Текст книги "Завещание Петра Великого"

Спасшийся из плена казак Федор Емельянов впоследствии рассказывал, что «провианту побросано и отсталых лошадей дорогою покинуто многое число… за дальностью и за недовольствием кормов лошади многие пристали».

Что касается казаков, то они, едва припекло, поскидывали с себя все верхнюю одежду, оставшись в исподнем первыми, со своими атаманами.

Только пунктуальный командир драгунского полка майор Франкенберг старался быть по всей форме – в сапогах с раструбами и в перчатках. Только после солнечного удара, от которого едва отошел, саксонец снял… перчатки. Драгуны Франкенберга, тяжко страдая, но соблюдая дисциплину, продолжали ехать в потных камзолах.

* * *

Во время пребывания отряда на урочище Аккуль в ста двадцати верстах от Амударьи сделали еще один большой привал, дожидаясь оставленных у Яргызу казаков.

У Аккуля русских уже ждали два узбека, с которыми был и казак, посланный ранее с Киритовым, – ответное посольство хана. Из соображений осторожности узбекам сказали, что князь Черкасский с основными силами идет следом, и заставили их два дня дожидаться, пока от колодца Яргызу не подошли остававшиеся казаки. Со своими посланцами хан Шергази прислал князю подарки: кафтан, коня, овощи и щербет. Бекович заверил послов хана, что идет в Хиву не войной, а как посол своего государя, а о цели посольства объявит при личной встрече с ханом.

Тем временем в Хиву прискакал и был немедленно принят Шергази изменник Манглай-Кашка, рассказавший, что у русских в отношении хана самые коварные замыслы. Шергази немедленно велел бросить астраханского дворянина Киритова в темницу, а его казаков разоружить и заковать в железо. Одновременно хивинский хан объявил о сборе войска.

Впрочем, лазутчики у хивинского хана имелись и помимо батыров Аюки, в том числе даже в Астрахани. Практически одновременно с прибытием Шергази получил оттуда короткую записку, где арабской вязью было нацарапано: «Белый царь указал на Хиву и приказал кормить коней». И теперь у хана отпали последние сомнения.

Тем временем в урочище Аккуль после недолгих переговоров узбеки поспешили обратно в Хиву. Следом за ними двинулся маршем весь отряд. Бекович приказал идти как можно быстрее.

– Пусть хивинцы думают, что мы находимся все еще в нескольких днях пути от их границ. А мы уже дышим им в спины! – так объявил он офицерам причину своего приказа.

Наконец передовой казачий дозор во главе с гребенским атаманом Басмановым, посланный далеко вперед, чтобы найти колодцы, неожиданно показался на вершине бархан.

Видя скачущих обратно казаков, все заволновались: уж не хивинское войско ждет его за песчаными холмами?

– Ваше высокородие! – еще издали прокричал Басманов. – Пустыня закончилась! Впереди Хорезмский оазис! Ура!

Радостная весть мигом облетела марширующие роты. Все обнимались и кричали «ура». Ударили барабаны, и отряд двинулся вперед так, как будто и не было сотен изнуряющих верст. Все понимали, что оазис – это и вода, и долгожданный отдых.

В день Успения Пресвятой Богородицы 15 августа отряд Бековича дошел до озер Амударьи.

– Урочище Карагач! – объявили проводники.

– Хорошо, что к речке подойти успели! – радовались солдаты и казаки. – Рядом с водой можно хоть год от басурман отбиваться!

– Благодать! Чисто райское место! – смеялись солдаты и казаки. Главное, что воды было действительно вдосталь. Вначале напились сами, потом напоили лошадей и верблюдов. То там, то здесь заполыхали костры, солдаты начали артельно варить кулеши.

Не теряя времени, Бекович приказал разбить лагерь на берегу ближайшего озера. С остальных трех сторон быстро окопались, возведя ров и вал, на котором выставили все семь пушек.

