Книга: Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль - Владимир Сорокин

Части очень разные и по форме, и по смыслу, общая только идея – наглядная демонстрация изнанки штампов, клише, метафор, официозной бессмыслицы и вранья, а также противопоставление  вычурной цветистости  литературы спонтанной натуралистичности сорокинской прозы. Полноценными законченными рассказами являются три части, остальные – это переиначенные, вывернутые наизнанку лозунги, стихи и отдельные сценки из советской жизни.

Самые известные рассказы – это первый, "Норма", о ежедневном ритуальном поедании гов*а советскими гражданами, и пятый - так называемые Письма к Мартину Алексеевичу. Первый рассказ состоит из тридцати, написанных в диалогах, а потому очень живых сценок, в которых самые разные люди, от алкашей до научных работников, съедают свою порцию этого самого. "Письма" же  - по сути монолог или скорее даже разговор с самим собой (ответных писем здесь нет) безымянного гражданина, работника, живущего на даче московского профессора Мартина Алексеевича. В этом потоке сознания постепенно берет верх темное злобное начало, скрытое в первых письмах и доходящее до крайней экзальтации в последних. Своеобразный сеанс саморазоблачения.

Сложно кому-либо рекомендовать «Норму» - несмотря на юмор и стеб, это все-таки болезненное, а иногда и утомительное чтение. Могу однозначно посоветовать только интересующимся творчеством Сорокина, любителям всевозможных языковых экспериментов и тем, кто ненавидит псевдопатриотическую дребедень и пошлый официальный пафос.

Норма это, разумеется, символ (хотя едят его отнюдь не символически и за подделку можно хорошо схлопотать), но понять, что она символизирует, по первой части романа невозможно. Но можно предположить. Если идеологическую дурно пахнущую атмосферу жизни в СССР, как считают некоторые, то это может быть только следствием невнимательного чтения. Идеологическая атмосфера касается любого человека, вне её жить никто не может, и такое понимание символичности нормы отпадает, как только читатель узнаёт, что норму ест далеко не всё население страны (и по мере чтения становится понятно, что речь идёт о меньшинстве), ведь таких девушек (и не только девушек), как продавщица Вика, очень много*. В других частях романа норма не упоминается, т. к. мимолётное «нормальная норма» из второй части относится к сменной норме на производстве. В результате роман, представляющий из себя сборку совсем (или почти совсем) не связанных между собой разделов, кажется незаконченным. Недостаёт какого-то связующего звена, где всё вставало бы на свои места, в том числе и тринадцатилетний (?!) мальчик, дающий рукописи оценку, почему-то вызывающую раздражение высокого начальства. Писать что-либо о таком произведении в целом, на мой взгляд, бессмысленно, а раз так, то я и решил написать только об одной, показавшейся мне наиболее интересной, части романа, основанной на небольшом числе стихотворений советских поэтов, которые, по мнению автора, регулярно подпитывают (подпитывали) себя нормой**.

Читая роман, можно вообразить себя роющимся в нормальной навозной куче нормальным петухом, постоянно натыкающимся на нормальные жемчужные зёрна. С одной поправкой. Петух, ясное дело, был бы огорчён, он-то ищет зёрна ячменные, но читатель, будучи тоже двуногим существом, но без перьев (отличие весьма существенное, с Платоном не поспоришь), быстро поймёт, что время он расходует отнюдь не впустую. Одной из таких жемчужин мне показалась речь главного обвинителя, в которой он демонстрирует необъятную эрудицию, то и дело при этом переходя на виртуозную матерщину, что было довольно модно в интеллигентской среде (не в общественных, конечно, местах) в описываемые в романе (в первой части) времена. Получилась замечательная пародия на речь прокурора в суде присяжных.

Дальше идут короткие полустихотворные рассказы, в которых Сорокин остроумно шаржирует многих очень и не очень известных поэтов, начиная от графомана Льва Зубачёва и кончая Евгением Евтушенко. Назову ещё несколько имён: Александр Прокофьев, Михаил Исаковский, Иосиф Уткин, Алексей Недогонов, Степан Щипачёв, Ярослав Смеляков, Михаил Светлов, Евгений Долматовский, Николай Майоров, Геннадий Некрасов, Зинаида Александрова, Николай Букин... Некоторые стихотворные основы сюжетов принадлежат, вероятно, самому Сорокину, авторов небольшого их количества мне установить не удалось. Приведу здесь одно из двух таких стихотворений, опубликованных в сети на одном поэтическом форуме от имени Теплякова Григория Игоревича***:

Совещание инженеров

В управленьи застал рассвет,

Гаснут лампы, и сумрак серый

Входит медленно в кабинет.

