Текст книги "Смерть после"

Глава VII

Три с половиной недели пути – большей частью по океану, меньшей по железной дороге – протянулись для Бродвуда и Кросса извилистым маршрутом от Лондона до диких просторов запада США. Сначала была бесконечная вода за бортом парохода, затем, по прибытии в Америку, большие и торжественные города восточного побережья, яркие цвета, пышная растительность и всеобщая цивилизованность почти совсем без зловоний и мусора.

В тот же день состоялась посадка в поезд, за окнами поплыли панорамы все того же цивилизованного Востока Америки, спустя несколько отмерянных стуком колес дней, сменившиеся необъятными просторами холмистых прерий Дикого Запада. Коричнево-красная чуть припорошенная зеленым земля плавно оседала и поднималась, убегая далеко за горизонт, тут и там бугрилась причудливыми булыжниками скал, которые в одном месте вздымались к самой пене небес, точь-в-точь зазубренные кинжалы с обломанными остриями, в другом были раскинуты широко и округло, как огромные толстые коты, окаменевшие от лени и обжорства, а в третьем походили на то и это, были бесформенными и неконкретными. У горизонта их заливала вязкая лазурь днем, огненно-белое сияние на рассвете и огненно-рыжее на закате. По этим в чем-то идиллическим, во многом скучным до одури пейзажам разгуливал ветер, несущий на своих крыльях тонны тонн пыли. Бледной королевой пылью был пронизан каждый дюйм Дикого Запада, пыль была здесь полноправной хозяйкой, властной госпожой, участницей всего и вся. Всем приходилось считаться с нею, каждый цвет платил ей дань – а потому не было на Диком Западе ярко-красного, или ярко-синего цвета – был грязно-серо-красный и грязно-серо-синий, не было белого – был грязно-серый, и даже черному цвету не позволено было быть самим собой. Пыль витала в лучах солнца, лежала на каждой поверхности, жила в каждой щели, копилась, клубилась, вздымала и оседала. Пыль была кровью Дикого Запада.

В поезде Бродвуд и Кросс ехали в разных купе. Это стоило больших денег, но горький опыт долгих дней в океане, когда они делили одну каюту на двоих, научил Кросса не скупиться. Напряжение между ними не исчезло, их разговоры, в основном, были короткими, и заканчивались чаще всего раздраженностью Кросса, который, хоть и пытался это скрыть, по-прежнему не доверял Бродвуду.

– Город называется Сан-Барнс, – сообщил Кросс еще тогда, в больнице, в тот день, когда принес Бродвуду спасительные вести. – Двое боевых друзей Рутгер Хадженс и Марко Джастис – оба капитаны – после Суданской кампании отправились в Сан-Барнс к брату Хадженса, который вместо того, чтобы гнить в достопочтенной Британии решил попытать счастья на Диком Западе, и, надо сказать, неплохо преуспел. Спустя какое-то время после прибытия к одному из солдат, к Рутгеру явился Ангел Смерти. Еще ночью, сразу после явления они доложили местному шерифу, шериф поехал к федеральному маршалу в город неподалеку, тот выслал в Сан-Барнс солдат и заодно телеграфировал нам. По итогам всех этих действий, помешать убийству не смогли, но город оцепили и до выяснения обстоятельств никого оттуда не выпустят. Распутывать это дело поручили какому-то джентльмену, вряд ли достаточно компетентному в таких вопросах, так что без нас им никак не обойтись. Отправляемся сегодня же ночью.

Вслед за этим сумбурным рассказом было много суеты, мало что оставившей в памяти Бродвуда, а к моменту, когда следующий день забрезжил мутно-оранжевым рассветом, хмурый Лондон уже скрылся далеко за горизонтом. Пароход с Кроссом и Бродвудом на борту хлестко взрезал водные просторы громадными гребными винтами и коптил небо тремя пушистыми траурными лентами.

Большую часть плавания Бродвуд провел в их с Кроссом каюте и в баре, смешивая скуку с алкоголем и романами Диккенса, и получая в итоге вполне приемлемый для коротания времени антураж. Погода была мрачной, трижды сильно штормило, несколько дней подряд лил дождь, порой прояснялось, и из-за туч пробивались разрозненные белесые лучи света, но само солнце показалось лишь к самому концу плавания.

