Текст книги "Смерть после"

Глава 4

Утро следующего дня было ярким и прозрачным, ветер влажно дышал с востока, тянул по ясно-голубому небу хлопья легких, как сон облачков, наполнял воздух свежестью и прохладой. Полковник Бродвуд возлежал на заваленной пестрыми подушками софе, в тени огромной пальмы в дюжине шагов от входа в командирскую палатку. Практически каждое утро он коротал именно так, на воздухе, утопая в подушках: читая книги, чистя оружие, или просто глядя на Нил, протекающий чуть ниже пальмовой рощи, открытый с этой позиции во всей полноте своего великолепия.

Бродвуд был по-обычному взъерошен и небрит, на нем была рубашка с распахнутым воротом, белая, дышащая чистотой, тщательно заправленная в черные с алыми швами офицерские брюки. Его красный кавалерийский мундир с медно-золотыми пуговицами и эполетами, черным воротником и такими же черными манжетами висел на спинке софы подчеркнуто небрежно.

Перед софой стоял приземистый бочонок, на котором были разложены щеточки и тряпочки для чистки оружия, патроны и разобранный револьвер Веблей, который был модифицирован уже столько раз, что никто, даже сам Бродвуд не знал, какая именно модель Веблея была под оберткой этого изящного вороненого револьвера с щечками рукояти из настоящего цейлонского черного дерева и корпусом отполированным до маслянистого блеска.

Бродвуд самым тщательным образом прочистил и смазал свое оружие, и уже вкладывал в барабан патроны, когда к нему приблизились двое. Один – долговязый британский офицер в униформе цвета хаки и пробковом шлеме, со смуглой кожей, лицом воинственным и мужественным, глазами серыми, как справедливость и волосами исключительной черноты. Другой – чернокожий, завернутый в непонятную одежду и увешанный костяными бусами и браслетами, с обезьяньим лицом, прищуром хищной птицы, волосами рыже-коричневыми, жесткими и взъерошенными, словно застывшая на пике шквала волна.

– Это вы полковник Бродвуд? – спросил тот, что был британцем.

Бродвуд с интересом осмотрел незнакомца – руки его при этом продолжали заряжать револьвер – и кивнул.

– Лейтенант Бутч Хорнсби! – отрапортовал офицер. – По приказу генерала Герберта Горацио Китченера поступаю под ваше командование.

– Ага, – сухо буркнул Бродвуд. – Можно было не так громко, но с другой стороны, переспрашивать я точно не стану. А вот эта нелепая штуковина рядом с вами, полагаю, бишаринский следопыт?

Лейтенант Хорнсби покосился на Бродвуда с тем слегка одурелым выражением лица, какое бывает практически у каждого впервые услышавшего его далекие от учтивости речи.

– Да, это бишарин, – подтвердил офицер. – Сулейман Альханатлех. Он тоже готов вам служить.

– Очаровательно, – все так же бесцветно произнес Бродвуд, закончил заполнять каморы барабана патронами, защелкнул рамку револьвера и вложил его в кобуру, висящую на спинке софы рядом с мундиром. – Что ж, пойдемте. Не стоит, думаю, обсуждать подробности нашего дела прямо здесь у всех на виду.

Он встал, взмахом руки предложил лейтенанту Хорнсби и Сулейману следовать за ним и вошел в командирскую палатку. Бишарин и британец переглянулись и поспешили за Бродвудом.

Командирская палатка была светлой и просторной, здесь стояло несколько соф, точь-в-точь на какой провел утро Бродвуд, дюжина прямых аскетических стульев, и в центре три составленных вместе раскладных стола. Углы палатки были заставлены бочонками и сундуками, на деревянных подпорках и под потолком висели масляные фонари, а почти на всех поверхностях стояли свечи в простецких канделябрах.

Открыв один из сундуков, Бродвуд выудил на свет темно-зеленую винную бутылку, достал мутные бокалы, расставил их на столе, зубами вытащил пробку и разлил яростно-красный напиток, щедрее всего плеснув себе.

– Бокалов пять, – заметил лейтенант Хорнсби. – Мы ждем еще кого-то?

– Моих офицеров. Работы будет много, втроем не управимся.