Бекович озабоченно осматривал и озера, и саму Амударью. Радость достижения реки разом сменилось унынием. Ведь именно у урочища Карагач должна была находиться легендарная плотина, повернувшая русло Амударьи. Но никакой плотины не было, а значит, река своего течения не меняла. Бывшие при отряде инженеры сразу же бросились изучать речной песок, и вскоре Бекович услышал еще одну безрадостную весть – река золотой руды не имеет.

Дальше укрепления было решено пока не двигаться, а ждать известий от Киритова.

Увы, никто не знал, что предательство уже произошло и вся затея Бековича выдать себя за мирного посла пошла прахом.

В урочище Карагач, по плану, составленному Петром, Бековичу надлежало построить очередную крепость. От Карагача до Хивы всего каких-то шесть дней пути. Тогда всем казалось, что главные трудности уже позади.

К этому времени отряд прошел 1400 верст по бесплодным и безводным степям, причем в самую жару!

Наконец-то люди, лошади и верблюды смогли напиться не пустынной соленой, а по-настоящему чистой воды и прийти в себя. Но время не ждало, и, отдышавшись, солдаты с казаками взяли в руки заступы, начав сооружать укрепленный лагерь.

Работали утром, вечером и ночью, а в самую жару спали под охраной караулов. За час до рассвета – смена караулов. У часовых приказ строгий – никого ни в какую сторону не пропускать и за возможным появлением неприятеля наблюдать. При этом если суточные лозунги известны всем солдатам и казакам отряда, то пароли знали только офицеры.

Спустя некоторое время вдалеке уже замаячили всадники. Пока их было немного, но с каждым часам число увеличивалось. Было понятно, что это джигиты Шергази.

* * *

Облик Хивинского ханства тех времен был откровенно печален. Основу экономики ханства составляли сельское хозяйство в Хорезмском оазисе и разбойничьи набеги на Бухару и Персию, откуда вывозились ценные вещи, рабы и богатые пленники за выкуп. Но удача в набегах сопутствовала далеко не всегда. Что касается земледелия, то каждый клочок земли приходилось отвоевывать у пустыни. Помимо этого, Шергази сгонял людей на строительстве каналов и на постройку дворцов и крепостей. Однако воевали хивинцы неплохо, и окружающие ханства их побаивались.

Шергази-хан происходил из династии Шибанидов, являлся потомком свирепого Султан Гази-хана, старшего сына грозного Ильбарс-хана. Имя хивинского хана означало «тигр борьбы за веру». Среди прочих ханов Шергази считался образованным, так как окончил медресе в Бухаре. За это Шергази получил весьма лестный титул сахибкирана, то есть обладателя счастливого сочетания звезд. Этим титулом Шергази гордился особо, так как некогда так величали самого Тамерлана.

Впрочем, у Шергази были и другие причины для гордости, ведь его ханство являлось по силе первым среди прочих во всей Средней Азии. Шергази уже не на шутку задумался, как бы прибрать к рукам соседний Мерв.

Шергази был не столь богат, чтобы оформлять внешние стены больших зданий так, как это делали в Бухаре и Самарканде, но на украшение своего дворца и гарема деньги все же находил, а то какой же он властитель без того и другого?

Хивинские ханы всегда славились воинственностью. В 1689 и 1694 годах хан Ануш-Мухаммед дважды успешно нападал на бухарцев. А всего год назад, в 1716‐м, и его наследник Шергази совершил удачный поход на Хорасан, взяв Мешхед и значительную добычу. С той поры за Шергази укрепилась слава удачливого воителя. Так ему ли теперь смиренно склонять голову перед немногочисленными гяурами, нагло вторгшимися в его владения?

Предательство Манглая-Кашки, донесение собственных лазутчиков не оставляли у хана сомнений в том, что к Хиве движется вовсе не мирное посольство, а изготовленное к нападению войско. Последней каплей, перевесившей чашу войны на весах размышлений хана, стало известие о строительстве русскими крепости в Карагаче. На самом деле какой ты посол, если строишь крепости на чужой земле?

