Текст книги "Битва за Степь. От неудач к победам"

Глава одинадцатая

Кратчайший путь в Афганистан пролегал через Кавказ и Персию. Именно этим путем и отправились Виткевич и Гуссейн-Али. Дорога обошлась без происшествий. В Тегеране Виткевич встретился с новым русским посланником графом Симоничем.

Иван Симонич был человеком удивительной судьбы. Далматинец по происхождению, он начал службу в наполеоновской армии и в 1812 году участвовал в походе на Россию. В сражении под Красным Симонич был взят в плен и отправлен на жительство в Казань. Там в Казани Симонич вскоре женился. После свержения Наполеона Далмация вошла в состав Австрии, и Симонич, не желая служить австрийскому двору, попросился на российскую службу. В 1816 году он был принят в чине капитана в Кременчугский пехотный полк, при этом служил старательно. Спустя четыре года Симонич был произведен в майоры и переведен на Кавказ командиром егерского батальона. Там он участвовал в многочисленных походах против горцев. Особенно же отличился в Елизаветпольском сражении с персами в 1826 году, получив тяжелое ранение и Георгия 4-й степени. Затем Симонич не менее храбро воевал с турками. Между тем карьера бывшего наполеоновского капитана шла в гору. В 1830 году Симонич был произведен в генерал-майоры, вскоре после чего последовало назначение его послом в Персию. Уже известный нам участник Большой Игры капитан Генерального штаба Николай Муравьев (будущий генерал Муравьев-Карский) называл Симонича человеком храбрым и доброй души, чадолюбивым отцом, но нераспорядительным и слабым полковым командиром. Какой был из Симонича дипломат, Муравьев не написал, а жаль! Что касается историков, то они оценивают миссию Симонича положительно.

Узнав о задачах миссии поручика, Симонич был обрадован, так как и сам являлся сторонником поддержки Дост Мохаммад-шаха в его борьбе с англичанами.

В это время Симонич вел в Тегеране собственную сложную политическую игру, склоняя молодого персидского Мохаммед-шаха к аннексии Герата.

В 30-е годы XIX века Герат являлся полунезависимым ханством. В 1836 году Ост-Индская компания поддержала стремления Герата к полной независимости от Персии, что ухудшило отношения Англии и Тегерана. Этим пользовался наш посол в Персии генерал Симонич, который без особого труда склонил персидского шаха на свою сторону, подстрекая его к захвату непокорного Герата.

В случае успеха этого предприятия Персия вклинивалась в афганские владения, и наш посол получал возможность прямого контакта с тамошними владетелями и в первую очередь с Дост Мохаммадом. Ну, а от Афганистана до Индии, как говорится, всего один Хайберский перевал…

– Верните эту жемчужину, захваченную коварным ханом Камраном, и потомки назовут вас великим! – льстил он самолюбию молодого властелина Персии.

При этом Симонич заверял шаха, что уже штурмовал немало крепостей в Европе и прекрасно знает, как это делается.

– Я буду сопровождать вас в походе и помогу в захвате Герата! – соблазнял он Мохаммеда.

Интрига Симонича имела полный успех, и шах начал лихорадочную подготовку к походу, который должен был его прославить. Проведав о происках Симонича, английский посол Джон Макнейл пришел в ужас. На его глазах русские руками персов готовили вторжение в сопредельную с Индией страну, а он был бессилен этому помешать…

В июле 1837 года шах Мохаммед наконец-то выступил в поход против Герата с 25 тысячами пехоты и девятью тысячами иррегулярной кавалерии. Артиллерия персидской армии насчитывала шесть десятков пушек.

Увы, шах Мохаммед не унаследовал никаких военных талантов от своего отца принца Аббаса Мирзы. Фактически персидской армией командовал визирь Хаджа-Мирза-Агасы и генерал Симонич. Вместе с деятельным Симоничем в походе участвовал капитан Генерального штаба Бларамберг и несколько членов российской миссии.

26 октября персидская армия подошла к стенам пограничной гератской крепости Гуриан и, овладев ею за неделю, двинулась дальше. 11 ноября персы уже появились в окрестностях самого Герата. Город-крепость защищал трехтысячный гарнизон во главе с Яр-Магомет-ханом, которому помогал уже знакомый нам английский капитан Поттинджер.

