Текст книги "Смерть после"
Автор книги: Владимир Савинов
Жанр: Жанр неизвестен
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Пролог
Полковник Роберт Бродвуд осадил коня на вершине самого южного острога холмов Керрери, вытянулся на стременах и вгляделся в гигантское облако пыли, стремительно продвигающееся по пустыни прямо к позициям его войск. Сомнений не осталось, то облако вздымала армия дервишей, несколько тысяч фанатично славящих Аллаха глоток, огромная сила, которой, по расчетам англо-египетского командования, никак не должно было оказаться здесь, вдалеке от эпицентра битвы при Омдурмане.
Бродвуд зажмурился и потер глаза, от мельтешения красных и синих заплаток на белых запыленных одеждах дервишей и бессчетных зелено-коричневых флагов, расшитых арабской вязью религиозных изречений у него заболела голова. У махдистов было гораздо больше ружей, чем предполагало английское командование, Бродвуд понимал, что стоит им обойти холм, и вверенные ему войска окажутся в ловушке, он допустил ошибку, расположив свои силы на открытой местности, и был теперь совершенно не готов дать отпор врагу столь многочисленному и хорошо вооруженному.
– Полковник! – капитан Джереми Джонсон вихрем вознесся на холм и остановил свою взмыленную гнедую кобылу бок о бок с белоснежным скакуном Бродвуда. – Лорду Китченеру уже известно о нашей ситуации, его приказ: сворачиваться и уходить за линию пехоты. Сейчас же. Вы меня слышите, полковник?
– Бред собачий! – прорычал Бродвуд. – Наш дорогой генерал, я думаю, спятил. Бежать еще до сражения, поджав хвост? – да будь я проклят, если пойду на это. Мы отойдем – но не за спину пехоты, не-ет – выманим горластых выродков на открытое пространство и дадим бой. А наша артиллерия нас прикроет. Лети к батарее, Джереми, передай, пусть сворачиваются и перетягивают позиции к северу.
– Но, сэр…
– Выполняй!
Джонсон вздрогнул как от пощечины.
– Т-так точно!..
Артиллерия двигалась слишком медленно, пушки еще не успели занять новые позиции, а махдистские флаги уже зареяли над западным гребнем Керрери. Заревели ружья дервишей, и в рядах египетской кавалерии стало душно от пуль. Ничуть не смутила махдистов ни артиллерия, запевшая со стороны зерибы – английских укреплений, за которыми располагалась ставка командования и резервы – ни конная батарея, расположившаяся, в конце концов, чуть ли не над их головами – они продолжали нагонять отряды Бродвуда, густо паля из ружей и сотрясая воздух криком. У дервишей было преимущество, их пешие отряды продвигались по каменистой местности, отделявшей холмы Керрери от побережья Нила, в полтора раза быстрее конных и чуть не вдвое быстрее верблюжьих всадников. Кавалерия, потеряв не менее двух десятков убитыми и ранеными, все же вырвалась за линию огня, но верблюжий корпус по-прежнему оставался в пределах стрельбы и вряд ли вообще имел шанс на спасение.
Полковник Бродвуд не надрывал горло, говорил спокойно и ровно, но демонически звучно, его команды отчетливо прорезались сквозь нескончаемый гвалт ружей и пушек. Согласно его приказам, кавалерия перегруппировалась, выстроилась клином и развернулась лицом к врагу. Бродвуд был преисполнен решимости произвести отчаянную контратаку – чтобы спасти верблюжий корпус и, если удастся, оттеснить махдистов обратно к холмам. Единственной альтернативой этому самоубийственному броску была помощь канонерских лодок. Вот только уверенности, что они поспеют в срок, не было.
От новых позиций артиллерии прилетел капитан Джонсон.
– Ты всерьез намерен это сделать, – закричал он Бродвуду, – бросить девятьсот человек против десяти тысяч?!
– О, да, – загробным голосом откликнулся Бродвуд. – Разве не видишь? – верблюжий корпус вот-вот захлебнется кровью, за ним – солдаты Максвелла. В этот раз у дикарей не только копья, но и ружья. У каждого второго сукиного сына.