Надо отдать должное Шергази, свое огромное войско он собрал в считаную неделю. Сколько именно воинов поставил под свои знамена Шергази, неизвестно. Историки считают, от шести тысяч до двадцати пяти. Наверное, истина, как обычно, находится где-то посредине. Среди прибывших по зову хана были каракалпаки и киргиз-кайсаки, узбеки, туркмены и иные прочие. Собранное конное ополчение было вооружено копьями, луками и саблями. Лучше всех была вооружена, разумеется, ханская гвардия. У каждого гвардейца имелись острая хорасанская сабля, копье и мощный лук с роговыми накладками. Сами всадники-гвардейцы были в булатных панцирях и островерхих шлемах. Каждый – истинный батыр, проверенный во многих сражениях. Были у хана и воины, вооруженные пищалями, а вот пушек не было – военный прогресс еще не добрался до среднеазиатских песков. Однако, несмотря на это, войско Шергази-хана представляло собой внушительную военную силу, способную к серьезной схватке с неверными.

Глава восьмая

Когда работы по укреплению лагеря близились к завершению, к Бековичу прибыла делегация казаков.

– Ваше высокородие! – обратились они к нему. – Желаем отправиться порыбачить. Киргизы говорят, в здешних озерах полным-полно рыбы. Наловим столько, что на всех хватит. По ушице уж очень уже соскучились.

Подумав, Бекович рыбалку разрешил. Кто знает, сколько здесь еще стоять, а припасы продуктов не безграничны, потому рыба будет весьма кстати.

Казаки выделили шестьдесят самых опытных рыбарей, которые и отправились из лагеря к соседним озерам. Но едва казаки отъехали от лагеря, как внезапно были атакованы передовыми отрядом хивинцев. Прежде чем они успели что-то понять, все шестьдесят рыболовов были пленены. Только один гребенский казак, отставший от остальных по нужде, сумел уйти от погони и примчаться в лагерь, сообщив, что хивинцы идут с огромным войском и уже совсем близко.

Барабаны немедленно ударили тревожный «алярм». Солдаты быстро построились в батальонные порядки. На фланге каждой фузилерной роты по два барабанщика и гобоисту. По команде зарядили фузеи, примкнули штыки. Перед ротами расхаживали офицеры со шпагами в руках и с заряженными пистолетами в кобурах-ольстрах. Казаки, уведя лошадей в середину лагеря, расположились по периметру, заряжая ружья и готовясь к рукопашной схватке. Каптенармусы заняли место у патронных повозок. Когда у стреляющих подойдут к концу патроны в лядунках, к ним прибегут посыльные из плутонгов, которым они станут выдавать патроны и пули. Подпрапорщики, отвечавшие за ротные знамена в походе, передали их прапорщикам, которым по уставу положено носить боевые хоругви в бою.

В центре лагеря собралась тыловая братия: полковые фискалы, аудиторы, цалмейстеры-казначеи, провиантмейстеры, профосы и обозные. В бою их задача одна – не высовываться.

Лекари развернули свои палатки. На столах застелили клеенки, разложили свой страшный инструментарий: пилы для ампутации, прижигатели, скальпели и трепаны для сверления костей, винтовые турникеты для остановки кровотечения и зонды, стрело– и пулеизвлекатели. Рядом бочка с вином, чтобы перед операцией раненый мог осушить один-два стакана. Здесь же самый здоровый из лекарских учеников вооружился деревянной колотушкой, которой он должен оглоушивать особо громко кричащих, когда тем будут пилить руки и ноги. Со стороны в те минуты лагерь выглядел как разворошенный муравейник. Но это только казалось. Через каких-то десять минут беготня стихла – все были на своих местах, ожидая неизбежного.

Бекович же, по-своему обыкновению, все еще отдохновлялся от дел ратных в своем шатре.

– Зовите князя!

Наконец появился на свет божий и сам Бекович. Выглядел кабардинский князь более чем экзотично: в чалме и бухарском халате, подпоясанный не кушаком, а офицерским шарфом, с офицерской преображенской золоченой горжетой на груди. На боку азиатская сабля, а в руке гвардейская алебарда. Офицеры, видя этакий маскарад, только головой покачали: не то гвардейский капитан, не то шут гороховый!

