Текст книги "Три романистки"

Владимир Шулятиков
Три романистки

Один немецкий профессор делает характерную оценку «женского вопроса». Он сводит этот вопрос исключительно к вопросу о женском труде. В истории женского труда он отмечает два резко очерченных периода.[1]1
  Сноска отсутствует в публикации.


[Закрыть]

До второй половина XIX столетия с представлением о женском труде соединяли обыкновенно представление о труде, увековеченном в шиллеровской «Песне о колоколе»[2]2
  В «Песне о колоколе» («Das Lied von der Glocke») развиваются параллельно две темы. Поэт скрупулезно воспроизводит весь процесс отливки колокола, звон которого сопровождает человека на всех этапах многотрудной жизни, и саму эту жизнь в важнейших фрагментах обобщенной биографии. «Песнь о колоколе» – это гимн труду человека, прославление его мощи, его ума и силы, его рук.


[Закрыть], – представление о труде «добродетельной хозяйки, супруги и матери», труде, правда, полезном и продуктивном», но направленном не на приобретение средств к существованию, а лишь на сохранение и распределение этих средств, добытых стараниями главы семейства[3]3
«Муж выйдет в просторЖитейского поля;Чтоб радостной долиИ счастья добиться,Он будет трудиться,С людьми состязаться,В борьбе изощряться,За благом гоняться /…/.И всюду хозяйкаЦарит молодая,Мать нежных малюток:И правит с уменьемСемьею, именьем,И девочек учит,И мальчиков школит,И вечно в заботе,В движенье, в работе,И дом бережет,И множит доход,И в ларчик душистый сбирает пожитки,И крутит на прялке немолкнущей нитки /…/(отрывок из стихотворения Ф.Шиллера «Песня о колоколе»; перевод Н. Славятинского).

[Закрыть]. Принцип экономической самостоятельности не был тогда понятен большинству женщин. Женщина была лишь принадлежностью своего супруга и своей семьи. Незамужняя женщина считалась вполне бесправным человеком, и она стремилась неизменно «быть тем, чем вообще была тогда женщина», – стремилась сделаться принадлежностью чьего-нибудь домашнего хозяйства. Большинство незамужних женщин старалось найти себе занятие в чужом хозяйстве, входили в состав чужой семьи, например, в качестве экономки и домоуправительницы, или же жили в семьях родственников и знакомых, не занимая определенного места и помогая хозяйке дома в ее заботах о семейном благоустройстве. Если женщина не желала посвятить себя домашнему хозяйству или же не умела пристроиться в чьей-нибудь семье, то на нее смотрели как на отверженную. Женщина, дерзнувшая избрать себе либеральную профессию, – профессию художницы, писательницы, актрисы, считалась совершенно погибшим существом.

Подобное положение женщины и подобный взгляд на женщину обусловливался тем, что большая часть народонаселения вела тогда самостоятельное хозяйство – в городах старого покроя купцы и ремесленники, за пределами городов – землевладельцы и земледельцы. Но веяния новой капиталистической эпохи постепенно меняли картину исторической сцены. Крупное производство вызвало переустройство всего хозяйственного и вместе с тем общественного быта европейских народов. Перед женщиной открылись тогда новые горизонты: женщина была принуждена искать себе занятия за пределами домашнего хозяйства, принуждена была вступать на путь самостоятельной борьбы за существование. Ее деятельность отныне, в силу необходимости, не могла уже ограничиваться сохранением средств к существованию, приобретенных другим лицом: она сама начала добывать себе эти средства. Она устроилась в конторы, в аудитории, в редакции, на кафедры сельских и городских школ, на фабрики.

Отмеченное немецким профессоров обращение женщины к новым формам труда и составляет сущность современного женского вопроса. Оно создало широкую волну женского «движения». Оно внушило женщинам чувство солидарности. Оно ввело женщину в сферу «общественности» и «гражданственности». Одним словом, оно воспитало новый, прогрессивный тип женщины.

