Текст книги "В огне братоубийственной резни… 1918-1919 годы"

В конце января 1918 года, по предписанию наркома по военным делам Н.И. Подвойского, Военно-морским революционным комитетом, был сформирован Сводный морской отряд, под командованием начальника управления политической частью Морского министерства матроса-большевика И.И. Вахрамеева. Перед отрядом была поставлена задача: навести революционный порядок в приволжском городе Рыбинске. Дело в том, что в Рыбинске находились значительные запасы различного снаряжения для Западного фронта, и возникла угроза их разграбления местным гарнизоном. В Сводный морской отряд вошли более ста матросов из флотских частей в Петрограде. Командиром был назначен начальник Управления политической частью Морского министерства И.И. Вахрамеев.

24 января 1918 года Центробалт по докладу члена комитета Д.Я. Пивена принял решение сформировать для поддержания революционного порядка в Петрограде ещё один отряд из 300 моряков из числа увольняемых в запас. Отряд был передан в распоряжение управляющего делами Совнаркома РСФСР В.Д. Бонч-Бруевича.

Для утверждения Советской власти и организации нового флота в 1918 году существенное значение сыграли, так называемые «отряды моряков особого назначения». К примеру, 28 февраля 1918 года в Петрограде при Военном отделе Наркомата по морским делам сформирован 1-й добровольческий Морской береговой отряд Красного флота (позже переименованный в 1-й Морской береговой отряд при Военном отделе Наркомата по морским делам). Командиром отряда назначен «человек Дыбенко» матрос-большевик Н.Т. Антропов. Отряд предназначался для выполнения специальных заданий военно-морского командования и первоначального строевого обучения добровольцев РККФ, т. е. сочетал в себе функции карательной организации и учебного отряда. К 10 марта 1918 года в четырёх ротах отряда насчитывалось более тысячи матросов.

Самое активное участие при подавлении первых вооружённых сопротивлений Советской власти принимали созданные при активном участии матросов бронепоезда. Так, в Гомеле 29 марта 1918 года 12-й Морской бронепоезд имени Л.Д. Троцкого, укомплектованный балтийскими матросами, принял участие в ликвидации мятежа штабс-капитана В.В. Стрекопытова в Гомеле.

* * *

На Украине матросские отряды Черноморского и Балтийского флотов принимали участие в советизации почти всей ее территории. Эти матросские отряды в основном числились в составе Украинского фронта, созданного в помощь Советскому правительству Украины. Главковерх Украинского фронта левый эсер М.А. Муравьев мало считался с украинским правительством и, кое-как терпел Совнарком, да и то, как показало время, не слишком долго. Что касается матросов, то они исполняли при М.А. Муравьеве роль личной гвардии.

Центральным эпизодом советизации Украины в 1918 году, является, конечно же, взятие в январе 1918 года Киева советскими войсками. С начала января 1918 года к Киеву с разных направлений начали стягивались сразу три «революционные армии» из красногвардейцев, солдат и матросов, численностью до нескольких тысяч человек каждая. По мере движения, они обрастали местным активом, дезертирами и разного рода пришлым элементом. Матросов в этих армиях насчитывалось не менее тысячи, и они выполняли роль «сознательного авангарда», но авангарда крайне левацки настроенного, намеренного вместе с М.А. Муравьевым после Украины советизировать и всю Европу… Первая революционная армия была сформирована при Ставке в Могилеве. Именно в ней были наиболее крупные отряды балтийцев под командованием матросов-анархистов И. Яковлева и И.

Соболева, выполнявших функции первого и второго заместителей командарма. Командовал этой армией сначала член ВРК 2-й армии Западного фронта прапорщик Р.И. Берзин, а затем член Кронштадтского Совета, один из лидеров военной организации РСДРП(б) подпоручик А.И. Ремнев. В районе Конотопа сформировал армию кронштадтский матрос С.Д. Кудинский. До прибытия В.А. Антонова-Овсеенко в Харьков из Брянска, именно С.Д. Кудинский руководил операциями против генерала А.М. Каледина. Однако отряды С.Д. Кудинского на Киев так и не выступили, увлекшись наведением «революционного порядка» (расстрелами, грабежами и разгулом) в районе Конотопа, Брянска и Курска. В.А. Антонов-Овсеенко попытался было отдать анархиствующего кронштадца под суду. Но С.Д. Кудинский принял покровительство влиятельного Н.И. Подвойского. И последний, с помощью В.И. Ленина, обеспечил С.Д. Кудинский назначение на комиссарскую должность с огромными полномочиями в ряде юго-западных российских губерний.

