Текст книги "Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим"

Вы слышали, что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду.

Евангелие от Матфея, 5:21

На второй день после резни у Тухлого ручья и за три дня до праздника опресноков растянувшаяся на триста шагов кавалькада запыленных и усталых всадников подъехала к Овечьему пруду²⁶⁴264
  Овечий пруд – водоем на северной стороне храмовой горы; возле пруда был скотный рынок.


[Закрыть], расположенному на северной стороне Храмовой горы.

Покрытые красной пылью, с обветренными лицами и растрескавшимися от жары губами солдаты были счастливы, что наконец-то покинули испепеляющие горы царства Аида и вернулись в Эдем – рай, переполненный щебечущими птицами, журчащими родниками и изумрудными долинами.

Несмотря на раннее утро, возле водоема было полно народу. Римляне смотрели на евреев, толпящихся здесь, и не понимали, что заставляет людей с ночи занимать очередь к левитам и почему только левиты имеют право отмывать от грязи приведенную на заклание скотину. Почему нельзя самому помыть свою овцу и почему нужно еще платить за это?..

Всадники обогнули пруд, миновали Овечьи ворота²⁶⁵265
  Ворота в северной части храмовой стены. Из ворот вела дорога через поток Кедрон в Вифанию.


[Закрыть] и, косясь на толпы прокаженных, поехали вдоль переполненных галерей Вифезды²⁶⁶266
  Вифезда – «Купель милосердия», недалеко от Овечьего пруда.


[Закрыть]. Лонгин хмыкнул, глядя на спящих вповалку людей, ожидающих сошествия ангела, который «возмутит воды» и пошлет им исцеление. Сотник был прагматиком и не верил ни в ангелов, ни в бого́в. Слишком велико было его разочарование в них.

Миновав купель, отряд въехал в Мариа – пригород бедняков, застроенный в основном хибарами из необожженного кирпича. На улицах не было никого, кроме ветра, трепавшего высохшее белье на крышах домов. Под дробный перестук копыт обе турмы свернули в переулок и потянулись к претории, сияющей в лучах разгорающегося дня. Крепость стояла на выступе скалы, отделенная от Храма и всего города глубоким рвом. Перепрыгивая с камня на камень, солнечные лучи бежали вверх по отшлифованным глыбам, спеша подняться до самых вершин непреступных четырехугольных башен, чтобы зажечь зубцы на бастионах и разбудить город.

Почти семьдесят лет назад Ирод Великий перестроил старую обветшавшую крепость, назвав ее в честь своего дружка Марка Антония²⁶⁷267
  Марк Антоний (83–30 гг до н .э.) – римский консул, полководец, любовник египетской царицы Клеопатры.


[Закрыть]. Четыре башни по пятьдесят футов²⁶⁸268
  Фут – мера длины; римский фут равнялся 0,29 м.


[Закрыть] и стены высотой в двадцать футов обеспечивали царственной семье надежную защиту. Внутренние покои, украшенные многочисленной мозаикой, панелями из ливанского кедра, изящной резной мебелью красного дерева и гобеленами, вывезенными из Египта, создавали атмосферу роскоши и богатства, вызывая зависть царских гостей. И если прибавить ко всему этому портики, балкончики, террасы, фонтаны и термы, крепость превращалась в роскошную резиденцию рядом с храмом – к тому же, соединённую с ним подвесным ажурным мостиком.

После смерти Ирода в крепости разместили римский гарнизон. Часть помещений переделали под казармы, а царские покои – под резиденцию римского наместника, приезжающего в город только по праздникам. В подземельях устроили тюрьму с пыточной и многочисленными камерами в виде ям и каменных мешков. С западной стороны ко дворцу примыкал помост, выложенный из кирпича, высотой в пять и длиной в сто локтей, называемый греками «лифостротон» («помост»), а евреями – «габбаха²⁶⁹269
  Габбаха, или гаввафа – возможно, от евр. «габбахат» (лысина) или от арам. «габбета» (возвышение, высота).


[Закрыть]». Во время суда на нем ставили кресло наместника, и он творил правосудие, взирая сверху вниз на тех, кто подлежал суду. Из-за этого помоста крепость и получила свое второе название «претория²⁷⁰270
  Претория – от названия должности «претор» (высшее должностное лицо, обладавшее административной, военной и судебной властью).


[Закрыть]» – судилище.

