Текст книги "Завещание Петра Великого"

Первый форпост России на восточном берегу Каспия назвали в честь царя – крепостью Святого Петра. Впрочем, солдаты тут же стали называть ее проще – Петровская. Под звуки полкового оркестра Бекович поднял над будущей крепостью российский триколор. Отныне отсюда должны были посылаться гонцы в Астрахань с известиями о дальнейшем ходе экспедиции. Для возведения укреплений и несения гарнизонной службы в Петровской оставили Пензенский полк под командой полковника Хрущева, а также майоров Анненкова и Соковина.

– Сколько отсюда до Гурьева? – поинтересовались у Кожина офицеры Пензенского полка.

– Ежели напрямую по морю, то 350 верст, а ежели и вдоль берега, то почти вдвое больше!

– Так что мы, почитай, оказались на острове! – мрачно вздохнул полковник Хрущев. – Чувствую, что самым счастливым днем моей жизни будет тот, когда я эти скалы навсегда покину.

Там же в Тупкарагане флотилия разделилась. В Тупкарагане оставили три больших и полтора десятка малых шкоутов, а также с полдесятка бусов для возки крепостного камня. Еще несколько старых бусов сразу же разломали на дрова. Но для начала с них выгрузили пушки, припасы и строительный лес.

Несколько судов под началом поручика Кожина отправилось прямиком к Астрабаду для установления контактов с тамошним ханом и отправки унтер-лейтенанта флота Давыдова послом в Бухару. Бекович полагал, что Давыдов получит пропуск от астрабадского хана на проезд через его владения. Одновременно Бекович послал туркменца Ходжа Нефеса и с ним двух астраханцев – дворянина Званского и Николая Федорова – для осмотра прежнего русла Амударьи и плотины, обратившей воды этой реки в Аральское море. Местом будущей встречи был определен залив Красные Воды.

Основная же часть флотилии, под началом самого Бековича, взяла курс вдоль побережья, чтобы южнее основать еще две крепости, уже поближе к владениям Хивы. Вообще-то Петр I велел князю поставить на берегу одну крепость, но Бекович почему-то решил, что чем больше будет крепостей, тем будет лучше. Это его своеволие еще принесет в будущем немало бед.

Итак, флотилия Бековича двинулась дальше на юг, вдоль побережья Каспия.

Традиционный для этого моря утренний бриз нес с собой влажный, освежающий воздух, но каждую ночь, сразу же после захода солнца, неизменно начинал дуть береговой ветер, обдававший жаром близких пустынь.

Пройдя около сотни миль, штурман Бранд нашел весьма удобный залив в форме подковы, длиной в два десятка верст.

– Предлагаю немудрствуя лукаво именовать сию бухту Подковой! – предложил бесхитростный штурман.

– Это еще с какой стати? – неожиданно возмутился осматривавший берег в зрительную трубу Бекович. – Названия здесь даю только я! А посему нарекаю бухту Александров-бай!

– Это в честь кого? – поинтересовался Бранд, допустив непростительную ошибку.

– Это в честь меня – капитан-поручика гвардии Преображенского полка князя Бековича-Черкасского – командующего флотилией и экспедиционным корпусом, а также доверенного лица всероссийского императора государя Петра Алексеевича в каспийских и закаспийских землях и водах! – патетично заявил Бекович.

Стоявшие на палубе офицеры переглянулись. А пристыженный штурман Бранд почел за лучше переместиться на другой борт, подальше от «доверенного лица».

В бухте Александров-бай заложили еще одну небольшую промежуточную крепостицу, так же названную в честь Бековича (а как же иначе!) – крепостью Святого Александра, или попросту Александровской. Залив был весьма удобным, соединявшимся с морем всего лишь узким каналом, потому там почти никогда не было волны. Да и для обороны место было весьма удачным. Подойти к крепости можно было лишь по узкой песчаной косе, которая легко простреливалась пушками. Главным недостатком Александровской крепости, так же как и в Петровской, было почти полное отсутствие пресной воды и дров. Бекович велел копать колодцы, но вопрос водного снабжения это не решило. В Александровской осталось три роты из Риддерова полка под командой майора Павлова.

– Приказываю вам помимо укрепления обороны заниматься разведкой прилегающих стран! – велел перед убытием Павлову Бекович.