Джонсон окинул взглядом кавалеристов.
– У египтян поджилки трясутся, – заметил он.
– Да ну. Боятся испачкать форму или милый сердцу пейзаж?
– Ты знаешь, чего они боятся.
– В самом деле? А как же смерть во славу Аллаха? Разве они не воины?
– Прежде всего, они люди.
– Из всех оправданий это худшее, – Бродвуд впервые за время их разговора посмотрел на Джонсона. – А сам-то ты не боишься влезть в задницу дьявола, м?
Джонсон промолчал. Внешне он был спокоен, но его зубы, не будь они плотно сжаты, выбивали бы престо.
– А ты не боишься? – откуда-то из-за рядов кавалерии появился лейтенант Честер Хатчинсон – бледный, но спокойный, на серой в яблоках кобыле. – Ты столько раз ходил по лезвию бритвы, полковник, но со смертью так и не повстречался. Вдруг сегодня тот самый день?
– Ну что ж, – губы Бродвуда вдруг рассекла кривая надтреснутая усмешка, – если я ее встречу, живым я ей не дамся.
Он рассмеялся – не нервным холодным смехом, вполне уместным накануне боя, а совсем иначе: беззаботно и радостно. Всем, кто его услышал, стало вдруг не по себе. Здесь, в самом сердце красной раскаленной пустыни посреди кровавого боя, в считанных мгновениях от гибельного атакующего броска смех Бродвуда звучал дико и практически инфернально. Многие подумали, вряд ли впервые, а не сошел ли их командир с ума, и еще: если он обезумел, стоит ли ему подчиняться? Тем более, если его приказ ни много ни мало – идти на смерть.
Смех Бродвуда еще не отзвучал, когда канонерская лодка подошла вплотную к берегу, вдоль которого неслись одурманенные чувством близкой победы дервиши, замерла на мгновение в блеске речного потока – и запела огнем. Канонада пулеметов и скорострельных пушек грянула мощным истинно иерихонским аккордом, в один миг смела орды махдистов с берега, взметнула к небу песок и каменное крошево, и наполнила воздух дымом и криком. Наука торжествовала в тот миг над дикостью и варварством, в шквальной стрельбе и взрывах слышался грозный шаг новой эпохи, будущего рассудительного, но жестокого.
Так надлежало случиться: верблюжий корпус должен был уйти от погони, огонь канонерки изрубить ряды дервишей и обратить их в бегство, египетская кавалерия не пойти в самоубийственную контратаку… но случилось иначе.
Канонерская лодка вдруг канула в жерле взрыва: грохот, треск, оранжево-красный бутон огня, а над ним клубящаяся чернота, расправляющая над водой огромные дымные крылья. Ход истории был изменен. Как, чьей властью? – неизвестно. Очевидно одно: египетской кавалерии, а с ней полковнику Роберту Бродвуду и четырем дюжинам других английских офицеров предстояло вмешаться, ринуться в бой, ради победы принести себя в жертву алчным богам войны.
Бродвуд вырвал из ножен саблю и взвил ее лезвие к небу.
– Приготовиться! – проревел он – и офицеры подхватили, разнесли по рядам всадников его команду. – В атаку!
Сабля рассекла горячий воздух, указав острием на бесчисленные рати махдистов, и вдохнула движение в потрепанные эскадроны египетской кавалерии. Конь Бродвуда встал на дыбы, дико заржал и с места рванул в карьер – а следом бело-красной лавиной галопировали еще девять сотен отважных сердец.
Многоцветная орда махдистов располагала достаточным количеством ружей, чтобы задушить отчаянную атаку Бродвуда еще на подходе, в зачатке, но опьяненная битвой, не успела вовремя обнаружить опасность и открыть достаточно плотный огонь. Три десятка египетских всадников лишились коней, около дюжины коней лишились всадников – вот весь результат запоздалой нестройной пальбы дервишей.