Я смотрю в знакомые лица,

Удивительно, как могли

За одним столом уместиться

Столько строек моей земли!

Волхов, первенец гидростанций,

Открывавший пути весне,

Молодым навсегда остался

И творец — старичок в пенсне.

Этим взглядом, прямым и пылким,

Смог он будущее постичь,

Эту руку в узлах и жилках

Пожимал Владимир Ильич.

Вон сидят над проектом трое.

Это ими возведены

Чиркизстрой и два Днепростроя

До войны и после войны.

Вон питомцы гвардейской славы,

По осанке ты их узнай,

Наводившие переправы

Через Вислу, Одер, Дунай.

Крутоплечи, тверды, что камень.

На подошвах сапог земля,

С отложными воротничками

Перешитые кителя.

Рядом с ними геолог, упрямый,

Несговорчивый человек,

Краткой сталинской телеграммой

Окрылённый на весь свой век.

Собрались сюда эти люди,

Значит, в срок иль быстрей, чем в срок

Город встанет, плотина будет,

Море вспенится, хлынет ток...

Инженеры великой стройки

Сквозь табачный сухой туман

Видят в окнах, как на востоке

Поднял солнце портальный кран.

Это стихотворение (слабоватое, конечно, но с очень ясным и красивым подтекстом) послужило основой миниатюры «Ночное заседание», где солнце на самом деле поднимается краном на тросе. По-видимому, суть здесь в том, что русский строитель даже восход солнца не может обеспечить, не употребив крепкого словца. Но это суть по Сорокину, т. е. извращённая. Вспоминается роман Лукина о мастерах "Катали мы ваше Солнце", там много чего есть, нет только извращения сути. Стихотворение вошло в миниатюру полностью в виде разговора председателя горисполкома с секретарём обкома. Я привёл его здесь полностью с единственной целью — если кто-то знает автора (а похоже на позднего Светлова), пусть не сочтёт за труд сообщить мне, чьё оно.

В седьмой части романа много таких пересмешников различных стихотворений. Но два микрорассказа занимают здесь особое место. Это, во-первых, «Диалог» — блестящая миниатюра, где Сталин и Берия разговаривают стихами Евтушенко. И, во-вторых, «Сигнал из провинции», сделанный по одному из лучших стихотворений во всей советской поэзии «Хорошая девочка Лида» Я. Смелякова (см. цитату, с которой я начал). Пародии Сорокина в подавляющем большинстве имеют довольно злой подтекст (а часто таков и сам текст), но в «Сигнале из провинции» зла нет ни капли (спекулянт Апрель Семён Израилевич, это пустяк). Полковник КГБ ставит на место днепропетровского капитана, приказывая не трогать упрямого мальчишку: «Пусть пишет. На полюсе Южном — огнями. Пшеницей — в кубанских степях. А на русских полянах — цветами. И пеной морской — на морях.» Гораздо более типично для Сорокина выстроен микрорассказ «Самородок» по стихотворению Зинаиды Александровой «Золотые руки». Здесь и полковник (видимо ещё НКВД), соответствующий времени расцвета репрессий, и финал одновременно и фантастический и страшный, заставляющий вспомнить «людоедский» рассказ Сорокина «Настя».

Не могу не отметить ещё несколько микрорассказов из этой серии. Это «Память о встрече» по стихотворению Иосифа Уткина «Подари мне на прощанье», где расстрелявшие лейтенанта чекисты делят между собой его вещи, как настоящие разбойники; «Морячка» по одноимённому стихотворению М. Исаковского (моряк дарит девушке сердце с вытатуированным на нём якорем) и «Одинокая гармонь» по его же шедевру «Снова замерло всё до рассвета» (снова напоминаю начальную цитату). В последней миниатюре Сорокина «великолепная семёрка» искусствоведов в штатском по доносу деревенского библиотекаря расстреливает ищущую кого-то в потёмках гармонь (!).

