Текст книги "Павел Дыбенко. Невероятные приключения уголовника и революционера"

* * *

К перрону медленно подходил поезд с министром… на перрон вышел Александр Федорович (Керенский – В.Ш.)… Рапортую, стараясь точно выразить требования и пожелания Балтфлота. Поморщился министр, но, видно, на народе не счел удобным прервать не по душе пришедшийся ему рапорт. По окончании приветствий министр в сопровождении командующего флотом и представителей местной власти в автомобиле отправился в здание Гельсингфорского Совета на торжественное заседание. Центробалт не был приглашен на торжественное заседание в знак наказания за непокорность. Возвратившись на «Виолу», доложил о происшедшем Центробалту. Приверженцы Керенского остались весьма недовольны. Они были уверены, что теперь Центробалту несдобровать. Министр соизволит за непочтение нас арестовать и разогнать. Торжественное заседание длилось около трех часов. В эти столь длинные, «томительные» часы мы все же не теряли надежды, что в конечном итоге министр смилуется и соизволит посетить маленькую «Виолу» и ее обитателя – непокорный Центробалт…

Вдруг телефонный звонок. Подхожу к аппарату:

– Слушаю. Центробалт.

– У телефона секретарь народного министра Керенского – Онипко. Министр Керенский приказал всему Центробалту ровно к четырем часам дня явиться на «Кречет» к командующему Балтийским флотом.

– Помилуйте! Центробалт ведь учреждение. Мы полагаем, что не учреждение ходит к министру, а министр – в учреждение. У нас ряд срочных и существенных вопросов, требующих немедленного разрешения. Доложите министру, что мы просим его зайти к нам…

…Министр, выйдя из Совета, прямо направился на «Виолу». Встретили его по старому морскому обычаю – с фалрепными, рапорт отдали и пригласили на заседание. Министр нервничает и заявляет, что у него только полчаса свободного времени, которое он и может уделить нам…

– Слово для приветствия предоставляется народному министру Керенскому.

С жаром, с дрожью в голосе, с нотками плохо скрываемой злобы, красноречиво приветствует и тут же «по-отечески» пробирает нас министр. Говорит красно, да не о деле. Вдруг, забыв дисциплину, встает один из членов Центробалта, матрос Ховрин, и заявляет:

– Товарищ председатель! Я полагаю, что мы собрались не для митингования, а чтобы разрешить ряд практических вопросов. Полагаю, что господину министру следовало бы прямо перейти к делу.

– Товарищ Ховрин, я вам ставлю на вид, что вы позволяете себе прерывать министра.

Но Керенский уже потерял равновесие; судорожно сжав кулаки, он обрывает свою речь и бросает:

– Состав Центробалта придется пересмотреть. Адъютант, запишите.

Соглашаюсь с ним, что, и, по нашему мнению, некоторые элементы (подразумеваю меньшевиков) следует удалить, ибо они мешают планомерной работе.

Между тем один за другим, с готовыми резолюциями, подкладываем проекты и доклады, в том числе и злосчастный устав. Не знаю, что повлияло на Керенского, может быть, просто не доглядел, но на уставе появилась его подпись и надпись: «Утверждаю».

Итак, матросы, дымя папиросами и перебивая министра, когда им этого хотелось, вставляли свои замечания. Думаю, что его специально провоцировали. Не выдержав, Керенский сорвался и заявил, что состав Центробалта надо пересмотреть. На этом все, собственно, и кончилось. Освистанный «центробалтовскими», он в спешке покинул «Виолу».

В своих воспоминаниях Дыбенко, как мы видим, отдает должное Ховрину, но на первом месте в конфликте все же выставляет себя. Он и говорит с помощником министра от имени всего Центробалта, именно он, а не кто – либо другой и самого Керенского ставит на место.

Выпячивание собственных заслуг в своих воспоминаниях для Дыбенко вообще характерно. При каждом удобном случае в своих мемуарах Павел Ефимович пытается показать, что он был самым главным матросом в Гельсингфорсе. Вот только один такой пример. После долгого рассуждения в Центробалте о вреде митинговых резолюций, он неожиданно пишет:

– Марусев, Ховрин, пора издавать свою газету.