В океане Бродвуд проявлял чудеса замкнутости, Кросс тоже был нелюдим, разве что менялся приветствиями с парой угрюмых джентльменов из каюты напротив и изредка лениво любезничал с дамами разной степени зрелости, которых, судя по молниеносным взглядам в сторону Бродвуда, интересовал отнюдь не огромный нос Кросса, а широкие плечи его молчаливого спутника.

Когда Кросс и Бродвуд сменили, наконец, океан на сушу, а винты на колеса, погода уже приобрела вполне весенний вид. Все еще было свежо, но небо стало чистым, а солнце ярким. Колеса бодро и жизнерадостно катили по рельсам, ритмично подскакивая на стыках, вагоны покачивались, а потрепанный томик Диккенса подходил к последним страницам.

Единственный важный разговор между Кроссом и Бродвудом состоялся в тот день, когда поезд уже подъезжал к нужной им станции. Бродвуд тогда высказал сомнения, сформулированные им уже давно, но отложенные до лучших времен, которые, по его мнению, как раз настали:

– Вы не думали, что это подражатель?

Дилан Кросс, последние полминуты безрезультатно перерывавший карманы одного из своих уродливых серо-коричневых костюмов в поисках жевательного табака, даже не поднял на Бродвуда взгляд.

– Вы о сан-барнском Ангеле Смерти? – протянул он. – В ваших интересах, чтобы это было не так.

– Клянусь, вы правы, – сказал Бродвуд, – но все же…

– Мы думали об этом, – Кросс, отыскал, наконец, табак, отломал от плитки изрядный кусок, отправил его в рот, тщательно разжевал и только потом продолжил: – Хадженс и Джастис вернулись с войны, рассказали о том, что происходило в Судане, и кто-то убрал неугодного, вдохновившись и воспользовавшись его же побасенками. Неплохой способ смешать карты, и очень остроумно к тому же. Да, мы думали об этом. Но есть одна вещь… – Кросс очень пристально посмотрел в глаза Бродвуду. – Яд. Яд один в один такой же, что использовал ваш друг. А очень немногим было известно, какой это был яд. Рутгер Хадженс так точно не знал.

– Но война окончена, какой смысл?

– Вот и спросим его. Когда схватим.

Бродвуд поморщился.

– Вы-то откуда знаете, какой яд использовал Ангел Смерти? – спросил он.

– Из отчета лейтенанта Хорнсби.

– Вот как? А откуда узнал он?

– Провел анализ.

– Почему мне об этом неизвестно?

– А что вам вообще известно, мистер Бродвуд? – в голосе Кросса презрение смешалась с возмущением. – Ручаюсь, вы даже не знаете, кем был Бутч Хорнсби на самом деле.

– Знаю.

Кросс фыркнул.

– Да, сейчас уже знаете. Хорошо. Но узнали, когда он сам вам все рассказал, не так ли?

Бродвуд не ответил, и на том разговор был закончен. Наверное, впервые последнее слово осталось за Кроссом.

Поезд замедлял движение, колеса перестукивались все реже – шипение – из-под паровоза дохнул бело-серый сдобренный пылью пар – толчок – и состав замер у деревянной сбитой из не струганных досок платформы, поблизости от которой ютилось два утлых сооружения.

– Приехали, – возвестил Кросс. – Где-то здесь нам должны были оставить коней. Вперед.

* * *

Вывеска над большой двухстворчатой дверью, достойной лучшего окружения гласила: «Джойс и Джонсон: товары первой необходимости».

– Так бывает? – недоверчиво проговорил Бродвуд, прочтя надпись, и осмотрев сначала перекошенное деревянное здание с потрескавшимся глинобитным фундаментом, затем пустынную округу по сторонам. – Никого и ничего на несколько миль вокруг, и вдруг – магазин.

– Ну… это Дикий Запад, – пожал плечами Кросс.

Он покрутил так и этак карту, которая нашлась в седельной сумке одного из оставленных для них коней неким У. Г. Портером (о чем можно было судить по письму, переданному из рук в руки станционным конюшим).

– А… – Кросс ткнул в карту пальцем, – здесь перепутье, там и там поселки шахтеров, совсем рядом несколько крупных ранчо, а во-он за тем холмом бордель – клиентуры должно быть в избытке. Так мы заходим?

* * *

Внутри магазина было душно и мрачно из-за завалов, вероятно, тех самых товаров первой необходимости, о которых шла речь на вывеске, но скорее похожих на застарелый хлам. Хозяева всего этого добра, Джойс и Джонсон собственной персоной оба были при револьверах, пожилые, но без единой седой волосинки, бородатые, подслеповатые, щурящиеся и жутко скособоченные от подобия вежливых улыбок. Бродвуд так и не понял кто из них Джойс, кто Джонсон. Впрочем, он и не пытался понять.