Встретилась мне среди этих миниатюр и такая разновидность столь любимого Сорокиным абсурда, как ляп, причём ляп существенный, очень заметный. Это «Шторм» по стихотворению Г. Некрасова, которое начинается строкой «Пять вымпелов кильватерной колонной держали курс в открытый океан», а предпоследняя фраза в тексте Сорокина такова — «Впереди в розоватой дымке показался Севастополь.» Незадолго до этого звучит доклад командира корабля: «Подходим к Севастополю, товарищ адмирал!». Всего этого в стихотворении, естественно, нет. То есть хорошее стихотворение намеренно превращено в бредятину. Зачем? Это вообще наихудшая миниатюра, она не тянет даже на ячменное зерно, какой уж тут жемчуг.

Кому-то может не нравиться Сорокин и, в частности, первая часть романа «Норма», и этот кто-то бросит чтение. Но прочитать его седьмую часть, по-моему, есть смысл. То же самое скажу и о второй части (а отсюда не далеко и до всей книги !),  где вся жизнь человека буквально от момента рождения до момента смерти описана «в двух словах», изредка повторяющихся.

*) Один из героев первой части (Ярцев Виктор Кузьмич), ударник-передовик, норму употребляет недавно и сам добровольно решил («надумал», как он говорит) это делать. «Когда-нибудь и ты надумаешь», — говорит он товарищу. В романе (там же, в первой части) норма сравнивается с перке и говорится, что она нечто более сложное, чем лечение. По-моему, пакетик с детским калом, называемый нормой, служит для ослабления противоречий между внутренним миром советского человека и внешним идеологическим давлением на него. Основано действие нормы на  очевидном факте — человек есть то, что он ест. У регулярно потребляющих норму проще складываются взаимоотношения с "нормальным" государством, из чего следует, что человек мыслящий, но не потребляющий норму, имеет реальный шанс превратиться в диссидента. Те, кому вообще не грозит опасность превращения в инакомыслящего, норму не употребляют. А именно таких людей в советском обществе подавляющее большинство.

**) В части, названной «Времена года», автор поясняет, чем, по его мнению, отличаются хорошие стихи от «нормированных». Поэтами, употребляющими норму, написаны два стихотворения из двенадцати. По понятным причинам это «Октябрь» и посвящённое Ленинскому субботнику стихотворение «Апрель».

***) Этот автор (Гриша Тепляков) пишет на форумах под различными псевдонимами. Стихотворение «Шторм» — под псевдонимом Геннадий Некрасов, стихотворение «Памятник» — под псевдонимом Николай Майоров, стихотворение «Хорошая девочка Лида» — под псевдонимом Ярослав Смеляков. Интересная личность! А вот стихотворение А. Кушнера хитрый  Григорий почему-то поместил на форуме с указанием настоящего Автора.

Дальше другие истории идут, повеселее.

Выглядит так, как будто Сорокин под прикрытием сатиры на советское общество тонко троллит антисоветский габитус. Такой прием встречается позже у Пелевина, но (в каком там, 79 году?) это реально неожиданно, плюс, у Пелевина грубо - в лоб. Вообще, во время чтения, у меня складывалось впечатление, что это относительно новый роман - я когда посмотрел дату написания, немного опешил. Чувак нормально сечёт для своего времени!

Больше всего мне (после Мартина Алексеевича, конечно) понравилась последняя часть, представляющая язык, как самостоятельный организм, набор правил, в матрицу которого, кого не впихни, все складно получается. Так что эти вот критики-докладчики вместо субъектов общения превращаются в материал, насекомых, посредством которых язык живет. Там ведь не важно, какой конкретно муравей что делает, любого можно заменить, а смысл - не поменяется. А смысла-то на самом деле и нет!

Норма — это то, с помощью чего выпрямляют, распрямляют, выравнивают.

Норма — это...

Как "говорит и показывает" мировая паутина, есть большое количество толкований слова "норма". В нашей жизни также у каждого она своя. Гришина норма — стакан. У Кирилла и Даши всё в норме. В государстве соблюдены этические и культурные нормы. И книга Владимира Сорокина — норма.