Каким образом, сидя на песчаной косе и не имея даже лошадей, можно было разведывать прилегающие страны, князь майору так и не объяснил.

* * *

Что касается поручика Александра Кожина, то он тем временем торопился на трех шкоутах в Астрабад, чтобы выполнить свою особую миссию. Ветер дул попутный, и маленькие шкоуты ходко мчали мимо безжизненных гор и пустынь закаспийских берегов. Но вот, наконец, и залив Астрабадский – большая лагуна, ограниченная от моря песчаным полуостровом. Южный берег залива был низменный и заболоченный, а северный песчаный. В северо-восточной части залива находится остров Ашур-Ада. С палуб судов была видна цветущая равнина, далее высокие горы, прорезанные ручьями. На берегу пастбища, полные коров и овец. На скорую руку Кожин положил на карту окрестности залива.

Не теряя времени, поручик выяснил и то, что сам город Астрабад обнесен глинобитной стеной с башнями и рвом, цитаделью в городе служит дворец, а улицы в Астрабаде узки и извилисты, так что пушки по ним не протащишь. От Астрабада до Хивы всего две недели караванного пути, до Бухары на неделю больше, а до Индии, через Кандагар, пять-шесть недель.

Казалось, что вопрос поездки Давыдова в Бухару не будет сложным – месяц на дорогу в обе стороны да пару недель в самой Бухаре. За полтора месяца можно управиться. Увы, мог ли Кожин знать, что персидский шах Солтан Хусейн уже ничего не решал. Слабый умом, он совершенно не интересовался политикой. Чтобы его не спрашивали о государственных делах, Хусейн всегда кивал и говорил одно слово:

– Хорошо!

Днем шах стрелял из лука уток, а вечерами напивался и плакал над их тяжкой участью.

– Зачем я их убил, ведь им было так хорошо!

Всем в Персии заправляла его властная тетка Марьям Бегум.

– Отведите хана в гарем, может, хоть страстные утехи вернут ему остатки разума! – приказывала она евнухам, получив доклад об очередных рыданиях хана над убиенными утками.

Но даже самые изощренные танцы живота не могли отвлечь Солтан Хусейна от любимого занятия: напиваться и рыдать над загубленной дичью.

– Зачем мне жены? – вздыхал он искренне. – Мне и без них хорошо!

Надо ли говорить, что правители персидских провинций взяли большую власть и с ханом почти не считались, правя каждый сам по себе. Астрабадский наместник категорически отказался пропускать посла к хану Персии, объясняя это просто:

– Едва ваш посол за ворота Астрабада отъедет, как местные разбойники ему не только карманы обчистят, но и в куски порежут. Ну а если ему повезет и он все же доберется до Исфахана, то там с него точно с живого кожу снимут. Наш шах жалеет лишь убитых уток, а людей казнит без всякой жалости, в том числе и неприглашенных послов. Так что вам проще будет прямо здесь отрубить своему посланцу голову, чтобы избавить его от будущих мучительств.

Опечаленному неудачей своей миссии, Давыдову Кожин передал этот разговор так:

– Ты, Петя, не ругать, а молиться за меня должен, ибо я спас тебя от гибели неминучей и страшной. Знаешь ли, как ханы азиатские с неугодными послами поступают?

– Как? – с испугом спрашивал его Давыдов.

– Живьем сдирают шкуру, а потом, коль еще трепыхаться будешь, натирают солью!

– Спаси и сохрани! – перекрестился Давыдов. – Слава Богу, что уберегли меня, Александр Васильевич, от погибели страшной!

Потеряв несколько дней в бесплодных ожиданиях, Кожин приказал пополнить запасы пресной воды и качестве мести за несговорчивость астрабадского правителя, настрелять на мясо нескольких коров на берегу. После этого, подняв в паруса, его маленький отряд взял курс на Красные Воды, где год назад Бекович якобы нашел старое русло Амударьи. За пять дней суда Кожина прошли около восьмисот верст.

Кожин был прежде всего гидрографом и картографом, а потому не мог не завернуть к знаменитому таинственному Узбою, чтобы лично разобраться с легендой о старом русле Амударьи.

Узбой представлял собой остатки русла высохшей древней реки, протянувшейся от Сарыкамышской котловины до Каспийского моря, длиной более пятисот верст. Когда-то по этому руслу действительно текла Амударья, но было это так давно, что об этом никто и не помнил. Да и люди к изменению русла никоим образом причастны не были. Изменился климат, повернула в другую сторону и Амударья.