– Вот как? – брови Хорнсби дернулись. – Так вы знаете, с чего начать?

– Что-то вроде, – Бродвуд поднял бокал и понюхал содержимое. – Очень ароматное. Мускат… или мускус… всегда их путаю. Выпьем?

Хорнсби поднял один из бокалов, что-то отрывисто сказал Сулейману по-арабски – темнокожий зашипел, точно змея, Хорнсби проговорил еще что-то, Сулейман дернул головой, и неуклюже схватил бокал.

– Ваше здоровье, – сказал Бродвуд.

Он поднес бокал к губам и залпом оприходовал, по меньшей мере, половину, Хорнсби сделал небольшой глоток, Сулейман тряхнул бокалом, подражая англичанам, и поставил его на стол.

– Смотрите не спейтесь, – порекомендовал Бродвуд. – Особенно обезьяна.

– Ему нельзя. Это противоречит его вере.

– Глупая дикарская вера, – Бродвуд поморщился. – Мерзость какая. По-английски он понимает?

– Немного. Но он быстро учится. У него удивительные способности к языкам, арабскому его никто не учил, но он владеет им в совершенстве. Помимо того, знает, наверное, половину кушитских языков. А их немало. Удивительный человек.

– Жаль, пьяница, – буркнул Бродвуд. – Но ладно. Мне вот что непонятно, бишарины… разве это не один из кланов беджа?

– Так и есть.

– Но беджа, если я не путаю черта с дьяволом, стоят под знаменами Махди, нет?

– Да, беджа примкнули к махдистам, причем, еще в самом начале, – Хорнсби посмотрел на Сулеймана, потом вновь на Бродвуда. – Но Махди не лучшим образом обошелся с бишаринами после взятия Хартума. Сулейман и многие из его братьев попали в немилость и были брошены умирать в темницы Омдурмана. Он один из немногих кто выжил. Сейчас смысл его жизни отомстить махдистам. К тому же своим выживанием он обязан именно европейцу. Вернее европейке. Заключенных практически не кормили, но одна девчонка лет десяти из белых порой носила воду и пищу ему и его братьям.

– Девчонка-европейка? – недоверчиво осведомился Бродвуд. – В Омдурмане?

– В этом нет ничего удивительного, – пожал плечами Хорнсби, – здешние работорговцы хватают всех подряд. Та малышка была лишь одной из многих рабынь-европеек при гареме Мухаммеда Ахмеда. Махди был велик и свят, но весьма падок на женщин. Девочки белых кровей в будущем должны были стать жемчужинами его коллекции наложниц. Которая исчислялась сотнями.

Бродвуд задумчиво кивнул.

– Так значит, для дикаря помощь европейки гарант того, что европейцы не так уж плохи?

– Что-то в этом роде.

– И, по-вашему, ему можно верить?

– Наверняка. Я знаю их культуру, он дал клятву, что отомстит махдистам, для людей его племени это очень серьезно. Плохих методов для них не существует. Не только он, многие другие из бишарин тоже присоединились к нашей армии. Они готовы взять в союзники даже Шайтана – был бы результат.

– Очень убедительно, – Бродвуд допил вино и налил себе еще, наполнив бокал чуть не доверху. – Хорошо. Дикарю я верю. А что скажете о себе?

– Бутч Хорнсби, лейтенант разведки.

– Это я уже слышал, – Бродвуд покачал головой. – Откуда вы вообще взялись? Скажите.

– Ну… – Хорнсби задумался, – я был с Китченером с самого начала кампании… и… э…

Бродвуд издал недовольное мычание.

– Но почему именно вам приказано расследовать дело Ангела Смерти? – спросил он. – Вы молоды, вряд ли старше двадцати пяти, а здесь на карту поставлена судьба всей кампании.

– Я проявил инициативу.

– Позвали дикаря?

– Не только. Многие брались за расследование, но единственно моя работа принесла результаты.

– Какие результаты?

– Я узнал, что это яд…

– Об этом он сказал, – Бродвуд ткнул пальцем в сторону Сулеймана. – Так какие результаты?

– Хорошо, я всего-то предложил позвать бишарина, – уступил Хорсби. – Наверное, это все. Но именно это сдвинуло дело с мертвой точки, разве нет?