Посмотрим теперь, как «новая» женщина[4]4
  Понятие «новая» женщина появилось в России в конце 1850-х – начале 1860-х гг., когда стало активно развиваться женское движение. В этот период произошли важные изменения в области женского образования: открывались женские гимназии, женщины получили доступ к высшему образованию и постепенно осваивали ранее «закрытые» для них профессиональные сферы, такие как медицина, журналистика, издательское дело и т. д. Также происходило раскрепощение женщины в области семейных отношений: например, по инициативе феминисток развод перестал быть исключительным явлением.


[Закрыть] характеризует себя в своих литературных произведениях, как она изображает в них процесс своего общественного и духовного перерождения, как она рассказывает в них о своем разрыве со старыми традициями и о своих первых шагах на новом пути. Для этой цели мы постараемся сделать возможно более полную оценку «женской» литературы, сделать характеристику целого ряда беллетристических произведений и подвести итоги литературной деятельности целого ряда писательниц.

В настоящем фельетоне остановим внимание читателей на трех произведениях, обрисовывающих тип женщины, выходящей на новый путь из-под кровли оскудевших «дворянских гнезд». Эти три произведения – повесть г-жи Т. Барвенковой «Раздолье»[5]5
  Т. Барвенкова – (наст. имя и фамилия Бекарюкова Наталья Дмитриевна, в замужестве Гизетти; 1859–1907), писательница, врач. Участвовала в борьбе с голодом и сыпным тифом в Харьковской и Воронежской губерниях, в устройстве народных библиотек. Была знакома с В.Г.Короленко. Автор «популярных медицинских брошюр в беллетристической форме», а также рассказов и повестей: «Уменье – половина спасения. Фимашин рассказ деревенским людям про холеру» (М., 1893); «Раздолье» (М., 1901); «Про холеру» (М., 1905); «Великое горе. Рассказ о том, какая беда от «дурной болезни» и как от нее спастись» (М., 1893). Сотрудничала в журналах «Северный вестник», «Русское богатство». Перевела пьесы Р. Роллана («Театр революции», Пб., 1922).


[Закрыть], роман «В чужом гнезде» К. Ельцовой[6]6
  Ельцова К. (наст. имя и фамилия Екатерина Михайловна Лопатина; 1865–1935), прозаик. Дочь известного судебного деятеля Михаила Николаевича Лопатина. В 1883 г. выдержала экзамен на звание домашней учительницы; в нач. 1900-х гг. – попечительница Хамовнического 1-го женского училища. В 1885 г. познакомилась с А. М. Скабичевским, который способствовал журнальной публикации ее первого произведения – романа «В чужом гнезде» (впервые опубл. в «Новом слове», 1896, кн. 3; 1897, кн. 4–10; отд. издание – Спб., 1899, 1900). В редакции «Нового слова» в 1987 г. впервые встретилась с И.А.Буниным. В 1897–1898 гг. он часто бывал в доме Лопатиных, а также на их даче в Царицыне, помогал Ельцовой в чтении корректур романа. «Иван Алексеевич определял свои чувства к Катерине Михайловне романтическими, как к девушке из старинного дворянского гнезда, очень чистой» (Муромцева В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью, М., 1989, с. 169).
  Критика отмечала, что, хотя многое в романе «В чужом гнезде» является «перепевом прежних мотивов», он читается с «живым интересом»; праздная жизнь московского дворянства, считал А. М. Скабичевский, воссоздана «во всей ее своеобразности и типичности» (Сын отечества. 1897. 19 сентября), хотя в следующей рецензии (там же. 26 сентября) добавил, что имеют место некоторые «фальшивые несообразности» и «толстовское морализаторство». Также известность получили ее рассказы «Подневольные души» (Русская мысль. 1898. № 5) и «Весенние сумерки» (Русская мысль. 1903. № 6).