Но обратному пути Кожин тщательно осмотрел берег в районе предполагаемого старого русла, лично облазил прибрежные овраги, замерил горизонты ватерпасом – особым бруском со стеклянной водяной ампулой.

Вывод Кожина был грустным, но обоснованным:

– Никакого свежего речного русла здесь нет и во помине. Ежели и считать здешние овраги остатками реки, то сия река протекала здесь в столь древние времена, о которых помнят разве что Адам с Евой. Посему никакой плотиной никакие ханы ничего не перегораживали, а воды ушли от здешних берегов единственно по причине древнего землетрясения. Вернуть посему обратно воду представляется возможным лишь после нового землетрясения, коль на то будет воля Господа, и никак иначе.

– К сожалению, все обстоит так, как мы и думали, – чесал затылок неудавшийся посол унтер-лейтенант Петя Давыдов, облокотясь на фальшборт. – На поиски сей лживой реки, которая существует лишь в перевозбужденном уме нашего князя, мы потратили уйму драгоценного времени, и все без толку!

Но делать было нечего, бросив якоря, шкоуты Кожина уныло качались на волнах в ожидании подхода главных сил флотилии.

* * *

Между тем флотилия Бековича покинула Александровскую крепость и взяла курс далее на юг, к урочищу Красные Воды.

На этот раз проплыли совсем рядом от спрятанного между высокими барханами узкого пролива в таинственный залив Кара-Богаз-Гол, что в переводе означает «Черная пасть». Заходить и исследовать огромный и загадочный залив не было времени, но и то, что успели видеть, впечатляло. Даже простым взглядом было видно, как стремительно уносятся в жерло залива потоки воды, словно некто их туда жадно засасывал. Подле бурлящего потока неистовствовали жирные тюлени и огромные, в две сажени, белуги, истребляя стаи мелкой рыбы. Над прибрежными барханами, кое-где поросшими верблюжьей колючкой и тамариском, висел густой купол багровой мглы, напоминавший дым пожара, пылавшего над пустыней.

Всезнающий штурман Бранд, щуря на солнце и без того узкие глаза, рассказывал офицерам о страшной легенде, сообщенной каспийскими мореходами, будто на дне Кара-Богаз-Гола находится страшная дыра, ведущая в неведомую пропасть, куда гигантской воронкой и уходит морская вода, увлекая за собой суда и людей. Особо впечатлительные, слушая штурмана, крестились:

– Свят! Свят! Свят!

Не обошлось без потерь. В один из дней флотилию настиг сильный северо-западный ветер, прозванный русскими мореходами «Егор сорви шапку», быстро переросший в сильный шторм, разбивший о берег несколько шхун и с десяток бусов. Людей и большую часть грузов все же удалось спасти.

20 октября достигли залива Красная Вода, где Бекович заранее решил основать крайнюю приморскую крепость. У полуострова Дарган князь приметил бухту, далеко простирающуюся в твердую землю с северной стороны полуострова, приняв ее за пролив, а полуостров за остров. Выбор Красной Воды был не случаен, ведь согласно расчетам князя, неподалеку было старое устье Амударьи.

Вдоль побережья Красных Вод сплошь безжизненные песчаные холмы, дальше горы. Местами на поверхность выступали беловатые пятна солончаков, и при всем этом не имелось даже признака зелени. Общий вид был на редкость уныл и безрадостен. Ежедневно под вечер на глади залива появлялась мелкая зыбь, делаясь все больше и больше – это из горного ущелья на простор Каспийского моря вырывался горный ветер.

С флагманского шкоута были видны только песчаные дюны и горы. Это князя обрадовало.

– Без песка реки не бывает! – заявил он многозначительно.

Едва с суда начали сгружать солдат и грузы, нетерпеливый Бекович с братьями снова отправился искать устье золотоносной реки. Надо ли говорить, что если что-то очень хочется отыскать, то оно всегда отыщется. Уже через день князя известили, что старое русло Амударьи найдено. Бекович поспешил лично увидеть находку. И точно, совсем рядом с берегом расположились несколько глубоких оврагов, на дне которых сыскалась целая горсть морских ракушек. Бекович сунул ракушки в карман. Все! Старое русло он видел своими глазами, а карманы полны доказательств. Это значит, что совсем недалеко за барханами течет и новое, перегороженное плотинами русло загадочной реки.

