Текст книги "Ложка дёгтя"

Владимир Шлифовальщик
Ложка дёгтя

Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри суть волки хищные.

(Евангелие от Матфея, VII, 15)

Первая часть. В начале было слово

1

Нищесвой Фил воровато оглянулся, вытащил из тайника накопник и добавил себе ума. Голова закружилась, как от браги из морквосвёклы, которую варит старая Лайга. Сразу же наступило просветление, и унылые окрестности Отстойника предстали в ином виде. Добавленные к уму пятьсот своев романтики сделали убогий окружающий мир загадочным и зовущим – самое приятное ощущение, ради которого Фил ежедневно наведывался к тайнику. От романтического созерцания окрестностей удовольствия больше чем от жёванки из толокнянника, которой тайно снабжает собратьев-нищесвоев выжига и прохвост Харпат.

В накопнике оставалось ещё решительности чуть больше трёхсот своев и всякая мелочь вроде электропроводности и упругости. Но Фил пришёл сюда, чтобы помечтать и полюбоваться окружающим неприглядным миром, поэтому решительность могла лишь помешать; он не стал ею накачиваться. А упругость вообще даром не нужна, не собирался же он скакать как блоховошь вдоль стенки Купола!

К приятному романтическому чувству, сдобренному умом, примешивалось щекочущее чувство тревоги. В трёх сотнях шагов от тайника – посёлок смотрил. Если патруль застукает Фила с накопником, беды не миновать. Сначала смотрилы будут долго и сладострастно пинать нарушителя, затем отволокут в посёлок, швырнут нищесвоя под абстрактор и превратят в абстра. А могут полениться тащить в такую даль и просто сунут в ближайший пересущ, откуда несчастный Фил вылезет в виде какого-нибудь прожорливого щелкача или ещё того хуже.

Но в том-то и вся хитрость, что сюда патрульные никогда не суются: здесь некого обессвойствить. Нищесвои от Обиталища так далеко не забираются. Собратья Фила копошатся в основном на Плоске, где полно словохлама, в котором можно отыскать неплохую обвещь и продать её смотрилам за чашку похлёбки. А если навычка попадётся, случайно затерявшаяся среди словохлама, или, ещё лучше, действяк, можно и недельный паёк заработать. Здесь же, возле Купола, не то, что обвещи, съедобных кореньев не найдёшь.

* * *

Нищесвой обвёл умным и романтическим взглядом окраины Отстойника. Позади Фила, шагах в пяти – полупрозрачная стенка Купола. С той стороны, в неведомом и загадочном Закуполье, иногда мелькали какие-то смутные тени, пробуждая любопытство. Справа – опасный посёлок смотрил, о котором не следовало забывать даже в минуты романтического экстаза. Слева в пятистах шагах рябит Ржавое Озеро с торчащими вдоль берегов корявыми кустами без листьев и какой-то склизкой гадостью. За озером, за этой огромной грязной лужей – обитель абстров: страшное место, куда даже вооружённые до зубов смотрилы побаиваются соваться. Впереди – сам Отстойник во всей красе. Горы ржавых прутьев, труб, тряпья и прочего мусора перемежались кучами словохлама: разноцветных хиканобусов, сломанных флибадонов и других неприятных вещей, из которых некоторые были недоопределёнными и выглядели особенно странно.

Проглоченный романтизм придавал унылому пейзажу загадочность и привлекательность. Созерцать родные места и мечтать о прекрасном лучше, чем накачиваться брагой и бить физиономии родным и соседям. В такие славные минуты чувствуешь себя чуть ли не наружником. Жаль только, что времени на мечты маловато – нужно успеть вернуться в обиталище, пока не выползли на ночную охоту квазиволки, толстоглазики, щипалки и другие малоприятные и нелепые обитатели Отстойника.

Если приглядеться, то можно рассмотреть нищесвоев на Плоске, занятых своими вечерними нехитрыми делами. Одни ищут мучнистые коренья – прибавку к скудному суточному пайку, другие роются в кучах словохлама и складывают найденную обвещь в большие грязные мешки. У Фила тоже есть такой мешок, в котором лежит мегест и парочка злапаусов. Обвещь, конечно, дрянная, но сгодится, чтобы отбрехаться от патруля, если вдруг попадётся.