– Определенно, – Бродвуд задумчиво всмотрелся в бокал. – М… но прежде чем приступить к делу, давайте попробуем набросать портрет нашего врага. Кто он, по-вашему, этот Ангел Смерти? Египтянин, дикарь, может быть махдистский шпион, прячущийся в тенях нашего лагеря, или все же англичанин? Каковы мотивы и цели его убийств? В чем смысл маскарада? И зачем он нагнетает атмосферу страха? – Бродвуд уселся на стул, взъерошил волосы пятерней и забросил ноги на стол. – Говорите.

Хорнсби снял шлем, потер виски, прошелся вдоль столов, и заговорил сухо, чинно, будто разъяснял формулу уравнения:

– Первое, никакой мистики: Ангел Смерти обычный человек. Обычный, но очень умный и с хорошим образованием. Разбирается в христианстве, метко использует христианскую мифологию – вряд ли он из мусульман. Никогда не видел мусульманина хоть немного смыслящего в христианской вере, скажем, святую троицу одни из них воспринимают, как какое-то трехликое божество, другие как трех отдельных богов. Тем более махдисты. Для них христианство – грязь, они просто не станут вдаваться в суть. Наш противник британец, как и мы. Во всяком случае, европеец, – Хорнсби понизил голос. – Предатель.

– Очень категорично, – отметил Бродвуд, взболтнув вино в бокале, – но, впрочем, недурно. А… можно сделать так, чтоб вот это, – бокал качнулся в сторону Сулеймана. – Не стояло столбом.

Хорнсби вновь обратился к Сулейману по-арабски, тот кивнул и плавно, без лишних движений сел прямо на песок, там, где и стоял, поджав под себя ноги.

– Я продолжу? – спросил Хорнсби.

– Будьте так любезны.

– Хорошо. Так вот, человек этот постоянно находится в лагере, он в курсе всего, что у нас происходит и близко знаком с офицерами. Иначе бы он никак не смог подобраться ни к Бордо, ни к Торну. Полностью исключено, что он убивает из личных мотивов – его цель посеять смуту в наших сердцах, запугать и понизить боевой дух. Для этого он и создал атмосферу сверхъестественного, разыграл Ангела Смерти.

– Что довольно-таки смело, а? – вмешался Бродвуд. – Конец девятнадцатого века – кто верит в такую чушь?

– Очень многие, оказывается. Солдатня – повально, и многие из офицеров. Даже майор Льюис, вы знали? Убийства обставлены с потрясающей виртуозностью. Признаться, начиная это дело, мне самому было слегка не по себе. Особенно когда Сулейман сказал, что чует дух Махди…

– Дух Махди… – повторил Бродвуд задумчиво. – Мне не совсем понятно, что значит дух Махди? От трупов как-то по-особому воняет?

– Не от трупов, нет, – Хорнсби пошевелил пальцами, будто пытаясь ухватить нужные слова, – скорее вообще на месте убийства. Сулеймана это очень испугало. Не только его, разумеется – всех. Но его особенно.

– Прошло столько лет с тех пор, как он встречался с Махди, – проговорил Бродвуд, – неужели он, в самом деле, все еще помнит его запах?

– Наверняка, – уверенно сказал Хорнсби. – Запахи – его стихия. Он следопыт.

Бродвуд посмотрел на Сулеймана – мерно раскачивающегося и вцепившегося в свои бусы обеими руками.

– А может следопыт на его языке то же самое, что псих сумасшедший? Очень на то похоже.

– Наши культуры очень разные.

– Да, несомненно. Но свысока своей цивилизованности я имею полное право оскорблять его кретинские повадки, – Бродвуд отсалютовал бокалом. – Твое здоровье, обезьяна.

– Нет называть так, – Сулейман неожиданно заговорил на ломанном английском. – Нет обезьяна. Говорить я Сулейман. Только.

– Правда, быстро учится, – радостно отметил Бродвуд. – Ладно, златоуст, благоговею пред твоим красноречием, отныне нет обезьяна, – Бродвуд опять взболтнул вино в бокале. – Но мы отвлекаемся. Запах Махди это нечто, не укладывающееся в очевидный ход дела. Маскарад и чертовщина христианские, так? Но не может ведь христианское пахнуть мусульманским, ведь верно? Одно с другим не сходится.