– Нахождение здесь Амударьи можно считать доказанным! – пафосно объявил кабардинский князь. – Хивинцы отвели русло к сэбе, но я в следующем году вэрну его в старое ложе, после чего мы будем черпать золото лопатами!

Речь азартного князя, однако, особого энтузиазма ни у кого не вызвала. Ошибся в своих оценках Бекович, или это был намеренный обман, так и осталось неизвестным. Кстати, Кожин однозначно посчитал, что это был сознательный обман.

На берегу Красной Воды была заложена третья крепость – Красноводская. От крепости Красноводской до предыдущей Александровской по морю выходило ровно триста верст.

Встретившиеся с Бековичем, Кожин и Давыдов доложили, что Давыдова не впустили в Астрабад по случаю бывшего тогда бунта в Персии (так, по крайней мере, мотивировал свой отказ астрабадский наместник). Как и можно было предположить, разговор между Бековичем и Кожиным проходил на повышенных тонах. Оба не забыли старые взаимные обиды. Бекович, разумеется, был раздражен невыполнением поручиком своего поручения. Все доводы Кожина он отвергал категорически, грозя арестом. Еще большее раздражение Бековича вызвал доклад Кожина о том, что никакого свежего заброшенного русла на берегу Каспия нет, а есть остатки очень древней реки, следовательно, нет и никакой мифической плотины, это русло перекрывшей.

Несмотря на все аргументы флотского поручика, кабардинский князь остался уверенным в том, что река была совсем недавно отведена узбеками и что он непременно откроет это, когда следующим летом пойдет из Астрахани с казаками и драгунами сухим путем мимо Аральского моря. Что касается Кожина, то с ним надлежит разобраться по всей строгости за его дерзость и своеволие после возвращения в Астрахань.

– Почему не отправил Давыдова к хану астрабадскому? – топал ногами рассерженный Бекович.

– Сей вопрос не ко мне, а к хану, который отказал в пропуске посла по причине происходящего бунта в Персии, – в который уже раз повторял поручик. – Да и в Бухаре, если верить правителю астрабадскому, Давыдова не ждет никто, кроме палача.

– А почему я об этом ничего не знаю? – ярился Бекович.

– Это как же я тебе об этом мог сообщить, чайку, что ли, с запиской послать? – искренне возмутился Кожин. – Да и мои полномочия никак не меньше твоих, а потому я нынче сам себе голова!

Схватился в ярости Бекович за свою кавказскую саблю, но в последний момент рубить голову поручику все же передумал. Кто его знает, может, и на самом деле царь ему какую-то секретную бумагу дал. Лишишь такого головы, а потом самого на дыбу потащат. Бросил саблю в ножны, выругался и выскочил из каюты наверх, чтобы на свежем воздухе охолониться.

Всем происшедшим был удручен и Кожин. Ведь это ему, а не Бековичу царь велел в будущем, после обнаружения плотины Амударьи, отделиться от основного отряда и следовать в Индию. Теперь же по его изысканиям получалось, что Амударья вообще никогда в обозримом прошлом не втекала в Каспий и в ближайших пустынях ее нет, а течет река неизвестно где и неизвестно куда. Все изначальные умозаключения, рассчитанные именно на поиск на берегу Каспия устья Амударьи, рухнули, как карточный домик.

Что касается Кожина, то он во время перепалки фактически обвинил Бековича в преднамеренном обмане. Ну, а для чего ему обманывать? Да для того, чтобы погубить затеянное царское дело. Отсюда вывод – Бекович изменник! Надо ли говорить, что отношения между двумя доверенными лицами Петра обострились после этого до крайности. Впрочем, понимая сложность ситуации, оба эмоции свои все же сдерживали.