Дальше начались странности. В первый же день шах приказал блокировать двое ворот, но остальные три оставались свободными более трех месяцев, что дало возможность защитникам города свободно подвозить припасы и увеличить гарнизон.

Разбив лагерь к юго-западу от города, персы решили захватить ближайшую к ним башню Бурдж-Хакистер и начали ее обстреливать из пушек. Однако бомбардировка велась крайне бестолково: большинство ядер попадало в город, не нанося башне никакого вреда…

Симоничу приходилось нелегко. Помимо своих прямых дел советника, ему приходилось все время быть настороже. Дело в том, что рядом с ним в осадном лагере Мохаммед-шаха находился английский майор Чарльз Стоддарт – элегантный тридцатилетний красавец с вьющимися волосами. Чтобы быть в курсе всех дел под Гератом, английский посол в Тегеране Генри Эллис отправил вместе с персидской армией своего военного секретаря майора Стоддарта. При этом Стоддарт был сведущ в военном деле, особенно в артиллерии.

Ситуация сложилась для персов и для Симонича неприятная. В осажденном Герате всем верховодил английский лейтенант Поттинджер, а в их собственном лагере официально собирал информацию для Поттинджера Стоддарт. Раздосадованный этим обстоятельством, Симонич неоднократно убеждал персидского шаха удалить английского шпиона:

– Я не сомневаюсь, что у Стоддарта есть канал тайной связи с Гератом и все наши замыслы сразу же становятся известны там! Так воевать нельзя! Англичанина надо немедленно изгнать!

На это Мохаммед-шах лишь качал головой:

– Я не менее вас ненавижу инглизов, но сейчас мы находимся на грани войны с ними, и я не хочу давать удобного повода для этого!

– Уж англичане повод всегда найдут, когда им будет надо! – пробурчал себе под нос Симонич, возвращаясь с аудиенции в свою палатку.

Пребывание Виткевича в Тегеране осенью 1837 года было настолько засекречено, что даже английский посол Джон Макнейл, внимательно отслеживавший все телодвижения русских дипломатов, так ничего и не узнал.

Поэтому появление Виткевича под Гератом стало для Стоддарта громом среди ясного неба.

Надо сказать, что, следуя джентльменским традициям Большой Игры, Виткевич пообщался и со своим противником Стоддартом. Разведчики даже вместе отобедали, говоря на отвлеченные темы, но одновременно прощупывая друг друга. Участники Большой Игры никогда не упускали возможность личного знакомства с оппонентами, чтобы лучше узнать друг друга и выведать планы соперника. Такие поединки случались нечасто, но участники Игры никогда их не избегали, так как считали словесные дуэли вершиной настоящего мастерства. Во время своего интеллектуального поединка Виткевич полностью переиграл Стоддарта.

Вечером Виткевич сообщил Симоничу:

– Стоддарт примерный служака и дело в свое знает, но уровень его значительно ниже, чем у знаменитого Бёрнса. Ему недостает гибкости и хитрости.

– И слава Богу! – перекрестился Симонич. – Нам тут еще новых Бёрнсов не хватало!

Калейдоскоп участников Большой Игры поистине невероятен. Вот и теперь в далекой Персии серб и поляк замышляли пророссийский заговор в Кабуле против англичан!

По просьбе Симонича шах разрешил Виткевичу и его казакам безопасный проход по своим владениям. Провожая поручика, Симонич его трижды расцеловал и перекрестил:

– С Богом!

И отвернулся, чтобы тот не увидел набежавшую генеральскую слезу.

Вскоре после отъезда Виткевича майора Стоддарта срочно отозвали в Тегеран. Это еще больше взволновало Симонича. Пользуясь случаем, он сообщил о своих тревогах Мохаммед-шаху. Тот лишь безмятежно рассмеялся:

– Вначале вы требовали от меня изгнать этого инглиза из лагеря, когда же он сам ускакал, вы снова недовольны!

– Все именно так, – кивнул седой головой Симонич. – Ускакал Стоддарт не просто так. Сейчас в Тегеране посол Эллис готовит вам, а соответственно и нам, какую-то большую пакость!

– Какую именно? – разгладил бороду молодой шах.

– Это мы очень скоро узнаем! – вздохнул Симонич.