* * *

Уловив движение со стороны посёлка смотрил, нищесвой отработанным движением убрал ум и романтику в накопник, который моментально запихал под коробку, завалив сверху разным хламом. Из ворот посёлка вышли двое смотрил в оранжевой униформе, вооружённые явломётами, и выволокли ободранного нищесвоя, до того убогого, что он скорее напоминал абстра. Оборванец рыдал в голос и бился в сильных руках смотрил. Те потащили его в сторону резко поглупевшего Фила. Нищесвой сжался, сердце его заколотилось, и он отбежал подальше от тайника: оставшегося ума хватило додуматься до этого. Смотрилы приближались, волоча оборванца; бежать было некуда – заметят моментально. Фил присел за зловонной кучей мусора, прижал к себе мешок с обвещью и зажмурился. Смотрилы, как назло, приволокли оборванца именно к той куче, за которой прятался романтик, и с размаху швырнули оборванца чуть не голову Филу.

– Вот теперь твоё место, нищесвой! – загоготал один из смотрил, пихая оборвыша ногой в бок. – Привыкай, принюхивайся…

Второй смотрила встрепенулся, заметив Фила, ткнул в бок первого и указал на сжавшегося романтика. Гоготавший немедленно умолк, подозрительно нахмурился, вынул из кармана унимер и направил его на романтика. Фил осторожно приподнялся, прижимая мешок с обвещью к груди и подобострастно хихикая.

– Норма, – произнёс первый смотрила, глядя на унимер. – Девятнадцать своев по среднему.

– А мне показалось… – недоверчиво проговорил второй, снимая с плеча явломёт и вгоняя явл в ствол.

Увидев оружие в руках смотрилы, Фил вздрогнул и попятился. Смотрила прицелился немного в сторону от романтика и нажал на спуск. На то место, где совсем недавно сидел умный Фил и любовался окрестностями, обрушился мощный град. Несколько крупных градин отскочили и щёлкнули романтика по лбу. Фил упал и закрыл голову руками, закричав от страха. Смотрилы удовлетворённо зареготали в обе глотки.

– Я ж говорю, что норма, – уверенно сказал первый. – Обычный нищесвой, глупый и трусливый, как шакалоид. Даже взять с него нечего. Хотя…

Он уверенно подошёл к испуганному нищесвою и отобрал у него мешок. Деловито поджав губы, смотрила выудил из мешка обвещь, брезгливо отбросил злапаусы, сунул в карман новенький мегест и швырнул мешок обратно Филу.

– Мегест изымается по имя Лепеста! – хохотнул второй смотрила.

При упоминании всуе имени господа Фил набожно перетреуголился правой рукой, одновременно подхватывая мешок левой. Смотрилы же, потеряв всякий интерес к романтику, подошли к оборванцу, рыдающему в куче мусора, для порядка потыкали в него стволами явломётов и отправились к воротам посёлка, закинув оружие за спину. Фил подождал, пока они скроются с глаз, подобрал злапаусы, сунул их в мешок и осторожно подошёл к нищесвою.

– Ну, здравствуй, новичок, – дружелюбно поприветствовал он лежащего и несильно пнул его.

Новенький немедленно завопил, втягивая голову в плечи. Фил за шиворот поднял его с кучи, поставил на ноги, встряхнул и наградил подзатыльником. Потом он обшарил карманы рванья, в которое был одет нищесвой, но они оказались пустыми. Глупо найти что-то в карманах после смотрил – те, конечно, давно всё выгребли.

– Будешь моим личным шустриком, – «обрадовал» оборванца романтик. – Пошли со мной.

Оборвыш втянул шишковатую голову в плечи и, испуганно озираясь, засеменил к посёлку смотрил.

– Да не туда, Лепест тебе в глотку! – сбогохульничал Фил, ткнув новичка в спину. – Здорово тебя обессвойствили!

Тычком романтик развернул оборванца по направлению к обиталищу нищесвоев и придал ему скорости другим тумаком. Новичок пискнул, вжал голову в плечи и, всхлипывая, побрёл, аккуратно огибая торчащие безлистные кусты и поминутно запинаясь о торчащие из земли ржавые арматурины. Фил брёл сзади, иногда останавливаясь, чтобы справиться с одышкой. При этом он успевал одной рукой ощупать обвещь в мешке, а другой притормозить оборвыша за шкирку.