А неделю спустя появился в Красных Водах и посланный из Тупкарагана туркмен Ходжа Нефес с сопровождавшими его астраханскими дворянами Званским и Федоровым. Астраханцы объявили Бековичу, что Ходжа Нефес по прибытии на урочище, находящееся в двух верстах от Амударьи, привел их на земляной вал вышиной в полтора аршина, шириною в три сажени, а длиною пять верст, устроенный хивинцами будто бы для обращения Амударьинской в Аральское море, но сама река почему-то к валу вплотную не походит, поэтому однозначно сказать, плотина это или не плотина, сложно. Местные же жители ничего об этом также не знают и не помнят. Далее, по рассказу, Ходжа Нефес и его спутники поехали по караванной дороге из Астрахани на Хиву и на одиннадцатый день пути достигли реки Карагач – притока Амударьи. Не доезжая до реки Карагач, они видели развалины двух древних городов, лежавших поблизости от пресного озера. Но плотины, преграждавшей путь Амударье в Каспийское море, не видели и там. Проехав далее по земляному валу и степью еще двадцать верст, они прибыли к древнему руслу Амударьи, по которому ехали три дня до урочища Ата-Ибраима, где нашли мечеть и кладбище. На обоих берегах старого русла разведчики Бековича видели развалины прежних жилищ и следы проведенных к ним канав-арыков, но не более того. Дальше Ата-Ибраима они ехать уже побоялись, опасаясь погони хивинцев, а повернули прямо на Красные Воды.

Желая иметь достоверные сведения о существовании этого русла, князь Черкасский хотел было послать астраханского дворянина Тарасовскому с проводниками-туркменами осмотреть старое русло от Каспийского моря до урочища Ата-Ибраима, но туркмены дружно заявили, что ехать туда не желают и дорогу не покажут. Сколько Бекович с ними ни бился, сколько ни пугал, они так и не согласились.

К сожалению, и место для третьей крепости, как и для предыдущих, было выбрано Бековичем на редкость неудачно – от стоячей соленой воды шло испарение, делавшее местность нездоровой, к тому же ощущалась нехватка пресной воды, да и поблизости не было ни травы, ни леса. Окончание строительства и защита этого укрепления были поручены барону фон дер Вейдену. Вместе с ним тысяча солдат из полков Крутоярского и Руддерова. Опытный полковник начал строить крепость по всем законам фортификации с кронверком, рвом и валом. На валу выставили пушки. Однако с первого дня в гарнизоне начались болезни, которые затем только множились и множились. Пришлось думать уже не только о гошпитале, но и о кладбище…

После этого сам Бекович с оставшимися при нем Астраханским и Азовским полками, частью артиллеристов и морской командой, снятой с судов, решил возвращаться в Астрахань сухим путем – плыть по морю было уже слишком опасно. Перед самым отъездом Бекович приказал полковнику ежедневно посылать к оврагам солдат искать золото. Фон дер Вейден на это уныло кивал.

За день до выступления на север Бекович послал в Хиву двух своих послов – дворян Ивана Воронина и Алексея Святова – с письмом к тамошнему хану. Воронин со Святовым получили наказ «расположить в свою пользу хивинских сановников», для чего им были даны товары, предназначенные «в подарки». Они должны были уведомить хана, что князь Черкасский собирается ехать в Хиву послом; в то же время им вменялось в обязанность присылать с купеческими караванами донесения о том, что происходит в Хиве и окрестностях – что слышно, что видно, о чем можно догадываться.

* * *

Итак, покинув Красноводскую крепость, Бекович с основной частью экспедиционного отряда отправился сухим путем через Гурьев в Астрахань. Путь неблизкий и не самый легкий, но другого выхода не было – возвращаться морем из-за льдов было уже невозможно. Суда пока оставили при крепости. В Астрахань шли двумя отрядами. Авангардом командовал поручик Кожин, за ним двигался сам Бекович-Черкасский с остальными людьми. Возле Александровского укрепления оба отряда соединились. Увиденное в Александровской крепости не внушало оптимизма. Гарнизон были выкошен болезнями. Около крепостных стен выросло целое кладбище. В Петровской картина предстала еще более ужасной. На наскоро устроенном кладбище стояло уже более сотни крестов, да еще семь сотен солдат и казаков валялись в горячке в палатках и землянках.

– Здешний климат не предназначен для европейского человека. Он то жарок, то холоден, – доложился в ответ на оскорбления Бековича в нерадении комендант Петровской крепости полковник Хрущев.

– И это все?

– Увы, остальное довершает плохая еда и еще более плохая вода!