Бродвуд видел мерцание гелиографа со стороны зерибы, видел, как стремительно проносятся по светло-голубому небу большие серые птицы, но вскоре все затмили дым, копоть и пыль. Он первым вступил в бой: на всем скаку влетел в строй махдистов – сбил с ног двоих, проехал по ним, слыша под копытами утробный треск костей и булькающие сиплые крики, хлестнул саблей по лицу еще одного, отбил удар копья и проткнул горло тому, чьи руки держали это копье.
Сталь запела отчаянно и жестоко, высекая искры из солнечных лучей, срезая мечты и надежды, вплетая скорбь в грядущее, плодя вдов и сирот. Вскрикивали ружья и револьверы, пороховой дым спорил с маревом песочной пыли. Небо больше не было светло-голубым, к нему лепились заплаты копоти, по нему ползли дымные судороги, оно увядало и раскисало, вздрагивало в такт пляске огня там, далеко внизу и отражало сумятицу душ, высекающих этот огонь, вынужденных умирать и убивать – снова и снова.
Битва продлилась не больше трех минут – почти бесконечных последних для многих сотен людей, но ничтожных для циферблата истории. Контрудар египтян был сломлен, волна кавалерии отхлынула, одну четверть своей массы отдав небу и песку, другую бросив на произвол судьбы. Лишь немногие из тех, кто остался, продолжали сражаться, имея надежду – прочие бились уже не во имя победы, а с тем лишь, чтобы дороже продать свою жизнь, взять с собой в страну заката, пусть немного, вражьей боли.
Бродвуд был одним из тех, кто не отчаивался. Он успевал отбить каждый удар и сам рубил на все стороны, упорно продвигаясь сквозь океан дервишей, заставляя израненного коня идти по мертвецам. Но махдистов было слишком много, одно из их длинных копий глубоко вонзилось коню Бродвуда в шею, он встал на дыбы, замер, будто героическое изваяние и плашмя рухнул набок. Бродвуд вылетел из седла, приложился плечом о камни, вскакивая, услышал сочный, отвратительный хруст в левой лодыжке, с хрипом принял обжигающий удар боли, оттолкнул навалившегося откуда-то махдиста, выхватил из набедренной кобуры револьвер Веблей, и застрелил его.
Боль отступила, в глазах немного прояснилось, Бродвуд встал на левое колено, поднял голову и вскинул револьвер. Дервиши подступали со всех сторон, но каждый выстрел кавалериста бил точно в цель, отсекал именно ту голову махдистского войска, которая намеревалась укусить первой.
Снова загремели ружья. Одна пуля прошла росчерком, вскользь, лишь рассекла Бродвуду бровь, но другая осой впилась под ключицу, еще одна, довершая дело, опалила грудь. Бродвуд повалился набок, отстрелял оставшиеся патроны, и перекатился за круп своего еще живого, тяжело хрипящего коня.
Боль оглушала, жадно вытягивала из тела жизненные соки. Задыхаясь от тяжелой, душащей рези в груди, Бродвуд перезаряжал оружие. В барабан Веблея легла одна пуля, вторая, третья, четвертая…
Вспышка света на секунду ослепила Бродвуда – он отшатнулся – острие махдистской сабли просвистело перед самым его лицом, в миллиметре от глаз.
Веблей защелкнулся, курок раз, другой тукнул по пустой каморе – затем грянул выстрел…
Бродвуд прижался спиной к своему умирающему скакуну, почувствовал, как вздымается и опускается на последних издыханиях его израненное тело – теперь не снежно-белое, а серое в грязных бурых пятнах.
Солнце сияло невыносимо ярко. Бродвуд хотел отвернуться, но не смог, мышцы шеи будто заклинило. Свет вдруг заслонил невнятный темный силуэт, он наклонился над Бродвудом, схватил его за плечо и встряхнул.
– Че… Честер?
– Бродвуд… живой… хвала небу…
Лейтенант Честер Хатчинсон был облеплен смешанным с кровью песком, кожа на его щеке висела рваными лоскутами, но, не смотря ни на что, он усмехался.