Все именно так и вышло. Вскоре Стоддарт снова появился в персидском лагере под Гератом. На этот раз он привез ультиматум английского правительства о том, что если осада Герата не будет немедленно снята, английский флот войдет в Персидский залив и высадит там большой десант, который начнет захват персидских городов.

Тут уж Мохаммед-шаху стало не до улыбок.

– Что мне теперь делать? – тревожно спрашивал он вызванного русского посла.

– Выхода у вас, а соответственно и у нас, к сожалению, нет! – честно признался Симонич. – Можно, конечно, еще потянуть время, но сворачивать шатры и убираться из-под Герата восвояси придется все равно, пока англичане не оттяпали у вас сразу несколько провинций. Надо признать, ваше величество, эту партию мы им проиграли!

* * *

А проблем хватало и у Виткевича. Вскоре после его отъезда прямо в дороге внезапно скончался его верный друг и спутник Гуссейн-Али. С его смертью Виткевич лишился влиятельного союзника и теперь мог рассчитывать только на себя. А неделю спустя вдалеке внезапно показалась группа вооруженных всадников. Даже беглого взгляда было понятно, что это не купцы. Две группы медленно сближались. Виткевич и его спутники на всякий случай приготовили оружие.

– По количеству мы лишь немного уступаем, а это значит, что если это местные разбойники, то отобьемся! – приободрил казаков Виткевич.

Каково же было его удивление, когда во главе всадников он опознал европейца. Обе группы остановились на расстоянии выстрела, изучая друг друга.

– Кто вы такие? – первым крикнул Виткевич вначале по-персидски, а потом по-тюркски.

В ответ последовал ответ на фарси:

– Я английский офицер!

После чего кричавший привычно козырнул. Сказать, что Виткевич был удивлен, значит, не сказать ничего.

– А вы кто такие? – спросил в свою очередь англичанин, хотя по одежде казаков и самого Виткевича обо всем можно было уже вполне догадаться.

– I am a Russian officer! – на чистом английском ответил Виткевич, козырнув в ответ, чем вверг кричавшего ему всадника в не меньшее изумление.

После этого обе группы съехались и началось уже более близкое знакомство. Как оказалось, Виткевич случайно наткнулся на лейтенанта Генри Роулинсона, который с проводниками и охраной проводил рекогносцировку приграничных с Афганистаном персидских областей. По неписаным законам Большой Игры разведчики противоборствующих сторон при личных встречах стремились быть взаимно вежливы. Вот и теперь, раскинув совместный бивуак, Виткевич с Роулинсоном выпили, перекусили и, раскурив трубки, завели разговор, стремясь прощупать друг друга. Один спрашивал, второй отвечал. При этом спрашивали много и конкретно, а отвечали неохотно и уклончиво.

«Их офицер, – написал позднее в своем донесении Роулинсон, – был молодым человеком изящного телосложения, с прекрасным цветом лица, яркими глазами и очень живым взглядом».

– Чем вызвано ваше появление в таких диких краях? – поинтересовался англичанин.

– Я везу подарки российского императора новому шаху Персии.

Данная легенда была вполне правдоподобной, так как шах именно в этот момент находился на расстоянии дневного перехода, следуя во главе своей армии на захват Герата. Фактически и сам Роулинсон направлялся в лагерь шаха, везя с собой письмо посла в Персии Джона Макнейла.

– А чем вызвано ваше появление здесь? – немедленно отыграл Виткевич.

– О, я просто любознательный английский путешественник…

– Наверно, вы интересуетесь местной флорой и фауной? – ехидно поинтересовался Виткевич.

– Как-то так, – без всякого энтузиазма ответил собеседник, панически испугавшись, что сейчас его начнут расспрашивать о белуджистанских медведях и безоаровых козлах.

Но русский поручик деликатно промолчал.

Позднее в своем донесении Роулинсон написал, что в легенду Виткевича он тоже не поверил, так как не без оснований заподозрил, что тот со своим маленьким отрядом направляется в Кабул. При этом Роулинсон понимал, что если это действительно так, то в Лондоне и Калькутте появление русского разведчика в афганской столице грозит серьезными последствиями для англичан.