Мы не знаем, переживал ли Бекович по этому поводу, знаем только, что никаких реальных мер по исправлению ситуации он не принял. Впрочем, при исполнении царских указов в России с такими «мелочами», как потери среди солдат, никогда особенно не считались. Поэтому Бекович даже не задумался отдать приказ оставить сие погибельное место.

В Астрахань Бекович прибыл 20 февраля 1717 года. Конвой его состоял из сотни солдат и 60 туркмен. С остальной частью отряда позднее подошел и Кожин.

Вернувшись на зимовку в Астрахань, Бекович немедленно отписал в столицу во всех подробностях о всем им проделанном за минувший год, не забыв несколько раз лягнуть и строптивого флотского поручика. Итог экспедиции 1716 года был таков: в результате плавания вдоль восточного берега Каспийского моря были заложены три крепости (Святого Петра у мыса Тупкараган, Александровское в заливе Александр-бай и Красноводская), подчинены России кочевые туркмены, проживавшие на восточном берегу Каспийского моря, впервые на карту положено «Море Карабугазское» (Карабогазский залив), а также составлена первая генеральная карта всего Каспийского моря. Что касается дипломатии, то если посланец в Бухару так и не добрался, то миссия, выехавшая в Хиву, достигла места своего назначения, что позволяло надеяться, что хивинский хан Шергази принял заверения дружбы и согласия. Примерно с таким же содержанием было отправлено письмо и бухарскому хану.

Едва письмо Бековича достигло Санкт-Петербурга, как немедленно засуетились европейские послы, понимая, что новости о продвижении русских в сторону Индии будут весьма востребованы в европейских столицах. Из донесения голландского посла барона де Би к Генеральным штатам Соединенных Нидерландов из Санкт-Петербурга от 4 марта 1717 года: «Мне рассказывали, что один русский офицер Александр Бекович, работавший над расчисткой устьев реки Амударьи (впадающей в Каспийское море), успел проникнуть в нее с несколькими мореходными судами, но что при дальнейшем следовании по ней сбился с ее фарватера и потерпевши со своими людьми большое бедствие от недостатка в съестных припасах, едва успел возвратиться в крепость, которую он построил при впадении реки в море».

Россия еще не сделала ни одного шага в сторону Индии, но одно то, что она повернулась лицом на Восток, уже встревожило европейские дворы…

* * *

Между тем посланные еще до отплытия флотилии в Хиву дворяне Воронин и Святов с огромным трудом пробивались сквозь сугробы и метели по зимней степи к далекому ханству. Не выдержав ненастья, выбился и пал верблюд Святова, и оставшуюся часть пути он брел уже пешком, так как остальные верблюды были загружены вьюками. Да Хивы посланцы Бековича добрались в середине февраля.

– Где живет Кулун-бай? – спросили они стражников у ворот.

Имя верховного визиря произвело должное впечатление. Стражники подозрительно оглядели замерзших и смертельно уставших путников.

– Кто такие? Откуда и куда? – спросили традиционное.

– Купцы из Гурьева, к великому визирю.

– Купцам на торговый двор, а не к визирю! – нахмурились стражники.

– У нас дело особой важности от князя русского из Астрахани! – привел более чем весомый аргумент Святов.

После этого стражники указали наконец дом визиря.

Кулун-бай нежданным гостям был не слишком рад.

– Не те времена нынче, чтобы из Руси к нам ездить, – были его первые слова.

– Что-то случилось, досточтимый? – удивился Воронин.

На это великий визирь просто махнул рукой, а затем обо всем подробно расспросил. Когда же узнал, что будущее посольство Бековича будут охранять несколько тысяч солдат, помрачнел:

– Речь ваша сладка, но в ней меньше силы, чем у соломы. Зачем такая охрана мирному послу?

– От разбойных людей, которые немало бродит на окраинах наших царств, – дипломатично ответили Воронин со Святовым.

– Мы и сами можем послать батыров, чтобы охраняли досточтимого князя! – парировал Кулун-бай. – Стоит ли мучать ваших аскеров таким тяжелым путешествием?

– Увы, мы лишь посланцы посла, – деликатно ушли от ответа Воронин со Святовым. – Князь Черкасский просил нас лишь передать вашему величию свои пожелания в здоровье и процветании. Мы сие исполнили. Теперь пора и в путь обратный.