А те сразу:

– Ну, что же? Надо начинать работать. Меньшевики уже выпускают свою. Организуют и партию. Везде вывесили объявления и приглашают всех записываться в их партию. Условия у них что ни на есть простые – только деньги вноси. И эсеры не отстают от них. Офицерство в эти партии так и прет. Имеют свою уже типографию и во главе печатного дела поставили Расторгуева, агитатор неплохой. Как же быть?

– Хотя нас мало, всего трое, средств нет, указаний нет, но начинать работать надо.

Шагаем на транспорт “Ща”». Немного помолчав, Марусев (с линкора «Республика») предлагает:

– Пока пришлют нам кого-нибудь из Петрограда, нужно взять дело в свои руки. На «Республике» сделаем сбор средств, Светличного (матрос с «Республики») отправим в Петроград, чтобы скорее кого-либо прислали, а пока на «Ща» откроем маленькую типографию. Будем работать на ротаторе. Редактора найдем. В первую очередь, выпустим воззвание и на кораблях приступим к организации ячеек.

Через два дня вышел первый коротенький бюллетень. Печатное дело двигалось туго. Только через неделю захватили в Гельсингфорсе соответствующее помещение вместе с типографией и, охваченные радостью, ожидали редактора из Питера. Наконец от ПК прибыл редактор Жемчужин. С его приездом нам казалось, что мы в десяток раз стали сильнее, что мы, наконец, станем на ноги, дадим кораблям вместо эсеровской стряпни свою газету. Уже вечером в типографии кипела работа. Линкоры «Республика» и «Петропавловск» щедро помогали. Утром вышла своя газета «Волна»…Наши ряды быстро росли и увеличивались не только по числу читателей газеты, но и по числу партийных руководителей: прибыли Владимиров, Старк и несколько позднее – Антонов-Овсеенко. Антонов-Овсеенко быстро овладел матросской массой и стал ее любимцем”.

Хитрый Дыбенко напрямую не называет «некого неизвестного», который приказным тоном велит двум известным матросским авторитетам немедленно начать издавать газету и те тут же принимают приказ «неизвестного» к сведению, как подчиненные принимают приказ начальника. Но авторитеты туповаты, и до конца не в силах понять глубокой мысли того, кто им приказывает, а потому глуповато спрашивают: «Как же быть?” На что тут же получают глубокомысленный ответ, что, мол, хотя никаких указаний еще нет, но начинать работать надо. С таким серьезным аргументом они, конечно же, соглашаются. При этом «приказывающий» напоминает двум матросам-большевикам с дореволюционным стажем, что их, настоящих вожаков, очень мало, по сути, их вообще всего трое. Двух из этой троицы – Марусева и Ховрина автор называет по фамилиям и с ними читателю все понятно. Но кто же третий, тот, который из троицы самый главный? Впрочем, нам дают информацию, что этот третий ведет первых двух ни куда-нибудь, а именно на транспорт «Ща», то есть на судно, на котором обитал Павел Ефимович Дыбенко после своего возвращения в Гельсингфорс из Петрограда, так что читателю совершенно ясно, что третий – главный – это Дыбенко.

Можете посмотреть воспоминания Ховрина. Но и там, относительно деятельности Дыбенко, мы не найдем ни одной строчки. Словно его никогда в этом Совете и не было. Что-то не запомнил Ховрин, как бодро шагал рядом с ним Дыбенко на транспорт «Ща», как говорится, запамятовал.

* * *

Однако вернемся к событиям 1917 года. В тот же день освистанный Керенский помчался на линкор «Республика», чтобы исправить ситуацию и заручиться поддержкой хотя бы там. Судя по всему, Керенский вообще не понимал, куда он попал и что происходит вокруг него. На “Павле” Керенского встретили еще хуже, чем в Центробалте и выставили перечень вопросов, скорее похожих на ультиматум. Балтийцы потребовали у правительства немедленного уравнения пенсий, субсидий и пособий, без различия чинов и званий, отделения церкви от государства и школы от церкви, поддержку пропаганды социалистических идей, повсеместного образования крестьянских Советов, заключения мира без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов, немедленной передачи всех помещичьих и монастырских земель крестьянским комитетам. Это были не просто политические вопросы, это была целая политическая и социальная программа. Были и личные нелицеприятные вопросы к министру. Керенский попался в настоящую ловушку. Как он не изворачивался, но был освистан. Матросы объявили его ответы «неудовлетворительными» и прогнали морского министра с корабля.

