Текст книги "Minni. Призвание – любить"

Глава II
Любовь… Любовь?

Как давно это было! Так давно, что теперь уже кажется, что и не было вовсе. Куда ушли, бесследно исчезли следы той жизни? Словно детский рисунок на песке, оставленный детской рукой и тут же смытый набежавшей волной морского прибоя. Простые детские радости, наивные забавы, первые открытия тысячекратно уже открытого предыдущими поколениями таких же девчонок и мальчишек, недавними пришельцами в этот загадочный, никогда и никем не познаваемый до конца мир и уже ушедшими из него, – для нее это не далекое безвозвратное прошлое, а всегда настоящее, стоит только закрыть глаза и…

Давно уже нет той милой девочки, что, затаив дыхание, слушала волшебную сказку провидца Андерсена. И самого сказочника давно нет, и тех дорогих и любимых, кто был рядом. Тогда и потом. И вот она осталась одна, совсем одна – на берегу Вечности, уже явственно ощущая ее холодное, щемящее усталое сердце дыхание, понимая, что сказка ее жизни – очаровательная и уродливая, веселая и страшная, такая долгая и такая стремительная – подходит к концу. И уже никому не будет позволено прочитать ее в подлиннике.

Она сидит в глубоком кресле на открытой веранде когда-то красивого и ухоженного, а теперь изрядно потрепанного временем дома. Плечи и колени ее укрыты теплым клетчатым пледом из верблюжьей шерсти. На крохотном круглом столике о правую руку – бокал красного вина, на коленях – открытый альбом с фотографиями. Бледное, изборожденное морщинами, но все еще хранящее следы былой красоты лицо ее обращено вдаль, туда, где холодные волны морского прибоя, набегая одна за другой, лижут гальку у подножия скал.

Стороннему наблюдателю покажется, что взгляд ее полуприкрытых глаз провожает последние, уже не греющие лучи склонившегося к горизонту сентябрьского солнца. Но никому не дано знать, какие картины ее долгой, близящейся к закату жизни предстают перед ее мысленным взором.

Кто она, эта маленькая, с усталыми, грустными глазами женщина? Куда незримо и неведомо для других уходит она своими воспоминаниями, оставаясь недвижною в этом кресле, лишь время от времени поднося к губам бокал вина или переворачивая страницу альбома и вглядываясь в ту или иную выцветшую от времени фотографию?

Хозяйка этой виллы в дачном пригороде Копенгагена не одинокая датская пенсионерка, просидевшая всю жизнь в унылом офисе, не ушедшая на покой, отрешившись от своего суетного, сиюминутного бытия, актриса вчерашнего черно-белого кинематографа, не богатая, пресыщенная жизнью вдова, пережившая супруга, владельца заводов, фабрик и банков. Она – дочь короля Дании Кристиана IX принцесса Дагмар, ставшая русской императрицей Марией Федоровной, супругой самодержца российского Александра III. Его дорогая, любимая Минни. И этот дом стал последним приютом в ее большой, яркой, полной самых невероятных событий жизни.

С легким вздохом она обратила взор на одну из фотографий.

Стройная, длинноногая девушка в легком светлом платьице стоит на ступеньке широкой крутой лестницы загородного царского дворца во Фреденсборге. Неужели это она? С озорной и одновременно пытливой улыбкой смотрит она на кого-то, не вошедшего в кадр. Сколько же ей было тогда – восемнадцать? Может быть, семнадцать? Да нет, пожалуй, и того меньше.

«Она была одета чрезвычайно просто, в светлом летнем платье с черным передником. Прическа совсем простая, гладкая коса поддерживалась сеткою. Маленькая головка чрезвычайно грациозно покоилась на стане невысоком, но необыкновенно пропорционального сложения. Светло-карие глаза поразили нас всех выражением ласки и кротости, а между тем пристальный взор пронизывал человека, на которого они были обращены», – вспоминал встречу с принцессой секретарь русского цесаревича Николая.