– Это только доказывает, что нам вредят махдисты, – сказал Хорнсби.

– Что нам вредят махдисты очевидно и так, – отмахнулся Бродвуд. – Если рассуждать логически, запах свидетельствует о том, что действует не просто убийца из махдистов, а сам Мухаммед Ахмед. Нет, не говорите мне, что он давно мертв, я представьте себе, знаю. Глупо, но с этим миром такое бывает. Уберем логику, уберем вообще здравый смысл. Могила Махди всего в нескольких верстах отсюда, что если эти места защищает его дух, м? – голос Бродвуда понизился до мистического шепота, он вдруг принялся медленно вращать головой, глядя то в одну, то в другую сторону, иногда ненадолго останавливая взгляд на Сулеймане или Хорнсби, и плавно водя руками по воздуху. – Что если он кружит над нашим лагерем, что если умеет вселяться в людей… что если… что если он прямо сейчас в ком-то из нас, – Бродвуд скинул ноги со стола, выпучил глаза и вдруг издал страшный нечеловеческий хрип.

Хорнсби отшатнулся и потянулся за револьвером, Сулейман вскочил на ноги – оба они с ужасом воззрились на полковника Бродвуда, в которого, скорее всего, вселился дьявол.

Бродвуд прекратил хрипеть так же внезапно, как начал.

– Впрочем, вряд ли, – заключил он, забрасывая ноги обратно на стол. – Должно быть другое объяснение.

Сулейман криво улыбнулся, показав белые зубы, и снова принял сидячее положение, Хорнсби тряхнул головой.

– Что это было, полковник?

– Когда?

– Только что. Вы… да что вы?.. У нас серьезное…

– Нельзя пугаться каждого звука, – оборвал Бродвуд. – Тем более хвататься за оружие.

– Я был в разведывательных рейдах…

– И что? Стреляли, стоило чихнуть бабочке? Нервы у вас ни к черту, друг мой.

– Я…

– Да прекратите уже! Сосредоточьтесь на деле, Хорнсби. С духом Махди сейчас непонятно, поэтому пока что с этим все. Идем дальше. Скажите, что вы думаете по поводу выбора жертв? Торн и Бордо попали под косу нашего Жнеца случайно, или может, были отобраны по определенному принципу? Была между ними какая-то связь?

Хорнсби сделал глубокий вдох.

– Едва ли стоит искать связь между жертвами, – заговорил он с прежним спокойствием. – Но они и не случайны. Я думаю, дело вот в чем: и майора Бордо и капитана Торна легко было заставить поверить в сверхъестественное и несложно напугать. Эти люди… ни у кого из них не хватило бы духу наброситься на Ангела Смерти при первом посещении и разоблачить его. Готов поспорить, они были парализованы страхом.

– В самом деле? – Бродвуд в очередной раз долил себе вина. – А я слышал о Бордо совершенно другое: что мыслил он здраво, был атеистом и очень мужественным человеком.

– Он только бахвалился своим неверием и смелостью, – возразил Хорнсби. – Говорят, во время штурма Абу Хамида, Бордо так и не появился на передовой, зато молился отчаянней нашего капеллана. И он верил во всякую языческую чушь, в гороскопы, да во все подряд.

– Очаровательно, – проговорил Бродвуд. – А многим это было известно?

– Думаю, почти всем, кто его знал.

– Что насчет Торна?

– Ярый англиканец.

– Понятно. Ну а вы?

– Что я? – Хорнсби вздрогнул и уставился на Бродвуда с удивлением.

– Есть Бог в вашем сердце?

Хорнсби замялся.

– Ну, я… мой дядя пастор, я когда-то был… м… я пел в церковном хоре, но… сейчас я пересмотрел, понял… – он прокашлялся. – Я исповедую Ислам.

Бродвуд посмотрел на Хорнсби сквозь бокал.

– Но вино вы пили.

– Я… не считаю этот догмат принципиальным.

– Что насчет бекона?

– Нет, свинину я не ем.