Передохнув и переговорив, офицеры расстались. При этом оба направились в ставку персидского шаха, хотя и разными дорогами. Вскоре после расставания с Роулинсоном отряду Виткевича пришлось отбиваться от нападения местных кочевников, которых, как он утверждает, натравил на него именно вежливый англичанин. Впрочем, никаких доказательств этого Виткевич в своих письмах не привел.

Первым добравшись до персидского лагеря, Роулинсон тотчас попросил о встрече с шахом. Препровожденный в шахский шатер, он рассказал о неожиданной встрече с русскими, которые якобы везли царские дары.

– Везут подарки для меня? – изумился Мохаммед-шах. – Если бы русский царь действительно передал мне подарки, то их бы вручили через русского посла в Тегеране, а не везли в такую даль!

– Кому же тогда русские везут подарки? – сник Роулинсон.

– Русские наверняка едут в Кабул, а подарки везут Дост Мохаммаду, – пояснил англичанину Мохаммед.

Только теперь Роулинсон понял, что получил сведения необычайной важности, и срочно засобирался в Тегеран.

Именно в этот момент в лагерь прибыл и Виткевич, еще не зная, что Роулинсон узнал о нем всю правду. Разумеется, разведчики снова встретились.

– Я извиняюсь за свою прежнюю холодность и уклончивость, – дружески похлопал по плечу англичанина поручик. – Но я считал неблагоразумным быть слишком откровенным или фамильярным с чужестранцем, встреченным в пустыне.

– Я тоже отнесся к вам с известным недоверием и даже спрятал под седельной сумкой пистолет, – признался Роулинсон.

Английский историк Питер Хопкирк писал: «Эта случайная встреча в сердце страны на поле Большой Игры стала первой такой встречей между игроками с обеих сторон. В большинстве случаев конфликты развивались скрыто, противники встречались редко, если встречались вообще. Однако эта конкретная встреча имела непредвиденные и далеко идущие последствия, ведь она помогла предотвратить одну из самых ужасных катастроф, когда-либо случавшихся с британской армией».

Чтобы попасть в лагерь шаха, лейтенант Роулинсон преодолел от Тегарана 700 миль за каких-то 150 часов. Теперь, двигаясь днем и ночью, ему предстояло проделать то же самое в обратном направлении и добраться со срочными новостями до английской миссии. Когда предупреждение Макнейла о том, что русские начали действовать в Афганистане, попало в Лондон и Калькутту, там начался ужасный переполох.

Дело было не только в том, что антирусские настроения к этому времени достигли точки кипения, но и в том, что выяснилась хитроумная русская многоходовка. С одной стороны, за походом шаха на Герат стоит русский посол Симонич. Если Герат попадет в руки персов, русские получат важный плацдарм в Западном Афганистане. С другой стороны, случайное открытие Роулинсона показало, что интересы Петербурга в Афганистане не ограничиваются только Гератом – в опасности оказался и Кабул. Если переговоры Виткевича с Дост Мохаммадом пройдут успешно, русские смогут одним прыжком преодолеть барьер из пустынь, гор и враждебных племен, лежащий между ними и Индией. Что будет дальше, страшно было даже представить.

Единственной надеждой Англии был находящийся именно сейчас по счастливой случайности в Кабуле лучший разведчик Ост-Индской компании – капитан Александр Бёрнс.

– Что может сделать какой-то русский мальчишка против лучшего из наших агентов! – успокаивали себя в высоких кабинетах Лондона и Калькутты. – Он переиграет его в первой же партии!

* * *

Со времени падения великой империи Дуррани, основанной Ахмад-шахом в середине XVIII века, Афганистан находился в центре интенсивной и не прекращавшейся борьбы за власть. Самым могущественным, но не единственным афганским правителем был на тот момент глава племени баракзаев Дост Мохаммад. С Кабульским эмиратом традиционно враждовали афганские ханства Пешавара, Кандагара, Герата, борясь за лидерство и отхватывая друг у друга приграничные земли.