Между всадниками на растяжках из сухих, суковатых неструганых жердей тащились двое пленных, с трудом переставляя искалеченные, кровоточащие ноги. На разбитые лица уже легла печать смерти, о чем свидетельствовала появившаяся в глазах тоска, боль в душе и страх в сердце. Тоска – оттого, что входят в священный город как разбойники; боль – оттого, что не смогут встретить Пасху как положено благочестивым евреям, а страх – от ожидания лютых пыток и неотвратимости казни.

– Воров ведут! Разбойников! – детские крики всполошили всех – от северной башни Хананэла²⁷¹271
  Хананэла – башня на северной стороне Иерусалима, недалеко от крепости Антония.


[Закрыть] до Соломоновых ворот, выводящих в долину Кедрона. К голосам присоединились собаки, поднявшие невероятный лай, потом замычала скотина, требуя еды, и только после этого из домов стали выходить евреи. Приставив ладонь ко лбу, они молча разглядывали, кого там ведут римляне. Проводив взглядом процессию, горожане тут же теряли интерес: лавочники шли отпирать свои лавки, хозяйки исчезали в домах, а продавцы с клетками и мешками продолжали свой путь в храм, где под сводами многочисленных галерей размещались столы менял и торговцев.

Город просыпался.

Солдаты въехали на мост, соединяющий пригород с цитаделью. Отсюда был хорошо виден храм с его белоснежными стенами, уносящимися в высоту на шестьдесят локтей, и с воротами в тридцать локтей высоты, покрытыми тяжелыми золотыми листами. Горя на утреннем солнце ярким огненным блеском, золото слепило глаза, бросая блики на двух вышитых позолоченных орлов, качающихся над каждым вексиллярием²⁷²272
  Знаменосец; солдат, возивший вексиллум – штандарт турмы: четырехугольный кусок ткани, висящий на перекладине древка.


[Закрыть], едущим во главе своей турмы.

Отряд миновал мост и уперся в ворота украшенные львиными головами.

– Именем цезаря! – рука сотника легла на кольцо, вправленное в ноздри льву, и стукнула, вызывая охрану.

– Пароль, – ухнуло сверху эхо.

– Не каждая стрела догонит убегающую лань.

– Только пущенная твердою рукой, – через некоторое время громыхнул засов и противный душераздирающий скрип петель известил, что римляне дома.

Тронув удила, отряд въехал под своды массивной башни, наслаждаясь утренней прохладой, которая еще не успела покинуть цитадель.

***

– Отпускай…

Перерезав веревки, крепившие рогатки к седлам, солдаты отбросили их, не задумавшись, что пленники, привязанные к палкам, не устоят на ногах. Так и случилось: разбойники рухнули одновременно – вместе с жердями, ломая их о мостовую.

Человек со шрамом попытался высвободить руки, но не смог. Лежа на спине, он повернул голову, разглядывая двор претории, стены и башни. Всё, что он видел, он видел в первый и последний раз. Сколько их продержат? День, два, неделю – не больше. До Пасхи должны повесить. Сглотнув ком, подступивший к горлу, человек застонал и пошевелился.

– Ты здесь, Рах? – это сказал Гестас, но что-то изменилось в его голосе: в нём появились булькающие, хрипящие звуки, пропитанные злобой.

Рах повернул голову в другую сторону и посмотрел на товарища.

О Боже!

Рядом с ним лежал человек с кровоточащим, опухшим лицом. Человек со шрамом пошевелил губами, пытаясь мимикой определить состояние своего лица. Щека дернулась, вызвав приступ боли. Рах прикрыл глаза, вспоминая постоялый двор и прозелита, которого он должен был зарезать, а не слушать.

– Ты виноват в том, что я здесь, – человек пнул товарища ногой, стараясь выместить на нём ненависть, накопившуюся за два дня пути. На ночевках их разводили по разным углам лагеря, не давая сговориться и совершить побег, а днем, на переходах, палящее солнце отнимало последние силы, а выбитые зубы – желание говорить. Так что впервые с того злополучного дня, когда их чуть не утопили караванщики, они были рядом и Гестас мог сорвать на Рахе свою злость.

Рах – тот самый человек со шрамом, что повелся на рассказы прозелита о «караване, доверху набитом золотом»; тот самый, что почти два года наводил ужас на караванщиков от Самарии до Идумеи; тот самый, что собрал отборных молодцов и привел их к Тухлому ручью; тот самый, что не умер, хотя этого страстно желал…

– Прости меня, – человек со шрамом повернул голову. На разбитом, опухшем лице проступило жалкое подобие улыбки.