Сюжета в книге нет. Есть восемь частей, которые так или иначе связаны нормой. И если в начале всё идет понятно и здраво, то под конец читатель попадает в водоворот... всего. Норма в спичечных коробках, нормальная жизнь от рождения до смерти, падёж, прекрасная поэзия, выполнение нормы, восхитительные и жизненно-утрированные письма к Мартину Алексеевичу (моя любимая часть!) и всё это кое-чем приправлено.

Владимир Сорокин вас заинтересует, заставит почувствовать тошноту и омерзение, а также вы вместе с ним улыбнетесь и будете (начнете?) думать. И это, господа, мтомгры ждьлд о пыеав. Да-да!!! Подставьте, что хотите, но то, как и что он пишет просто божественно. Метафоричный язык, крутой оборот, буквальность, четкий мат и смысл. Мастер над словом.

Я могу понять, чем отталкивает людей его книга (творчество?). Просто никто не хочет признавать в персонажах самих себя. Сорокин пишет о людях, в первую очередь, а потом уже о всяких эсэсэсэрах, о которых я судить не могу, потому что не жила в то время. (Что такое два года?).

Все те пороки, которые он умело обыгрывает на героях, присутствуют и в нас. Просто некоторые очень глубоко их прячут, а другие нет. Не всем нравится читать о себе такое. Но это ведь литература, которая нас ни к чему не призывает, а только показывает нам параллельные реальности.

Советовать книгу могу только тем, кто не боится литературных экспериментов. Я, естественно, и дальше буду читать Владимира Сорокина. И иногда в добровольном или обязательном порядке мы все едим метафоричную норму.

Другая претензия -- многословие. Это с Сорокиным часто случается, это часть его стиля, и тем не менее... В конце текста указано, что написано с 1979 года по 1984. Ну да, за 5 лет можно написать много слов. Понимаю также, что автор хочет показать нам предмет в деталях и с разных сторон, что ему хочется развить характеры до достоевских масштабов и т.п. Не сомневаюсь, что такой писатель как Сорокин смог бы сделать это в том числе и немногочисленными мощными штрихами. Но нет. Он выбирает другой путь. И что получается? А получается 8 сборников анекдотов, вот что. Мало какой читатель долетит до середины хотя бы одного сборника анекдотов. Я, по крайней мере, таких людей не знаю. Однако Владимиру Сорокину удалось заставить меня дочитать всё до конца, за исключением нескольких пропущенных абзацев.

Первая часть, там, где, собственно про норму, требует небольшого спойлера. По не вполне фантастическому допущению, каждый взрослый житель страны независимо от достатка, происхождения или занимаемой должности должен ежедневно съесть порцию дерьма, которую называют нормой. Причём, действо это сакрально. Оно отлично подходит для сплочения общества. Одним словом, скрепа. Все понимают, что жрут говно, но делают это как бы добровольно, хотя и без удовольствия. Примерно с тем же чувством я когда-то посещал еженедельные политинформации на работе. Сейчас что-то похожее испытываю, глядя в телевизор. Меня трудно смутить описанием мерзостей, я знаю и куда более смачные анекдоты. Не нравится одно: все сюжеты построены примерно одинаково, первая полудюжина радовала, но чем дальше, тем всё меньше. Довольно скоро просто надоело.

Расскажу о своих впечатлениях и от некоторых других частей -- не по порядку.

Часть пятая представляет собой замысловатый эпистолярный сюжет с поистине удивительным развитием характера. Написано классно, но, честное слово, должно быть вдвое короче.

Зато часть шестая -- истинный шедевр краткости. При чтении надо мысленно заменять все слова "норма" на "дерьмо". Получается смешно.