Артиллеристы привычно забили ядра в стволы и развернули их в сторону, откуда вот-вот должен был появиться неприятель. Артиллерийский майор Пальчиков, обходя пушки, проверял качество зарядки и наводки.

И неприятель появился.

* * *

Со всех сторон из-за дальних барханов огромной черной массой разом возникла хивинская конница. Пока она не атаковала. Обтекая укрепление со всех сторон, как клокочущая магма, неисчислимое хивинское воинство визжало и кричало столь истошно, что от этого невольно стыли жилы у самых стойких. А самые отчаянные джигиты с гиканьем проносились уже совсем рядом с бруствером, демонстрируя, как они сейчас будут резать головы неверным. Было очевидно, что шутки кончились и ситуация более чем серьезная.

Напряжение росло с каждой минутой, а команды стрелять все не было. Бекович медлил, надеясь, что, может, все еще и обойдется, а атака хивинцев не что иное, как акция устрашения. Солдатские роты застыли в трехшереножном плутонговом строю. В ожидании команды солдаты по-прежнему держали фузеи на левом плече, хотя давно следовало взять на изготовку. И тут Бекович перестраховывался!

Майоры Франкенберг и Пальчиков с тревогой смотрели в подзорные трубы. Из-за барханов выкатывались все новые и новые волны всадников.

– Кажется, со всей Азии собрали! – мрачно констатировал Пальчиков.

– Да, работы сегодня будет много! – сделал вывод Франкенберг.

Не дожидаясь команды Бековича, майор Пальчиков дал команду, и артиллеристы, зарядив пушки, подпалили фитили.

Между тем крутившаяся вокруг лагеря конная масса несколько отхлынула назад, но только для того, чтобы, разогнав коней, с удвоенной силой рвануть вперед, в этот раз уже не вокруг лагеря, а в атаку. Над солдатскими головами тревожно просвистел град стрел, выпущенных из тугих луков-сайдаков. Где-то в задних рядах закричали первые раненые. Отчаянно визжа, конное сонмище бросилось в сабли.

Разумеется, невысокие песчаные брустверы не могли сдержать резвых ахалтекинских жеребцов, и первые всадники легко его перемахнули.

– Так и будем ждать, пока нам головы отрежут? – не выдержал артиллерийский майор Пальчиков.

Только тогда Бекович дал свое согласие на открытие огня.

В батальонных порядках прозвучала долгожданная команда: «Мушкет к заряду!» Теперь уж зевать было некогда! Солдаты первой шеренги разом поставили курки фузей на предохранитель. По следующим приказам «Открой полку!», «Сыпь порох на полку!» и «Закрой полку!» насыпали порох на открытую полку и возвращали огниво на место, опускали приклад на землю. После этого немедленно следовала команда: «Вынимай патрон!» Теперь солдаты быстро и не глядя в суму доставали бумажные патроны. Прием сей был отработан до полного автоматизма, так как за промедление, связанное с перебиранием патронов или их падением на землю, на учениях пороли нещадно. А плутонговые капралы уже кричали: «Скуси патрон!» Солдаты зубами рвали патронную бумагу, чувствуя во рту кисло-горький вкус пороха. По команде «Клади в дуло!» ссыпали в ствол порох, затем закладывали пули и остатки бумаги в качестве пыжа. Затем вытаскивали шомпол и заталкивали им пули с пыжами до казенной части. После этого разом взводили курки и уже целились в неприятеля, вдавив приклады в плечо. Только после этого следовала главная команда: «Пали!» Поле боя сразу же окуталось клубами дыма, оглашаясь истошными криками раненых и умирающих хивинцев. Пока первая шеренга после произведенного залпа заряжала свои фузеи, по неприятелю палили поочередно вторая и третья шеренги, затем снова первая и так дальше до окончания боя…

А затем в дело вступила артиллерия. Били почти в упор вязанной картечью. Поэтому промахов не было, и ни одна картечная пуля мимо не пролетала. Первый же артиллерийский залп буквально выкосил целые улицы в порядках атакующих. После второго залпа хивинцы начали разворачивать своих коней обратно. Отскочив подальше, атакующие теперь кружили вокруг, то ли не решаясь больше атаковать, то ли ожидая новой команды.