А вот другая фотография. На ней рядом с Минни стоит и сам цесаревич. Это их первая встреча. Тонкие черты лица, глубокие голубые глаза, высок, строен. Но явно что-то тайно тревожит его, словно мучит какая-то с трудом скрываемая боль.

Она знает, что этот немного странный юноша будет просить ее руки. А сердца… Это уж как случится. Ведь своего жениха Минни видит впервые.

«Впрочем, этот русский принц, конечно, не красавец из сказки, однако весьма мил, изыскан. И все же как-то… не уверен в себе, что ли?» – размышляет Минни, разглядывая своего суженого.

Ей даже стало жаль его. И она, желая подбодрить русского принца, приветливо улыбнулась и, сделав шаг навстречу, протянула руку для поцелуя.

– Я рада вас видеть, – сказала она. – Вы проделали такой большой путь. Но, слава богу, теперь вы здесь и сможете отдохнуть. А я постараюсь сделать все для того, чтобы вы чувствовали себя здесь как дома.

«Ведь он приплыл ко мне из далекой, загадочной страны. Совсем как тот прекрасный принц из сказки моего друга Ганса», – подумала юная принцесса.

Минни ждала и одновременно боялась этой встречи. Ведь она ничего не знала о нем и очень мало – о том неведомом царстве, которое вместе с предложением руки этот сказочный принц собирался подарить ей.

Да и о самой любви она знала лишь из добрых сказок и старых французских романов. Но придет ли такая же большая любовь к ней и будет ли она так же счастлива с этим принцем, который стоит сейчас перед ней?..

Пришло время, и он здесь. И что же?..

Она, конечно, была уже почти взрослой и догадывалась, что, скорее всего, все будет не совсем так волшебно и ярко, как в сказках Андерсена. Но она будет очень стараться полюбить его. И они вместе взойдут на большой красивый корабль, который понесет их по морским волнам в далекую страну, где они будут жить долго и счастливо. А иначе зачем жить?

И для него, и для нее это был первый урок любви. Или влюбленности? Или, может быть, ожидания любви? Нет, скорее всего, надежд на нее. Ведь принцессы и принцы только в сказках женятся и выходят замуж по любви. Суровая проза жизни, интересы государства и правящих династий не оставляют ей места. Дети монархов – наследники и наследницы престолов – почти всегда отдаются в жертву политическому расчету.

И это сватовство не было исключением. Для обеих царствующих семей брачные узы их представителей были выгодны в политическом, военном и многих других аспектах. Так Минни и Николай стали заложниками глубокомысленных замыслов их отцов-монархов. Они обречены были быть вместе, обязаны полюбить друг друга. И в их положении и их возрасте принять взаимную симпатию за любовь так просто. Тем более если нет другого выхода. Тем более если девушка так светла и так хороша, а юноша так изыскан и вовсе не лишен обаяния.

И вот эта первая встреча. Он – Николай, Никса, и она – Дагмар, Минни. Высокий визит, на который обе царственные семьи возлагают большие надежды. И две судьбы, которым надлежит на долгие годы слиться в одну. Датский король Кристиан IX, отец Минни, оказал наследнику российского престола, которому скоро предстояло стать супругом его любимой дочери, самый почетный и самый теплый прием.

Торжественный и щедрый обед, знакомство с дворцом и его окрестностями… Но все это лишь необходимый светский ритуал, некое красивое обрамление главного, того, что было целью этого визита, – не встречи двух молодых людей, не их знакомства и не их хотя бы взаимного расположения, а обеспечения надежного и прочного союза двух государств, России и Дании, укрепления их могущества на мировой арене.

В те редкие часы, когда молодые оставались наедине, они без устали вели незатейливые, но так волнующие обоих разговоры, стараясь как можно больше узнать и лучше понять друг друга. Николай рассказывал ей о своей недавней поездке по городам России, о том, как живут люди в его стране, о красоте ее природы, о горах Кавказа и просторах Сибири, южных красотах Крыма и пустынях Азии… А еще они со смехом вспоминали совсем недавние для обоих детские шалости…

Она, затаив дыхание, слушала его и рассказывала о своем. А он втайне любовался ею, стараясь представить эту почти незнакомую, но такую милую девочку своей супругой.