[Закрыть], роман «Плоскогорье» Л. Гуревич[7]7
  Гуревич Любовь Яковлевна (1866–1940) – литературный и театральный критик, прозаик, переводчица. Дочь известного педагога Я. Г. Гуревича. Окончила петербургскую гимназию кн. А.Л.Оболенской (1888).
  Первые опубликованные статьи – «Памяти М.Башкирцевой» (1887) и «М.К.Башкирцева. Биографико-психологический этюд» (1888). В 1891 г. приобрела журнал «Северный вестник» и привлекала к сотрудничеству Н.С.Лескова, Л.Н.Толстого, М.Горького и др. Там с 1896 г. вела отдел «Провинциальная печать» (под псевд. Л.Горев). В «Северном вестнике» впервые увидели свет ее рассказы «Шурочка» (1893. № 2), «Поручение» (1894. № 11), «Тоска» (1897. № 10), роман «Плоскогорье» (1896. № 9–12; 1897, № 1–4; пролог к роману под названием «Разлука» был опубликован там же в № 9 за 1895; отдельное издание романа – СПб., 1897). Большинство критиков приветствовали появление романа, отразившего «страшную трагедию» интеллигенции эпохи безвременья, но отмечали нечеткость в обрисовке персонажей (Новое слово. 1897. № 10, июль) и явные следы поспешности (роман писался под диктовку для заполнения беллетристического отдела). Образ героини, с ее постоянными духовными поисками, тревогой, брожением, автобиографичен и соотносится с записями в дневниках Гуревич (РГАЛИ. Ф. 131. Оп.1. Ед. хр. 27–30).


[Закрыть].

Названные писательницы обладают далеко не однородными талантами, увлечены далеко не однородными «направлениями». Их произведения отмечены яркой печатью индивидуальности. Г-жа Гуревич проявляет склонность к философским обобщениям; ее роман – плод долговременной рефлективной работы; он написан очень умно и с большим тактом, но от него веет холодом. Заметна в романе также склонность к декадентским мотивам. Poман г-жи Ельцовой более согрет силой непосредственного чувства. В авторе виден носитель тех «гуманных настроений», которые были господствующими в эпоху восьмидесятых годов. Г-жа Барвенкова отдается более «идейным» интересам, заставляет своих героев жить преимущественно в среде «принципов» и «убеждений». Ее повесть носит более «боевой», более прогрессивный характер.

Далее, все три произведения отличаются тем, что их действия разыгрываются в различные эпохи и среди различных культурных обстановок. Ареной действия в романе г-жи Ельцовой является Москва в эпоху восьмидесятых годов; героиня романа – слушательница высших женских курсов. В «Раздолье» действуют интеллигенты «девятидесятых годов», заброшенные в глубину одной из южных провинций. Автор «Плоскогорья» переносит читателя опять в обстановку, пропитанную веяниями «восьмидесятых» годов.

Но, несмотря на различие темпераментов и «направлений» трех писательниц, несмотря на то, что они изображают разные эпохи и разные культурные обстановки, их произведения замечательно походят друг на друга по своему внутреннему содержанию и по своей композиции.

Рисуя образ «новой женщины» все три писательницы платят дань старым литературным традициям, в широких размерах пользуется приемами художественной техники, узаконенными еще в те времена, когда «женский» вопрос переживал еще первую стадию своего развития, когда завоевание семейного счастья было единственным требованием большинства женщин, когда радикалками считались те женщины, которые, стремясь завоевать себе счастье, проповедовали свободу чувства; когда авторы романов наделяли своих героинь лишь двумя качествами: способностью «сильно» любить и способностью энергично бороться за свое счастье вопреки всевозможным препятствиям и светским предрассудкам.