Как бы то ни было, но перед передним фасом укрепления лежала целая гора мертвых и раненых людей и коней.

Прошло не более четверти часа, как атака повторилась в еще более бешеном темпе. Теперь хивинцы сразу же атаковали не карьером, а галопом, стремясь за счет скорости как можно быстрее преодолеть простреливаемое пространство и схватиться с защитниками лагеря в рукопашную. Но это им не удалось. Едва конная масса оказалась на дистанции артиллерийской стрельбы, как была в очередной раз накрыта картечью. Оставшиеся в живых и почти доскакавшие до брустверов были расстреляны солдатскими плутонгами, которым помогали и прятавшиеся за брустверами казаки.

Ближе к вечеру атака лагеря повторилась, но уже меньшим количеством нападавших, да и решимости у них была уже не та, что раньше. Эту атаку отбили артиллерийским и ружейным огнем без особого напряжения. Впрочем, хивинцы никуда не делись, а, расположившись поодаль от русского лагеря, взяли его в осаду.

Собрав офицеров, Бекович совещался, как быть дальше. В принципе, учитывая наличие воды и рыбы в озерах, держаться в укрепленном лагере можно было весьма продолжительное время. При этом бывшие при отряде проводники в один голос утверждали, что столь большое войско, которое собрал хивинский хан, долго на одном месте существовать не может, так как у хивинцев отсутствует система снабжения, а когда кормить и людей, и лошадей станет нечем, все разойдутся по домам.

– Что ж, это именно то, что нам и надо! – высказал свое мнение майор Франкенберг. – Надо перебить как можно больше халатников, чтобы смутить их дух. А когда они начнут разбегаться, ускоренным броском дойти до Хивы и взять ее на приступ. После этого можно будет уже не вести никаких переговоров с Шергази, а вместо него посадить другого хана, который нам приглянется, в желающих недостатка не будет.

– А сможем ли мы дойти до Хивы? – усомнился Бекович.

– Безусловно! Тем более что пойдем уже не по пустыне, а по оазису, где сыщется и продовольствие, и вода. Я пойду в авангарде и палашами распластаю толпы диких! За нами артиллерия и солдаты. Казаки и обоз в арьергарде. Чуть что, будем сворачиваться в каре и отбиваться залпами, а потом снова вперед!

Идея Франкенберга пришлась по душе всем офицерам, кроме Бековича.

– Слишком опасно! Слишком опасно! Я не могу рисковать в столь большом удалении от границ российских! – все время твердил он, как заведенный.

Так ничего не решив, офицеры разошлись.

* * *

На следующее утро атаки на лагерь возобновились, но все наскоки хивинцев были отбиты с огромными для них потерями. Сказались подавляющее превосходство в огневой мощи и организованность регулярных войск, засевших в земляных укреплениях. Картечь и пули буквально сметали атакующие лавины узбеков. Вскоре трупов вокруг брустверов стало столько, что атаковавшим приходилось, сдерживая поводья, искать проходы между ними.

Второй день закончился тем же итогом, что и первый. Русские, укрепившись в лагере, оборонялись. Хивинцы безрезультатно атаковали, неся огромные потери.

На третий день упрямый Шергази вновь бросил в убийственную атаку свою потрепанную конницу. Результат этого безумства был таким же. Как и раньше, горы трупов и никакого результата.

Находившиеся в русском лагере не могли не отметить, что у нападавших явно упал боевой дух. Стихли воинственные крики. Уже никто не проносился мимо укреплений, демонстративно проводя рукой по горлу, обозначая будущую расправу с неверными. Теперь если хивинская конница атаковала, то без былого азарта и как-то обреченно.

