вы и есть та самая маленькая женщина, из-за которой у нас нынче ведется такая большая война». Лесть – великое дело, и авторша не поняла бы шутки, даже если бы обладала чувством юмора.

Меж тем обе стороны искали союза с другими странами. Южане ИЗНАЧАЛЬНО рассчитывали на военную поддержку со стороны Франции. Никакой поддержки, разумеется, не было. Северяне обращались ко всем подряд и ухватились за возможность посоюзничать с Россией.

Собственно, Россия, как раз во время оно занимавшаяся освобождением рабов (их называли в России – крепостные), серьезно участвовать в ГРАЖДАНСКОЙ войне за океаном не собиралась, а готовилась к возможной МЕЖДУНАРОДНОЙ войне с Англией. Но царь симпатизировал северянам и боялся зимы – новые военные корабли Империи могли пострадать от морозов. И, по соглашению, немалая часть российского флота переправлена была в Нью-Йорк и своим присутствием в дельте Гудзона пугала южан (не без успеха).

Николай Римский-Корсаков, композитор

Этот эпизод подробно описан в мемуарах Римского-Корсакова, служившего тогда во флоте. Будущий композитор, по профессии моряк, был человеком очень дотошным и расписал все тщательно. Мол, приехали мы, сошли на берег, пожили в Нью-Йорке, сходили в оперу (давали в тот вечер «Риголетто», но, к сожалению, именно по этому поводу подробностей в мемуарах нет – какие певцы? как оркестр?). Главный оперный театр Нью-Йорка находился в то время на Ирвинг Плейс, по соседству с Гринвич Вилледжем. Затем Корсаков с друзьями ездил по Гудзону и трехсотмильному Ири Каналу к Ниагаре. Ниагара очень впечатляет. Граница старых и новых геологических образований начинается в пятидесяти милях к северу от Нью-Йорка и диагонально пересекает континент, и на пограничье есть много интересного – в частности Великие Озера.

Особняком в Гражданской Войне стоит взятие Нового Орлеана.

Глава двадцать первая. Новый Орлеан

Война – явление трагикомическое, то есть, одновременно страшное, смешное, и глупое.

Безусловно, жемчужиной Юга был именно Новый Орлеан – стремительно растущий культурный центр (экономический – тоже). Судя по действиям войск Союза и ответным действиям войск Конфедерации, этого никто в Америке не понимал. Фронт расширился, растянулся до Каменистых Гор, северяне делили его на два театра – к востоку и к западу от Миссиссиппи, две армии – одна северян, другая южан – ждали, когда же противник войдет наконец в нейтральный Канзас, чтобы можно было начать там освободительную войну, южане одерживали одну победу за другой на своей территории, и эти победы ровно ничего не значили (разве что с психологической точки зрения) – а Новый Орлеан защищался горсткой нестроевых ополченцев и при этом его очень долго не собирались захватывать северяне. Историки находят тому тысячи причин и забывают упомянуть главную – глупость человеческую, всегда доминирующую во всех войнах.

Флот адмирала Фаррагата, состоящий из нескольких кораблей, один бронированный, обошел Флориду, втиснулся в Мексиканский Залив, и направился к дельте Миссиссиппи. Там справа и слева ждали его два форта. Фаррагат поставил суда боком к фортам и открыл огонь, и за несколько часов разнес форты в тлеющую пыль. После чего флот вошел в реку и поплыл себе дальше, вверх по течению, к Новому Орлеану. Река Миссиссиппи – очень широкая, и очень глубокая, и флот приняла запросто.

На пути встречались еще форты, поменьше, с очень малыми гарнизонами, и по ним моряки постреливали нехотя. На подходах к Новому Орлеану ополченцы гнали к кораблям Фаррагата горящие плоты. Плоты тушили. Несмотря на то, что на каждом корабле был человек, знающий топографию дна в этих местах, один фрегат все-таки сел на мель. Но потом снялся.

Корабли прибыли в новоорлеанский порт и бросили якоря. Никто им не сопротивлялся. На главной площади (Сквер Джексона, с конной статуей) стояла в полном составе городская администрация. Фаррагат потребовал у мэра символические ключи от города, протянул ему бумагу – подписать капитуляцию. Выглядело это вполне комично, но мэру было не до смеха, и он сказал, что он против. Тогда Фаррагат объяснил, что поставит пушки у начала каждой улицы (в старом квартале, он же Французский, улицы, идущие от берега вглубь, идеально прямые) и будет стрелять вдоль очень долго. Мэр подписал бумагу.

И дело бы на этом закончилось – снова бы открылись четыре оперных театра, заработали бы кафе, жизнь вошла бы в привычную колею – вот только мулаты из зажиточных чувствовали бы себя неуютно, но тут объявился в городе генерал Батлер.