– Ты откуда такой красивый? – спросил романтик во время одной из остановок. – Смотрила что ли бывший?

– Чего это? – содрогнулся новичок, заранее вжимая голову в плечи.

– Ничего! – пробурчал Фил. – Обессвойствили же тебя, болезного, под самый корень! Хоть бы капельку соображаловки оставили, шакалоиды! Ничего не понимает! Имя-то хоть помнишь?

– Чьё? – удивился оборвыш, остановившись и приоткрыв рот.

– Ну не моё же! Своё! Вот дурень!

– Герт, – представился новичок, тупо глядя перед собой.

– Ну, хоть что-то, – удовлетворился ответом романтик. – А ко мне можешь обращаться «господин Фил». Или просто «хозяин». Не бойся, я буду хорошим хозяином. Бить тебя сильно не буду, если провинишься…

Герт в ответ лишь втянул голову в плечи, ускорил шаг и едва не угодил в пересущ. Фил едва успел сграбастать ротозея за шиворот.

– Ослеп что ли, раззява?! – закричал он на новоиспечённого шустрика.

Тот обернулся и непонимающе уставился на Фила.

– Чего это?

И тут же трусливо добавил:

– …хозяин!

– Пересущ не увидеть, это надо же! – проворчал романтик. – Его же за десять шагов видно! Откуда тебя только принесло такого? Смотри сюда!

Он нагнулся, подобрал с земли камень покрупнее, швырнул в пересущ и проворно отскочил за гору словохлама, волоча за собой Герта. Камень исчез, пересущ издал знакомый рёв, заблестел всеми цветами радуги и выбросил наружу вертлявую плевачку. Та тут же завизжала, захлопала ушами и начала крутиться на месте, плюясь вокруг себя ядовитой слюной, от которой на коже вылезают волдыри и язвы. Израсходовав запас слюны, плевачка промчалась мимо нищесвоев в сторону Ржавого Озера. Изумлённый новичок уставился ей вслед, пока Фил не привёл его в чувство тычком в бок.

– Вот и ты мог бы превратиться в такую уродину, – пояснил романтик раззяве. – Или в кого ещё похуже. Ну, пошли!

Теперь настала очередь новичка хватать за шиворот. Не ожидавший такого Фил чуть не упал.

– Ты чего? – набросился он на Герта.

– Так пересущ же!.. А ты прямо на него…

Фил изумлённо поглядел на оборванца и покрутил пальцем у виска:

– Он же разрядился! – Удивительно, что кому-то пришлось объяснять такие простые вещи, которые знает любой мальчишка. – Теперь до ночи заряжаться будет.

Романтик смело прошёл через пересущ, новичок последовал за ним, приседая от страха. Напуганный пересущем Герт чуть ли не до самого обиталища оглядывался и вжимал голову в плечи.

* * *

Когда впереди показалось родная обитель – нагромождение хижин, сделанных из всякой дряни вроде непонятных железных коробов и трухлявых сучьев, обнесённых частоколом из серого полуопределённого бедаката – новичок струхнул ещё больше. Он засуетился, прислушиваясь к пьяным воплям нищесвоев и принюхиваясь к запахам гниющих остатков пищи, выброшенных за частокол. Соплеменники Фила, как всегда в вечернее время, кучковались на пустыре, хвалясь дневными находками, решая мелочные проблемы, накачиваясь брагой и дурея от жёванки.

– Не хочу туда, мамочка! – завопил Герт, когда они с Филом приблизились к проёму в частоколе, и хотел задать стрекача. Фил еле успел схватить его за шиворот и втолкнуть в калитку.

Привлечённые криками Герта, к Филу и новичку немедленно начали стекаться жители обиталища. Не успели романтик с оборванцем отойти от калитки, как вокруг них собралась целая толпа нищесвоев: грязные мужчины, оборванные женщины, тощие агрессивные дети. Разумеется, тут же из толпы выскочил заводила Харпат.

– Смотрите, братцы, новенький! – радостно завопил он и захохотал во всю глотку, обнажив гнилые пеньки зубов. – Да какой убогонький, Лепест тебя задери!

Харпат немедленно начал прыгать вокруг Герта, кривляясь и корча страшные рожи.