Авангардная роль матросов подкреплялась и соответствующим денежным содержанием. Во время «киевского похода» матросы получали жалованье по 400–500 рублей, красногвардейцы – по 100–200. По 100 рублей стали платить и солдатам, но после острых протестов с их стороны. Так что идеи идеями, а денежки вынь, да положи…

Основной силой при взятии Киева являлась революционная армия под командованием П.В. Егорова, наступавшая с Харьковского направления. В этой армии находился и сам Главнокомандующий М.А. Муравьев. В состав этой армии входили мелкие матросские анархистские отряды, несколько бронепоездов, в том числе бронепоезд, под командованием кондуктора флота Годлевского, принадлежавший ранее отряду матроса-большевика Н.А. Ховрина. В армии П.В. Егорова было много близких матросам идейных анархистов, в частности, М.Г. Никифорова (знаменитая впоследствии атаманша Маруся). Всего в походе на Киев участвовало до тысячи матросов.

При всем неоднозначном поведении М.А. Муравьева, который вел себя как настоящий диктатор, Киев был взят легко, почти с ходу, т. к. Украина уже созрела для Советской власти. В Киеве же находилось несколько надежных гайдамацких полков и несколько десятков тысяч офицеров. При этом, подавляющее большинство офицеров и не думало сопротивляться. Воспитанное на идеях великодержавности и прозрения к политике, они видели в происходящих событиях только национальный аспект, российско– украинский конфликт, не замечая его классового характера. Офицеры толпами дисциплинировано приходили они на объявленную «регистрацию» в театр, где многие там и тут же расстреливались пьяными матросами и в меньшей степени солдатами. При этом расстреливались, прежде всего, офицеры, предъявлявшие красные билеты Центральной Рады, а таких было несколько сотен. Имелись случаи расстрелов и просто «буржуев» из-за приглянувшегося пальто.

Несмотря на отсутствие серьезного сопротивления, экстремизм в Киеве дошел до массового террора. Жертвами этого террора стали «радовцы», главным образом, офицеры. Офицеры стали здесь ещё своего рода жертвой, принесенной за достижение компромисса между местным украинским населением и наступающими «освободителями-интернационалистами». Озлобление муравьевской армии при взятии Киева усиливалось от жажды мести за жестоко подавленное накануне гайдамаками восстание рабочих на заводе «Арсенал». В подавлении восстания рабочих принимал участие и отряд украинских матросов-черноморцев, предпочетших национализм революционности. Кстати, после взятия Киева, большинство этих националистов в тельняшках были безжалостно уничтожены их же коллегами– матросами.

Сам М.А. Муравьев, уже находясь в Одессе, так описывал свои «подвиги» в Киеве: «Мы идем огнем и мечом устанавливать Советскую власть. Я занял город, бил по дворцам и церквям… бил, никому не давая пощады! 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а, может, и тысячи, были безжалостно убиты… Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг – быть беспощадными!»

Общее число жертв «красного террора» в Киеве в январе 1918 года оценивалось представителями белой эмиграции в пять тысяч человек. По мнению современных историков, оно составило около полутысячи человек. Как справедливо отмечал историк С.В. Волков, «во всяком случае, это была одна из крупнейших, если не самая крупная за войну единовременная расправа над офицерами».

Историк военно-морского флота М.А. Елизаров пишет: «Флотские представители в киевских событиях играли роль авангардных сил. Власть, фактически, перешла к ним утром 26 января. А.И. Ремнев со своей армией первый вступил в город и после того, как М.А. Муравьев через несколько дней убыл на Румынский фронт, стал начальником его гарнизона. Комендантом города был назначен матрос-анархист А.В. Полупанов, прибывший с отрядом черноморцев на бронепоезде. Матросы первые в городе занялись обысками, вылавливанием «контры» и отправкой ее в «штаб Духонина». Но они же первые бросились наводить революционный порядок, когда обнаружилось, что в городе образовались бандитствующие группы, одна из которых чуть не расстреляла самого М.А. Муравьева, пытавшегося остановить самосуды.