По существу, в данном случае матросы выступили уже как самостоятельная политическая сила, имеющая и собственные политические задачи, и свою конечную политическую цель. Понял это или нет Керенский – неизвестно, но тот факт, что после этого он не убыл в Петроград, а еще раз попытался исправить положение, говорит о том, что, скорее всего, так ничего и не понял. Иначе бы министр повел себя совершенно иначе, ведь с каждым новым посещением кораблей он только ухудшал отношение матросов к себе. Разумеется, что полным провалом закончились визиты Керенского и на линкор «Петропавловск», и на крейсер «Россия», где ему даже не дали выступить.

Отныне между Временным правительством и лично Керенским с одной стороны и матросами Балтики началась открытая конфронтация. Злопамятный Керенский сразу же напечатал серию статей о «предателях дела революции с линкоров «Республика» и “Петропавловск». Судком «Республики» тут же в печати с решительным протестом против «гнусных обвинений буржуазных и черносотенных борзописцев» и опубликовал заданные Керенскому вопросы. Вслед за этим прошло собрание судкомов всех стоящих в Гельсингфорс кораблей, на котором был выражен протест против «клеветы буржуазной печати». Война с правительством, таким образом, была начата, но до ее победного конца было еще очень далеко. Впрочем, первый бой матросы выиграли вчистую. После столкновения с Керенским авторитет Центробалта в глазах матросов заметно вырос.

Затем в атаку на правительство ринулся Кронштадт, где матросы не желали довольствоваться вторыми ролями в разыгрываемом грандиозном политическом спектакле. Началось с того, что 13 мая Кронштадский Совет решил, что отныне начальник городской милиции должен выбираться кронштадцами. Тогда же было определено, что по всем вопросам, касающихся города и дислоцируемого в нем флота Временное правительство должно контактировать исключительно с Советом. Однако 16 мая кронштадцы передумали и залепили Временному правительству еще одну оплеуху, постановив: «По делам государственного значения Совет входит в сношение с Петроградским Советом, кроме этого было решено, что уже не только начальник милиции, а вообще все административные должности в городе замещаются членами исполнительного совета или же ими назначаются”.

Реакция была предсказуемой. И Временное правительство, и Петроградский Совет расценили решение кронштадтцев, как акт отложения Кронштадта от России. В прессе заговорили уже о независимой «Кронштадской демократической матросской республике». Поднялся большой шум, причем критика была во многом справедлива, так как кронштадтцы действительно перегнули палку в своем революционно-демократическом рвении. Однако эффект получился совсем не такой как ожидали авторы травли Кронштадта. Как и в феврале, Кронштадт стал популярен по всей стране. О нем говорили, спорили, его проклинали, им восхищались, но равнодушных в отношении его не было. Со всей России в Кронштадт потянулись делегации, чтобы лично удостоверится в существовании «Кронштадтской республики».

Выступление кронштадтских матросов застало революционные партии врасплох. Партия эсеров посчитала, что кронштадтцы зарвались и раскачивают политическую ситуацию в сложный для Отечества момент. Меньшевики в более мягкой форме, но были с ними согласны. Анархисты, разумеется, были за Кронштадт, так как в их представлении только последовательная демократизация могла в конечном итоге привести к полной анархии. Что касается большевиков, то в лице В.И. Ленина, война Кронштадта с официальным Петроградом только приветствовалась. Вождь РСДРП (б) рассматривал Кронштадт как детонатор новой революционной волны. Именно в это время, имея в виду именно Кронштадт, он писал, что «на местах революция зашла дальше, чем в Питере».

Между тем, Временное правительство лихорадочно искало средства воздействия на мятежников. Решено было политически разоружить Кронштадт, раскассировав его главарей по отдаленным гарнизонам. Но это легко было решать в столичных кабинетах, однако никто не подумал, как все будет выглядеть в реальности. 21 мая в Кронштадт выехали председатель Петроградского Совета лидер меньшевиков Н. Чхеидзе и член ЦК партии эсеров А. Гоц. Через день эту бригаду усилили министрами-«социалистами» Скобелевым и Церетели. Прибывшие потребовали от Кронштадтского Совета отменить резолюцию от 16 мая. Однако все закончилось для гостей плачевно. Их почти сразу же выдворили с острова, а матросы обратились с воззванием «К народу всей России», заявив, что кронштадтцы остались на левом фланге великой армии русской революции», что они верят в то, что вскоре вся власть в стране перейдет в руки Советов рабочих, солдатских и матросских депутатов.