На самом деле «Плоскогорье», «В чужом гнезде» и «Раздолье» представляют собой, прежде всего, поэмы любви. Их авторы вскрывают перед читателями во всей полноте лишь одну сторону жизни героинь – жизнь их сердца. Читатель видит рельефно очерченными лишь любящих девушек, а не девушек, живущих «новыми» идеями, принципами, убеждениями, кровных детей известной социальной и культурной обстановки. На протяжении сотен страниц г-жа Гуревич описывает, как дочь предводителя дворянства Нина Загряжская страдает от любви к сыну лесного сторожа Андрею Тропинину, и лишь несколько страниц уделяет описанию того общества, среди которого развивалась ее героиня, описанию процесса того экономического крушения семьи Загряжских, которое сделало Нину «новой» женщиной; очень бегло и глухо сообщает г-жа Гуревич также о характере умственных интересов, волнующих ее героев. Значительно более оттенена внешняя обстановка, окружающая героев произведения, у г-жи Ельцовой. Но опять-таки эта обстановка служит лишь фоном, на котором разыгрывается романтическая история между дочерью обедневшего помещика Зиной Черновой и блестящим фатом, кавалерийским офицером графом Торжицким. Перипетия двух романтических историй составляет главное содержание повести г-жи Барвенковой; и г-жа Барвенкова, избравшая для своего произведения особенно интересную обстановку и в гораздо большей степени, чем автор «Плоскогорья» или автор «В чужом гнезде», заявившая о способности интересоваться идейными и принципиальными вопросами, расходует свои творческие силы преимущественно на изображение жизни сердца.

Стремление завоевать себе счастье по-прежнему одушевляет героинь «женской» литературы. И, как прежде, романисты обрисовывают общество, окружающее героинь, главным образом, лишь постольку, поскольку оно препятствует героиням достигнуть счастья, поскольку их героини терпят от светских, кастовых предрассудков. Как прежде, романистки с особенной старательностью обрисовывают стереотипные фигуры носителей старого, кастового мировоззрения: например, флиртующие, молодящиеся, расточительные матери семейств – мать Марии Одобаровой (в «Раздолье»)[8]8
  Такова же и мать главной героини повести Т. Барвенковой «Ландыши» (Русское богатство. 1900. № 7), Наденьки Снежковой.


[Закрыть] или гуманно настроенные, непрактичные дон Кихоты, проповедующие самые либеральные взгляды, но при случае становящиеся на стражу родовой и фамильной «чести» (Одобаров и старик Чернов в романе г-жи Ельцовой).

Следуя заветам старого романа, наконец, современные писательницы заставляют в своих произведениях мужчин играть особенную роль. Их героини не могут вполне отрешиться от прежнего взгляда на мужчину как на существо высшего порядка, существо, от которого зависит судьба женщины. В старинных романах женщина зачастую окружала образ героя мистическим ореолом могущества и совершенства; если же теперь герой, в глазах женщины писательницы, лишен навсегда этого мистического ореола, то все-таки изредка перед героинями романа восстает образ богатыря, наделённого железной волей и могучим сердцем. Таков в «Раздолье» техник Николай Рябов, цельностью и силой своей натуры напоминающий тирана – героя романических времен.

Встреча с этим «тираном» определяет всецело судьбу алчущей света героини романа. Любовь к Николаю заставляет ее порвать те крепкие узы, которые приковывают ее к «старине», заставляет ее пойти на подвиг, покинуть родную усадьбу, отправиться за искателями «новой» жизни, стремиться к тому, чтобы выработать из себя «цельного, сильного» человека, закалить себя в борьбе за существование.

И вообще «новая» писательница направляет своих героев на «новые» поприща деятельности старым путем.

Зинаида Чернова («В чужом гнезде») в конце романа увидела «рассвет новой, разумной жизни», рассвет, разогнавший сумрак надвинувшейся на нее «ночи», показавший ей, «как хороша жизнь», как жалки и ничтожны все личные невзгоды, все порывы завоевать личное счастье; что «кроме мужских страданий и возможности облегчить их нет на свете ничего, стоящего великого труда жизни и заслуживающего какого-нибудь внимания». Она решается посвятить все свои жизненные силы делу помощи обездоленным и униженным ближним, служить исключительно «народу».