– Простить? – Гестас хотел плюнул в него кровью, скопившейся во рту, но липкая густая слюна повисла на опухшей губе. – Да гореть тебе в геенне за всё, что ты сделал для нас, для товарищей своих, для братьев своих, – захрипел он и закашлялся. – Детей ты сделал сиротами, жен – вдовами, и участь их будет страшней, чем участь дочери священника, ставшей блудницей²⁷³273
  Дочь священника за прелюбодеяние подлежала смерти через побитие камнями или сожжение.


[Закрыть]. На них лягут все грехи наши, и детям не оплатить их, не искупить и не замолить вовек.

– Замолчи, мне тошно и хочется умереть.

– Так что же ты не умер там, в ущелье, вместе со всеми? Почему не кинулся на копье, выставленное погонщиком ослов; не разбил себе голову о камень, когда тебе вязали руки; не открыл рот, чтобы захлебнулся в ручье, когда топили? Почему не увлек солдата в пропасть, по краю которой он тебя вел? Почему, я спрашиваю тебя?

– Не дали.

– Кто не дал? Слепой римлянин или его рыжий друг, похожий на заморскую обезьяну?

– Бог!

– Бога нет!

– Не кощунствуй. По милости Господа мы не погибли в тот день, ибо милосердие Его не истощилось.

– Если бы он был, я бы не лежал со связанными руками на мостовой посреди претории в окружении римлян. А шел бы я сейчас к своей Наоми, прижимая к груди кувшин хорошего аммонитского вина.

– С чего ты решил, что ты волен разгуливать на свободе, обвешанный грехами, как репьями?

– Я принес Всевышнему хорошую жертву: пять овец, двух волов, две амфоры хорошего нардового масла и горсть серебряных динариев. Я дал коэну кружку с сиклями, и он сказал мне, что нет человека, который не грешил бы, и что Господь щедр, долготерпелив и многомилостив. А еще он сказал, что простятся мои беззакония и грехи и уже не вспомянется мне более.

– Дурак ты, Гестас, – Рах ухмыльнулся. – Наверное, он сказал тебе, что надо давать ему десятую часть от твоего заработка?

Так и было, и Гестас промолчал. Он был недоволен, что Рах начитан, и за это еще больше ненавидел человека со шрамом, который приходился ему двоюродным братом.

– Скажи, Гест, он знал, кто ты, принимая от тебя горшок с монетами?

– Не знаю. А что?

– Тебя обманули. Ибо всё, что он сказал тебе, было сказано народу Израиля: «Вот наступают дни, говорил Господь, когда Я заключу с домом Израиля и с домом Иуды новый завет, не такой завет, какой Я заключил с отцами их в тот день, когда взял их за руку, чтобы вывести их из земли Египетской; тот завет Мой они нарушили, хотя Я оставался в союзе с ними, говорит Господь. Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его, и буду им Богом, а они будут Моим народом. И уже не будут учить друг друга, брат брата, и говорить: «познайте Господа», ибо все сами будут знать Меня, от малого до большого, говорит Господь, потому что Я прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более. Так говорит Господь, Который дал солнце для освещения днем, уставы луне и звездам для освещения ночью, Который возмущает море, так что волны его ревут; Господь Саваоф – имя Ему. Если сии уставы перестанут действовать предо Мною, говорил Господь, то и племя Израилево перестанет быть народом предо Мною навсегда²⁷⁴274
  Иер. 31:31–36.


[Закрыть]».

– Ты только что сказал: «Прощу беззакония их и грехов их уже не воспомяну более». Значит, не обманул меня коэн. Ты лжец, Рах, ты хотел украсть у меня надежду. Тебе это удалось, но лишь на миг, – Гестас криво улыбнулся, согнул ноги и, оттолкнувшись от мостовой, хотел уползти в тень, но не смог. Скрученный с Рахом одной веревкой, он остался лежать в той же позе и на том же месте, где оставили их легионеры.

***

Уже несколько часов они лежали во дворе претории, забытые и покинутые всеми, в ожидании кузнеца с молотом и кандалами и солдат, которые, тыча в спину копьями, отведут их в подземелье, пахнущее мочой и испражнениями. В горле пересохло и хотелось пить. На их крики солдаты, проходя мимо, только ругались, пиная иудеев ногами. Солнце давно перевалило через стену и теперь светило в глаза, припекая разбитые лица. Гестас опустил веки, чтобы не видеть светило, с некоторых пор ненавистное ему.