Добравшись до северных земель Индии, администрация Ост-Индской компании сразу же включилась в политическую игру в приграничном Афганистане. Обосновавшись в отторгнутом у Дост Мохаммада Пешаваре, англичане готовились к полному его захвату, что давало прямой выход на Коканд, Хиву и Бухару. Мы уже писали, что агент компании Александр Бёрнс предложил создать военный союз с самым могущественным из афганских правителей эмиром Кабула Дост Мохаммадом. Однако руководство компании внезапно решило сменить фигуры прямо в ходе игры и сделало ставку на непримиримого врага Дост Мохаммада – бывшего эмира Шуджаха – правнука основателя империи Дуррани из династии Садозаи, давшего обет свергнуть Дост Мохаммада и восстановить владения своей семьи.

Кстати, персидский шах, еще готовясь к походу на Герат, предложил Шуджаху обмен – шах помогает Камрану свергнуть Дост Мохаммада и захватить афганский трон, а тот отдаст ему Герат. Но вполне разумное предложение было английским ставленником отвергнуто.

– Все или ничего! – заявил гордый Камран-шах Дуррани.

После этого обиженный персидский шах решил захватить Герат самостоятельно.

Со своей стороны, соперник Камран-шаха эмир Дост Мохаммад также поклялся не только вернуть Афганистану его былую славу и величие, но и отобрать у махараджи Сикхской империи Ранджита Сингха его наиболее богатую провинцию Пешавар, которую тот, в свою очередь, раньше захватил у Дост Мохаммада.

Помимо всего этого, в Афганистане вовсю работали англичане, интригуя и разобщая, подкупая и запугивая. Первым попал под раздачу веривший англичанам Дост Мохаммад. Поддавшись уговорам Александра Бёрнса, он поставил на англичан и был цинично обманут. Окончательно уверившись в том, что англичане сбросили его со счетов, Дост Мохаммад и послал в Петербург верного ему Гуссейн-Али, чтобы тот сделал российскому императору секретное предложение о военном и политическом союзе. Надо сказать, что император Николай был к тому времени серьезно раздражен бесцеремонными действиями англичан в Афганистане и в других регионах Центральной Азии. Поэтому предложение Гуссейн-Али пришлось как нельзя кстати.

Пока Гуссейн-паша добрался до Оренбурга, а потом и до Петербурга, пока шли переговоры и, наконец, пока он ехал обратно, прошло немало времени и политический расклад в Афганистане чуть было не изменился.

Дело в том¸ что в это время в Индии произошла смена генерал-губернаторов. Вместо не доверявшего кабульскому эмиру лорда Бентинка был назначен лорд Окленд. Стремясь использовать этот шанс, Дост Мохаммад обратился к новому генерал-губернатору с просьбой помочь ему в возвращении Пешавара. Однако у лорда Окленда были иные планы. Вместо Дост Мохаммада эмиром Афганистана он, как и его предшественник, видел бывшего эмира Шуджаха, плетущего из пенджабской Ладхианы бесконечные интриги против Дост Мохаммада. Несколькими годами ранее Шуджах уже попытал счастья вернуть трон. Собрав с помощью англичан двадцатитысячное войско, он вторгнулся в Кандагар, но был наголову разбит Дост Мохаммадом и снова бежал в свою Ладхиану. Однако, несмотря на это, лорд Окленд был преисполнен желания вернуть афганский трон именно ему.

Чтобы ускорить процесс свержения Дост Мохаммада, в Кабул и был направлен уже знакомый нам английский разведчик капитан Александр Бёрнс. При этом сам Бёрнс считал, что фигура Дост Мохаммада для англичан намного предпочтительнее, чем его соперника-неудачника. Но приказ генерал-губернатора Индии следовало выполнить.

* * *

В Кабуле Бёрнс с триумфом появился 20 сентября 1837 года. Его сопровождали четыре офицера и шестьдесят индийских сипаев, а личное имущество и подарки были погружены на… 420 верблюдов.

Узнав о возвращении друга, Дост Мохаммад пришел в восторг, полагая, что тот поможет ему наладить отношения с Калькуттой. Бёрнса как почетного гостя усадили на спину слона и, таким образом, доставили в шикарную усадьбу в величественной крепости Бала-Хиссар, неподалеку от дворца самого Дост Мохаммада.

Едва гость пришел в себя от дальней поездки, афганский владыка постарался быстрее начать обсуждение насущных политических дел. Дело в том, что Дост Мохаммад, в отличие от Бёрнса, уже знал, что в Кабуле вот-вот появится российский агент Виткевич, и поэтому стремился определить свою линию поведения в этой непростой для всех ситуации.

