Текст книги "В огне братоубийственной резни… 1918-1919 годы"

Большую роль в решении судьбы Николая II сыграл матрос-большевик с линкора «Заря свободы» П.Д. Хохряков. П.Д. Хохряков в 1917 году, при участии Я.М. Свердлова, был делегирован в Екатеринбург, стал там начальником Центрального штаба Красной гвардии и членом исполкома совета. В марте 1918 года он с отрядом, основу которого составляли матросы и латыши, отправился в Тобольск для «ликвидации монархического заговора». В начале своей миссии П.Д. Хохряков встретил мощное сопротивление конкурировавших между собой местных советских властей, прибывшего ранее омского отряда, охраны царской семьи во главе с особым комитетом, и не только не был сразу признан и допущен к царю, но – чуть ли не арестован. Ему пришлось пробираться в Тобольск подпольно, совершив фиктивный брак, затем избираться председателем Тобольского совета и только потом он смог решать вопросы, связанные с судьбой царя.

Впрочем, едва П.Д. Хохряков вошел во власть, теперь уже он встретил «в штыки» прибывшего в Тобольск 22 апреля нового претендента на контроль за царской семьей, присланного Москвой комиссара В.В. Яковлева, у которого были самые авторитетные мандаты за подписями В.И. Ленина и Я.М. Свердлова. Более того, П.Д. Хохряков хорошо знал В.В. Яковлева по общему революционному прошлому. В исторической литературе В.В. Яковлева оценивают по-разному. Историк М.А. Елизаров дал ему наиболее верное определение – «гуманный авантюрист». Отметим, что В.В. Яковлев, несмотря на то, что ни дня не служил на флоте, постоянно носил матросскую форму и по фигуре и манере поведения окружающие его принимали за матроса. С Яковлевым в Тобольск прибыл и отряд в сто человек, состоящий из матросов и латышей. Заметим, что В.В. Яковлев выдвинулся в комиссары высокого ранга во многом именно пройдя школу руководства матросскими отрядами во время Октябрьской революции, а также закрепления Советской власти в Петрограде. Неприятие и игнорирование Яковлева является наглядным показателем того, что для П.Д. Хохрякова Екатеринбург и местные власти с их более радикальной позицией были уже намного авторитетнее Москвы. Дело едва не дошло до прямого столкновения с отрядом В.В. Яковлева с целью его ареста, когда обнаружилось, что В.В. Яковлев пытается самочинно вывезти бывшего царя через Омск. В конце-концов, после долгих и трудных согласований, телеграфных переговоров с Екатеринбургом и Москвой, попыток объявления Уралоблсоветом В.В. Яковлева изменником, он доставил Николая II с женой и одной из дочерей в Екатеринбург. Затем, в двадцатых числах мая П.Д. Хохряков с отрядом доставил туда остальных членов царской семьи с окружением. Причем ближайшим помощником П.Д. Хохрякова был матрос Родионов, который, по словам М.К. Дитерихса, был участником убийства Н.Н. Духонина и особенно издевательски относился к царской семье. В Екатеринбурге царская семья, как известно, была помещена в дом Ипатьева, и там начался ее хорошо известный «путь на Голгофу».

История конфликта лжематроса В.В. Яковлева с матросом П.Д. Хохряковым и его сторонниками в Тобольске, носит яркий отпечаток матросской «левой» инициативы с обеих сторон. Историк М.А. Елизаров и считает, что данный конфликт имел самые трагические последствия для семьи Николая II. В этот конфликт были невольно втянуты Председатель ВЦИК, советские власти таких мощных регионов, как Урал и Западная Сибирь. Именно межличностный конфликт лжематроса и матроса накалил отношения между ними, накалил и общую политическую обстановку.

М.А. Елизаров пишет: «Спор за бывшего царя выиграл Уралоблсовет. Главным средством, которое позволило ему это сделать, явилась предельно «левая» позиция, проявление сверхреволюционной бдительности по отношению к монархическим заговорам для освобождения царя. Но заговоры так и не были обнаружены, а необходимость и дальше проявлять крайне левую позицию, быть последовательным в отношении Николая II, для Уралоблсовета осталась. Очевидно, это сыграло немалую роль в принятии решения о казни царской семьи».