– Вспомни, сколько ты пролил крови в святую субботу, сколько ты угнал скота от Пасхи до Кущей, сколько ты совратил девиц невинных, а теперь подумай: достоин ли ты прощения?

– На себя посмотри… Ты старше, и это ты соблазнил меня золотом, вложил в руку меч и научил убивать.

– Я готов предстать перед Богом и понести кару за всё и за всех.

– Нет, Рах, ты предстанешь перед другим царем, – Гестас замолк, услышав перезвон цепей. – Эти цепи для тебя, слышишь… Ты сдохнешь на кресте и попадешь в ад, а меня оправдают: я призову в свидетели всех, кому я когда-то давал денег, покупал ткани и дарил расписные амфоры, и они подтвердят, что я был соблазнен и стал разбойником не по своей воле.

– Читал ли ты книгу пророка Исаии?

Гестас вздрогнул и повернул голову. Над ним стоял римлянин в запыленном панцире. На сгибе локтя он держал шлем – тот самый, что Руфус подобрал в ущелье и, бросив, рассек сотнику бровь.

– Нет, – разбойник потрогал языком опухшие губы.

– Говорил Господь Исаие: «Если нечестивый будет помилован, то не научится он правде, – будет злодействовать в земле правых и не будет взирать на величие Господа²⁷⁵275
  Ис. 26:10.


[Закрыть]». Запомни это и повторяй до самого своего смертного часа, а я позабочусь, чтобы ты дожил до него и не умер раньше времени, потому что тот, кто идет за мной, жаждет твоей крови и перемолотых костей, – сотник показал за спину, откуда доносился звон цепей.

Гестас скосил глаза. То что он увидел, расслабило его мышцы, наполняя штаны горячей влагой. В дальнем конце двора, возле кузницы, возилось голое чудовище в кожаном фартуке, забрызганном кровью, наматывая на руку цепь. Кому она предназначалась, можно было не спрашивать.

Слушая человека, спасшего их от смерти, Рах лихорадочно вспоминал. Когда-то он уже слышал то, что сказал сотник. Человек со шрамом напряг свой истерзанный мозг. Где и, главное, от кого он мог слышать эту фразу? Перебирая слова, имена людей, названия деревень и городов, разбойник ворошил события прошедших лет, мысленно двигаясь от иудейской пустыни к благодатным галилейским горам. Все мысли вращались вокруг ключевой фразы: «Он идет за мной». Зачем это нужно было ему – человеку, которого скоро повесят, – Рах не знал, но он интуитивно чувствовал, что в ответе он найдет то, что позволит ему спасти свою душу.

«Они пришли за мной… Нет! Он идет за мной. Нет, не так. Идет впереди меня. Нет! Идет рядом со мной. Нет! Не то. Всё не то…» – Рах задумался. Звон цепи над ухом и тень, нависшая над ним, ничуть не смутили разбойника. Он лихорадочно пытался воспроизвести, буквально по слогам, как звучала фраза, услышанная им, когда он переезжал брод. Да! Там был брод. И было это на берегу Иордана. Рах оживился и пробормотал: «Спасибо Тебе, Господи, что указал мне место и напомнил…»

***

Перед глазами возник Иоанн, стоящий по пояс в холодной воде Иордана. Одетый в грязно-желтый аббас²⁷⁶276
  Аббас – плащ из грубой овечьей или верблюжьей шерсти.


[Закрыть], сотканный из грубой верблюжьей шерсти, он, возложив руки на плечи иудеев, погружал их с головой в реку, приговаривая: «Я крещу вас в воде в покаяние, но Идущий за мною сильнее меня; я не достоин понести обувь Его; Он будет крестить вас Духом Святым и огнем; лопата Его в руке Его, и Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым»²⁷⁷277
  Мф. 3:11–12.


[Закрыть].

Плащ намок, края всплыли, надувшись пузырем, но это не мешало пророку творить очищение. С худого, иссушенного постами и зноем лица, обрамленного длинной нечесаной бородой, не сходила улыбка, а глаза светились счастьем. Очищающий водой знал, что после третьего погружения мутные воды священной реки унесут грехи человека, который добровольно предался в его руки, не боясь быть крещеным²⁷⁸278
  Русское слово «крещение» этимологически соответствует греческому βάπτισμα (баптизма) – «погружение в воду», при этом несет смысловую нагрузку «очищение».


[Закрыть], не боясь презрения и осуждения.