Но временами Минни замечала, что, беседуя с ней, Николай вдруг отвечал невпопад, уходил в себя и лицо его искажала гримаса боли. Дагмар не решалась его ни о чем спросить, но чувствовала, что его что-то тяготит, ей даже казалось, что и она вместе с ним начинает испытывать эту непонятную тайную боль.

А дело было вот в чем.

Это случилось в Красном Селе, что под Петербургом. Во время военных учений, на скачках, Николай упал с лошади и сильно ушиб позвоночник. Врачи, осматривавшие его, не нашли в этой травме ничего опасного, посоветовали лишь несколько дней отлежаться в постели. Никому и в голову не пришло, что с наследником случилось что-то серьезное. Однако врачи ошиблись. Со временем боли в спине обострились, состояние его ухудшилось. У Николая пропал аппетит, он похудел, стал быстро утомляться, его мучила бессонница. Придворные эскулапы, обследовав его и глубокомысленно наморщив лбы, не придумали ничего лучшего, чем посоветовать ему пройти курс закаливания. Однако он раз за разом откладывал эти процедуры.

«Авось пройдет, – думал он, – время – лучший лекарь».

– Признайтесь, Никса, я вижу, что вас мучит какая-то нестерпимая боль, – наконец, во время прогулки, когда вдруг ее спутник неожиданно побледнел и, схватившись за грудь, поспешил присесть на первую попавшуюся на их пути скамейку, решилась спросить его принцесса.

– Нет-нет, Минни, это не стоит вашего внимания. Сейчас все пройдет, – превозмогая боль, попытался успокоить ее цесаревич. – Это всего лишь результат моего морского путешествия. Я полагаю, продуло меня, когда я сидел на палубе корабля, любуясь ширью и величием и, как мне казалось, одухотворенностью морской стихии. Я ощущал непреодолимую мощь ветра, могучее дыхание набегающих одна за другой волн и, завороженный, не в силах был покинуть палубу…

Чтобы отвлечь ее, переменить тему, бережно взял маленькую ручку принцессы в свои ладони, близко-близко склонившись к ней, так, что ее волосы коснулись его щеки, и прошептал:

– Ах, моя дорогая Минни, какое счастье, что я здесь и что я встретил вас. Вы такая… Я увидел, понял, что вы прекрасны не только своей внешностью, но и своей сутью, своею душой. Я прибыл сюда, лишь выполняя сыновний долг и волю отца, но, встретившись с вами, понял, что на самом деле могу обрести с вами свое счастье. Скажите мне откровенно, вы дадите согласие стать моей женой, если я попрошу вашей руки?

От неожиданного вопроса у нее перехватило дыхание.

– Ах, Ники, вы такой… такой славный, такой милый… – прошептала Минни. – Я, право, не знаю, что вам сказать. Все происходит как-то слишком быстро, стремительно. И у меня в голове такая путаница! А на сердце… Признаюсь, я еще не поняла, что подсказывает мне мое сердце.

Николай не стал торопить с ответом юную принцессу.

«Неужели я и правда влюбился в эту милую девушку?» – подумал он.

«А ведь, пожалуй, он мне нравится, этот русский принц! – подумала она. – И я даже смогу когда-нибудь его по-настоящему полюбить».

В тот же день Николай отправил матери, императрице Марии Александровне, гостившей в то время вместе с супругом на ее родине в Дармштадте, восторженное письмо, в котором писал, что Минни тронула его сердце и он, похоже, даже влюбился в эту юную датскую принцессу.

Конечно, письмо сына обрадовало императрицу и ее супруга. Ведь эта поездка и это знакомство молодых людей были задуманы ими и родителями Минни давным-давно и с далеко идущими политическими планами. Но никто не рассчитывал, что их брак станет не только совместным проектом двух монархий, а еще и будет основан на привязанности или, может быть, даже любви их юных чад.