Даже навскидку потери противника к этому времени исчислялись далеко за полторы тысячи убитых, вдвое большее число было раненых, которых никто не выносил из-под огня, и они днем и ночью оглашали окрестности истошными криками о помощи. При этом наши потери, если не считать шестидесяти взятых в плен до начала сражения рыбаков, насчитывали всего десяток убитых и пару десятков раненные стрелами, причем преимущественно нетяжело.

К вечеру третьего дня стало очевидным, что боевая прыть хивинцев сошла на нет. Теперь их всадники лишь кружили в отдалении, уже не решаясь приблизиться к лагерю на артиллерийский выстрел.

Утром 20 августа хивинская конница окончательно отошла от лагеря и по своему состоянию явно не могла помешать дальнейшему движению российского отряда к Хиве, если бы таковое состоялось.

Глава девятая

После трех дней бесплодных кровавых атак Шергази-хан пребывал в полной растерянности. Понимая, что остановить русских он уже не сможет, хан лихорадочно думал, что ему делать дальше. Было очевидно, что еще два-три таких же дня и его войско разбежится по домам. После этого Хиву можно будет брать голыми руками. Конечно, сам хан может найти себе приют в Ургенче или в Хазараспе. Но Шергази, как никто, знал, что едва мощь Хивы пошатнется, ее тотчас раздерут на куски Бухара и Коканд. Надо было что-то срочно предпринимать, но что?

– Аллах отвернулся от нас! – честно говорил удрученный Шергази своему визирю бухарцу Сарт Досим-Баю.

– Осталась разве что надеяться на чудо! – соглашался тот, нервно перебирая четки.

Впрочем, в чудо Шергази, видимо, не слишком-то вверил, потому отдал тайный приказ узденям скрытно вывезти из Хивы в укромное место самое дорогое – гарем и казну. Но шила в мешке не утаишь, и о бегстве ханских жен стало быстро известно в столице. После этого Хиву объяла паника. Пошли слухи, что русские вообще неуязвимы и стрелы отскакивают от них, как от камня. Зато сами они поражают огнем так, что зараз убивают сотни всадников. Поэтому лучше уж сразу вонзить себе в сердце кинжал, чем идти воевать с неуязвимыми гяурами. После этого многие жители, хватая нажитое добро, бежали в дальние кишлаки в надежде отсидеться там до лучших времен. Другие готовились к встрече русских, помышляя более о том, как ублажить победителей, чем о том, как отстоять свой город.

Но не зря Сарт Досим-Бай был назначен визирем, ибо был он человек не только умный, но и хитрый. Обдумав ситуацию, визир пришел к хану:

– Аллах обижен на нас и не станет помогать глупцам, но он любит умных!

– К чему ты клонишь? – недобро посмотрел на ближайшего помощника осунувшийся от переживаний хан.

– Мы совершаем безрассудство, пытаясь силой остановить русских, которых все считают непобедимыми. Здесь мы только проиграем. Но если использовать хитрость и обман, то можно еще достичь успеха.

– Говори, что надумал! – оживился Шергази. – Клянусь, что не пожалею никаких подарков за хороший совет.

– Единственная возможность одержать верх над русскими – это заманить их предводителя в свои руки. Если это нам удастся, то тогда не русские, а уже мы будем диктовать свою волю.

– Но как мы заполучил русского предводителя? – всплеснул руками хан. – Не сам же он прискачет к нам в плен.

– Для начала тебе следует начать переговоры, – уклончиво ответил Досим-Бай.

После этого Шергази собрал на совет знатнейших людей, и сообща было решено начать с русскими переговоры. В русский лагерь был направлен хивинец Ходжа Ишим.

* * *

Подъехав на дистанцию полета картечи, переговорщик начал размахивать палкой с белым платком на конце.

– Может сдаются! – образовались в лагере оптимисты.

– Это вряд ли, – отвергли их надежды пессимисты. – Скорее парламентера прислали!