Надо сказать, что ранее Дост Мохаммад искренне хотел союза с англичанами – его соседями, чем с русскими, жившими слишком далеко, так как из этой дружбы можно было извлечь практическую пользу. С другой стороны, когда англичане начали заигрывать с Шуджахом и отказали эмиру в предоставления помощи, Дост Мохаммаду стало понятно, что следует искать новых могущественных союзников. Именно поэтому он заранее послал в далекий Петербург своего лучшего дипломата Гуссейна-Али и теперь нетерпеливо ждал его и русского дипломата.

Между тем в Кабуле обитал еще один герой предстоящей политической схватки. Это был Чарльз Мессон – по официальной версии странствующий антиквар, увлеченный историей Центральной Азии, несколько лет уже скитался по Персии и Афганистану в поисках монет и прочих древностей. Передвигаясь обычно пешком, временами без копейки денег и в лохмотьях, Мессон изучил этот регион, как никто из европейцев. При этом Мессон утверждал, что является американцем из Кентукки, но, как выяснил британский политический агент в Ладхиане капитан Клод Уэйд, американцем Мессон не являлся, а был простым солдатом-дезертиром из армии Ост-Индской компании по имени Джеймс Льюис. В афганской столице он появился еще в 1833 году и жил в армянском квартале неподалеку от цитадели Бала-Хиссара. Оттуда он периодически и отправлялся в свои дальние рискованные поездки.

В то время Ост-Индская компания весьма активно использовала целую сеть агентов, известных как «поставщики новостей», чтобы получать регулярную разведывательную информацию по политическим и экономическим вопросам из самых отдаленных областей Азии. Зачастую ими являлись индийские торговцы. Однако информация купцов редко представляла какую-то ценность, так как большей частью состояла из обычных базарных слухов. Поэтому, когда разведчик Клод Уэйд обнаружил, что Чарльз Мессон является человеком трезвого и критичного ума, способного отсеять правду от простых слухов, при этом он посещает много регионов и имеет большие связи в Кабуле, капитан понял, что тот может стать ценным источником информации. Единственная проблема заключалась в том, что дезертирство из армии Ост-Индской компании означало смертный приговор. Пришлось договориться. В результате этих переговоров было заключено соглашение. Мессон получал официальное помилование, кроме этого, ему даже устанавливалось небольшое жалованье. В свою очередь, Мессон должен был регулярно поставлять новости из Кабула, одновременно продолжая для вида свои археологические и исторические изыскания.

Несколько лет Мессон честно отрабатывал свой шпионский хлеб, став главным политическим информатором по афганским делам. Но с появлением в Кабуле Бёрнса звезда Мессона закатилась. Отныне вся информация шла только через капитана английской разведки. Кроме этого, шотландский аристократ Бёрнс открыто презирал вчерашнего солдата-дезертира, считая, что таким проходимцам не место в элите Большой Игры.

Надо ли говорить, что обиженный Мессон, в свою очередь, невзлюбил Бёрнса. В отчете по итогам миссии Бёрнс упоминает Мессона только вскользь, хотя в критические недели противостояния с Виткевичем два английских агента должны были сражаться в едином строю. В свою очередь, в своих мемуарах, написанных уже после смерти Бёрнса, Мессон будет обвинять своего соперника во всех смертных грехах. Была ли критика Мессона в адрес Бёрнса верна или нет, но его миссия с самого начала была обречена на провал.

Генерал-губернатор Индии лорд Окленд, как мы уже говорили, был решительно против каких-либо дел с Дост Мохаммадом, так как это могло вызвать недовольство Ранджита Сингха. Англичане уже удержали Ранджита Сингха от захвата части Синда, и теперь пытаться убедить его вернуть богатейший Пешавар заклятому врагу Дост Мохаммаду, было не просто бесполезно, но и опасно.

Еще до отъезда в Кабул Бёрнс предложил лорду Окленду компромисс – тайно пообещать Дост Мохаммаду Пешавар, но… после кончины Ранджита Сингха. Учитывая весьма преклонный возраст последнего, ждать которой оставалось недолго. Но это вполне разумное предложение генерал-губернатор Индии отверг. Не прошло и предложение Дост Мохаммада в обмен на возвращение Пешавара отправить одного из его собственных сыновей ко двору Ранджита Сингха в качестве заложника, хотя такая практика на Востоке была повсеместной.