– Я начинаю думать, что ты не так уж бессмертен, – сказал он.
– Тонко… подметил… – не выговаривая, а выдыхая каждое слово, выдавил Бродвуд.
Честер Хатчинсон еще раз усмехнулся, а потом погиб очень некрасивой смертью: нижняя часть его головы осталась на плечах, один край его рта продолжал усмехаться – в то время как другой вместе с большей частью лица унесся в вихре картечи. Хатчинсон завалился на ноги Бродвуда, окатил его брюки фонтаном карминово-красной крови, и забился в конвульсиях.
У Бродвуда закружилась голова. Кровь затекла в уши – все звуки стали далекими и мыльными. Бродвуд неожиданно понял, что его конь больше не дышит.
На фоне солнца вновь кто-то стоял. Кто-то высокий и пронзительно черный, в длинном балахоне с капюшоном. За его спиной клубились и трепетали не то крылья, не то сгущенный темный от пыли и песка воздух. В его руках переливалось белым и красным черное изогнутое оружие. Коса?..
Почему-то запахло полынью. Бродвуд подался вперед, вглядываясь во тьму под капюшоном, силясь поймать взгляд. Но не было под капюшоном ничего. Лишь могильный холод. Все кончено: Ангел Смерти пришел и за ним.
Полковник Бродвуд поднял револьвер – прежде чем нырнуть в забвение, трижды спустил курок.
Глава I
Тьма отступала, редела. Появились звуки: отдаленные голоса, приглушенный шелест дождя; следом – запахи: аромат чего-то стерильного, больничного; осязание: твердости внизу и мягкого вокруг.
Бродвуд застонал, его веки дрогнули, расширяя полосу света – по глазам ударило ярко-белым, он вновь зажмурился, машинально попытался перевернуться набок, спиной к свету, но едва пошевелившись, ощутил спазм терпкой боли вдоль позвоночника и в плечах и отказался от еще каких-либо действий.
Никакой поспешности. Спокойно, осторожно…
Бродвуд поморгал – постепенно глаза привыкли к освещению – медленно и осторожно приподнял голову и осмотрелся.
Он находился в просторной больничной палате, прошитой ярким электрическим светом. Помимо его койки из мебели здесь были две приземистые тумбочки, стол и несколько стульев с высокими спинками. В одном конце палаты имелось зашторенное окно, в другом – закрытая дверь. За окном гремел ливень, а за дверью шуршали приглушенные голоса.
Голова закружилась, Бродвуд опустился обратно на подушку, некоторое время смотрел на безмятежно-белый потолок, затем вздрогнул и попытался нащупать место ранения на груди: никакой раны уже не было, остался лишь едва различимый рубец.
Сколько прошло времени?
Как ему удалось выжить?
Где он?
– Эй! – хрипло, насколько смог громко позвал Бродвуд. – Кто-нибудь!
Разговоры за дверью смолкли. Три секунды тишины, затем – шаги. Дверь распахнулась, в палату влетели двое в медицинских фартуках. Мужчина и девушка. Мужчина – пожилой, с большими усами и крупными ноздрями – слегка очумело посмотрел на Бродвуда, обернулся к своей не менее ошарашенной коллеге – бесцветной, сутулой, с лицом, изъеденным алыми язвами какого-то кожного заболевания – и дрожащим голосом приказал:
– Позови доктора Уилкокса, Эшли. Нет, постой, прежде, телеграфируй Кроссу – только потом беги за Уилкоксом. Сперва должен узнать Кросс, поняла?
Девушка быстро кивнула и скрылась за дверью. Мужчина вновь посмотрел на Бродвуда.
– Я доктор Кайл Камминс, – сказал он, отнюдь не стремясь приблизиться к полковнику, – А вы Роберт, я знаю. Рад, что вы, наконец, очнулись.
– Да… – выдавил Бродвуд, и тяжело прокашлялся, – и я рад. Давно я здесь?
– Второй месяц, сэр.