Все продаваемое этими джентльменами можно было условно распределить на несколько обширных групп. Во-первых, все то, что стреляет, режет, колет и взрывается. Во-вторых, все, что, так или иначе, можно на себя напялить. В-третьих, то, что можно употребить в целях утоления голода, при условии, конечно, что терять вам уже нечего. В-четвертых, особый тип товара, который и барахлом-то назвать было стыдно. Четвертая группа была самой обширной и, вообще-то, причислить к ней можно было практически все, что было в трех других. К примеру, одежда была здесь самая разная, иногда почти совсем новая, но по большей части изрядно затасканная, порой до состояния бесформенных лохмотьев. О том, какими путями все это тряпье попало на прилавки Джойса и Джонсона, судить было сложно, но то, что в основном эта красота была снята с чужого, причем, скорее всего, уже остывшего плеча сомнений не вызывало. Об этом легко было догадаться и без детального осмотра, а после оного можно было утверждать наверняка.

– Какая прелесть, – отметил Бродвуд, поднеся к солнцу черный плащ с бахромой на рукавах и спине, и глядя на ручейки света, проникающие сквозь дюжину пулевых отверстий в спине.

– Можно зашить, – заметил один из престарелых спекулянтов.

– Можно, – согласился, Бродвуд, хмуро осмотрев засохший помет на лацканах плаща и осторожно понюхав подкладку. – Зашить. Постирать. И сжечь. Как долго, по-вашему, предыдущий владелец вот этого пролежал мертвым и пахучим, прежде чем ваши, во всех отношениях, благонравные поставщики провели с ним сделку?

– Неделю? – предположил второй Джойс, или Джонсон.

– Вот и нет, – хмыкнул Бродвуд, встряхнул плащ и кивком обратил внимание присутствующих на несколько скрюченных телец, выпавших из его недр. – Перед вами личинки трупной мухи Cynomyia mortuorum – спасибо библиотеке Уилкокса за эти познания – проще говоря, черви-трупоеды. За неделю они бы не вывелись. Месяц, а то и больше. Нужно знать свой товар, – Бродвуд вернул плащ на полку. – Мистер Кросс, на этой вашей карте точно нет других магазинов?

– Ох, да не будьте вы капризной дамой, мистер Бродвуд! – возмутился Кросс.

– Капризной дамой? – вскинулся Бродвуд. – Черт, капризной дамой?! Это черви, мистер Кросс. Черви-трупоеды. Само название не вызывает у вас омерзения? Нет? Почему мы не могли купить мне одежду на востоке?

– Не было времени.

– Могли б и задержаться.

– Нет, не могли. Послушайте, Бродвуд я одолжил вам два отличных своих костюма, черт вас дери, забирайте их насовсем.

– Ну, нет, этих ваших костюмов с меня довольно. Мало того, что они уродливы, как черт знает что, так они еще и жмут мне в плечах и в паху. Жутко жмут. Вам они не жмут в паху?

– Нет.

– Удивительно, как это вы умудрились вырастить такой огромный носище, но при этом в том месте, где размер действительно имеет значение…

– Бродвуд! – рявкнул Кросс.

– Хорошо, – Бродвуд примирительно поднял руки. – Сдаюсь. Я выберу что-нибудь. Но мне нужно время. Сейчас у нас есть время?

Кросс вздохнул.

– Пара часов.

* * *

Перекопав несколько центнеров тряпья, и вычихав пару фунтов пыли, Бродвуд все же нашел то, что пришлось ему по вкусу. Сначала отыскалось почти новое приталенное пальто кофейно-коричневого цвета с прямым воротником и прямыми широкими лацканами, застегивающееся на три большие обтянутые кожей пуговицы. Затем – серо-голубые джинсовые брюки на широком ремне, несколько потертые на бедрах, но добротные и как раз по размеру. Из целого вороха рубах Бродвуд отобрал две самые приличные (одну белую, другую в красно-белую клетку), а прямо на полу в пыли и опилках обнаружил плотную черную жилетку на четырех черных пуговицах. Сравнительно быстро он подобрал себе шляпу из темно-коричневой кожи с жесткими чуть загнутыми к верху полями. Проходя между стопками рванья, Бродвуд споткнулся о невысокий сапог из покрытой коричневой краской крокодиловой кожи, порыскав под столами, нашел ему пару. Основательно почистив сапоги найденной там же под столами щеткой, примерил их и убедился, что они вполне ему впору.