«Кто ты? – думал Рах, навалившись на шею лошади, – святой, пророк, праведник или шарлатан? Что ты даешь людям, макая их в ледяную воду?» Человек со шрамом хотел покреститься, но всё тянул и тянул… Грехи жгли душу, и надо было решиться. «Зачем мне это? – рассуждал он. – Я иудей, и Бог мой – Яхве, выведший сынов Израиля из тьмы Египетской. Лучше я принесу жертву в храме Иерусалимском на Пасху или на праздник Кущей».

«Лучше покрестись!» – сказано было жестким и властным голосом.

Рах вздрогнул и, привстав в стременах, посмотрел на пророка, но тот не обращал на разбойника никакого внимания. Красные воды цвета пережженной охры неспешно обтекали Иоанна. Креститель поднял над водой ребенка и, передав его родителям, поманил старого седовласого еврея.

Это не он…

Рах поднял голову и посмотрел на небо, щурясь от ярких солнечных лучей. Там не было никого: ни туч, ни облаков; ни Бога, ни ангелов, но кто-то же сказал: «Покрестись!»

«…вот Агнец Божий, Который берёт на Себя грех мира. Сей есть, о Котором я сказал: за мною идёт Муж, Который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня²⁷⁹279
  Ин. 1:29–30.


[Закрыть]», – донес до Раха ветер слова Иоанна. Глаза разбойника расширились от удивления. Он смотрел на реку – и не мог поверить. Иоанн показывал на идущего к нему по воде человека в длинном белом хитоне.

«Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение²⁸⁰280
  Мф. 3:17.


[Закрыть]», – голос зазвенел в вышине и придавил разбойника к лошадиной гриве, сказав прямо в ухо: «Очисти душу свою, смой грехи свои».

– В другой раз, – прошептал человек со шрамом, от страха натягивая капюшон на голову.

«Другого раза не будет!», – из пустыни дохнуло жаром, обжигая лицо. Подняв жеребца на дыбы, Рах ударил его нагайкой по крупу и погнал вдоль берега. «…и поведу слепых дорогою, которой они не знают, неизвестными путями буду вести их; мрак сделаю светом пред ними и кривые пути – прямыми²⁸¹281
  Ис. 42:16.


[Закрыть]», – неслось ему вслед…

Ветер бросил в лицо пригоршню песка. Рука непроизвольно дернулась, уводя скакуна в сторону. Копыта сорвались с откоса, и жеребец, подняв столб пыли, рухнул с обрыва в реку, увлекая за собой всадника. Разбойник, выбитый из седла, камнем влетел в воду, с плеском уходя на глубину…

***

…Поток ледяной воды обдал его с ног до головы.

Отплевываясь и мотая мокрой головой, Рах открыл глаза. Перед ним стояли центурион, голый римлянин в кожаном переднике и два легионера с факелами. Возле ног ползал кузнец с молотком в руке. Только сейчас Рах понял, что он не в реке, а в темнице, сидит на полу на давно истлевшей соломенной подстилке. Как он сюда попал, он не помнил, но что-то произошло, если его поливают водой и требуют признания.

– Повтори, что ты сказал? – голос сотника звенел металлом, не предвещая ничего хорошего.

– Я не помню – он устал играть в жизнь, хотелось быстрой и не мучительной смерти.

– Ты сказал: «Слепой», – удар в челюсть был резким и болезненным. Голова разбойника мотнулась, вызвав глухой стук от соприкосновения затылка с нешлифованным гранитным камнем.

– Это было сказано про меня, – процедил Рах, чувствуя привкус крови во рту.

– Что сказано?

– «Слепой».

– Разве ты слеп? – сотник с удивлением посмотрел сверху вниз на сидящего в углу разбойника.

– Однажды на берегу реки я встретил поводыря и прогнал его. В тот день я был слеп, как и всю последующую жизнь. Поэтому я здесь.

– «Блажен человек, которого вразумляет Бог, и наказания Вседержителева не отвергай²⁸²282
  Иов. 5:17.


[Закрыть]».

– Ты говоришь так же, как Он, – Рах пристально посмотрел на сотника, морщась от боли в затылке, и перевел взгляд на валяющееся ведро. – Я хочу пить.

– Налей ему, – Лонгин кивнул палачу.

Палач поднял ведро: на дне плескалось немного жидкости. Опрокинул, сливая остатки влаги в деревянную чашку, стоявшую на полу, отбросил ведро, взял посудину и протянул Раху.