– Новенький, новенький! – заорали другие нищесвои. Некоторые начали тянуть грязные руки к оборвышу, стараясь дёрнуть его за обноски или ущипнуть побольнее. Старая Лайга, напробовавшаяся с утра своей браги в процессе приготовления, пошатываясь, пробралась сквозь толпу к новичку и изо всех старческих сил ударила его по спине клюкой. Герт внезапно подскочил, закричал и присел, прикрывая голову руками. Это ещё больше обрадовало толпу. Щипки и тычки посыпались на несчастного со всех сторон. Напрасно Фил пытался угомонить соплеменников, защищая своего шустрика: на романтика никто не обращал внимания.

– Не трогайте мужчинку! – неожиданно вступилась за новичка похотливая Найза, у которой привлекательность слегка превышала норму. – Изувечите мне мужичка!

Она пробралась к новичку, плотоядно улыбнулась и потянула его за рукав:

– Пойдём со мной, новенький-свеженький! Я тебе кое-что покажу…

– А я? – немедленно обиделся кривляка Харпат и подскочил к Найзе, размахивая кулаками. – А как же я? Меня променяла на этого недоделка?!

Он, красный от бешенства, вцепился Найзе в волосы. Та тут же ответила метким пинком в низ живота. Ревнивец скорчился и истошно завизжал, держась обеими руками за больное. Толпа, обрадованная новым зрелищем, моментально забыла про новичка. Дерущихся окружили и начали подбадривать, давая советы один пошлее другого.

– Быстрее отсюда! – приказал Фил, дёрнув Герта за рукав. – Пока эти тут…

Они выбрались из толпы. Следящие за дракой соплеменники не обратили на них внимания, лишь какой-то злобный подросток швырнул им вслед сухим лисомедвежьим помётом.

Фил и Герт, оглядываясь, добежали до короба, где жил романтик, отдышались, поднялись по шатающейся лесенке и оказались в тёмном душном помещении с нарами, застеленными старым тряпьём. Вдоль помещения тянулась верёвка, на которой сохла какая-то пахучая рухлядь. В дальнем углу чадила печка, на ней в ржавой банке кипело смрадное варево. На одной из полок спал нищесвой, закутавшись в рваньё с головой. Мощный храп пробивался даже через плотную ткань.

– Вон та полка моя, – указал Фил на нары в самом дальнем углу. – Рядом свободная. Твоей будет. Там и постелить есть что. До тебя жил тут один… Вчера его щелкачи сожрали. За полку с тебя – две пайки.

– Не хочу я тут жить! – простонал новичок, постепенно приходя в себя от всех прошедших потрясений.

– Других полок нет, – развёл руками Фил, удивлённый неожиданной привередливостью новенького.

– Причём тут полки! Среди вас, подонков, не хочу жить. О мой Лепест, какие же вы все негодяи!

Фил не сдержался и отвесил дерзкому оборванцу затрещину. Тот не захныкал по обыкновению, а бешено уставился на романтика.

– Ну, бей меня, сволочь, бей! – закричал он. – Перед сильными ты скачешь на задних лапках и хихикаешь. А меня, слабака, чего ж не побить. Давай, лупцуй! Хозяин, чтоб тебя!

Романтик опешил от такой складной речи и опустил руки. Храп прекратился, из кучи рванья показалась заросшая седыми волосами голова.

– Я сейчас встану и поубиваю всех! – прорычал разбуженный нищесвой.

Фил и новичок испуганно присели. Убедившись, что носитель седой головы опять захрапел, они перешли на шёпот.

– Не хочу тут жить, – повторил вполголоса Герт.

– Не живи, пожалуйста! Давай, иди за ограду. Скоро ночь, квазиволки тебе будут очень рады. Костей не оставят.

Аргумент подействовал, и новичок смолк.

– Есть хочешь? – примиряющее спросил романтик.

– А у тебя есть пища? Господин Фил…

– Сейчас украдём немного.

Фил подошёл к своей полке, пошарил под ней и нащупал железный мятый биганчик – нехитрую ёмкость, которой охотно пользовались и нищесвои и смотрилы последние дней десять. На цыпочках романтик подкрался к печке, покосился на полку с храпящим нищесвоем и аккуратно отлил в биганчик кипящего варева.

– Жри, – благодушно посоветовал романтик, вернувшись.

Он усадил новичка на свою полку и сунув ему под нос еду.