Бродвуд медленно закрыл и открыл глаза, потер виски большим и указательным пальцем правой руки, и посмотрел на доктора Камминса прищуренным мутным взглядом.
– Второй месяц? – сдавленно проговорил он. – Сейчас конец осени?
– Начало зимы. Сегодня… э-э… кажется, пятое декабря.
– Ага, – пробормотал Бродвуд. – А я… в Англии?
Доктор Камминс кивнул.
– В самом ее сердце, сэр. В Лондоне.
Губы Бродвуда дернулись, будто нащупывая улыбку, но изобразили вместо нее нечто другое, гримасу, соседствующую в равной степени с выражением боли и отвращения.
– Почему я здесь? Почему не в Египте?
– Без понятия, – доктор Камминс покачал головой. – Вас доставили ночью, тайно. Первые три недели вас круглые сутки стерегли агенты Скотланд-Ярда. Они очень мешали, и доктор Уилкокс добился, чтобы их убрали. Э-э… скоро придет мистер Дилан Кросс, он заведует всем, что вас касается, он все вам подробно объяснит… я полагаю.
Бродвуд просипел нечто нечленораздельное, еще раз прокашлялся и проговорил уже чуть более крепким голосом:
– А война? Что сейчас происходит в Судане?
– О, война почти закончилась, – воодушевленно заявил доктор Камминс. – Судан уже наш, но, насколько мне известно, дервиши еще не сдались окончательно. Дело времени, я думаю.
– А…
– Прошу прощения, – доктор Камминс отвел взгляд. – На самом деле я не должен был отвечать на ваши вопросы, сэр, да и вообще говорить с вами. Я… э-э… и так много сказал. Это может быть опасно, понимаете? Нам настрого запретили с вами разговаривать.
– Что? – удивленно пробормотал Бродвуд. – Да какого черта?..
– Очнулся! – в палату ворвался низенький старичок с длинными взъерошенными волосами и в больших очках, под которыми сверкал исключительно безумный взгляд. – Глазам не верю! Боже… Боже! Срочный осмотр! Срочный! Кайл, неси сюда мои инструменты! Давай, давай, пошевеливайся! Надеюсь, этот агентишка не пронюхает, что парень очухался, и у нас будет время на полноценные исследования. Да, да, да!
– Уилкокс, – доктор Камминс продолжал прятать взгляд, – ты не… не злись… я… это… в общем, прости, но я уже послал за Кроссом.
– Что?! – заголосил доктор Уилкокс. – Предательство! Как ты мог?! Я же просил! Нет, я приказывал!
Бродвуд переводил взгляд с одного на другого, пытаясь собраться с мыслями. В голове стоял шум.
– У нас были бы проблемы, – залепетал Камминс. – Я не советую тебе даже разговаривать с ним, не то что…
– Вздор! Неси инструменты, Кайл, сейчас же! Клянусь богом, я уволю тебя! Как можно быть таким трусом? Неси инструменты, говорю тебе!
* * *
Спустя четверть часа Бродвуд окреп настолько, что мог без посторонней помощи прямо сесть на койке. Та девушка, что заходила вместе с доктором Камминсом, Эшли принесла Бродвуду сначала таз с водой и полотенце, затем поднос с овощным супом и чаем.
Пока Бродвуд ел, доктор Уилкокс измерял его температуру и давление, проверял реакцию зрачка, стучал по коленям, проделывал другие, порой загадочные манипуляции, бормотал без устали о том, как быстро и хорошо Бродвуд восстанавливается, говорил о слабости и пролежнях, плел еще что-то совершенно непонятное, изредка снисходя до ответов на вопросы Бродвуда.
Выяснилось, что Бродвуд находился в больнице доктора Уилкокса без малого семь недель, что все это время он был в бессознательном состоянии, что его кормили через трубочку, обмывали, сменяли ему белье и одежду, не особенно, впрочем, надеясь, что он однажды придет в себя. Доктор Уилкокс также заметил, что ранения Бродвуду лечил не он, что Бродвуда доставили с уже промытыми и зашитыми ранами, а он, Уилкокс, лишь снимал швы.