– Э, нет! – недобро усмехнулся визирь. – Времена нынче в степях, сами говорите, неспокойные, да и метели снежные. Поэтому лучше подождете вашего князя у меня. И вы целее будете, и я спокоен.

Посланцы нервно переглянулись, понимая, что отныне становятся заложниками.

– У бегущего вора одна дорога, у тех, кто за ним гонится, – тысячи! – уже совсем иным тоном завершил беседу великий визирь. – Вас будут сытно кормить и сладко поить! По крайней мере пока…

Дорогие подарки, впрочем, Кулун-бей с удовольствием принял и письмо от Бековича обещал хану передать. Сам же гонцам было велено из его дома никуда не выходить и сидеть под запором.

Единственно, с кем удалось встретиться Воронину со Святовым, – это с калмыцким послом Ачиксаеном-Кашкой. Тот сообщил русским, что в городе неспокойно, а русских все клянут и грозят войной. Сам же Аюка враждовать с Хивой, в отличие от Бековича, не желает, а потому и прислал к хану своего посла, чтобы договориться о вечном мире.

В неведении минуло две недели. Но когда Воронин заикнулся при встрече Кулун-бею, будет ли ответ на привезенное письмо, тот разозлился и велел приставить к русским стражу.

– Ну все, кажись, мы теперь уже даже не аманаты, а арестанты! – сокрушался Воронин. – Коль один басурманин кавказский шлет письмо другому басурманину заморскому, то за что нам, людям православным, от сего страдания принимать?

– Не будем злить судьбу, – невесело усмехнулся Святов. – По крайней мере, пока кормят и руки не выламывают.

После этого оба предались страстной молитве за спасение из рук агарянских.

Между тем приставленный к гонцам старший стражник-мехмандр открыто вымогал подарки, грозя в противном случае кормить отбросами.

– Ты у нас смотри, – стращали его наши. – Сразу расскажем хану и визирю!

На что мехмандр плевался нехорошо:

– Я никого не боюсь, ни хана, ни Кулун-бея, потому как моя мать – сестра матери самого хана и он относится ко мне как к младшему брату.

Погоревав (а что поделать?), отсыпали гонцы мздоимцу десять рублей серебром, но все равно мехмандр кормить стал очень скудно.

Так и сидели Воронин с Святовым взаперти, смотрели через окошко на синее небо и печалились, что «обратного пути для них и в помине нет».

Впрочем, затем стало несколько повеселее. По просьбе ханских вельмож стал мехманд водить гонцов к ним в гости для разговоров и расспросов. Расспрашивали вельможи хивинские о России и царе Петре, о его войне со шведами и о новой столице на Неве, о торговле астраханской, но более всего о Бековиче и его войске. Воронин с Святовым что-то говорили, а где-то прикидывались простаками: мол, ничего не знаем, не нашего, мол, ума дело. Влиятельный Досун-бай, не получив ответы на интересовавшие его вопросы, кричал гонцам:

– Для чего русские города строят на чужой земле? Разве после этого можно жить в мире?

Говоря о городах, Досун-бай явно имел в виду крепость в урочище Красные Воды. Злились хивинцы и на туркмен, почему те дают русским проводников до Хивы и вообще почему помогают.

Даже те несколько раз, когда провозили Воронина со Святовым по улицам, видели они, как в Хиве появилось много воинов – кайсаков, узбеков и каракалпаков. Шергази явно собирал большое войско. Как проговорился в одном из разговоров мехмандр, скоро войско выступит в поход и встретит гяуров в безводных местах огромной силой. Единственное, что удалось Воронину со Святовым, так это передать подробное письмо обо всех своих злоключениях Бековичу с калмыком Ачиксаеном-Кашкой. В письме они написали о причинах своего задержания и вообще о положении дел в Хиве. Особо отметили неудовольствие хана от ожидаемого вооруженного посольства Бековича: «И в Хиве опасаются и помышляют, что-де эта не посол, хотят-де обманом нам взять Хиву».

Ачиксаен-Кашка слово сдержал и письмо в Астрахань Бековичу передал. Но тот, послание прочитав, лишь посмеялся:

– Когда хан хивинский увидит мои пушки, он сразу сменит тон и склонит голову. Все его угрозы не стоят и ломаной полушки.

Что ж, у князя Бековича-Черкасского было немало пороков, но самым страшным среди прочих была гордыня. Именно она и станет причиной всех его будущих бед…