Вершиной террора стало убийство в Лавре митрополита Владимира. В лавре разместился штаб Берзина и около трех тысяч матросов, красногвардейцев и солдат, причем монахи отнеслись к ним вначале весьма дружелюбно и старались помочь продовольствием. По свидетельству назначенного комендантом Лавры местного унтер-офицера большевика В.С. Сергеева, расстрелы в Лавре попыталась начать группа красногвардейцев, во главе с несколькими матросами, но ему это, с большим риском для собственной жизни, удалось предотвратить. Однако затем несколько самосудов все-таки произошло, в том числе неизвестными был убит и митрополит. По словам Берзина, убийство было совершено не с политическими, а с уголовными целями, ради грабежа 400 рублей и пары сапог сделали это примкнувшие к матросам уголовники. Берзин уверяет, что узнав об аресте митрополита, он немедленно отдал распоряжение его освободить, причем первыми постарались сделать это именно матросы.

После убийства митрополита самосуды в городе прекратились. «Революционная инициатива» перешла на экономическую область – начались грабежи, реквизиции, контрибуции и т. п. Муравьев, выполняя обещание своим войскам о награде за взятие Киева, наложил на город многомиллионную контрибуцию. И теперь обыватель, который еще вчера, не хотел дать на защиту города от большевиков ни копейки, теперь выложил все сполна.

Разумеется, что в революционных войсках началось массовое пьянство, кутежи в ресторанах и игорных домах, разного рода дебоши. Комендант Киева матрос А.В. Полупанов распоясавшуюся «братву» не трогал.

Однако в ходе массовых пьянок начались разборки между самими победителями. Солдаты, до которых к тому же в это время дошел приказ Л.Д. Троцкого и Н. Крыленко о демобилизации, не захотели мириться с тем, что красногвардейцы получают жалование по 100–200, а матросы и вовсе по 400500 рублей. Началась буза, в результате которой и солдатам стали платить по 100 рублей. Несмотря на все эксцессы, происходившие в Киеве в течение трех большевистских недель, там присутствовали и моменты революционной романтики, присущая матросам «робингудовщина». Так, белоэмигрант А.А. Гольденвейзер впоследствии вспоминал: «…Первый лик большевизма, который мы увидели за этот короткий срок, не был лишен красочности и своеобразной демонической силы. Если теперь ретроспективно сравнить это первое впечатление со всеми последующими, то в нем ярче всего выступают черты удальства, подъема, смелости и какой-то жестокой непреклонности. Это был именно тот большевизм, художественное воплощение которого дал в своей поэме «Двенадцать» Александр Блок».

В целом, последствия похода армии Муравьева на Киев были огромны.

После взятия Киева разношерстные отряды Муравьева начали разбегаться, сократившись с 15 тысяч штыков до двух. При Муравьеве остались только матросы. В значительной степени именно из-за ультрареволюционной советизации Украины, Центральная Рада переориентировалась с Антанты на немцев, что имело огромные политические последствия для усиления агрессивности немцев по отношению к Советской России. 14 февраля 1918 года М.А. Муравьев был назначен командующим фронтом, получив задачу выступить против румынских войск, стремившихся, «под шумок», захватить Бессарабию и Приднестровье.

Ленин требовал действовать как можно энергичнее. В ответ Муравьев сообщал: «Положение чрезвычайно серьезное. Войска бывшего фронта дезорганизованы, в действительности фронта нет, остались только штабы. Одесский пролетариат дезорганизован и политически неграмотный. Не обращая внимания на то, что враг приближается к Одессе, они не думают волноваться. Отношение к делу очень холодное – специфически одесское». Поэтому в деле обороны Одессы М.А. Муравьев если только и мог на кого рассчитывать, то в первую очередь только на матросов.