На прощанье Минни и Николай договорились о том, что не станут принимать скоропалительных решений и расстанутся на время для того, чтобы как следует разобраться в своих чувствах.

Покинув Данию, Николай отправился в Германию, где в то время находились его родители.

Приехав в Дармштадт, он взахлеб рассказывал отцу с матерью о том, какое впечатление произвела на него юная принцесса, и о том, как она прекрасна и что с этой первой встречи она покорила его сердце.

– Вы не поверите, но на время я даже забыл о своей болезни! – слукавил он, не желая расстраивать родителей рассказом о том, что у него были сильные приступы боли и Минни это заметила. – Боли, мучившие меня до встречи с принцессой, отступили!

Предчувствие любви окрылило его, а мысли о предстоящей свадьбе придавали сил. О недавнем недомогании свидетельствовали теперь лишь чрезвычайная бледность и временами накатывающая слабость.

– Если бы ты знала, – говорил он матушке, – как я счастлив! Совсем скоро я стану мужем, а она станет моей женой. У нас появятся дети, а вы будете радоваться внукам и баловать их так же, как в детстве вы баловали нас. И мы будем жить долго и счастливо!.. Когда она была рядом, мое сердце подсказывало мне, что мы непременно должны быть вместе. Она прекрасна! Я смотрел ей в глаза и видел ее душу, чистую и светлую, – восторгался наследник. – Теперь я живу лишь мечтами о нашем будущем.

– Вот и славно, долг и любовь не стали на этот раз спорить друг с другом. Значит, ты будешь счастлив, а мы счастливы за тебя, – рассудительно заметил отец.

– А я рада, что у меня будет такая милая невестка, – поцеловав сына, растроганно добавила мать. – Ведь мы с твоим отцом знаем Минни с самого детства, с тех пор, когда она была еще совсем крошкой. И полюбили ее. Тогда же, много лет тому назад, я сказала королеве Луизе, своей кузине, что хочу, чтобы Минни стала членом нашей семьи.

А в Копенгагене в это время, готовясь к новой встрече с русским принцем, Минни принялась за книги о России, даже стала изучать русский язык. Она знала, что скоро Николай снова прибудет во дворец, чтобы на этот раз просить ее руки. Она то плакала, когда ее никто не видел, представляя себе, что не за горами тот день, когда ей придется расстаться с родителями, с родным домом, с родиной, то радовалась, представляя себе новую, самую настоящую взрослую жизнь с любимым мужем. Минни верила, что ее будущий супруг станет для нее самым любимым, самым дорогим и близким человеком. Так должно быть и так будет.

В сентябре окрыленный родительскими напутствиями Николай снова прибыл в Копенгаген.

Выслушав наследника русского престола, король Кристиан IX и королева Луиза сказали, что, конечно же, они будут рады породниться с династией Романовых, но последнее слово все же должно принадлежать их дочери.

И вот – решающая, волнительная встреча двух виновников всей этой суеты, двух полудетей, полувзрослых, двух метущихся сердец. Родители тактично оставили их одних.

Сентябрьский денек выдался на редкость теплым, солнечным. Минни с Николаем вышли в парк. Пройдя тенистыми аллеями, устроились в беседке в тени старых, уже пожелтевших листвой лип.

Долго неловко болтали о пустяках, думая совсем о другом, но не решаясь заговорить о том, что волновало теперь каждого из них, что должно было открыть новую страницу в их жизнях. Наконец, сильно волнуясь, Николай, слегка коснувшись руки своей избранницы, заговорил о главном.

– Принцесса… Дорогая Минни… Я очень волнуюсь, и, если я буду сбивчив и не очень последователен, не судите меня строго. Наша первая встреча была так коротка, но эти несколько дней, что мы были вместе, стали для меня… они сделали меня невероятно счастливым. Ведь я ехал сюда всего лишь для того, чтобы выполнить волю родителей и исполнить свой долг перед отечеством, но, едва увидев вас, я понял, что ко мне пришла любовь. Это было так неожиданно! И мой долг обернулся надеждой – робкой надеждой на счастье, которое вы можете мне подарить. Я хочу, чтобы вы всегда были рядом со мной, потому что я уже не мыслю своей жизни без вас. Станьте моей женой, – глядя ей в глаза, сбивчиво говорил он.