– А где ложка? – спросил тот, зачем-то пошарив глазами возле биганчика.

– Чего тебе ещё? – недовольно пробормотал Фил, удивлённо глядя на Герта.

– Ложку бы…

– Какую «ложку»? Что ты мелешь? Бери и ешь!

– Руками?!

– Можешь ногами! – хмыкнул романтик.

Новичок неловко полез в биганчик пятернёй.

– Да подожди, пускай остынет! – запоздало посоветовал Фил, увидев, что оборванец отдёрнул руку и немедленно заревел в голос. Однако, заметив, что храп на соседней полке прекратился, испуганно затих, всхлипывая и дуя на обожженные пальцы.

– Ну ты и тупица! – прошептал романтик, дивясь на несообразительность Герта. – Ум у тебя подчистую, что ли, забрали?

– Нет, оставили чуть-чуть, – ответил новичок, делая вторую попытку зачерпнуть мутную жижу рукой. – По норме полагающийся.

– Минимум самый, видать, оставили, – проворчал Фил. – Чтобы в абстра не превратился.

* * *

Новенький так и не успел отведать варева. В жилище внезапно вошёл местный предводитель нищесвоев Мих, сопровождаемый своим шустриком Харпатом, вразвалку подошёл к новичку, рывком поднял его и неспешно вывернул карманы.

– Всё успел забрать? – недовольно спросил он Фила, повернувшись к нему.

– Я же говорю, всё! – заорал Харпат, подпрыгивая от нетерпения. – Дай ему, Мих! Дай ему по морде!

– Да не было у него ничего, Мих! – залепетал романтик, пятясь в тёмный угол и униженно кланяясь. – Смотрилы всё подчистую захапали. Лепест свидетель, не было!

– Врёшь, шакалоид! – зарычал предводитель, наступая на Фила. Его маленькие глазки зло смотрели на романтика.

Храпящий на полке нищесвой снова замолчал, приподнял голову, собираясь рявкнуть, но, увидев предводителя, испуганно замолчал и зарылся в тряпьё. Фил вжался спиной в стену и зажмурился, ожидая удара. Мих остановился перед ним.

– Врежь ему, Мих, врежь! – подзуживал Харпат, увиваясь вокруг предводителя. – Чтобы кровища брызнула!

Предводитель, не обращая внимания на своего шустрика, хищно улыбнулся:

– Что нужно сделать, когда тебя ругает предводитель?

Фил уже давно догадался, но старался оттянуть момент. Теперь, когда у него явно попросили мзды, он вздохнул, вытащил из-под нар мешок и протянул его Миху. Тот вырвал мешок из рук и с разочарованием вытащил злапаусы, уже начавшие портиться и тошнотворно пахнуть.

– Действяков нет? – спросил предводитель, швырнув мешок на пол.

– Да какие там действяки, Мих! – заныл Фил. – Одна дрянь сегодня попадалась!

– А навычек?

Романтик только закатил глаза, что должно было убедить настырного предводителя в полном отсутствии навычек.

– Может, у него ещё что есть, – науськивал Харпат, глядя снизу вверх на предводителя. – Давай поищем вместе, а? Под полкой прячет, я точно говорю. Он ведь жадный, сволочь! Делиться не хочет!

Но раздосадованный Мих уже собрался уходить. Не зная, чем заглушить досаду, он наподдал ногой биганчик с украденной жижей, расплескав так и не остывшее варево по всему помещению. Перед выходом он обернулся и погрозил Филу кулаком. Увидев, что угроза миновала, голодный новичок начал соскребать жижу с пола.

2

Утром Фил проснулся от привычного грохота. Это палили в воздух из явломётов смотрилы. Явлов они не жалели, причём самых разных. Над обиталищем разразилась сильная гроза с бураном, смерчами и селевыми потоками. Несочетаемые природные явления, разбушевавшиеся на небольшом участке, издавали это неприятное грохотание, служащее сигналом подъёма для нищесвоев.

– Подъём, быдланы!! – слышался за стеной жилища чудовищный голос. – На утреннюю проповедь становись, пока я вас не передушил всех!!

Казалось, вопли было слышно во всём Отстойнике. Это орал Голосун (так его прозвал Фил) – смотрила с невероятно громким голосом. Голосистости у него чуть ли не с килосвой, видимо, специально для того, чтобы будить жителей обиталища.