Сам же П.Д. Хохряков, как и большинство комиссаров, общавшихся с царской семьей, склонялся к реабилитации Николая II. Во всяком случае, доставив детей бывшего царя со свитой в Екатеринбург и, возможно, почувствовав ожидавший их конец, он потерял интерес к «проблеме царя», и вскоре вернулся к знакомой флотской работе – возглавил флотилию, образовавшуюся в Тюмени на реке Туре. В дни красного террора П.Д. Хохрякову иногда приписывают руководство расстрелом в Перми 4 сентября 1918 года части свиты царской семьи, не попавшей в дом Ипатьева. Но в отношении других родственников царя матросы играли скорее позитивную роль. В частности, так было в Перми (районе Мотовилихи), где началось истребление Романовых с убийства в начале июля 1918 года последнего официального русского царя Михаила. Организовавший убийство Михаила, под видом его побега, председатель Мотовилихинского исполкома Г.И. Мясников писал, что у него были трудности с охраной Михаила из 12 человек «во флотской одежде». Матросы арестовали Михаила еще в Гатчине после «мятежа Керенского– Краснова». Однако затем их основной целью стала… охрана Михаила от возможных самосудов.

Период пребывания царской семьи в доме Ипатьева в Екатеринбурге до ее расстрела также не обошелся без участия матросов. Он достаточно подробно исследован в исторической литературе. Главными непосредственными организаторами убийства Николая II и его семьи были Я.М. Юровский и его ближайшие помощники П. Ермаков (имевший, в частности, опыт совместной с матросами борьбы с «контрреволюцией» в январе 1918 года в районе Нижнего Тагила) и соратник П.Д. Хохрякова матрос-чекист М.А. Медведев (Кудрин). В числе непосредственных организаторов убийства и захоронения царской семьи значится и кронштадтский матрос С. Ваганов. В «расстрельно-похоронной» и охранной командах так же были и другие матросы. Отметим, что в ходе дальнейшей Гражданской войны время от времени объявлялись матросы, которые утверждали, что они участвовали и в расстреле царской семьи. М.А. Елизаров считает, что «большинство таких фактов было, скорее всего, безосновательным хвастовством. Но общая действительная причастность матросов к судьбе царя поддерживала эти слухи и в целом продолжала работать на мессианскую роль матросов в дальнейших событиях». Что касается матроса П.Д. Хохрякова, то он вскоре погиб в бою. Из воспоминаний бывшего командира батальона 1-го Горного полка С.Г. Пичугова: «П.Д. Хохряков увидел со своего командного пункта отходящих красноармейцев-алапаевцев и побежал к ним наперерез. Поднявшись на насыпь железнодорожного полотна, размахивая маузером, он зычно закричал алапаевцам: «Вперед!», пересыпая свои приказания крепкими матросскими выражениями. Вдруг Хохряков, как-то неловко и резко повернулся и, хватая ртом воздух, упал на линию между рельс. Я понял, что он ранен и, громко крикнув по цепи санитара, пополз к Хохрякову. Хохряков лежал вниз лицом, раскинув руки. Я начал его осторожно переворачивать, чтобы стащить с насыпи. Хохряков открыл на миг глаза, вопросительно посмотрел на меня, попытался что-то сказать, но не мог. Он с трудом выдохнул одно слово: «Не надо». Взор его помутился».

Примечателен следующий факт – сын Я.М. Юровского, А.Я. Юровский стал впоследствии контр-адмиралом ВМФ СССР. Будучи, казалось бы, более других заинтересованным «не ворошить» историю с убийством царя, он, по сути, положил начало истории обнаружения останков царской семьи. В беседе с писателем Г. Рябовым у них родилась идея розыска останков после того, как Юровский-младший предоставил режиссеру Г. Рябову записку своего отца, которая и позволила последнему вместе со своим бывшим сослуживцем по МВД определить место захоронения царской семьи и найти ее останки. Таким образом, святое дело розыска останков царской семьи и их последующее перезахоронение с покаянием было выполнено никак не по инициативе непримиримых противников большевиков, что также свидетельствует об объективности причин гибели бывшего царя. Так что представитель ВМФ (хотя и сын главного убийцы) принял непосредственное участие в восстановления памяти в отношении Николая II.

Имели матросы самое непосредственное отношение и к той части семьи Романовых, которая оказалась зимой 1917–1918 года в Крыму. Охрана Романовых (вдовствующая императрица Мария Федоровна, ее дочь и трое великих князей с семьями) была поручена отряду революционных матросов, во главе с матросом Качинского авиаотряда Черноморского флота, комиссаром Севастопольского Совета Ф.Л. Задорожным, который фактически и спас Романовых от расправы местных Советов и бесчинствующих анархистов.