В целом активное участие матросов в ликвидации центров старой власти, как в столице, так и на фронте накрепко привязало их к Октябрьской революции и вместе с ростом ее значения ещё более повышало роль матросов в общественном сознании. Этому много способствовала правая пресса. Продолжая называть революцию «переворотом», «путчем» большевиков и матросов, она пропагандировала их в глазах населения страны, нуждавшегося в персонификации революции. Причем, если большевиков, как политическую партию, можно было подозревать в политической корысти, то нападки на флот как общенациональный институт были малоэффективны, и пресса склонна была матросов оправдывать. Тем более что их «левый» радикализм в дооктябрьский период в значительной степени оправдывался фактом перехода власти к Советам. В сознании рабочих и других слоёв населения надолго закреплялось мнение, что в Октябрьской революции матросы «поставили эту власть». Соответственно в советских газетах печатались многочисленные приветствия и разного рода комплименты в адрес «красы и гордости русской революции». При этом закреплялась уверенность матросов, что Октябрьская революция дело их рук, и создавалась почва для матросской миссионерской деятельности. Например, в приветствии рабочих Сысертского завода в адрес Балтийского флота, опубликованном газетой «Уральский рабочий» 3 ноября 1917 года говорилось следующее: «Шлем тебе, родимый, наш горячий привет… Да будет твоя победа – победа наша!».

В результате отношение к матросам стало меняться на бытовом уровне даже со стороны представителей среднего класса. Так, после октябрьских событий в Петрограде многие дамы «общества» пооткрывали кафе (работавшие недолго за неимением продуктов). Главными посетителями их стали матросы. Причем от этих дам можно было услышать такие оценки: «…Матросы совсем не звери. Напротив, такие забавные. Что-то хотят разыграть, каких-то новых джентльменов…». Сами матросы очень хорошо чувствовали высоту, на которую возносила их революция. Примечательно, что в это время среди матросов распространилась мода на смену фамилий и имен, чтобы лучше соответствовать своему новому положению. Так, матросы 2-го Балтийского экипажа в декабре 1917 года подали прошение на смену своих имен и фамилий: «Шинкарев» на «Орлов», «Козьма» на «Владимир» (возможно, как у В.И. Ленина), «Скалдетский» на «Гром» и т. п. Соответственно месту матросов в революции шел процесс их внедрения в новые властные структуры. Тем самым, матросский радикализм получил новый мощный канал влияния на ход политических процессов в стране.

Весь процесс большевизации Украины сопровождался нарастанием трений центра с украинскими советскими властями. Украинский ЦИК жаловался Совнаркому и В.И. Ленину, почему В.А. Антонов-Овсеенко назначает своих комиссаров, без согласования с местными органами, почему М.А. Муравьев не подчиняется и не считается с ЦИКом и т. п. В.И. Ленин слал телеграммы В.А. Антонову-Овсеенко сначала в том духе, что одобряет неуступчивость к местным соглашателям… В.И. Ленин писал: «Особенно одобряю и приветствую арест миллионеров-саботажников… Советую отправить их на полгода на принудительные работы в рудники… приветствую вас за решительность…» Но затем В.И. Ленин стал недоумевать, «в чем собственно дело», и что вмешательство во внутренние дела Украины «нежелательно». Антонов– Овсеенко, в свою очередь, оправдывался, что местные власти не присылали к нему работников, приходилось ставить на посты тех комиссаров, какие были под рукой. Он пишет: «А были эти ребята, по большей части, приезжие питерцы или моряки бравые, но малоопытные, не умевшие находить оборотов речи там, где видели контрреволюционную закорючку или саботажный выверт, иногда это были люди совсем недостойные. Так, комендант Харькова матрос Канунников запомнился своим пьянством, военный начальник Конотопа матрос Дуденко своими необдуманными действиями спровоцировал мятеж мобилизованных красноармейцев. Что и говорить, матрос Канунников вполне мог оказаться заурядным пьяницей, а его коллега Дуденко просто дураком, который, как говориться, «не въехал» в ситуацию.

Но в очернении матросов было много и вранья, причем, во многих случаях, вранья сознательного, формировавшего образ матроса-убийцы и изувера. Например, киевский эмигрант Н.М. Могилянский в своих воспоминаниях рассказывает страшилку, что некий матрос-балтиец Цыганок, будучи полновластным владыкой Глухова, он, якобы, отдал приказ… перебить детей– гимназистов, как будущих «буржуев». Впрочем, никаких других свидетельств существования (а тем более выполнения!) данного приказа, кроме «воспоминаний» киевского эмигранта, не имеется. Столь же абсурдной является цифра убийства матросами 400 флотских офицеров в Одессе, которую приводит антибольшевистской борьбы и эмигрант С.П. Мельгунов, ссылаясь на… некие немецкие источники. Еще более абсурден слух, запущенный полковником А.И. Эрдманом, что революционные матросы «вырезали» в Киеве и Одессе 10000 офицеров (!?)…