Генерал Батлер

Про Батлера написано много, и большинство написанного – весьма и весьма нелестно. Пишут, что был он скандалист, дурак, хам, и очень плохой полководец. Действительно, ни одно сражение он не выиграл за всю свою карьеру. Один раз, во время Гражданской Войны (до Нового Орлеана, ему предоставили поле сражения, где его, Батлера, войска превосходили численностью войска противника чуть ли не в три раза. Он управился оказаться в проигрыше. Но Линкольн его терпел до самого последнего момента (об этом позже), поскольку Линкольн очень неплохо разбирался в людях.

Батлер не был ни дураком, ни хамом. Он был – человек, которого никто не слушает. Он говорил и делал вполне разумные вещи (и это понимал Линкольн), но его приказам никто не подчинялся, а его действия не принимались всерьез (никем, кроме, опять же, Линкольна).

Батлер вошел в Новый Орлеан, уже взятый Фаррагатом, с небольшой армией, в момент заминки.

Заминка была такая. Профессиональный картежник, двадцати двух лет от роду, по имени Уильям Мамфорд, совершил патриотическую диверсию – залез на крышу монетного двора и содрал с флагштока звездно-полосатый флаг победителей. Уильяма схватили и, в назидание, повесили публично. По поводу того, кто именно отдал приказ его вешать – Фаррагат, кто-то из его лейтенантов, или сам Батлер – неизвестно. Обвиняют Батлера.

Но заминка разрешилась, и Батлер, с мрачного согласия Фаррагата, засел в мэрии и стал издавать указы.

Почему Фаррагат отдал Батлеру город? Кто ж его разберет. Есть пикантная деталь – Фаррагат был уроженец Юга. Когда Юг провозгласил независимость, Фаррагат не подал в отставку, не нарушил присягу, а стал служить – Северу. Что на него повлияло – судить трудно. Голос ли чести, жена ли, любовница ли, друзья – кто знает. В морских боях он проявлял рвение. Декларировал, где мог, что дело Севера – правое. Возможно, он чувствовал, что лучше Батлер, чем он – и в данном случае в нем говорил не голос родины, но отношение к нему, «предателю», жителей Нового Орлеана.

Так или иначе, но именно на него одна новоорлеанская леди вылила с резного-кружевного блакона ночной горшок. Намеренно.

Не зная, как поступить в этом странном случае, Фаррагат обратился к Батлеру. Батлер, как все умные люди, которых не понимает окружение, сразу развил кипучую деятельность и издал приказ под номером двадцать семь. В приказе было написано следующее (фразеологию приблизительно передаю по памяти) —

«Любая женщина, оскорбившая словом или действием солдата Союзной Армии, с момента оскорбления рассматривается, как проститутка и может быть использована в этом качестве кем угодно».

Это поумерило патриотический пыл новоорлеанских защитниц – и вызвало международный скандал. Из Франции (!) и Англии (!!) в Вашингтон пошли ноты протеста и требования (!!!) отстранить генерала Батлера от должности (!!!!).

Тем не менее, женщины перестали опорожнять ночные горшки с балконов на солдат-оккупантов, ограничась наклеиванием на них (горшки) портретов Батлера.

Были покушения на солдат.

Борясь с импровизированной фрондой, Батлер произвел обыск во всех аристократических домах, и ему тут же приписали (возможно, несправедливо) – жадность и мародерство, и придумали кличку Спунз Батлер – намекающую, что он утащил у аристократии все вплоть до серебрянных ложек и припрятал в сундуке.

«Убирайтесь из нашего края с вашим Союзом, мерзкие янки!» – уже не кричали, но тихо с ненавистью повторяли новоорлеанцы дома, реже в кафе. Мулаты, креолы, белые аристократы.

Помалкивали (в большинстве) иммигранты из Ирландии и Германии, не успевшие еще пустить в Луизиане корни. И разделилась на две более или менее равных части прослойка мирных янки из Американского Квартала. Кто-то был за, кто-то против. Естественно, против были рабовладельцы и вообще почти все, кто имел дело с хлопком.

И все же, и все же.

По нескольким причинам из года в год в Новом Орлеане свирепствовала так называемая «желтая лихорадка», и в периоды очень частых эпидемий от нее умирал каждый третий житель города.

Батлер об этом не знал. Ему сказали. Он возмутился глупостью руководства и велел каждый день мыть улицы. С мылом. Швабрами. С тех пор, и до наших дней, Новый Орлеан не знает ни одного случая желтой лихорадки. Но об этом забыли, естсетвенно.

И, конечно же, он озадачил всех (чувства юмора у него не было никакого) – наняв каменотеса, который весьма ровно и гладко выбил на широком боку постамента конной статуи Джексона в центральном сквере – «Союз должен быть сохранен, и сохранен будет». Чтоб любовались.

Памятник Джексону в Новом Орлеане

Будучи в Новом Орлеане, я потрогал эту надпись рукой. Каменотес свое дело знал. Гладко и ровно. Коренных новоорлеанцев в городе в наше время почти не осталось, поэтому никто тайком по ночам эту инскрипцию не замазывает, не затирает, не закрашивает, не рисует поверх нее флаг Конфедерации.