Глянув на соседнюю полку, романтик увидел, что Герт проснулся, завернулся в тряпьё и испуганно прислушивается к воплям на улице.

– Подъём, подонки!! Браги, что ли, перепились?! Вши помойные, бегом на улицу! – надрывался Голосун. – А то песчаными бурями стрелять начнём!

– Давай быстрее, новенький! – посоветовал Фил. – Пока смотрилы бить не начали.

– А чего это они, хозяин? – спросил Лер с содроганием.

– Ничего. Обычный подъём. Так каждое утро.

Фил и Герт выскочили на улицу и под грохот разнообразных природных стихий помчались на пустырь, где обычно проходила проповедь. Они миновали двух рослых смотрил-явломётчиков в оранжевой форме. Один из смотрил повернулся к бежавшим друзьям и прицелился в них:

– Бух! – «пошутил» он, делая вид, что нажимает на спуск.

Лер действительно испугался, Фил же знал о подобных «шутках» смотрил. Для удовольствия смотрилы он сделал вид, что замер от ужаса, а затем что есть силы рванул к пустырю, изображая панику выпученными глазами, бестолково размахивая руками. Ничего не понимающий Герт бросился за ним под дикий хохот явломётчиков.

На пустыре уже присутствовал отец Гведоний, которого охраняли четверо гороподобных смотрил, держащих наготове унимеры и накопники. Священник, одетый в оранжевую рясу и перепоясанный оранжевым поясом, заметно отличался от охранников. Он был маленьким и сухоньким. Но недостаток физического развития у него компенсировался хорошо подвешенным языком и изворотливым умом. Отец Гведоний терпеливо дожидался заспанную и грязную паству, которая постепенно заполняла пустырь. Последней прибежала, запыхавшись, старая Лайга, подгоняемая пинками одного из смотрил. Мих, стоящий впереди толпы, захихикал, заискивающе поглядывая на смотрил и священника. Он знал, что иногда, очень-очень редко, самых преданных нищесвоев переделывают в смотрил, страстно мечтал об этом и поэтому выслуживался как только мог.

– Здравствуйте, мои родные ублюдки! – медовым голосом проворковал священник. – Начнём, помолясь.

Нищесвои, у кого на головах имелись шапки, немедленно их стащили. Все дружно опустились на колени. Фил подтолкнул зазевавшегося Герта. Отец Гведоний раскрыл Либру.

– Сегодня, дети мои, я прочту вам назидательную притчу о Хабидоське, – сообщил он замершей толпе. Это была его любимая притча; если он её читал, значит, настроение у него хорошее. Филу притча тоже нравилась из-за относительной краткости.

– Задумал нищесвой Хабидоська стать не просто наружником, а уподобиться самому господу нашему Лепесту, – нараспев начал священник. – И обманом проник он в посёлок смотрил, совершив тем самым тяжкий грех. И ещё больший грех он совершил, украв все свойства с второсклада: и ум, и совесть, и смелость, и любовь к ближнему своему. Наполнился Хабидоська свойствами до отказа и радуется, ожидая, когда же ему будут молиться нищесвои, смотрилы и наружники. Весь второсклад перенёс он в себя. Но не дождался молитв от паствы Хабидоська, ибо Лепест устроил мир так разумно, что излишества в свойствах оборачиваются бедой. Излишек красоты превращается в смазливость, совести – в самобичевание, смелости – в безрассудность, щедрости – в транжирство, мужественности – в брутальность, красноречия… – Отец Гведоний покраснел, – в болтливость…

Фил искоса глянул на новичка и увидел, что тот озирается по сторонам и слушает невнимательно.

– Не вертись! – шепнул романтик, опасливо косясь на смотрил. – Слушай, давай!

– Религия – опиум для народа, – непонятно ответил Герт. – Вздох угнетённой твари.

– Эй, кто там шепчется?! – услышав шёпот заорал Голосун, вглядываясь в толпу.

На Фила и Герта немедленно указали несколько пальцев:

– Это вот эти двое! Это они всё… – раздались поблизости радостные голоса.

Отец Гведоний ласково улыбнулся:

– Оставьте этих неразумных детей без суточной пайки, – велел он смотрилам. – Ибо голодная плоть увеличивает смирение и кротость. Особенно у таких подонков, как вы, дети мои.