От нахлынувшего вдруг смятения, побледнев и опустив глаза, Минни долго не могла проронить ни слова.

– Почему вы молчите? – встревоженно спросил Николай. – Ответьте же что-нибудь!

– Ах, милый Никса! Если б вы знали, что сейчас творится в моей душе, какие противоречивые чувства владеют мной!.. Я знала о предстоящем разговоре и ждала этих ваших слов… Я хочу сказать «да», но не могу. Я в полном смятении, – прошептала она. – Вы такой хороший… Мне кажется, что и я вас полюбила… Или могла бы полюбить. Нет, нет, конечно полюбила! Но как же вся моя прежняя жизнь?! Моя любимая матушка?.. Мои братья и сестры?.. Все, все, что мне дорого, чем я жила до сих пор? Ведь Россия – это так далеко и так… непонятно для меня! Мне страшно!..

– Минни, дорогая моя! Не волнуйтесь, вы не будете там чужой! Я сделаю все для того, чтобы вы не чувствовали одиночества, были счастливы. Мои родители – вы, наверно, это знаете – души в вас не чают с тех самых пор, когда вы были еще совсем крошкой. А ваши родители, братья, сестры… Мы, конечно же, будем их навещать. И они нас тоже. Ведь на самом деле Россия не так уж и далеко. Это только так кажется. Вы привыкнете, она станет вашим вторым домом, а вы в этом доме когда-нибудь станете доброй, милой и рассудительной хозяйкой.

– Что ж я могу сказать… Я в такой растерянности… Я согласна, согласна…

Николай порывисто привлек ее к своей груди и, совершенно неожиданно для нее и для себя самого, поцеловал.

– Дагмар… Моя милая Минни… Я увезу вас далеко-далеко. И вы будете только моей, – шептал цесаревич, словно в забытьи.

Она не противилась, доверилась ему, только все время повторяла:

– Вы такой хороший, Никса, но отчего же, отчего же мне так страшно…

Она и сейчас, спустя, кажется, целую вечность, сидя здесь, на этой веранде, ощутила на губах тот самый, первый в своей жизни, такой неумелый, сладкий и такой жгучий поцелуй. Теперь она знала, что это не был страх перед неизвестностью, перед новой, неведомой ей жизнью – это было предчувствие беды.

Тем же вечером было объявлено о помолвке молодых. И во дворце поднялась невероятная суета. По этому радостному поводу был дан праздничный ужин.

Именитые гости…

Шампанское…

Тосты…

И поздравления, поздравления, поздравления…

Ликовал не только весь дворец, а и весь Копенгаген. Весть о помолвке всеобщей любимицы долетела до самых окраин датской столицы. Народ высыпал на улицы поглазеть на праздничный фейерверк, отметить помолвку любимой крошки Дагмар. Все переживали за судьбу маленькой принцессы. А ее друг Ганс, на чьих сказках она росла, даже прослезился, обнимая ее и бессвязно бормоча ей на ушко что-то доброе и ласковое.

На следующий день под впечатлением от пережитого Николай писал отцу: «Dagmar была такая душка! Она больше, чем я ожидал; мы оба были счастливы. Мы горячо поцеловались, крепко пожали друг другу руки, и как легко было потом. От души я тут же мысленно помолился и просил Бога благословить доброе начало. Это дело устроили не одни люди, и Бог нас не оставит».

Почти две недели провели они вместе. Это были недели радужных мечтаний о их счастливом будущем. Влюбленные, восторженные и счастливые, они гуляли по аллеям тенистого парка, любуясь великолепными скульптурами, творениями знаменитых датских мастеров. Собирали букеты из последних осенних цветов, катались на лодке и кормили лебедей на озере Эсрум Се. Вечерами Минни – теперь цесаревич уже называл ее «моя Минни» – музицировала или показывала ему свои акварельные рисунки. Они почти не расставались, кажется, пьянея от счастья любить и быть любимыми.