Великая княжна Ксения Александровна (младшая сестра императора Николая II) впоследствии вспоминала, что Задорожный, «верзила в матросской форме», появился в имении Ай-Тодор и объявил, что он назначен представителем власти в данном районе, и всем Романовым, вместе с прислугой, необходимо перебраться из их имений на Южном берегу Крыма в имение Дюльбер, построенное в стиле средневекового замка, т. к. его легче защищать. Возможно, на столь заботливое отношение Задорожного к пленникам повлияло то, что он лично знал по Качинской школе авиации, ее основателя великого князя Александра Михайловича, пользовавшегося большим авторитетом среди черноморцев. Впоследствии сам Александр Михайлович написал: «Моя семья терялась в догадках, по поводу нашего мирного содружества с Задорожным… Великим благом было для нас очутиться под такой стражей. При своих товарищах он обращался с нами жестко, не выдавая истинных чувств…». Более того, Задорожный просил великого князя помогать ему, составлять письменные рапорты в Севастопольский совет о поведении находящихся под арестом великих князей. Вдовствующая императрица Мария Федоровна вспоминала: «Забота о нас Задорожного и желание его охранить нас от жестокости революции приближают нас, людей, к Богу».

Иного мнения о Ф.Л. Задорожном была Великая княгиня Ольга Александровна, которая вспоминала: «Это был убийца, но человек обаятельный. Он никогда не смотрел нам в глаза. Позднее он признался, что не мог глядеть в глаза людям, которых ему придется однажды расстрелять. Правда, со временем он стал более обходительным. И все же, несмотря на все его добрые намерения, спас нас не Задорожный, а то обстоятельство, что Севастопольский и Ялтинские советы не могли договориться, кто имеет преимущественное право поставить нас к стенке».

Скорее всего, дело все же обстояло иначе – Севастопольский Совет, которому подчинялся Ф.Л. Задорожный, не хотел принимать в отношении Романовых радикальных решений, ожидая указаний из центра. Но там тоже промолчали – после гибели главных претендентов на возможное восстановление монархии, остальные родственники никакой опасности для большевиков уже не представляли. Что касается матроса Ф.Л. Задорожного, то он, к выполнению данного ему поручения по пресечению любых несанкционированных Севастопольским советом действий в отношении Романовых отнесся на редкость ответственно.

В марте 1918 года, после начала наступление германской армии на Крым, представители Ялтинского совета потребовали немедленного расстрела всех Романовых, по аналогии с расстрелом семьи Николая II в Екатеринбурге.

В ответ на это Ф.Л. Задорожный приготовил Дюльбер к обороне. Поразительно, но революционные матросы были готовы вступить в бой и отдать свои жизни, защищая царских родственников от своих же товарищей революционеров!

Готовясь к обороне имения, Ф.Л. Задорожный привлек опытного в военных делах великого князя Александра Михайловича. Тот оказал матросам помощь в оборудовании мест для пулеметов, рассчитал секторы огня, помог наладить работу прожекторов. Поэтому неоднократные налеты вооруженных отрядов анархистски настроенных сторонников Ялтинского Совета (в том числе и анархиствующей черноморской «братвы») так ни разу не закончились реальным штурмом.

В апреле Ялту заняли немцы. И теперь уже Ф.Л. Задорожному пришлось просить великого князя, чтобы тот взял под покровительство, охранявший его отряд матросов, которых немцы решили расстрелять. Более того, Александр Михайлович попросил германское командование оставить матросов в охране и дальше. Императрица Мария Федоровна впоследствии вспоминала, что германский офицер с трудом поверил в искренность такой просьбы.

Она же заказала скульптору Г.В. Дерюжинскому гипсовый бюст Ф.Л. Задорожного. После изготовления бюста императрица устроила у себя обед в честь матроса-спасителя.

По воспоминаниям Г.В. Дерюжинского Задорожный являлся человеком широкой души, который мог вызвать к себе уважение и даже любовь, пришедшим в революцию по убеждению, поэтому осуждавший грабежи и неоправданные убийства, был человеком честным, носителем самых чистых, наивных и трогательных идей.

Матросы Ф.Л. Задорожного продолжал охранять семью Романовых до самого их отъезда в эмиграцию в апреле 1919 года.