– Держи, – каса²⁸³283
  Каса (арам) – чаша.


[Закрыть] в его руке казалась наперстком. С квадратной головой и сильными, похожими на тиски руками, несмотря на сутулость, римлянин был огромен: шесть футов росту и три фута в плечах. Бык в человеческом обличии, голый, в кожаном фартуке, забрызганном кровью.

Звякнув цепями, Рах схватил чашку, словно боялся, что её отберут у него, и выпалил:

– Господи, прости меня, я принимаю твое крещение! – он опрокинул чашку на голову, вылив воду на себя.

– Ты же хотел пить!.. – удивлению римлян не было предела. Лонгин насупился, легионеры скорчили рожи, а кузнец с палачом переглянулись.

– Сохнут не внутренности, сохнет душа. Слышали ли вы сказанное человеком в белых одеждах: «Кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нём источником воды, текущей в жизнь вечную²⁸⁴284
  Ин. 4:14.


[Закрыть]».

– В белых одеждах? У нас в Риме, все ходят в белых одеждах.

– Не в таких. Они небесной белизны.

– Ты говоришь загадками.

– Разве твои глаза не затянуты поволокой и ты не страдаешь катарактой?

– Что ты этим хочешь сказать? – нотки теплоты исчезли из голоса сотника. – Больше света! – крикнул он.

Легионеры вскинули факела, пламя дернулось и заметалось? освещая темный каменный мешок. Палач намотал цепь на руку, наклонился и прошипел:

– Меня зовут мясник Маркус… Когда все уйдут, я выбью тебе колени в обратную сторону за то, что ты назвал его слепым.

Но Рах не слышал его, он смотрел в угол.

– Ты пришел! – узник поднял руку, протягивая её в темноту. Цепь натянулась, заставив палача выпустить несколько звеньев из кулака. Римляне посмотрели туда, куда показывал разбойник, но не увидели никого… Палач дернул за цепь, рука иудея, словно плеть, упала вдоль туловища, разбудив перезвоном возникшую тишину. Рах поднял голову, с умилением глядя на Лонгина. – Он ждет тебя на Голгофе. Коснись одежд его – и он исцелит тебя.

– По-моему он сошел с ума, – палач потряс крюк, удерживающий цепи, пробуя, насколько прочно тот вмурован в стену.

– Возможно, – Лонгин внимательно посмотрел на разбойника, ища следы безумия на его лице. Следов не нашлось, и он спросил: – Разве твой Бог помогает римлянам?

– Он помогает всем.

– Зачем ты мне всё это говоришь?

– Я дал тебе надежду – в надежде, что и Он подаст её мне.

– Он, что знахарь, лекарь, пророк. Кто он?

– Он, Сын Бога живого.

–Все боги в Риме, – в разговор встрял кузнец, закончивший клепать цепь. Он сложил инструмент в сумку, встал и, отойдя в сторону, замер, поджидая, когда офицер соизволит первым покинуть камеру.

–Я говорю о другом Боге, – разбойник провел рукой по щетине, – о том, кому подвластны горы и небо, солнце, и луна. Он очищает от язв, поднимает расслабленных, открывает очи слепым, воскрешает мертвых. А ваши идолы мертвы, что они могут – только пылиться в пантеонах…

Лонгин ощутил холодок, пробежавший по спине. Впервые он слышал такое. Ходили разговоры, что евреи за глаза называют римлян идолопоклонниками, но чтобы вот так, в лоб, при свидетелях…

– Замолчи, – рука легла на рукоять меча… Сотник знал, что не убьет человека со шрамом, давшего ему надежду. Сколько он просил Юпитера, Марса и остальных богов – разве они помогли ему? Но сомнения всё еще терзали душу Лонгина. – Ты врешь, иудей? – с надеждой, что это так, сказал, точнее спросил, сотник.

– Я говорю правду, верь мне, – но Лонгин уже не слушал. Он развернулся и, пригнув голову, вышел из камеры. – Ты же знаешь наш язык, найди в книге псалмов, что царь говорит о Сыне Божьем, и всё поймешь… – крикнул Рах вслед уходящему центуриону.

Грохот засова заглушил последние слова разбойника. Со скрежетом провернулся ключ – и всё стихло. Человек со шрамом долго сидел в темноте наедине со своими мыслями. Наконец он повалился на мокрую, дурно пахнущую солому. Через некоторое время раздался всхлип, переходящий в долгий протяжный стон – стон человека, знающего, что не будет ему прощения.