– В силу чего этот догмат принципиальней?

– Э-э… – Хорнсби пожал плечами.

– Очень типичная аргументация, – сказал Бродвуд серьезно. – Но оставим это. Подведем итог ваших рассуждений. Если кратко: человек, которого, мы ищем – европеец, вхож в офицерские круги, смыслит в христианстве – Хорнсби, так ведь это ведь вы! Вы мусульманин, но мусульманин, который прежде был христианином и, несомненно, разбирается в христианской мифологии, раз уж ваш дядя пастор. Вы разведчик, значит, знаете все обо всем. То, что вы европеец вообще не вызывает сомнения. Логика такая сука.

– Кое о чем вы забыли, – и глазом не моргнув, сказал Хорнсби, – этот человек находится в вашем расположении, здесь в пальмовой роще – а моя палатка у самого Нила.

– А от кого мы узнали, что убийца у меня? Не от того ли бишарина, которого позвали вы, Хорнсби? К тому же он лопочет по-арабски. Только вы понимаете о чем.

– Не только я. Многие офицеры знают арабский. Сулейман, действительно, указал сюда.

– Дикарь может быть с вами заодно.

Хорнсби вздохнул.

– Все это просто нелепо.

– Зато остроумно, – просиял Бродвуд. – Представьте сейчас, что Ангел Смерти это вы. Просто попробуйте. Вы убили Бордо и Торна, напустили страху – что будете делать дальше?

– Затаюсь.

– Вот как? Думаете, того, что сделано достаточно?

– Думаю, глупо лезть на рожон, когда тебя ищут. Можно наделать ошибок.

– Наш друг не из тех, что допускает ошибки, – возразил Бродвуд. – Смелости ему не занимать, даже не сомневайтесь. Он будет убивать, и убивать по той же схеме: день первый – явление, день второй – убийство. Лагерь на грани паники, еще одна загадочная смерть станет реквиемом по боевому духу армии. Начнутся дезертирства. Среди высшего командования тоже. У меня две гипотезы насчет дальнейших действий нашего противника: первая – он попробует убить еще кого-то из офицеров, того, чью смерть никак не удастся удержать в тайне; вторая – сначала он нанесет ущерб тем, кто занимается его поиском, то есть сперва напугает, потом убьет кого-то из нас.

– Вы серьезно? – Хорнсби прищурился. – Полагаете, занимаясь расследованием, мы подвергаем опасности наши жизни?

– Разумеется. И нам на руку, если он будет действовать по второй схеме. Первый вариант мы должны пресечь. Особенно важно, чтобы ничего не случилось с Китченером. Впрочем, наш генерал сейчас для убийцы, кем бы тот ни был, недостижим. Лорд Китченер теперь носа не покажет из штабной палатки. С сегодняшнего дня он, скорее всего, даже удвоил свою охрану, я прав?

– А откуда…

– Он рассказывал, что кто-то покушался на его жизнь?

– Что?! Нет.

– Разумно с его стороны. Тем более на деле никакого покушения не было. Но пусть думает, что ему угрожает опасность. Чувство ложной безопасности всегда губительно.

– Я не вполне понимаю…

Глаза Бродвуда засияли лукавством.

– Китченер был у меня этой ночью, – заговорил он. – Явился без охраны, практически без маскировки. Ночью лагерь охраняют только в центральной части и на границах, прошмыгнет тень, воткнет стилет под ребра – и лордом меньше. Китченер добыча слишком жирная, чтобы распыляться на мистификации – совсем не обязательно Ангелу Смерти являться к нему за день до убийства, куда удобней сразу приступить непосредственно к финальной части спектакля. В каком бы контексте не был убит сердар, его смерть перечеркнет нашу кампанию. Поэтому я разыграл перед Китченером сценку сорвавшегося покушения. Теперь он вряд ли решится на еще одну подобную вылазку. Он великолепный полководец, но порой чрезмерно самоуверен. Никаких бы нравоучений его гордость не потерпела, но такое маленькое внушение… – Бродвуд ухмыльнулся и пригубил вино.

– Вы поразительный человек, полковник, – немного помолчав, сказал Хорнсби.