Часть седьмая поначалу ошеломляет словоблудием в судебно-канцелярском стиле с фирменными Сорокинскими контрастами:

Но если серьёзно, почему именно Дюшана ставил и, судя по выражению лица, ставит подсудимый выше всех? Выше Моцарта, Леонардо, Шекспира? Мне кажется, что прежде всего этому способствует стойкое убеждение подсудимого в непреходящем значении XX века как «осевого времени» /К. Ясперс/ цивилизации, а следовательно, и культуры. Наука впервые за всю историю человечества оттеснила философию, претендуя на её роль. Однако полностью сыграть эту роль ей не удалось из-за жёсткости, ограниченности научных методов и языка. Зато рождавшееся в муках авангардное искусство XX века смогло полноправно занять место одряхлевшей, никому не нужной философии. Да всё это, грубо говоря, описано в известной статье Кошута «Искусство после философии», хули я перед вами плешью по паркету стучу…

Ничего не имею против упомянутых людей. Очень возможно, что "Фонтан" Марселя Дюшана действительно есть Венера Милосская XX века. Сомневаюсь, что кто-то в состоянии прочитать зачин этой главы, ничего не пропуская. "Лишние" читатели должны на этом отсеяться. Однако меня не отсеяли. Я подозревал, что потом может случиться что-нибудь непредвиденное. И точно. Сорокин начал стебаться по поводу советских лозунгов и святынь. Всё довёл до абсурда и вывернул наизнанку. Это вполне может оскорбить тонкие чувства каких-нибудь верующих или атеиствующих. А мне как раз нравится. И цитирование стихов ещё добавляет абсурда. Никогда не читаю никаких стихов, поэтому не знаю, все ли они советские, или Сорокин кое-что сочинил в возвышенно-коммунистическом стиле сам, но это в данном контексте и не важно. Что характерно, и этих игр оказалось выше крыши. Получился ещё один сборник анекдотов, так что последние авторские находки радовали куда меньше первых.

В последней части, восьмой, я пропускал целые абзацы. Читать такое полными страницами невозможно. Может быть, кто-то и получит удовольствие от расшифровки предположительно имеющегося там смысла, но мне это не показалось сто́ящим времяпрепровождением.

Несмотря на всю эту критику, в целом книга мне понравилась. Особенно часть третья и уже упомянутая пятая. Вторая часть представляет собой поэму. Не возьмусь оценивать качество стиха Сорокина, но, по-моему, написано классно. Неожиданные повороты удались автору прекрасно.

Напоследок совет тем, кто только собирается прочитать. Не пытайтесь запоминать персонажи. Это не требуется. Когда надо, они придут и очень скоро бесследно исчезнут. Я прочитал книгу вот только что, а помню только одного. Зовут его Синус, и он кот математика. Как звали самого математика и всех остальных, абсолютно не важно. Их там примерно миллион. Синус -- один из немногих, кто не ест норму.

Ну и, разумеется, людям с тонкой душевной организацией я Сорокина ни за что не порекомендую, особенно раннего.

Общий вывод получается такой: умеет Сорокин писать, он мастер, это факт, и это 13-я его книга, что я прочитал. Думаю, придёт время и для 14-й.

Владимир Сорокин проводит нас по тонкой грани между нормой и аномалией, демонстрируя, как легко общепринятые стандарты могут превратиться в абсурд под давлением системы. Через призму своих персонажей автор задает вопросы о границах морали, человечности и самосохранения в мире, где "нормальность" становится подвижным понятием, адаптирующимся под иррациональные требования общества.

"Норма" – это холодный душ для читателя, привыкшего к уютному теплу своих убеждений. Сорокин безжалостно выворачивает наизнанку представления о приемлемом, заставляя нас столкнуться лицом к лицу с собственными предрассудками и страхами. Он пишет не столько о том, что мы едим, сколько о том, что поглощает нас: нашу волю, индивидуальность, способность к сочувствию и критическому мышлению.

Книга Сорокина – это зеркало, в котором отражается искаженное, но узнаваемое лицо общества. "Чтобы понять абсурд, необходимо его пережить" – так можно охарактеризовать опыт чтения "Нормы". Это произведение заставляет читателя не только задуматься о границах собственной "нормальности", но и переосмыслить взаимодействие с миром, который нас окружает.

В итоге "Норма" Владимира Сорокина – это вызов, брошенный самим себе и обществу. Это исследование того, насколько далеко мы готовы зайти в своих стремлениях и как много готовы принять в попытке соответствовать навязанным стандартам. Это книга о том, как важно сохранять свою человечность в мире, где "норма" может оказаться лишь маской для безумия.