Ходжи Ишима впустили в лагерь, и тот своими глазами мог убедиться, что у русских нет ни раненых, ни убитых, будто они и не воевали вовсе.

Бекович встретил парламентера в своем клоунском наряде с офицерским шарфом и алебардой в руке.

– Я любимец «белого царя» и пришел сюда с доброй волей и миром, – сказал он, – а зовут меня Девлет!

Стоявшие вокруг офицеры многозначительно переглянулись. Не вовремя, ох не вовремя чудит командующий!

– Мой господин передает сиятельному князю глубочайшее сожаление о случившемся недоразумении. Шергази-хан просит простить его нерадивых подданных, которые посмели напасть на его друзей без его, ханского, ведома и повеления. Мой господин просит послать со мной к нему кого-нибудь, чтобы можно было начать предварительные переговоры.

– Ну, вот все и наладилось! – горделиво бросил своим офицерам Бекович. – Начнем переговоры и обо всем договоримся. Я полагаю, что экспедицию можно считать успешно завершенной.

Ответом ему было всеобщее молчание.

Идти к хивинцам Бекович велел татарину Алтыку Уссеинову.

– Передашь хану, что я имею от своего государя посольскую верительную грамоту и словесные поручения к нему.

Уссеинов с Ишимом уехали. Бекович торжественно прошествовал в свой шатер, а офицеры, покуривая трубки, обменивались впечатлениями.

– Уж больно хитрая рожа у этого парламентера! Не нравится ни он, ни его приезд.

– Действительно, что-то уж больно быстро хан хивинский решил дело к миру, на азиатских деспотов сие никак не похоже!

– В любом случае следует быть предельно осторожными и хивинцам не доверять!

Из лагеря хивинцев Уссеинов вернулся вместе с Ишимом, который объявил, что хан будет держать совет, а пока все враждебные действия прекращаются.

Спустя некоторое время перед русским лагерем показались двое переговорщиков с значками в руках. Они дали знать, что посланы ханом для важных объяснений. Будучи представлены Бековичу, переговорщики снова завели старую песнь, что нападение со стороны хивинцев произошло от незнания, с кем они имеют дело и с каким намерением русские идут в их земли, но теперь, когда друг-приятель хивинского хана калмыцкий хан Аюку уведомил хивинцев, что князь Александр Бекович-Черкасский отправлен в Хиву послом от великого государя России, хивинский хан приказал немедленно прекратить все военные действия. Он готов принять досточтимого посла с надлежащими почестями и потому желает, если угодно будет князю Бековичу, послать знатнейших людей народа в его лагерь с переговорами о принятии с должным уважением русского посольства.

Осажденные вновь собрались на военный совет, мнения на нем в очередной раз разделились. Майор Франкенберг и остальные офицеры были против мира.

– Как можно доверять хивинскому хану, когда ни один из наших, ранее направленных в Хиву посланцев так и не вернулся, – говорил Франкенбнрг.

Ему вторил Пальчиков:

– Вы, ваше сиятельство, прекрасно знаете, что от наших лазутчиков приходят самые тревожные донесения. Кроме этого, до сих пор нет ни слуху ни духу об отряде Киритова. Наконец, можно ли вообще верить на слово хивинскому хану после его внезапной атаки?

На это раздраженный сопротивлением офицеров Бекович отвечал:

– Мы шли через степи и пустыни не для того, чтобы воевать с туземцами, а чтобы вести переговоры, склонить хивинского хана к подданству, чтобы искать пути в Индию и россыпи золота. К тому же подмоги нам ждать неоткуда, а сидя в лагере, никакого толку не высидишь. Поэтому худой мир был лучше хорошей войны! Я принимаю мирные предложения хана!

* * *

Однако ближе к вечеру неожиданно хивинцы вновь атаковали русский лагерь, явно рассчитывая на внезапность. И, только нарвавшись на залпы дежурного батальона, отвернули своих коней.

Утром в лагерь снова прискакал Ходжа Ишим, начавший униженно вымаливать у Бековича прощение за произошедшее недоразумение.