Что касается Гельсингфорского Совета, то он полностью поддержал кронштадтцев, отпечатав их воззвание и распространив его среди матросов и солдат. Выразил свою полную поддержку Кронштадту и Центробалт. Таким образом, весь Балтийский флот фактически публично заявил о совсем неповиновении Временному правительству, как правительству, которое не проводит никаких реальных демократических реформ. Что касается самих кронштадтцев, то они вовсе не собирались отсиживаться на острове, а сразу же направили во все военно-морские базы флота и армейские части своих агитаторов. В составе делегаций были, по большей части, большевики, левые эсеры и анархисты: мичман Ф. Раскольников, матросы Н. Измайлов, И. Колбин, С. Семенов, Н. Баранов и т. д. Хуже всего приняли посланцев Кронштадта в Ревеле, где местные правые эсеры и меньшевики были весьма популярны, а матросы поддерживали правительство.

Но правительство не собиралось так легко сдаваться. Для приведения в чувство балтийцев решено было использовать законопослушных черноморцев, среди которых в тот момент преобладали правоэсеровские и меньшевистские настроения. Вскоре из Севастополя на Балтику прибывает делегация, отобранная командующим флотом вице-адмиралом Колчаком и его комиссаром эсером Бунаковым-Фундаминским. Возглавляли делегацию личности весьма колоритные, нацепивший на себя чужие тельняшки одесситы эсер Федор Баткин и меньшевик Константин Фельдман. Последний «прославился» в 1905 году, когда с дружком Березовским (дедушкой будущего олигарха!) возглавил мятеж на броненосце «Потемкин», а потом, бросив на произвол судьбы поверивших ему матросов, веселился в Германии на казенные потемкинские деньги со своей любовницей Розой Люксембург.

Видя лояльность черноморской делегации Временному правительству, Керенский возложил на делегацию тяжелую миссию: вылечить Балтфлот от «анархии». Делегация черноморцев была весьма представительной – почти две сотни агитаторов. Черноморцам был оказан торжественный прием в столичном цирке Чинизелли, где выступал бельгийский министр Вандервельде, эсерка Брешко-Брешковская и другие не менее колоритные личности. Присутствовавшие на митинге американский посол Френсис и английский Бьюкенен, клятвенно заверили россиян в получении новых займов на войну. После митинга приободрившиеся черноморцы разъехались по балтийским военно-морским базам.

Как оказалось, гостей уже ждали и по указанию Центробалта готовили достойный прием. Едва посланцы Черного моря начинали выступать на митингах, как их дружно освистывали, а то и вовсе стаскивали за бушлаты с трибун. Даже вполне лояльный к столице Ревель и тот не воспринял черноморского ура-патриотизма. Одновременно Центробалт послал приветственную телеграмму в Севастополь, с сообщением, что балтийцы просят принять и их делегацию для ознакомления с положением в Черноморском флоте под началом анархиста матроса Чугунова.

Обиженный на неуважение балтийцев, бывший «потемкинец» Фельдман обрушился с оскорблениями в адрес хозяев на страницах правительственной газеты «День». В ответ балтийцы пообещали переломать посланцу братского Черноморского флота ноги. В конце концов, часть делегатов была распропагандирована балтийцами, и заявила, что Фельдман никакой не моряк, а самозванец и они от него отмежевываются.

Не теряя времени, на Черноморский флот отправилась делегация балтийцев. Действовали в Севастополе балтийцы нахраписто, и на редкость цинично. Первым делом они отчитали черноморцев за то, что те еще не поубивали своих офицеров, дали практические советы, как это лучше организовать. При этом вели себя в Севастополе посланцы революционной Балтики не как гости, а как хозяева. Они задирали офицеров, поносили адмиралов, пили и дебоширили. Такая удаль пришлось по вкусу многим местным матросам. Итогом поездки балтийцев в Севастополь стала резкая радикализация матросов Черноморского флота, приведшая спустя несколько месяцев к печально знаменитым “Варфоломеевским ночам" – массовым расстрелам офицеров.