– С каждым днем, все больше узнавая вас, я все сильнее и сильнее люблю и все сильнее привязываюсь к вам, – говорил он ей.

И она, слушая эти слова и краснея от смущения, прижималась к нему.

– В вас теперь весь смысл моей жизни, – горячо шептал Николай ей на ушко. – И я молю Бога о том, чтобы вы привязались к своему новому отечеству и полюбили его так же горячо, как я люблю мою родину. Когда вы увидите и узнаете Россию, то поймете, что ее нельзя не любить.

Минни, замирая, слушала его и верила, что так и будет, его родина, его Россия станет и для нее родным домом…

Но пришло время расставаться.

– Не грустите, родная моя, очень скоро мы снова встретимся, чтобы уже никогда, никогда не расставаться, – успокаивал Николай свою юную невесту, вытирая ей навернувшиеся на глазах слезы.

…Покинув Данию, после недолгого пребывания с родителями в Дармштадте, Николай продолжил турне по Европе. Отправился в Италию. Но новые впечатления не могли отвлечь его от мыслей о невесте, от воспоминаний о тех счастливых днях в Копенгагене.

Из Рима он шлет восторженное письмо брату Александру: «Если бы ты знал, как прекрасно ощущать себя влюбленным и знать, что тебя любят тоже. Так грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, моею маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил, как сестру. Теперь со мною всегда медальон с ее портретом и локоном ее темных волос. Мы часто друг другу пишем, и еще чаще я вижу ее во сне. Как мы с ней целовались, прощаясь, до сих пор мне иногда чудятся эти жаркие поцелуи любви! Хорошо было тогда и так невыносимо теперь: вдали от моей милой невесты… Желаю и тебе от души так же любить и быть любимым».

Однако на смену этим радужным настроениям и светлым мечтаниям Николая пришли дни невыносимых страданий. Обострилась старая болезнь. Врачи никак не могли понять, что происходит с наследником, какой недуг так безжалостно подтачивает его организм, и совершенно не представляли, что с этим делать. Посовещавшись, решили, что пришло время ему пройти тот самый, давно назначенный, курс закаливания. И заставили Николая в течение нескольких недель подолгу отсиживаться в ледяной морской воде. Было это в небольшом голландском городке Скевенинге, неподалеку от Гааги.

Эти купания стали для наследника роковыми. С каждым днем он чувствовал себя все хуже и хуже. К концу этого «целительного курса закаливания» несчастный уже едва передвигал ноги и походил на живой скелет, обтянутый кожей. И только тогда перепуганные врачи отменили эти губительные процедуры. Наследник начал потихоньку приходить в себя.

Ему бы теперь на родину, на покой, под родительское крыло и надзор хороших докторов, ведь говорят же, что дома и стены помогают, но нет, нужно следовать монаршим указаниям – продолжать не нужные никому визиты многочисленной родне, разбросанной по всей Европе. Впереди – Нюрнберг, Штутгарт, Тироль, Венеция…

В Венеции Николая снова настиг жестокий приступ болезни. Боль в спине стала невыносимой. Ему уже было совсем не до романтических прогулок на гондолах по венецианским каналам, не до музейных сокровищ, не до театра. Но путешествие продолжается. Как в тумане, промелькнули Милан, Турин, Генуя…

Между тем ничего не подозревающая королева Луиза шлет императрице Марии Александровне письмо.

«Мое сердце переполнено смешанными чувствами, – пишет она, – и мои мысли теперь обращаются к Вам, моя дорогая кузина, к Вам, кто скоро будет вместо меня рядом с моей любимой дочуркой… Вы, конечно, поймете те чувства, что испытываю я сейчас: счастье, смешанное с грустью, которую невозможно вынести при мысли о том, что это последние деньки, которые проводит наша Дагмар дома, на родине».