Вообще личность Ф.Л. Задорожного и мотивы его столь необычного поведения во многом остаются загадкой и сегодня. Разумеется, что он выполнял указания сверху, но выполнял их так, чтобы реально спасти представителей царской семьи. Здесь не лишне будет вспомнить, о том, что революционные матросы очень часто относились весьма положительно к офицерам-монархистам, и всегда крайне негативно к т. н. «февралистам» демократам. По существу, даже во время Февральской революции, матросы против царя не выступали. Только узнав о его отречении, они, воспользовавшись всеобщей анархией, сводили личные счеты со своими обидчиками, а затем уже противостояли Временному правительству. Это объяснялось, впитанным с молоком матери образом царя-заступника, а также всем патриархальным воспитанием, присущим матросской массе.

Согласно воспоминаниям потомков Ф.В. Задорожного, он в 1918 году женился на дочери некого графа, и, тем самым в очередной раз, спас, представительницу аристократии от возможной расправы. После Гражданской войны проживал в Симферополе, занимая различные руководящие посты. В конце 30-х годов никаким репрессиям не подвергался. В 1941 году погиб, защищая Крым, вместе с двумя сыновьями.

Что же касается убийства Николая II, то историки до сих пор спорят, нужно ли было большевикам убивать бывшего императора или нет. Отрицательные последствия убийства царской семьи для большевиков проявились только в следующем – 1919 году. Сразу же после убийства они получили определенную выгоду. Как писал Л.Д. Троцкий: «Казнь царской семьи нужна была не просто для того, чтобы запугать, ужаснуть, лишить надежды врагов, но и для того, чтобы встряхнуть собственные ряды, показать, что отступления нет, что впереди полная победа или полная погибель». А поэтому большевики, хотя и не очень осознано, шли навстречу наступавшей волне террора. «Красный террор», как политика Москвы, был закономерным результатом не только «правого» давления – ответом на белый террор, но и – «левого», ощутимого в ряде регионов и, прежде всего на Урале и Поволжье. В определенной мере это левое давление было спровоцировано именно революционными матросами.

* * *

Роль военных моряков в советизации Сибири и Дальнего Востока, а именно авангардно-руководящая, сильно отличалась от их роли в Петрограде и в европейских регионах страны. Объяснялось это по-прежнему как централизованной организацией и «психологией» флота, так и хорошим благосостоянием населения Сибири и дальневосточного района, при их менее крепкой связи с Центром.

Впрочем, когда за дело советизации брались оказавшиеся в Сибири матросы– балтийцы, то все происходило столь же радикально беспощадно, что и в европейской части России. Вот характерный пример. В конце марта 1918 года через Бийск следовала специальная экспедиция в количестве двадцати матросов-балтийцев под командой матроса Т.Т. Бачурина, сопровождавшая какие-то ценности для Монголии. Матросы вначале задержалась в городе, где приняли активное участие в установлении там Советской власти, а затем так и осталась в Бийске. Из воспоминаний матроса В.Г. Курьянова: «Когда мы прибыли в Бийск, наш небольшой отряд привел местную буржуазию, в том числе и контрреволюцию, в ужас и страх. На первых порах нашей работы в Бийске мы проверили работу Совдепа. Бийский Совдеп был настолько слаб и труслив перед буржуазией, отдельные его руководители в виде председателя тов. Двойных, что он допустил до того, что крупные миллионеры в виде Осипова и других, которые, забрав золото, уехали за границу. Совдеп был мягкотельный и миндальничал с буржуазией, наложенную контрибуцию в 2 миллиона руб. буржуазия не платила, не было принято решительных мер к взысканию, а между тем средств у Совдепа не было. Мы предложили Совдепу не миндальничать, а начать немедленно взыскания путем обысков, арестов буржуазии и взялись сами за это дело. В один вечер, ночь на 50 % контрибуции было взыскано. У кого находили деньги, немедленно конфисковали, а кто заранее спрятал, арестовывали, и назавтра их же жены приносили десятками и сотнями тысяч в Совдеп, после чего освобождали арестованных. Мы контрибуцию в течение 2–3 ночей собрали полностью. У Совдепа поднялся авторитет, и при нашем нажиме появилась решительность в действиях, как власти города…»

Однако матросское беззаконие вызвало незамедлительную ответную реакцию. Возглавивший вскоре антисоветский мятеж в горном Алтае и на Чуйском тракте штабс-капитан Д.В, Сатунин, без всяких допросов, немедленно вешал всех встречных матросов (даже бывших!), полагая, что если человек – матрос, хоть и бывший, значит непременно – большевик.