П.Е. Дыбенко признает: «Посланные нами представители в Черноморский флот по прибытии на место оказались, с одной стороны, «плохими» дипломатами, а с другой, как говорится, забравшись в чужой огород, начали по-своему хозяйничать. Делегация Балтфлота, прибыв в Севастополь и ознакомившись с настроениями моряков на кораблях, на обширном митинге потребовала убрать адмирала Колчака как самого отъявленного контрреволюционера и предателя революционных моряков. Результатом деятельности делегации Балтфлота и чернофлотцев явилось перерождение чернофлотцев, которые, сорвав шпагу со своего властелина адмирала Колчака (странно, что прослуживший на флоте уже пять лет, Дыбенко так и не узнал, что морские офицеры носят кортики, а не шпаги – В.Ш.) и, бросив ее за борт корабля, потребовали от Временного правительства убрать из Черноморского флота Колчака. Действия нашей делегации не обошлись без «неприятностей» для Центробалта: черноморские комитетчики по телеграфу запросили подтвердить правильность полномочий делегации и в первую очередь – ее председателя товарища Чугунова, угрожая в противном случае арестом делегации. Много потом Центробалту пришлось писать «дипломатических писем», дабы оградить свою делегацию от возможности ареста на обратном пути в Балтфлот с докладом о своей работе. За «разложение» черноморцев Керенский еще пуще прежнего стал метать огненные стрелы против Балтфлота и в первую голову – против Центробалта…»

В целом обмен делегациями между братскими флотами особого удовольствия не доставил ни тем, ни другим, но определенные последствия имел. Из воспоминаний Дыбенко ясно, что «центробалтовцы» к предстоящей схватке за власть готовились основательно, без лишних сантиментов, отбросив в сторону такие понятия, как демократичность, честность и порядочность. Конечная цель, как говорится, оправдывала средства.

* * *

Следующим этапом борьбы за власть стал 1-й съезд моряков Балтийского флота. Решение о проведении общебалтийского съезда было принято 2 мая 1917 года. Это было инициативой Центробалта. В результате съезда «центробалтовцы» хотели упрочить свои позиции на флоте и стать полноценным руководящим органом флота.

Драка на съезде предстояла нешуточная. Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «На съезде придется выдержать неравный бой: против маленькой группы большевиков будут выступать ревельцы, представители коалиционного правительства, заместитель военного и, морского министра Лебедев, делегация черноморцев во главе с лейтенантом Вербовым и лжематросом Баткиным, с ними же комиссар Керенского Онипко и враждующие соседи – Гельсингфорсский Совет. Антонов-Овсеенко подбадривает. С ним мы разработали тактику нашей группы во время съезда и мероприятия для обработки делегатов. Решено прибывающих делегатов из Ревеля разместить в общежитии вместе с кронштадтцами и поручить кронштадтцам обработку ревельцев. К выступлению Лебедева пропустить побольше матросов с «Республики» и «Петропавловска» и в нужный момент сорвать его речь. Черноморцам не давать решающего голоса».

Сам съезд начался 25 мая в Гельсингфорсе и работал две недели. Всего собралось 220 делегатов от всех военно-морских баз и, корабельных соединений и береговых частей. В советское время писали, что более трети делегатов были большевиками и им сочувствующие, около четверти – эсеры, меньшевики и анархиста, а остальные – беспартийные. Однако понятие «сочувствующе» это большая натяжка. В то время, когда даже членство в партиях матросы меняли по несколько раз в неделю, а порой и по несколько раз в день, после очередного оратора на митинге, серьезно говорить о неких сочувствующих не приходится. Думается, что большевиков на съезде было не больше, чем представителей их конкурентов по политической борьбе.

Как и следовало ожидать, представители всех революционных партий развернули на съезде упорную борьбу за упрочение своих позиций. Съезд, как председатель Центробалта, открыл Дыбенко. Однако первоначально в президиум его не выбрали. Против списка Центрабалта весьма яростно выступили представители Ревеля и других баз южного берега Балтики. В итоге долгих споров и ругани президиум съезда возглавил эсер с крейсера «Адмирал Макаров» Рубанин, а его товарищами (т. е. заместителями) стали Дыбенко и матрос Маркин. Едва началась работа съезда, сразу же возникли серьезные разногласия между делегатами. Ревельцы потребовали от съезда доверия Временному правительству и выполнения всех приказов военного и морского министра Керенского. Ревельцев поддерживали представители Петрограда и Або. Однако большинством голосов их претензии были отклонены. Этот день был посвящен отчетам Центробалта за месяц его существования. Чтение отчета “О взаимоотношениях Центробалта со штабом флота” Дыбенко перемежал с нападками на командующего флотом и его штаб, обвиняя их в игнорировании Центробалта, а также на Гельсингфорский Совет, проводивший политическую линию меньшевиков. Из-за этого Рубанин едва не подрался с выступавшим. Разобиженный Дыбенко, в знак протеста, демонстративно покинул президиум, обложив напоследок председателя отборным матом. Однако предложенная Дыбенко резолюция была съездом все же принята. Отныне Центробалту официально предоставлялось право контролировать деятельность командующего и его штаба.