20 января 1838 года, после длительных переговоров, лорд Окленд лично написал письмо Дост Мохаммаду, рассеяв любые остававшиеся у того надежды использовать англичан для давления на Ранджита Сингха. Более того, генерал-губернатор Индии в письме потребовал, чтобы эмир навсегда отказался от мыслей о возвращении Пешавара. «Благодаря благородству своего характера, – писал лорд Окленд, – и его отношению к своему давнему союзу с британским правительством, магараджа Ранджит Сингх согласился с моим пожеланием прекратить борьбу и установить спокойствие».

Письмо едва ли могло быть более оскорбительным, чтобы уязвить гордость Дост Мохаммада. Но самое худшее было еще впереди.

Когда лорд Окленд узнал, что в Кабул направляется Виткевич, то счел нужным предупредить афганского правителя, что если тот будет вести какие-то дела с русскими без его личного предварительного одобрения, англичане не будут считать себя связанными каким-либо обязательствами по сдерживанию армии Ранджита Сингха. Это была уже прямая угроза!

Более того, Бёрнсу было приказано разъяснить английские требования Дост Мохаммаду устно, что если тот вступит в любой союз с русскими, то будет силой свергнут с трона. Когда содержимое письма стало известно в Кабуле, это вызвало всеобщее возмущение. Сам Бёрнс чувствовал себя глубоко потрясенным бескомпромиссным тоном послания лорда Окленда, так как считал Дост Мохаммада своим другом.

Короче говоря, в преддверии приезда Виткевича англичане наделали немало серьезных политических ошибок, которыми российский разведчик был просто обязан воспользоваться.

* * *

Что касается Виткевича, то он первым делом направился в афганское княжество Кандагар. В своем рапорте Перовскому от 25 ноября уже из Кандагара Виткевич написал, что встреченные препятствия задерживают его путь, «но обстоятельство сие доставило мне случай видеть страну, доселе никем из европейцев не посещенную, и собрать сведения о Сиетане и части Белуджистана» (одна из афганских провинций). Сообщил поручик и о находившемся в Кабуле англичанине Бёрнсе: «В Кандагаре я собрал следующие о нем (о Бёрнсе. – В.Ш.) сведения: он прибыл в Кабул в последних числах истекшего сентября с четырьмя английскими офицерами, свиту его составляют 60 человек индейских сипаев, под извоз имущества он нанимает 420 верблюдов. Тяжести сии состоят из подарков для владельцев Средней Азии. В скором времени по прибытии в Кабул Бёрнс отправил одного из офицеров в Бухару и Хиву, но для какой именно цели, мне не известно. Если, прибыв в Кабул, я узнаю, что поездка английского офицера в Туркестан касается сношения России с сей страною, я постараюсь поспешно отправить из Кабула через Бухару нарочного к вашему превосходительству».

В Кандагаре Виткевич встретился с еще одним давним соперником Дост Мохаммада – его родственником по пуштунской династии Баракзаев Кохендиль-ханом, владевшим тогда Кандагарским княжеством. А дальше произошло нечто просто фантастическое. Буквально через несколько дней общения с Виткевичем еще вчера непримиримый Кохендиль-хан отправил персидскому шаху и эмиру Дост Мохаммаду предложения о военном союзе. Фактически Виткевич одним щелчком заложил основу пророссийского военно-политического союза на границе Индии. Такого в Лондоне и Калькутте не могли представить в самом страшном сне! Уже одного этого было достаточно, чтобы скромный поручик оренбургского линейного батальона вошел в мировую историю. Надо сказать, что никаких тузов в рукаве у Виткевича для столь быстрого переубеждения властителя Кандагара не было. Причина столь блестящей политической победы была исключительно в выдающихся качествах Виткевича и как дипломата, и как психолога.

Успех в Кандагаре стал для англичан первым тревожным звонком – на передовой линии Большой Игры появился не заурядный пехотный поручик, а разведчик мирового уровня. Но это были только цветочки, ягодки ждали еще впереди…

В канун Рождества 1838 года Виткевич, наконец, прибыл в Кабул.