Фил так расстроился из-за слов священника, что проповедь перестала восприниматься. Тут не до Хабидоськи, когда есть не дают! Он начал усиленно вспоминать места, где растут съедобные коренья. Надо ведь будет питаться чем-то целый день. Скудную пайку раздают только утром, да и то её хватает не на всех. Она не насыщала, а лишь притупляла чувство голода. Теперь, чтобы не чувствовать пустоты в желудке, придётся целый день ползать на коленях, выкапывая водянистые коренья, которые создают иллюзию сытости. А если повезёт, то можно найти обвещь и сменять её на еду у смотрил.

По коленопреклонной толпе шныряли смотрилы с накопниками и унимерами. Они замеряли характеристики нищесвоев. Излишки тут же изымались, пополняя накопники. Все свойства, нажитые за сутки, уменьшались до нормы. Герт с ужасом наблюдал эту картину.

Рядом с новеньким стоял на коленях юноша. По лёгкому блеску его глаз было видно, что за сутки ум его увеличился весьма прилично. Молодость есть молодость – за сутки у юнцов любое свойство увеличивается на несколько десятков своев. К юноше сзади подошёл смотрила и направил ему в затылок унимер. Устройство тревожно запиликало.

– Ого! – удивился смотрила, глянув на унимер. – В два раза выше нормы!

Юноша встрепенулся, дерзко взглянул на смотрилу и вскочил.

– Не отдам! – процедил он сквозь зубы, стиснув кулаки.

Но опытный смотрила оказался проворнее. Он моментально воспользовался накопником. Глаза юноши потускнели, рот приоткрылся, и на землю закапала слюна.

– Другое дело! – удовлетворённо произнёс смотрила, встряхивая покруглевшим накопником. – За твою дерзость придётся тебе безумцем походить…

Новенького настолько поразила эта сцена, что он побледнел как полотно и начал заваливаться на бок. Фил незаметно придержал его за локоть.

– Видите, братья мои! – проникновенно произнёс отец Гведоний, указывая на поглупевшего и обезволенного юношу. – Этот жадный нищесвой совершил страшный грех. Он пожалел свои качества. Он забыл, что господу своему надо отдавать самое главное – свои свойства. За то, что господь наш Лепест кормит, одевает и согревает нас, мы отдаём ему лучшее, что у нас есть. Мы отдаём ему силу, ум, любознательность и храбрость. Ибо для господа нашего ничего не жалко.

Ехидный Харпат, стоящий на коленях возле поглупевшего юноши, хрипло рассмеялся и стал тыкать в парня пальцами, стараясь подпрыгнуть на четвереньках.

– Ты зачем привлекательности у Найзы убавил? – возмутился один смотрила, стоящий неподалёку от Фила и Герта, действиями другого. – Эта девочка нам ещё пригодится. Она же к нам в посёлок в гости ходит!

Отнявший немедленно вернул отнятую привлекательность молодухе, сальным взглядом оглядел её и остался доволен.

Проповедь с одновременным изъятием излишков ума, смелости, силы воли, логики и доброты была настолько отработанным мероприятием, что как только смотрилы обошли каждого нищесвоя, отец Гведоний тут же и закончил притчу. Фил подозревал, что священник импровизирует, в зависимости от ситуации удлиняя или укорачивая рассказ, пока накопники смотрил не достигнут нужной толщины, но гнал от себя эти грешные мысли. После проповеди священник перетреуголил толпу и пожелал приятного вкушения даров господа.

* * *

Нищесвои, поглупевшие и пострашневшие за время проповеди, оживились, видя, как от посёлка смотрил приближаются к пустырю двое в оранжевой форме, волоча огромный биган. Самые опытные нищесвои вынули припасённые биганчики и ржавые банки, готовясь получить свою пайку, менее опытные побежали в обиталище за тарой. Новички заметались, чувствуя, что могут остаться без еды. В этом они правы – биган слишком мал, чтобы накормить такую ораву. Хватит далеко не всем; остальным придётся отправиться на поиски съедобных кореньев. Говорят, ушлый Харпат придумал выращивать капустные помидоры, но смотрилам эти зачатки земледелия не понравились. У нищесвоя вытянули всю сообразительность и хозяйственность почти до нуля, урожай сгнил на корню, и Харпат с тех пор и думать перестал о земледелии.