Но к подобному решению Чернову привело пережитое ею крушение ее личного счастья. Блеснувший ей рассвет явился лишь развязкой бурного романического эпизода ее жизни. Она стала «новой» женщиной, потому что разочаровалась в безумно любимом ею человеке, – легкомысленном хищнике графе Торжицком, потому что ее сердце после пережитой бури оказалось более неспособным когда-либо вновь воскреснуть для сильного чувства личной привязанности.

Чувство указывает дорогу и героине «Плоскогорья»; вся ее жизнь определяется ее отношениями к избраннику ее сердца. Инстинкты женской натуры в ней говорят слишком громко. Особенно характерен тот факт, что на «новую» дорогу ее толкнуло чувство уязвленного женского самолюбия.

В имение Загряжских приезжает знаменитый столичный адвокат Суровцев. На этот приезд возлагаются очень большие ожидания: Нина должна, по расчету окружающих, произвести неотразимое впечатление на столичного гостя. Но ожидания оказываются напрасными: Суровцев почти не обратил на нее никакого внимания. Нина оскорблена. Ее терзает сознание того, что ее красота остается никем не оцененной. Ею овладевает желание отправиться в поиски лучшей доли:

«Скорей бы бросить все это, – думает она, – уехать подальше … Как будто тысячи женщин не уезжают из родных мест в поисках лучшей доли. Уехать в Петербург, где все движется, волнуется и там заставить оценить себя. Быть, по крайней мере, такой, как другие, как эта красивая стройная девушка в «свистящем» шелковом платье, гордо и смело явившаяся для разговора с высокопоставленным лицом, от которого зависела ее участь. Ее нельзя не заметить, – ее помнят, о ней с восторгом рассказывают знаменитые люди. Право – ведь это так легко: уехать в Петербург».

И Нина осуществляет свои мечты, уезжает в Петербург на Высшие женские курсы.

Так, в трех литературных произведениях «перерождение» женщины совершается на романической почве. Три писательницы, выдвинув на первый план романический элемент, оставили в тени самые существенные стороны прогресса, достигнутого современной женщиной, не выяснили надлежащим образом причин, обусловливающих рост ее духовных потребностей и прогрессивных стремлений. Так, поиски лучшей доли свелись к поискам личного счастья. Так, вопрос о самостоятельном труде женщины не получил должного освещения. Так, авторы не подчеркнули с должной силой тех форм борьбы за существование, которые разлучили их героинь с уютными «дворянскими гнездами».

А между тем, все три писательницы, как показывают их романы, могут пристально вглядываться в явления человеческой жизни, обладают способностью аналитически относиться к наблюдаемым явлениям и типам. Они сумели одухотворить внутренний мир своих героинь массой тех своеобразных настроений, которые так характерны для психологии современного интеллигента. Они представили своих героинь не цельными и прямолинейными натурами: их героини страдают вечной душевной раздвоенностью, вечно колеблются между самыми противоположными настроениями и идеями, вечно ведут войну сами с собой, вечно жалуются на свое слабоволие и бессилие; родовые и кастовые инстинкты сохраняют над ними могущественную власть и только после самой упорной борьбы уступают поле сражения «новым» стремлениям; чувство, которым они живут, не напоминает нисколько торжествующего, здорового, не знающего колебаний чувства, одушевляющего героинь прежних романов: они живут мучительной и болезненной любовью.

Но увлекшись старинной техникой, сделав любовь центральным фокусом своих произведений, все три писательницы, при всей своей наблюдательности, при всех своих, несомненно, крупных художественных дарованиях, не могли нарисовать верного портрета современной женщины. Они повторили только историю с «новым» вином, влитым в «старые» мехи.

Курьер. 1901. № 139.