До Ниццы Николай добрался уже зимой. К тому времени он был настолько изможден, что еле передвигался. Но врачи все так же беспомощно разводили руками, не понимая, что с ним происходит. Дошло до того, что Николай окончательно слег и уже не в силах был даже самостоятельно вставать с постели. Болезнь стремительно прогрессировала, и в апреле произошло страшное – кровоизлияние в мозг.

А в далеком Копенгагене Дагмар сердцем почувствовала беду. Мать часто застает ее сидящей в одиночестве в своей комнате за молитвенником со слезами на глазах. Одно за другим летят в Ниццу ее встревоженные письма. Но в ответ оттуда – лишь какие-то неопределенные вести, которые не успокаивают, а лишь усиливают тревогу. Императрица Мария Александровна, которая к тому времени из Дармштадта примчалась в Ниццу и теперь все время находится рядом с сыном, не хочет расстраивать невесту и ничего не пишет ей о тяжелом состоянии Николая.

И все же Минни сердцем чувствует надвигающуюся беду.

В Ницце лучшие врачи Европы и России уже в один голос заговорили о том, что положение Николая безнадежно и трагический конец неизбежен. К постели умирающего стали съезжаться родные и близкие. Из Петербурга прибыл император Александр II и младший брат Николая – Александр. Почти одновременно с ними из Дании вместе с матерью приехала принцесса Дагмар, которую вызвала императрица Мария Александровна «для последнего прощания» с женихом.

Это было первое крушение надежд, первое страшное жизненное испытание в череде отведенных принцессе судьбой. Уходил из жизни ставший дорогим ей человек.

К постели умирающего врачи подпустили ее лишь на следующий день после прибытия. В десять часов утра принцесса Дагмар с замиранием сердца вошла в комнату, где лежал умирающий, подойдя к постели, увидела того, кто еще совсем недавно просил ее руки, кого она мысленно уже представляла своим супругом, спутником всей своей жизни. Николай был в сознании и узнал ее, и на изможденном, землистого цвета лице умирающего появилась слабая улыбка.

– Минни, мой ангел… Как жаль, и как больно… – одними губами, едва слышно, прошептал он.

Что-то хотел сказать еще, но силы покинули его. Николай не смог вымолвить больше ни слова. Лишь две непрошеные слезы скатились по его щекам.

Минни села рядом, склонилась над ним, взяла его безжизненную, холодную руку в свои руки. И ей стало так страшно, что у нее закружилась голова и она едва не потеряла сознание. Юная принцесса вдруг явственно ощутила дыхание самой смерти, неизбежность трагического конца ставшего близким для нее человека, того, кому так и не суждено теперь стать ее супругом.

Чтобы не разрыдаться, Минни закрыла глаза, и ей вдруг явственно почудилось, что она слышит голос своего любимого сказочника: «Русалочка откинула со лба принца волосы и поцеловала его в высокий красивый лоб; ей показалось, что он похож на мраморного мальчика, что стоял у нее в саду; она поцеловала его еще раз и от души пожелала, чтобы он остался жив…»

«Как мог ты знать, мой дорогой Ганс, сквозь пелену времени увидеть то, что случилось теперь со мной?.. С нами… – подумала она. – Но ведь тот принц из твоей сказки не умер, русалочка спасла его своей любовью. Так почему же я не могу спасти моего принца? Может быть, моя любовь не так сильна?..»

Несколько часов провела Минни рядом с умирающим, и все это время она не отпускала его руки, словно стараясь удержать уходящую от него жизнь.

Пришел его брат и тоже сел рядом. Николай много рассказывал ей об Александре еще там, во Фреденсборге. И вот они встретились при таких страшных обстоятельствах. Они сидели молча, не проронив ни слова, будто боясь, что звук их слов может спугнуть так слабо теплящуюся в Николае жизнь…

Это было самое первое, и такое суровое, жизненное испытание для маленькой принцессы – неожиданная потеря ставшего дорогим ей человека, крушение сказочных мечтаний недалекого детства и романтической влюбленности юности. Ее жених, еще совсем недавно, казалось, полный жизненной энергии, обаятельный, веселый, остроумный, теперь лежал перед ней почти без признаков жизни.