Затем и председатель Рубанин так же был смещен со своего поста. На его место избрали более нейтрального командира линкора «Андрей Первозванный” эсера – капитана 2 ранга Лодыжинского. Центробалту все же удалось устоять, хотя порой перепалки грозили перейти врукопашную.

Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «…Огласили регламент. Взялись за повестку дня съезда. Опять споры. Требуют поставить утверждение устава Центробалта вторым вопросом. Невыгодно для нас. Провалят. Пока не устали, да и достаточно не обработаны, ревельцы будут придираться к каждому слову. Пришлось прибегнуть к обману и хитрости, ударить по самолюбию, и особенно ревельцев: как же такой важный вопрос будем решать без А.Ф. Керенского, который обещал приехать на съезд?… Согласились. Кричат: «Правильно!» Отстояли свое».

Дыбенко откровенно хвалится, как он ловко хитрил и обманывал на съезде своих оппонентов. Какая же здесь большевистская честность и революционная справедливость.

Камнем преткновения стало предложение большевика Николая Маркина утвердить жесткую вертикаль подчинения судовых комитетов Центробалту, которое так и не утвердили. Снова схватились за грудки Рубакин с Дыбенко. Эсер Рубакин всячески поносил и Центробалт, и лично Дыбенко, обвиняя последнего в любовных шашнях с большевичкой Коллонтай и в предательстве общематросских интересов в пользу узко большевистских. Но драку снова удалось предотвратить, а большинством голосов съезд все же высказался за доверие к Центробалту.

Затем обсуждали устав Центробалта. Опять скандалили ревельцы, требуя принятии устава, разработанного штабом флота и комиссарами Временного правительства и ограничивавшего права Центробалта, делая его подчиненным комфлоту. После «бурного заседания» (как гласят документы) «центробалтовцам» удалось отстоять свои права, при 48 голосов против. В принятом уставе значилось, что Центробалт есть высшая инстанция для всех флотских комитетов и высший выборный орган и что «ни один приказ, касающийся жизни флота, исключая чисто оперативной и, связанной с ней технической деятельности, не имеет силы, без одобрения ЦКБФ».

Сам же Центробалт стал отныне подотчетен исключительно съезду моряков Балтийского флота. Таким образом, сепаратизм от центральной власти был оформлен юридически. Но матросы не забыли и о правительстве. Была выбрана делегация, которой поручалось заставить Керенского утвердить устав Центробалта. В нее вошли матросы: Маркин, Соловьев и Бурмистров из Кронштадта, Алексеевский с крейсера «Россия», Коринфский от порта Котка, Штарев от линкора «Севастополь», Марусев от линкора «Республика» и Олич с линкора «Гангут».

Затем на съезде появился управляющий морским министерством Лебедев, который повел себя весьма недальновидно, не оценив ситуации в зале. Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «К концу съезда прибыл Лебедев. Вскочив на трибуну, он, что называется, рвал и метал. Он усиленно подчеркивал, что принятие устава в таком виде означает непризнание правительства. Грозил немилостью А. Ф. Керенского и вынужденным роспуском съезда и Центробалта как вредных учреждений. Язык Лебедева оказался его же врагом. Он явно переборщил. Делегаты окрысились, а их еще больше подзадоривают выступавшие один за другим матросы с «Республики» и «Петропавловска». Как? Нами созванный съезд и избранный Центробалт будет разгонять нами же поставленный у власти министр! Разгонять нас, народных представителей! Нет! Этого моряки не допустят… Рассвирепели матросы. Лебедева исключили из списка почетных председателей съезда. Тут-то мы и перешли в решительное наступление. Предварительно принятый устав был поставлен на окончательное голосование. Приняли его почти единогласно. С этих пор немилость министра А.Ф. Керенского действительно стала витать над головами центробалтовцев. Но съезд целиком одобрил нашу работу и вынес резолюцию, что права Центробалта, выраженные в постановлениях съезда, моряки будут отстаивать в случае надобности силой оружия».