Еще один занимательный факт: настоящей фамилии Бродвуда доктор Уилкокс не знал, он называл Бродвуда Боуэном. Эта же фамилия значилась во врачебных документах наряду со званием не полковника, а лейтенанта. Слова доктора Камминса о том, что персоналу больницы было настрого запрещено общаться с Бродвудом, если вдруг он очнется, также были правдой. Но Доктор Уилкокс заявил, что никто, ни секретная служба, ни премьер-министр, ни даже сама Королева ему не указ, и что он будет делать, что пожелает и во что бы то ни стало, проведет обширное обследование невероятно важное, по его мнению, для науки грядущего.
Неоднократно заходила Эшли, молчала, сутулилась, делала, что требовал от нее доктор Уилкокс, и спешила уйти. Кайл Камминс заглянул лишь однажды и то не прошел дальше дверного проема, стараясь даже не глядеть на Бродвуда, бросил, что Кросс уже в пути – и был таков. Бродвуда избегали, точно прокаженного. Все, кроме доктора Уилкокса, сумасшествие которого после пятнадцати минут пребывания с ним наедине, уже не вызывало сомнений.
Бродвуду оставалось ждать таинственного Дилана Кросса, который должен был пролить свет на все эти странные обстоятельства – чем он и занимался, коротая время едой и выполнением различных нисколько не обременительных требований доктора Уилкокса. Во имя науки грядущего и, вероятно, для своего здоровья.
Доктор Уилкокс говорил, что мышцы практически не успели атрофироваться, уже завтра Бродвуд сможет самостоятельно передвигаться, а недели через две полностью восстановится.
Опять заглянул Камминс.
– Кросс здесь, – бросил он. – Уже поднимается.
Доктор Уилкокс промычал в ответ нечто невразумительное, Камминс собирался уйти, но не успел – посторонился, впуская в палату пожилого джентльмена, рослого, широкоплечего, с грубыми чертами лица, основная часть которых так или иначе была связана с носом – мощным, крайне замысловатого рельефа. Носатый этот джентльмен был в сером костюме-тройке и при галстуке. Через левую его руку было перекинуто такое же серое пальто, а в правой он держал длинный зонт. Это, по всей видимости, и был тот самый Дилан Кросс.
– Возьми-ка, – он сунул пальто и зонт Камминсу. – Повесишь в холле.
Кайл Камминс безропотно принял вещи пришельца, нервно кивнул и чуть не бегом покинул палату.
– Явился, – проворчал доктор Уилкокс.
– Спасибо, что исполнили мою просьбу, и сразу же сообщили, что мистер Боуэн пришел в себя, – сказал Кросс доктору Уилкоксу. – Я, признаться, тревожился по этому поводу. Не вполне напрасно. Я, кажется, просил ничего не делать до моего прихода, не разговаривать с ним и не осматривать. Разве нет?
– Осмотр был необходим! – злобно поглядывая на Кросса, заявил доктор Уилкокс. – Я врач! Я должен следить за здоровьем своих пациентов! Это мой долг! Это…
– Хорошо, хорошо, доктор, – отмахнулся Кросс, – я вас понял. Это было необходимо, пусть так. Но я вижу, пациент уже в норме. Ваша работа сделана, не так ли? А теперь – вон.
– Ч… что?! Да как вы смеете! Это моя больница! Вы мне здесь не указ! Я… да я вас…
– Если вам, доктор, – Кросс оставался спокойным, но в голосе его появилось нетерпение и жесткие, угрожающие нотки, – край необходимо, чтобы я выбросил вас как паршивого котенка, вы практически добились своего. Но лично я хотел бы этого избежать. Пожалуйста, покиньте это помещение. Сами. Без моей помощи.
Доктор Уилкокс глубоко вдохнул, готовясь к очередной гневной тираде, но в последний момент одумался, смолчал, потоптался на месте и, наконец, заявил:
– Я ухожу.
– Очень разумно, – сказал Кросс. – Плотно закройте за собой дверь, будьте любезны.