Двое смотрил, притащившие биган, поставили его возле отца Гведония. Тот отошёл подальше, зная, что за этим последует. Смотрила открыл биган, и в воздухе неприятно запахло съестным. Вокруг бигана моментально собралась толпа. Нищесвои, отпихивая соседей локтями, протягивали ёмкости в ожидании раздачи. Кто-то, задавленный, пронзительно заверещал, раздалась плюха. В воздухе витала ядрёная матерщина. Старая Лайга, кусаясь и царапаясь, пробивалась к баку наравне с мужчинами. Смотрила начал раздачу, черпая из бигана бурую жижу и плюхая её в подставленные биганчики. Он часто отвлекался от раздачи и лупил половником наиболее наглых нищесвоев, разбрызгивая горячую похлёбку в разные стороны. Пара юрких новичков, не позаботившиеся о таре, получили свои порции в подставленные ковшиком ладони и, обжигаясь и рыдая от боли, выхлёбывали жижу в сторонке.

Понадеявшись, что смотрилы про него забыли, Фил нашёл какой-то мятый биганчик и попытался получить пищу. Но зоркий смотрила заорал на него:

– А ты куда лезешь?! Тебя же пайки лишили!

И метко ударил романтика по голове половником. Схватившись за ушибленное место, Фил заплакал от боли и досады и отошёл в сторону, отшвырнув ненужный пустой биганчик. Заметив стоящего рядом Герта, он замахнулся на него:

– Из-за тебя всё, опиум для народа!

Тот проворно отскочил в сторону, не став спорить. Он всё ещё находился под впечатлением от омерзительной проповеди.

– Теперь весь день придётся коренья искать! – сетовал Фил, сердито глядя на новичка. – «Религия», «угнетённая тварь»… Безмозглый!.. Пойдёшь со мной искать, понял? Половину найденного – мне.

Судя по выражению лица, отец Гведоний был доволен сегодняшним сбором. Он с удовольствием смотрел на чавкающую и давящуюся паству. Решив отблагодарить нищесвоев за отличный урожай свойств, он достал из кармана пару действяков приличного размера.

– Братья мои! – воззвал он к толпе. – Господь щедр, и я, исполняя волю его, желаю вам сделать приятное. Что вы хотите испытать, подонки ублюдочные, радость или веселье?

– Веселье! Радость! Нет, веселье! – раздались в толпе выкрики.

За веселье шумели больше. Священник спрятал в карман радостный действяк, перетреуголил нищесвоев, поднял над головой веселье, направил на толпящихся нищесвоев и активировал его. По толпе словно прокатилась волна. На грязных лицах нищесвоев появились улыбки. Перемазанные жижей, они начали скакать, дико гоготать и подбрасывать вверх биганчики с остатками месива. Некоторые, весело хохоча, схватывались в шутку бороться. Другие, глядя на них, катались по земле от приступов веселья. Мих, захлёбываясь от смеха, выхватил клюку у старой Лайги и сломал об колено. Харпат погнался за похотливой Найзой, награждая её весёлыми тумаками. Один из весельчаков пнул опустевший биган, желая пошутить, но тут же получил половником по лбу от мрачного смотрилы.

Зная, что бурное веселье скоро затихнет, священник дал знак смотрилам уходить. Двое подхватили опустевший биган, и вся группа – восемь смотрил и отец Гведоний – направилась к посёлку. Отвеселившийся Фил грустно смотрел им вслед.

* * *

Солнце стояло над головой и тускло светило сквозь Купол – середина дня. Кореньев на Плоске попадалось мало: более шустрые собратья-нищесвои уже успели повыдергать. То, что Фил и Герт находили, незамедлительно поедалось и моментально переваривалось. К тому же Герт не умел находить и выкапывать съестное, а Фил не умел объяснять в силу ограниченности ума. Романтик с тоской думал о спрятанном накопнике. Вот бы добавить новичку, этому дурню непонятливому, немного ума, объяснить, как следует – и, может, вышел бы из него неплохой копальщик. Из обвещи товарищи по несчастью нашли только грателистику да с пяток мятых прудеров, не до конца определённых. За это добро самый щедрый смотрила даст не больше полбиганчика еды.