Здесь я верю Дыбенко, когда он пишет о матросах, которые «окрысились» и «рассвирепели» на представителя официальной власти. Думаю, что Лебедеву еще повезло, а то и приколоть штыками могли прямо у трибуны, с них бы сталось! Обратим внимание, что и на съезде в качестве своих боевиков «центробалтовцы» использовали наиболее революционных матросов с «Республики» и «Петропавловска». Но самое любопытное, что, начав с взаимных приветствий, к концу съезда вопрос уже встал о вооруженном мятеже против правительства. При этом матросы об этом открыто заявили властям, а те в бессилии лишь развели руками. А что им еще остается делать, когда совладать в открытом противостоянии с Гельсингфорсом и Кронштадтом им было не по зубам.

В ответ на своевольный созыв съезда балтийцами и, не дожидаясь его окончания, Керенский неожиданно для всех сместил с должности выбранного матросами командующего Балтийским флотом вице-адмирала А.С. Максимова, назначив на это место крупного масона контр-адмирала Д.Н. Вердеревского.

Известие о «самоуправстве» Керенского вызвало вполне понятную ярость у матросов. Так команда линкора «Петропавловск», в знак протеста против нарушения матросской воли, демонстративно подняла вице-адмиральский флаг Максимова и направила делегатов на штабной «Кречет», где поднял свой контр-адмиральский флаг Вердеревский. Делегаты предъявили ультиматум – Вердеревский должен спустить свой флаг и убираться на все четыре стороны. Все это происходило на фоне работавшего съезда и еще больше накалило обстановку.

Поэтому по требованию делегатов на заседание съезда прибыли сразу два командующих: бывший – Максимов и только что назначенный -

Вердеревский. Адмиралы с большим трудом успокоили разгневанных матросов, причем А.С. Максимов призвал их принять своего сменщика. Однако уже на следующий день Д.Н. Вердеревский наотрез отказался подписать антиправительственный устав Центробалта. Страсти снова накалились. Тогда, после бурных дебатов, по предложению Маркина, было решено, что устав вступает в силу и без адмиральского одобрения.

Но это еще не все! Как раз в это время пришло известие о том, что ответная делегация балтийцев на Черноморском флоте по распоряжению Керенского в полном составе арестована. Съезд потребовал немедленно освобождения своих товарищей, грозя местью. Керенский пошел на попятную и балтийцев сразу освободили.

Из воспоминаний П.Е. Дыбенко: «Заключительный аккорд в решениях съезда Балтийского флота дал величайшее оружие в руки Центробалта, который и до этого фактически являлся хозяином флота. 1-й съезд, на который мы не возлагали больших надежд, явился благодаря неумелой политике чиновников Временного правительства первым звеном в цепи последовательной работы по обработке и созданию единой, сплоченной матросской семьи балтийцев, которые действительно умели ценить и отстаивать вынесенные ими решения. Группа делегатов съезда во главе с капитаном 1 ранга Ладыженским (командир линкора «Андрей Первозванный») и капитаном Муравьевым не смогла добиться своей цели – расколоть балтийцев и противопоставить кронштадтцев и гельсингфорсцев ревельцам, абовцам и петроградцам. После 1-го съезда состав Центробалта усилился большевиками и левыми эсерами. Занимавшие до того непримиримую позицию ревельцы, главным образом из – за недружелюбного отношения гельсингфорсцев к командующему флотом адмиралу Вердеревскому (выдвиженец ревельцев), подчинились решениям съезда. Оборончески настроенные ревельцы, неоднократно выносившие верноподданнические резолюции поддержки Временному правительству, после обработки их на съезде и после посещения стоявших на Ревельском рейде кораблей кронштадтской делегацией постепенно, по выражению комиссара Временного правительства Онипко, перерождались, обольшевичивались. После решений съезда власть командующего во флоте была сведена на “нет”. Вердеревский, зарывшийся в ворохе бумаг на «Кречете», фактически являлся безвредным орудием в руках Центробалта».

В целом, несмотря на бушевавшие на съезде страсти, Центробалту удалось решить все свои вопросы и стать рупором Балтийского флота. При этом, противоречия между правительством и матросами-балтийцами, которые пытались устранить на съезде, еще больше обострились до степени прямой конфронтации.