– Как же подданные вашего хана посмели напасть без его ведома? – наивно поинтересовался Бекович.

– Напали туркмены и жители побережья Аральского моря, которые никому не подчиняются и часто действуют так, как подсказывает им дикость натуры! – ответил тот с самым серьезным видом.

– Будем считать, что произошло недоразумение, и продолжим наши переговоры! – предал забвению инцидент Бекович.

Собравшиеся у княжеского шатра офицеры были настроены по-другому. Теперь им было абсолютно ясно: никакого мира с ханом не будет, а все происходящее не что иное, как обычная азиатская хитрость. Но Бекович все доводы подчиненных в очередной раз проигнорировал.

– Хотя я крестился в православие, сердце мое по-прежнему принадлежит Аллаху, – говорил Бекович своим братьям. – Ни русским, ни немцам меня не понять. Поэтому хан хивинский мне по образу своему намного ближе, чем европейцы.

Мирные переговоры возобновились. Теперь уже Бекович отправил в хивинский лагерь татарских мурз Измаила-мурзу и Худайгули, поручив им передать хану, чтобы тот в доказательство своих мирных намерений прислал к нему в лагерь для переговоров визиря Кулун-бея и Ходжу Назара. Хан обещал это исполнить и, дабы загладить перед русскими вину за нападение «жителей Арала», приказал примерно наказать своевольников, увлекших туркмен и аральцев в атаку. В присутствии посланцев Бековича двоим хивинцам, уличенным в самочинном действии, прокололи одному ноздрю, а другому ухо, продели через них веревку и на ней водили их перед всем войском.

На Бековича устроенная ханом экзекуция произвела большое впечатление. Остальные офицеры отнеслись к этому действу скептически, расценив вождение на веревки как форменный балаган.

После показательной экзекуции в русский лагерь прибыли Кулун-бей и Ходжа Назар. Обмен приветствиями на этот раз, в полном соответствии с восточным этикетом, был более чем многословен. Для придания церемонии большей торжественности полковой оркестр играл бодрые марши.

При заключении предварительного мирного договора хивинские вельможи клялись, целуя Коран, клятвенно заявляя, что над русскими войсками не будет содеяно ни малейшего зла и что условия мира будут свято исполнены ханом. В свою очередь князь Бекович-Черкасский присягнул целованием креста.

Во время заключения мирного договора с хивинским ханом внезапно в безоблачном небе померкло полуденное солнце. При этом затемнение было столь сильным, что видимым остался лишь небольшой край, после чего солнце стало похоже на молодой месяц. Это внезапное солнечное затмение, в один момент превратившее солнце в луну, было истолковано хивинцами в свою пользу как победа над русскими. Среди же наших солдат и казаков эта неожиданная метаморфоза вызвала много толков и нехорошие предчувствия.

По указанию Бековича Кулун-бей и Ходжа Назар объявили хану, что князь вступит в переговоры только лично с ним. Шергази изъявил на это согласие.

Доверясь вероломным обещаниям хивинцев, князь Черкасский вместе с князем Замановым отправился под прикрытием эскадрона саксонских драгун и казаков к Шергази, поручив в свое отсутствие начальство над войсками майору Франкенбергу.

Шергази встречал Бековича со всей возможной пышностью и почтением. Прибыл в неприятельский лагерь, где ему уже был приготовлен роскошный шатер, поставленный в 250 саженях от ханского. При этом шатер Бековича был незаметно окружен хивинцами так, чтобы пресечь все возможные сношения со своим отрядом. В конце концов рядом с Бековичем остался лишь его верный телохранитель Иван Иванов сын Махов.

А затем стали происходить события более чем странные.

Началось с того, что уже на другой день после вселения Бековича в соседский с ханским шатер Шергази, так и не приняв князя Черкасского, неожиданно покинул свой лагерь и отъехал на десять верст ближе к Хиве. Только после этого он пригласил к себе Бековича с сопровождавшими его братьями и Замановым. Драгунам же и казакам было велено оставаться на старом месте.