Покончив с одежными завалами, Бродвуд замер перед огромным прилавком, на котором не в пример остальной части магазина аккуратно были разложены ружья и револьверы всех мастей и фасонов. Его взгляд зацепился за большой длинноствольный револьвер – черный, усеянный мелкими и крупными царапинами, но отполированный до блеска.

– Кольт Драгун, – пояснил, выплывший из кружащей в облаке света пыли Джойс, или Джонсон. – Одна из первых партий, кстати. Ему уже больше полувека, его дуло видело столько смертей, что и не сочтешь, но своей смертоносности парень не утратил. Со ста шагов отымеет белку, с пятидесяти – воробья, а с тридцати и муху. Это я вам серьезно говорю.

– Мистер Бродвуд, долго еще?! – нетерпеливо окликнул Кросс.

Бродвуд взял с прилавка револьвер и показал Кроссу.

– Острая нужда, – сказал он.

Кросс поморщился, подошел поближе и внимательно осмотрел револьвер.

– Он ведь… капсульный…

– Так точно, – Джойс, или Джонсон ощерился улыбкой. – Но это даже удобно, вы знаете…

– У меня ваш Веблей, – оборвал Кросс.

– Что? – Бродвуд поднял брови. – У вас мой револьвер?

– Да.

– Здесь?

– Да, здесь.

– Вы не говорили…

– Я собирался.

– Отдадите его мне?

– А вы не прострелите мне голову?

– Дайте-ка подумать…

– О! – Кросс закатил глаза. – Ну, замечательно…

– Да бросьте, мы ведь уже почти друзья.

– С Джонсоном вы тоже были друзьями, – заметил Кросс. – Напомнить кое-что? Вы застрелили его из этого самого Веблея.

– Хм, верно, – Бродвуд пожал плечами. – Виной обстоятельства всего лишь. И, знаете, если бы я рисовал на стволе по звездочке за каждого убитого мной несчастного, в честь Джонсона я бы нарисовал особенно красивую. В случае чего вы тоже не будете забыты, обещаю.

– Бессердечный ублюдок! – прокомментировал Кросс.

– Ну, все потому, что мое сердце было разбито, – драматично поведал Бродвуд. – Я любил самой чистой любовью, но она сперва отвергла меня, а потом, будто в насмешку над моими чувствами, умерла страшной смертью. Ее растерзали бешеные псы, сожрали плоть и обглодали сексуальные белые косточки.

Кросс недоверчиво прищурился.

– Вы это серьезно?

– Что? – Бродвуд встрепенулся. – Что вы, Кросс, не такой я дурак, чтоб серьезно говорить о любви.

– О, бог мой! – Кросс злобно фыркнул и покачал головой. – Когда с этим всем будет покончено, я сделаю все возможное, чтобы никогда, слышите, никогда больше вас не видеть, мистер Бродвуд!

– Да что вы? Я думал вы и так меня не видите, – Бродвуд расцвел улыбкой, – за таким-то громадным носом.

– Вы вообще платить будете?! – Джойс, или Джонсон явно потерял остатки терпения – уже не улыбался, и даже демонстрировал нелюбезность и предосудительность по отношению к осточертевшим покупателям.

Бродвуд ткнул пальцем в Кросса.

– Вот он платит.

* * *

Они покинули магазин Джойса и Джонсона и вновь затряслись в седлах, с каждой минутой сокращая расстояние до Сан-Барнса. Еще в магазине Бродвуд получил свой Веблей, и потом не меньше получаса потратил на то, чтоб подобрать подходящий оружейный ремень с патронташем и кобурой. Еще четверть часа ушло на то, чтобы закрепить кобуру на максимально удобной высоте. Кросс передал Бродвуду коробку с патронами, Бродвуд зарядил револьвер, а оставшиеся патроны распределил по патронташу. Докупить патронов у Джойса и Джонсона Кросс не позволил.

Солнце спешно шло на убыль и било по глазам, тени удлинялись, а на западе по небу уже разливались чернила сумерек. Вскоре они выехали на вершину холма, и их взору открылась широкая долина, скатывающаяся к подножию изрезанного скального массива. По долине неслась бурная река с крутыми песчаными берегами, через реку вел деревянный мост, прямо за которым начинался городок в одну широкую извилистую улицу, ощерившуюся двумя дюжинами разнобойных домиков – Сан-Барнс.