К воспоминаниям «эмигрантов-очевидцев» вообще следует относиться с большой осторожностью. В этой связи следует признать, что во время Гражданской войны общественное сознание зачастую формировали не реальные факты экстремизма, а слухи о них. Так что информационная война вовсе не является изобретением ХХI века…

* * *

Во многом, по схожему и одновременно с украинским сценарием развивалась большевизация Дона и Кубани. После того как в ноябре 1917 года одному Черноморскому флоту не удалось подавить «калединскую контрреволюцию», и в декабре и в первой половине января занимавшемуся в основном своей – «внутренней», в январе 1918 года активизировались силы, направляемые большевистским центром, с координацией через В.А. Антонова-Овсеенко. Эти силы двигались к Ростову и Новочеркасску с разных направлений и также состояли из разношерстных частей старой армии, красногвардейцев и матросов, игравших авангардную «толчковую» роль. Закономерно, в одно время «созревал» и Дон. Как справедливо отмечал историк Гражданской войны Н.Е.

Какурин, «советские настроения на Дону ждали только небольшого внешнего воздействия, чтобы выявиться в полной мере». Основной задачей революционной стратегией «в указанный период являлись не столько самостоятельные стратегические концепции, сколько помощь этим внутренним силам движущим в работе, их проявления и чуткость в уловлении биения революционного пульса». Эту чуткость и на Дону отлично проявляли отдельные матросы и поэтому были способны воплощать «стратегические концепции» по большевизации. Так, 11января 1918 года на заседании Кронштадтского Совета Е.З. Ярчук свидетельствовал следующее о действиях калединском фронте: «На митингах, в Совете кронштадтским дают слово вне очереди… Наши кронштадтцы приводят Каледина в ужас… Мы избаловались. Те, которые у нас не считаются работниками, там являются первыми работниками, выступают на митингах и перевертывают там все порядки… Не важно, сколько будет послано (кронштадтцев на калединский фронт – В.Ш.), но важно, чтобы разнеслось известие, что едут кронштадтцы. Когда мы послали агитаторов, во всех газетах было сообщено, что едет отряд 3000 кронштадтцев, и, прежде чем приехали наши агитаторы, Каледин освободил три станции…» Черноморский отряд анархиста А.В. Мокроусова, в первую очередь благодаря умению самого начальника агитировать, позже других покинув место своей дислокации (Симферополь), первым (вместе с советизированным отрядом донских казаков сотника Н.М. Голубова) подошел прорвался к Новочеркасску. По дороге численность отряда с четырехсот человек выросла до двух тысяч. При этом главным источником нахождения общего языка на разного рода митингах с местным «несознательным» населением, как и на Украине, просвещаемым относительно народного характера Советской власти, было определение общего врага – офицеров и «кадетов». Отсюда самоубийство Каледина 27 января 1918 года, перед вступлением отрядов Мокроусова и Н.М. Голубова в окрестности Новочеркасска и последующая волна террора к «буржуям» в городе Донской области. Итоги этого террора обобщила деникинская Особая комиссия. Здесь был полный «букет»: массовые грабежи в форме, хотя мокроусовский отряд не очень отличался от других матросских сухопутных отрядов, отправляемых на Дон, и таявших по дороге. Чуть ли не большинство матросов по пути рассеивалось по городам и селам, с целью грабежа или советизации, причем в последнем случае, с последующим занятием какой-нибудь руководящей должности (разница между грабежами и советизацией подчас была не очень большой). Повсеместно по ходу движения матросских отрядов проходили расстрелы офицеров, зачастую ничем не спровоцированные, как совершенно чудовищная казнь нескольких десятков раненых офицеров в одном из госпиталей, зверское убийство нескольких школьников-добровольцев…Только казачьих офицеров-калединцев в феврале– марте 1918 года в Новочеркасске и Ростове было убито несколько сотен человек, в том числе 14 генералов и 23 полковника. Именно матросы являлись инициаторами и арестов офицеров в Новочеркасске, требуя от казачьего ревкома суда над ними, угрожая в противном случае самосудами. Именно матросы произвели арест (с изъятием всех домашних ценностей), несмотря на несогласие большевистского штаба, и значительных толп обывателей, архиепископа Донского Митрофана и бывшего с ним протоирея. Они же сами производили расстрелы лиц, которых, как они считали, не следовало «тянуть до суда», как, например, генерала В.И. Сидорина только за то, что на его квартире останавливались офицеры отряда генерала Корнилова. Такое поведение быстро обострило противоречия матросов с казачьими пробольшевистскими властями и с «красным сотником» Н.М. Голубовым. Любопытный факт – матросы не «постеснялись» забраться в гостиничный номер Н.М. Голубова и забрать у него понравившуюся им шашку, что, в конце концов, сыграло свою роль в переходе Н.М. Голубова на антибольшевистские позиции. Вакханалии в Новочеркасске способствовало и то, что там одновременно действовали матросы разных отрядов. Так, в колонну Ю.В. Саблина (где главной силой был отряд А.В. Мокроусова) на завершающем этапе влился эсеро-анархистский отряд кронштадтцев, под командованием анархистов Каллиса и Е.З. Ярчука, как вспоминал В.А. Антонов-Овсеенко, это были «ребята очень требовательные и обидчивые, добивавшиеся себе в Харькове, до убытия на фронт, по револьверу и дополнительного вооружения».