И тут она вспомнила их короткие встречи в Копенгагене, когда во время прогулок по парку и долгих бесед цесаревич вдруг умолкал, замыкался в себе и гримаса боли искажала его лицо. Значит, уже тогда эта коварная болезнь мучила его! А он не подавал виду, не знал, не верил, что все так серьезно, хотел наслаждаться жизнью, любить и быть любимым, верить в то, что самое главное еще впереди…

Сгустились сумерки, и в комнату внесли свечи. Николай час от часу слабел, казалось, таял прямо на глазах, лишая тех, кто был рядом, последней надежды. Понимая, что трагический конец уже близок, вся романовская семья собралась у его постели. Королева Луиза встала за спиной дочери, положила руки ей на плечи.

– Крепись, крепись, дочка… – прошептала она.

Все молились, плакали. Пришел священник, чтобы причастить умирающего. После причастия все, кроме самых близких, вышли из комнаты. Остались лишь император с императрицей. Они сидели у изголовья кровати, скорбно склонив головы. Молча молились. Александр и Минни, устроившись по обе стороны кровати, держали умирающего за руки. За эти часы, проведенные здесь, оба были настолько изнурены, что едва держались на ногах.

В комнате царила скорбная тишина.

Но вот в полночь Николай, вдруг вздрогнув, очнулся от забытья, открыл глаза и, обведя помутневшим взором присутствующих, почему-то вдруг из последних сил стиснул руки Александра и своей невесты и соединил их на своей груди.

– Все кончено, я ухожу… – едва слышно прошептал он. – Прости, Минни, я не сдержал своего слова. Я оставляю тебя. Теперь ты, Саша, должен позаботиться о ней… Посмотри, как она прекрасна… Обещай мне, что ты не оставишь ее одну. Будьте вместе и будьте счастливы… А я там… буду радоваться за вас…

Ни он, ни она в этот трагический момент не осознали всей глубины этих отчаянных слов умирающего, не поняли того, что в этот последний миг своего земного бытия он определил судьбы своего любимого брата и своей невесты. Он хотел, чтобы его несостоявшееся счастье досталось им, самым дорогим ему людям.

Это были последние слова умирающего. Все было кончено. В свои семнадцать лет принцесса Дагмар, бедная крошка Минни, стала невестой-вдовой. В тот момент ей казалось, что жить дальше уже не имеет смысла и она уже никогда не будет счастлива, что судьба бедной русалочки стала и ее судьбой. Нет, ее принц не полюбил другую. Его просто не стало.

Она не смогла его спасти…

Вечерело. Потемнел и, казалось, нахмурился старый сад. Закатное солнце озарило холодным красным светом притихшую к ночи гладь моря. Ее верный слуга, старый казак Тимофей, принес и зажег настольную лампу. Спросил, не холодно ли ей и не пора ли идти в дом. В ответ Мария Федоровна лишь молча отрицательно покачала головой.

Поклонившись, казак ушел. И императрица снова осталась наедине со своими воспоминаниями. Нацепив старомодные очки, она извлекла из лежащего на столике альбома пожелтевший от времени листок бумаги. Это было ее письмо к отцу, Кристиану IX. Близоруко сощурив глаза, стала читать.

«Я не могу не благодарить Бога за то, что застала его, мое дорогое сокровище, еще живым и он узнал меня в последние минуты. Ты не можешь поверить, дорогой папа, как я благодарна за это Господу Богу. Никогда, никогда не смогу забыть тот взгляд, которым он смотрел на меня, когда я приблизилась к нему. Нет, никогда!

Бедные император и императрица, они были так внимательны ко мне в моем и в своем горе; они и его бедные братья, особенно Саша, который любил его так возвышенно, и не только как брата, но как своего единственного и лучшего друга…»