Кросс дождался, пока доктор Уилкокс выйдет, подхватил один из стульев, поставил его перед койкой Бродвуда и сел, положив ногу на ногу.
– Здравствуйте, мистер Бродвуд, – сказал он. – Мое имя Дилан Кросс. Счастлив видеть вас в сознании.
– Скотланд-Ярд? – хмуро осведомился Бродвуд.
– Врачи растрепали? – усмехнулся Кросс. – Очень зря они это здеслали. Придется их наказать.
– Извольте, – одобрил Бродвуд.
– О-о-о, как цинично, – ехидно отметил Кросс. – Не будьте так жестоки, мистер Бродвуд, в конце концов, эти люди убирали за вами дерьмо. Буквально.
Бродвуд одернул манжеты своего белоснежного медицинского одеяния.
– Я сегодня воскрес не с той ноги, – проговорил он сухо, – даже не знаю, что еще, кроме жестокости, мне сейчас поднимет настроение. Разве что вы… хм… мистер Кросс… растолкуете, какого черта я делаю в Лондоне под чужой фамилией и под наблюдением Скотланд-Ярда.
– Ну да, – Кросс потер подбородок, – пора прояснить ситуацию… Ваше положение, мистер Бродвуд, гораздо сложнее, чем вы полагаете. Дело в том, что официально, да и в некотором роде, фактически вы сейчас отнюдь не в Британии – вы все там же, в Судане, вдохновляете наши войска на новые победы. Полковник Роберт Бродвуд стал вдруг невероятно популярен. Великий патриот. Герой. Уйди он со сцены в такой переломный момент, как битва за Омдурман, кто знает, что могло бы случиться. Поэтому он все еще там. А здесь не полковник Роберт Бродвуд – здесь лейтенант Роберт Боуэн. Личность ничем не примечательная. Заурядная. Неинтересная.
Лицо Бродвуда окаменело.
– Как такое… – начал он.
– О-о-о, просто, очень просто, – Кросс откинулся на спинку стула и щелкнул пальцами. – Мы подыскали вам замену. Парень из двадцать первого уланского всегда был славен тем, что лицом и фигурой похож на вас. Не припомню его прежнего имени… – Кросс почесал подбородок, – но не важно. Сейчас его зовут Роберт Джордж…
– Бред, – оборвал Бродвуд.
– Вовсе нет, – возразил Кросс. – Вам, мистер Бродвуд, точнее привыкайте, Боуэн, следует как можно скорее принять этот факт и смириться с ним. Вы потеряли много крови, одной ногой стояли в могиле, а для боевого духа армии вы были нужны живым и здоровым. Ваше бесстрашие и военное мастерство сделало вас символом, одно присутствие которого окрыляет. Понимаете?
Бродвуд почувствовал легкое головокружение.
– Допустим, вы говорите правду, – вымученно сказал он. – Допустим, пока я пускал слюни и пачкал штаны, кто-то пожинал плоды моей славы. Это портит мне кровь, но, я понимаю, так было нужно. Смущает меня одно, вы высказываетесь так, будто честь носить свою фамилию мне больше не светит. Я воскрес, я восстановлю силы и я вернусь в Судан, чтобы занять свое положенное, законное, черт побери, место.
Дилан Кросс отвел взгляд и выдавил виноватую улыбку.
– Вообще-то, нет.
– Нет? Почему это?
Кросс откинулся на спинку стула и впился в Бродвуда пристальным взглядом.
– Я не все сказал, – проговорил он. – Дело в том, что главная причина вашей депортации в Англию состоит не только и не столько в том, что ваша… кхм… героическая фигура обязана быть на доске войны в Судане, а по причине… эм-м… иного характера. Понимаете ли, возбуждено следственное дело государственного масштаба, в котором ваша личность занимает особенно высокое положение. Догадываетесь, о чем я?
Бродвуд прикоснулся пальцами к вискам и медленно их помассировал. Он не просто догадывался – он знал наверняка:
– Об Ангеле Смерти.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