Левоэкстремистское поведение матросов во многом объяснялось жестоким отношением к ним, как противников, так и своих. Пленные матросы белыми, как правило, сразу же расстреливались, или подвергались жестокостям типа выкалывания глаз. Не ждали матросы поблажек и от своих, если их вина считалась очевидной. Так, на станции Шахтной были немедленно расстреляны семь матросов, с согласия А.В. Мокроусова, пойманные на грабеже. В самом Новочеркасске были случаи расстрелов без суда, обвинявшихся в грабеже. Еще в декабре 1917 года, по пути от Луганска до Дебальцево, донбасскими красногвардейцами под руководством А.Я. Пархоменко была проведена целая операция по разоружению анархистского матросского бронепоезда, команда которого занималась самочинными реквизициями в Луганске, арестовав начальника штаба местной Красной гвардии А.Я. Пархоменко. Впоследствии этот эпизод вошел в известный художественный фильм «Александр Пархоменко». Но если в фильме арест А.Я. Пархоменко завершился его дружбой с матросами, то в реальности все было иначе. Вожак анархистов матрос И. Касько был расстрелян.

Помимо колонны Ю.В. Саблина, второй основной против калединского фронта считалась колонна Р.Ф. Сиверса, действовавшая на Таганрогско-Ростовском направлении. В боях под Таганрогом и Батайском, которые решили судьбу Ростова, руководство «яростным напором неорганизованных и дурно управляемых большевиков» было преимущественно у матросов. Здесь действовал большой отряд матроса Касасимова. Кроме этого для действия на этом направлении, сформировал крупный матросский отряд, посланный В.А. Антоновым-Овсеенко, матрос Мазев. Таганрогско-Ростовское направление «подпитывалось» так же и мелкими матросскими отрядами, прибываемыми в разное время на кораблях из Севастополя и приазовских портов. Так в помощь отряду А.В. Мокроусова из Севастополя был отправлен «Черноморский конный полк» матроса Матузенко, обмундированный в матросскую форму. Под Таганрогом (у Матвеева Кургана) действовал бронепоезд балтийских и черноморских матросов под командованием матроса Годлевского.

В решающих победах под Ростовом, которые, как известно, привели к отступлению Добровольческой армии из города, так же большую роль сыграли матросы. Здесь они выступали в роли главных «экспортеров» Советской власти. Так, например, при установлении Советской власти в Тамани в начале февраля 1918 года, как отмечает очевидец К.Н. Соколов, среди делегатов Советской власти матросы выглядели «дьявольского вида» красавцами, обильно перепоясанными пулеметными лентами и увешанными кинжалами и револьверами. Такого вида «красивая» матросская большевизация, сравнительно мирная сначала, начала постепенно все больше и больше приводить к серьезным левым эксцессам, когда начала проявляться непримиримость классовых интересов и реальная угроза германской оккупации. Так, в Новороссийске – центре матросского большевизма в восточном Причерноморье, команда эсминца «Керчь» 18 февраля 1918 года, бес всяких на то оснований, захватила всех офицеров 491-го полка, выданных ей солдатами, а затем расстреляла и утопила их в море. Такого рода «большевизация» отпугивала от Советской власти население Кубани. Результатом же стало то, что Добровольческой армии удалось, отступив на Кубань, там закрепиться.