Из воспоминаний матроса В.Г. Курьянова: «Как только мы уехали из Бийска (В.Г. Куприянов с частью матросов выехал в Москву с грузом мяса – В.Ш.), буржуазия подняла голову, выступила открыто и убили тов. Фомченко в отсутствии нас. Мы очень жалели, что не было нас в это время, когда буржуазия избивала камнями совдепщиков за их мягкотелость к самой буржуазии…»

Из воспоминаний крестьянина горноалтайского села Новая Барда (ныне село Луговое) Е.Г. Ласкина: «Помню, как вешали флотского моряка. Он крикнул палачам: «Вам-то же самое будет!» В Карабинке вешали балтийца Гавриила Федорова – мужа легендарной «Страшной Марии» (Чижовой), которая позже мстила за его смерть».

Что касается матросов-дальневосточников, то они в своем большинстве, были все же менее радикальны, чем балтийцы и черноморцы. При этом в конце 1917 и в начале 1918 года их авторитет был весьма высок. Так именно матросы составляли большинство дальневосточной делегации на 2-м Всероссийском съезде Советов.

Роль матросов при провозглашении 3-м краевым съездом Советов в Хабаровске Советской власти на Дальнем Востоке 14 декабря весьма напоминала ход Октябрьского восстания в Петрограде. Именно матросы Амурской флотилии охраняли съезд, а накануне него, в авангарде других отрядов, заняли госбанк, почту, телеграф, телефон. Была приведена в готовность и своя «Аврора»– башенная канонерская лодка «Смерч». Не обошлось и без левых эксцессов. Так, матросы расстреляли провозгласившего личный нейтралитет и отказавшегося возглавить сухопутный отряд мичмана Шифрина.

Во Владивостоке моряки Сибирской флотилии, сыграв решающую роль в установлении советской власти в городе, затем часто выезжали в другие места края для подавления выступлений контрреволюционных элементов. Но здесь в период советизации сильно сказывался «флотский фактор» противоположного политического направления. В зиму 1918 года во Владивостоке один за другим появлялись японские, американские и английские корабли. Эти заходы имели в основном целью обеспечить влияние своих стран, провозглашались как дружественные. Однако они зримо демонстрировали призрак возможной интервенции, и это остужало левые страсти. Соответственно наряду с внутренним экспортом советизации здесь упор делался на «внешний экспорт». Делались попытки «революционизировать иностранных моряков на берегу и во время иногда практиковавшихся экскурсий для населения на корабли. Особенно это касалось американцев, в среде которых в данный период существовали крайние взгляды на характер Октябрьской революции; наряду с полным неприятием свободы в советском варианте попытки примерить ее к менталитету статуи Свободы. Все это в полной мере сказалось во время специально снаряженного Владивостокским Советом военного транспорта «Шилки» в американский порт Сиэтл в декабре 1917 года, имевшего на борту революционные листовки и пропагандистскую литературу революционный актив на основе известной своим анархизмом «Печенги». Ошарашенные поначалу американские власти все-таки допустили визит, время которого, в основном, прошло во встречах известной американской левой организацией «Индустриальные рабочие мира». От нее «Шилка» привезла Приветствие Ленину, широко распечатанное дальневосточными газетами. Это привело к знаменитому письму Ленина к американским рабочим, «эпитеты» из которого в адрес “американских империалистов” широко потом использовались в годы «холодной войны».