– И дьявольски хорош собой, между прочим. А вы, боюсь, на грани алкоголизма, – Бродвуд допил вино и вновь наполнил бокал.

* * *

– Полковник Бродвуд, капитан Джонсон и лейтенант МакМиллан по вашему приказанию прибыли, – у входа в палатку замерли в стойке смирно два кавалерийских офицера.

Их красные мундиры были расстегнуты, белые шлемы они держали в руках. Капитан Джонсон был почти такого же роста и сложения, как Бродвуд, кожа его была светлой, а волосы русыми, он был добропорядочен, добросердечен, и просто добр, производил благоприятное впечатление на мужчин, но обычно не производил никакого впечатления на женщин. Лейтенант МакМиллан тоже был долговязым, отличался худощавостью столь непомерной, что создавалось впечатление, будто его иссушила тяжелая болезнь. Глаза у него были маленькими, нос заостренным, черты лица – классика, волосы – солома: как по цвету, так и по характеру укладки. Все его жесты были наполнены особым утонченным изяществом – скорее нелепым, чем высокопарным. Он всегда держал осанку, говорил с налетом высокомерия, тоном всезнающего умудренного жизнью человека. Был потрясающе глуп.

– Заждался вас, – сказал Бродвуд, салютуя бокалом и делая приглашающий жест. – Проходите. Выпивать в одиночку осточертело. Эти господа, конечно, джентльмены, но ведут себе откровенно по-скотски. Да, между прочим, знакомьтесь, вот этого человека зовут Бутч Хорнсби, он лейтенант разведки. Хорнсби, это Джереми Джонсон и Ллойд МакМиллан – мои офицеры. Рекомендую вам еще кое-кого: Сулейман как-то там. Я настоятельно прошу не называть его обезьяной, это оскорбляет его дикарские чувства.

* * *

– Я вижу три нити, которые могут привести нас к личности Ангела Смерти, – рассуждал Бродвуд сухим менторским тоном. – Первая: слухи о нем появились задолго, до убийств, значит, их кто-то распустил, подготовил почву. Выяснить источник слухов вряд ли реально, но некоторый шанс есть. Джереми, это работа для тебя. Ллойд тебе поможет. Нить вторая: узнать, кто приходил к Бордо в ночь накануне явления ему Ангела Смерти и в ночь, собственно, убийства. Может быть, никто не заходил непосредственно к Бордо, но кто-то мог, например, какое-то время ошиваться вблизи его палатки. Здесь вероятность успеха существенно выше. Особенно с вашим опытом разведки, Хорнсби. Эта нить ваша. Сулеймана возьмите с собой. Зачем – не знаю.

– А третья нить? – спросил Джонсон.

– Третья самая толстая. Тут все просто, если солдат, охранявших Торна в ночь его убийства, сморило сном на таком важном посту, без снотворного тут не обошлось. Нужно выяснить, кто принес им еду. Думаю, Торн был убит без контакта с Ангелом Смерти: он, как и его стражи, просто съел свой ужин, но приправленный куда основательней. Этим займусь я. И еще: раз уж есть основания полагать, что Ангел Смерти здесь, в роще, следует строго контролировать всех, кто покидает ее пределы. И лучше бы не силами моих подчиненных. Так что я заодно загляну к полковнику Мартину, попрошу выделить сотню солдат, чтобы оцепить наше расположение. Да, и попытайтесь по ходу дела разболтать как можно большему количеству людей о том, что мы ведем расследование, и обязательно упоминайте всех, кто принимает в нем участие.

– Зачем это? – буркнул Ллойд.

– Хочу спровоцировать нашего друга на действия. Я уже говорил капитану Хорнсби, Ангел Смерти не из тех, кто подожмет хвост и затаится – он пойдет ва-банк. Нам на руку, если он выберет жертвой не штабных офицеров, а кого-то из нас.

– Охота на живца, – поморщился Джонсон.

– Именно, – сказал Бродвуд.

– Это опасно, – возмутился МакМиллан. – Не хочу, чтобы меня убили.

– Я, возможно, тебя шокирую, но военных часто убивают, – сказал Бродвуд. – Смерть это практически наша работа. Если кто-то еще хочет высказаться, молчите. За дело.