* * *

Одним из решающих событий, снявших психологические тормоза для принятия будущей политики террора в России, явилось убийство царской семьи в Екатеринбурге, произошедшее в ночь с 16 на 17 июля 1918 года. Газета «Беднота», например, опубликовав сообщение о казни бывшего царя, закончила его призывом: «Да здравствует красный террор!».

Историк военно-морского флота М.А. Елизаров пишет: «Представляется, что основа убийства царской семьи была та же, что при убийстве королей во Французской и Английской революциях: по мере углубления развала, вызванного революцией и обнаружения кровавой цены за отказ от пришедшего в упадок старого строя, в социальных низах сравнительно благодушное отношение к свергнутым монархам меняется на желание персонифицировать в них причину выпавших на долю народа тягот и соответствующим образом их наказать. Для широких масс и революционеров казнь монарха являлась залогом того, что возврат к старому уже невозможен, а, следовательно, в подсознании действовал успокаивающий фактор, что не будет спроса за развязывание «смуты». Западные страны, видя, что над царской семьей нависла опасность, не поднимали особенного шума по этому поводу, так как им не нужен был царь, символизирующий единую, неделимую, сильную Россию».

На это событие оказал определенное влияние матросский фактор. Роль здесь играли, прежде всего, общие проявления матросского экстремизма. Так, колчаковский генерал М.К. Дитерихс, занимавшийся расследованием убийства, называет его причиной очерствение народа, вызванного Кронштадтскими, Выборгскими, Севастопольскими и другими событиями, совершёнными «матроснёй и чернью». Некоторые историки правомерно видят связь между событиями 6–7 июля и происшедшим через десять дней убийством царской семьи. Но была и непосредственная причастность моряков к трагичной судьбе царской семьи.

Матросы еще со времени Февральской революции из соображений революционной бдительности очень интересовались судьбой Николая II и его родственников, несмотря на последующую ссылку царской семьи в Тобольск. После Октября, откликаясь на желание матросов, Петроградский ВРК обратился в Совнарком с предложением о переводе Романовых под охрану в Кронштадт, а затем 21 ноября предписал Севастопольскому ВРК арестовать великого князя Николая Николаевича и «других контрреволюционеров», находящихся в Крыму. 30 ноября Совнарком обсуждал вопрос «О переводе Николая II в Кронштадт», но признал перевод преждевременным, стремясь успокоить матросов рядом публикаций, опровергающих слухи о бегстве царя из Тобольска. Причем кадеты, например, считали, что данные слухи «были пущены с определенной целью – дать большевикам возможность спешно провезти в Сибирь несколько отрядов с матросами в целях борьбы с вождями Сибирской республики».

Однако Совнаркому было тогда не под силу прекратить стремление матросов взять царскую семью под контроль. Газеты писали об отправке матросов для того, чтобы стеречь бывшего царя, и обыватель считал, что это пахнет «тем, что Николая укокают, как Духонина».

Большое внимание вопросу ссылки Николая II уделял, например, уже упоминавшийся нами выше Северный летучий отряд мичмана С.Д. Павлова во время экспедиции его на дутовский фронт в конце 1917 года. На Урале во время «чисток буржуазии» матросы задерживали всех мало-мальски подозрительных лиц, имеющих отношение к Тобольску. Таким образом, они, не подозревая об этом, действительно сорвали попытку группы офицеров вывезти бывшего царя. 11 декабря матросы торжественно проводили специально выделенный для Тобольска отряд с комиссаром Я. Запкусом, которому С.Д. Павлов вручил боевое Красное знамя. В этой деятельности Северный летучий отряд опирался на поддержку других моряков, которых в 1917–1918 годах вообще скопилось много на Урале, и которые принимали активное участие во всех происходящих здесь революционных событиях. В начале апреля 1918 года делегированный Центробалтом матрос И.П. Сапожников с группой уральских красногвардейцев отправился в Березов, находившийся по Оби ниже Тобольска, с целью недопущения попытки вывоза царской семьи на английском крейсере. Но отряд Я. Запкуса так и не достиг Тобольска, отряд И.П. Сапожникова и вовсе был арестован в Березове местными властями. Местное население в отношении охраны бывшего царя проявляло сверхбдительность и революционный «имидж» матросов здесь не срабатывал. Тем более что при наследнике присутствовали матросы И.П. Седнев и К.Г. Нагорный (до ареста их 28 мая).