Однако «розовая» революционная обстановка всегда чревата гражданской войной по мере того как обнаруживается противоположность политических интересов. Отношения с иностранными моряками быстро стали начали перерастать во враждебные. Стало политически определяться казачество по отношению к Октябрю. В январе 1918 года отряд атамана Г.М. Семенова на станции Манчжурия расстрелял вместе с членами местного Совета комиссара по военно-морским делам на Дальнем Востоке Кудряшова. Большое влияние на проявления левого экстремизма у дальневосточных тихоокеанских моряков и на развитие гражданской войны в Приморье оказали события на отряде кораблей в составе вспомогательного крейсера «Орел» и двух миноносцев, отправившихся с прибывшими из Петрограда гардемаринами в учебное плаванье 12 ноября 1917 года. Под влиянием сообщений из Центра в отряде в ускоренном варианте происходил процесс политической конфронтации. Когда отряд прибыл 16 ноября в Нагасаки и там узнал подробности об октябрьских событиях, его личный состав начал делиться на два враждебных лагеря. Отрядный комитет, стремясь приобщиться к революции, арестовал за монархическую болтовню в ресторане несколько офицеров и гардемарин. Те, чувствуя, куда идет дело, пока не поздно, была возможность бежали. Матросы, не без оснований, обвинили в этом командование. В обстановке, когда вести из Петрограда, через письма, встречные купеческие суда и другие каналы, говорили об укреплении Советской власти, матросы перешли к угрозам и к жестокому моральному давлению на офицеров. На команде «Орла» сказывалось, может быть, стремление оправдаться за свое участие в подавлении полка мятежа сипаев в Сингапуре в 1915 года. Команды миноносцев как всегда искали возможность переплюнуть большой корабль, в данном случае – ультрареволюционности. В результате дисциплина едва поддерживалась только комитетами, вахты почти все неслись только гардемаринами, пошло повальное пьянство, закономерно в одно время с пьяными погромами в Петрограде, корабельные помещения пришли в полное запустение. О занятиях гардемарин не могло быть и речи. Но при этом все церемонии, требуемые морским уставом в отношении иностранцев, да и своих офицеров при этом, внешне проделывались. При прибытии, согласно первоначального плана, в Гонконг в середине декабря английские власти встретили отряд в значительной степени как взбунтовавшийся. Перед офицерами вопрос выживания стал ребром. Либо и дальше сливаться с матросской демократией, терпя при этом неизбежные оскорбления, только теперь уже на глазах союзников. Либо пойти на какое-то соглашение с англичанами против матросов.

Что касается матросов, то в ответ они угрожали самосудом офицерским семьям. Офицеры, опираясь на английскую силу, стали наводить дисциплину, запрещать собрания и т. п. Но для матросов подчинение командованию и англичанам означало отказ от революции и Родины, и они уже не боялись вооруженной борьбы, Таким образом, моряки, выходившие из Владивостока сравнительно единым коллективом, объединенные общностью решаемой задачи, неприятием политического режима Керенского, относительно приемлемым для офицеров и матросов уровнем, прежде всего демократии, в лице относительно согласованных прав Комитетов, через каких-нибудь два месяца под влиянием общей обстановки и ограниченного мира корабельных условий, – вплотную вышли на порог гражданской войны. Оба лагеря были хорошо вооружены и готовы драться. 25 января обстановка была на волосок от взрыва. Но на этот раз кровопролития не произошло. По компромиссному решению англичан и командования отряда, желающим была предоставлена возможность, а ими оказались почти все матросы, полтора десятка гардемарин и несколько офицеров, вернуться до Владивостока. Оставшиеся собирались войти в соглашение с французами и заняться коммерческими перевозками. Матросы, вернувшиеся во Владивосток, естественно свое возвращение объясняли «предательством» и «контрреволюционностью» офицеров и тем самым сильно разжигали левоэкстремистские настроения. Что касается «Орла», то ему предстояло многомесячное плавание и закономерная новая внутренняя «гражданская война» – на этот раз уже между гардемаринами и преподавателями-офицерами. На этот раз она закономерно и примечательно закончилась общими жертвами и общим поражением от случайного противника – китайских береговых орудий в проливе Хайнань в 1919 году.

Самые отрицательные последствия имели «левые» победы в советизации Средней Азии Туркестана, в которой, наряду с красногвардейцами, участвовали после разгрома Дутова и матросы. В январе-феврале 1918 года, под руководством Совнаркома Туркестана во главе с Н.П. Колесовым, была ликвидирована так называемая Кокандская автономия, промусульманское правительство которой выступало за отделение края от России. При этом имели место насилия и бесчинства в мусульманской части Коканда, что подготовило почву для будущего басмачества. После уничтожения Кокандской автономии. Н.П. Колесов вместе с относительно немногочисленными младобухарцами решил, с такой же легкостью советизировать и эмирскую Бухару, независимость которой была признана после Октябрьской революции Совнаркомом Туркестана. Для этого были выделены силы в несколько тысяч человек, в том числе отряд из матросов Амударьинской флотилии. При этом матросский отряд действовал на решающем участке. Командир же матросского отряда являлся ближайшим помощником Н.П. Колесова и выполнял обязанности начальника штаба. Эта авантюра, сопровождаемая насилиями и грабежами, закончилась отступлением, что привело последующей к резне русскоязычного населения и инакомыслящих в эмирате, почти полном разрушении там Бухарской железной дороги. При этом с обеих сторон погибло свыше десяти тысяч человек. Увы, эта кровавая страница нашей истории сегодня практически забыта, как забыто и участие в этих страшных событиях революционных матросов.