И, конечно же, Батлер, прочтя о себе нелестное в двух газетах (из, кажется, семи) Нового Орлеана, газеты эти тут же закрыл, а остальных журналистов строго предупредил. Какая сволочь, тут же решили все.

(Кстати говоря, Линкольну вменяют в вину то, что он закрывал во время войны газеты оппозиции. Такой был, прямо, антидемократ, такой диктатор. Посмеявшись над наивностью (или демагогией) обвинителей, скажу, что – странные были времена, не так ли. В мире существовали газеты, которые СТОИЛО ЗАКРЫТЬ из-за мнений, выраженных на их страницах. Найдите мне сегодня такую газету, в любой стране).

Подумавши, добавлю, что истеричный неумеха Батлер был склонен проявлять к населению оккупированной территории невиданную лояльность. Население платило ему неприкрытой злобой и ненавистью. Результаты были – Линкольн отозвал Батлера. Следующий временный правитель Нового Орлеана ничем себя не проявил, и имени его никто не помнит.

Потом кончилась война, и были пятнадцать бурных лет – восстание за восстанием. Возможно, историки скрывают, что в этих восстаниях очень активное участие принимали ом-де-колер, те самые мулаты из зажиточных. Соединенные Штаты очень устали от этой войны, желали отдыхать, нежиться, заниматься строительством и агрикультурой – поголовно, и северяне, и даже южане. И только в Луизиане последующие пятнадцать лет по очень веским причинам стояли федеральные войска, каждый день готовые к действию.

Город скис, заглох, опровинциалился донельзя, сузился. Вокруг Французского Квартала понастроили непримечательных небоскребов, из четырех классических трамвайных (бывшая конка) веток оставили две, одну из них – явно для туристов. Новоорлеанский джаз – единственное, чем славен нынешний город. Ну и дурацкий праздник Марди Гра. Убого. Город, составлявший во время оно конкуренцию Нью-Йорку. Город южной аристократии.

В начале двадцатого века сгорел в Новом Орлеане исторический оперный театр, построенный с расчетом вписывания в ансамбль – те же кружевные балконы. Но моральный настрой жителей города находился на отметке настолько низкой, что до самых шестидесятых годов на месте сгоревшего театра не строили ничего. В шестидесятых построили отель (вписывается в ансамбль, балконы, но все равно грустно). Напротив отеля сохранился с давних времен бар под названием Оперное Кафе. Играют джаз. В театре этом сгоревшем дебютировала когда-то самая великая певица (по слухам) всех времен и народов Анжелина Патти. Восемнадцать лет ей было. Кажется, пела Джильду («Риголетто», Верди).

Сгоревший оперный театр, гравюра рубежа 19-ого и 20-ого веков

Чтобы посмотреть на бывший бульвар борделей, Норт Рампарт, Северный Вал, мне пришлось взять такси. Пешком там ходить нельзя даже днем (я спросил встречного негра, как туда пройти, он посмотрел на меня дикими глазами и сказал – если нет машины, возьми такси. Норт Рампарт находился в тот момент от меня в семи минутах ходьбы. Таким же способом я пробирался к знаменитым Дуэльным Дубам в историческом парке – всю историю горячеголовые новоорлеанцы дрались там на шпагах и пистолетах, дуэли случались даже из-за несогласия противников по поводу качества голоса той или иной певицы в опере – ссора начиналась в ложе, из театра к Дубам ехали в карете, чтоб быстрее). Преступность дикая. Некоторые пассионарные потомки освобожденных рабов ведут себя очень нагло и вызывающе. Безопасным считается только исторический центр – тот самый Французский Квартал, Вье Карре, воспетый Теннесси Уильямсом. Вместо Трамвая Желания тем же маршрутом, из Вье Карре в пригород, к дому Стенли Ковальски и Стеллы, который посетила Бланш Дюбуа, ходит нынче туристкий автобус.

Кстати, конка в Новом Орлеане заменена была перед Гражданской Войной паровой тягой, но было много дыма, и после войны паровозы убрали и поставили работать лошадок – до самой электрификации.

Единственная функциональная (не для туристов) трамвайная линия уходит за город, в садово-особняковые кварталы, неприлично красивые. Трамвай (ржавый, громыхающий, и очень симпатичный, с прямой дугой, с деревянными еще скамьями, зеленого цвета) идет по центру бульвара с роскошными южными деревьями.

Трамвай в Новом Орлеане

Можно выйти и пройтись вдоль линии, поглазеть на южные особняки, но не следует углубляться в район, уходить от бульвара в сторону. Дети и подростки, редко видящие чужих, да еще и белых, могут закидать камнями и бутылками. Я углубился – и мне пришлось бежать очень быстро, и счастье еще, что выбрал я правильное направление, к бульвару. Сидящие по новоорлеанской традиции на приступках у домов вальяжные взрослые с любопытством наблюдали за охотой на белого чужака и мирно обменивались мнениями.