Текст книги "Шамбра"

Зима

Зимой, мне ребенку дошкольного возраста, также было чем заняться. Зимы были длинные и холодные. В самые холодные дни я сидел дома. А вот когда было теплее, то лазил на лыжах по многочисленным сугробам вокруг дома. Лыжи одевались на валенки, которые вставлялись в петли, а потом привязывались веревками. Валенки часто соскальзывали с лыж, и приходилось вынимать лыжу из сугроба и снова надевать.

Иногда я выходил на улицу с санками, но с ними было одному не интересно. На санках хорошо, когда тебя кто-нибудь везет, или еще на них интересно скатиться с горы. Но до накатанных горок было далеко, и я туда один не ходил.

Как-то раз, возвращаясь, домой с прогулки, открывая калитку, я обратил внимание на большую круглую часть металлической щеколды. Вспомнил, что мне строго настрого наказывали ни в коем случае не касаться языком металлических предметов. Но надо было исследовать это дело, и я ее лизнул.

День был очень морозный, и мой язык приклеился намертво к языку щеколды. При попытке его оторвать было очень больно, и я заплакал. Но видимо так громко плакал, что из дома выскочила бабушка с чайником горячей воды и, поливая воду выше языка на щеколду, освободила меня.

Потом еще несколько дней на щеколде был белый след от моего языка. Так я получил очень ценный для себя опыт и на всю жизнь запомнил кованую щеколду в подробностях. Почему вы думаете, я и в рассказе о доме упомянул, о ней несколько раз.

Еще что хорошо было зимой, так это то, что включали электрический свет. Центрального электроснабжения тогда в нашем селе не было. Но в здании старой мельницы, что стояла на плотине, был установлен тракторный двигатель и он крутил генератор.

Оттуда по всему селу шли столбы с проводами. Шум от этого двигателя был далеко слышен, и от его стрекотания было как-то радостно и спокойно. Заводили этот двигатель, с наступлением сумерек, начиная с поздней осени, когда день уже становился заметно короче.

На один дом разрешалось иметь, только одну лампочку. Я помню эту лампочку на длинном шнуре, ее перетаскивали из комнаты в комнату. Но зато вся семья была в сборе. Вначале мы всем семейством ужинали, а потом лампочку переносили в большую комнату и вешали там, на крюк в потолке над столом.

Каждый находил себе занятие. Бабушка пряла из шерсти нитки или уже вязала что-то нам из них. Мама штопала или гладила, большим чугунным утюгом на углях. Царила атмосфера добра и радости, особенно когда был дома отец. Он нам читал детские книжки с картинками, их у нас было много. И хотя я все их помнил наизусть, но все равно было интересно и весело. Еще я помню состояние безмятежного счастья от того, что все любимые люди вместе.

Но хотя бы раз за вечер, нужно было идти в туалет, а он находился во дворе. Для этого надо было надеть валенки, накинуть на себя пальто и бежать через двор по протоптанной тропинке.

Обратно уже можно было не спешить и посмотреть на звезды. В морозные ночи они были особенно яркими и манящими, и я стоял и смотрел на них, не знаю почему, но они меня завораживали. Правда мороз долго на звезды смотреть не давал, и надо было бежать в теплый дом.

После рассматривания звезд меня тянуло на различные вопросы к отцу, связанные с мироустройством. Особенно меня волновали вопросы возникновения человечества. Меня, конечно, волновали вопросы и моего возникновения, но эта тема была какая-то скользкая и могла закончиться, ранней отправкой спать.

Потому я ее избегал. У меня была младшая сестренка, поэтому я знал, что детей рожают мамы. Но меня интересовали еще кое, какие подробности, но об этом-то, как раз со мною говорить не хотели. Поэтому я спрашивал за всё человечество.

Выяснив, что Земля круглая, а звезды – это как наше Солнце и вокруг них тоже есть планеты, я интересовался, откуда на Земле появились люди. Оказывается, люди, произошли от обезьян. Меня это несколько смущало, но авторитет отца был непререкаемым.

А вот откуда появилась самая первая обезьяна я выяснить так и не смог. Несколько раз повторив попытку, я прекратил эту затею. Настаивать на ответах было опасно, а то придется раньше времени идти спать. Однако этот неразрешенный вопрос потом еще долгое время меня волновал.

Так мы коротали зимние вечера. Днем же я находился дома с бабушкой, родители, сколько себя помню, были на работе, а садика в нашем селе не было. Если на улице было холодно, то я устраивал себе развлечения в комнате, вывалив свои нехитрые игрушки на пол из большой картонной коробки.

Бабушка все разрешала брать, при условии, что я потом поставлю на место. И хотя она меня очень любила, ей было не до меня, работы по дому и по хозяйству всегда хватало. Я устраивал, то самолет из стульев, то играл на отцовской гармони, растягивая меха изо всей силы и нажимая на как можно большее количество кнопок, потому что так легче было ее растягивать. Еще я любил рисовать, да мало ли занятий, можно найти в доме, где тебя любят и где ты счастлив.

Новый Год

В своем раннем детстве я спал в большой комнате, на маленьком диванчике с высокой спинкой и круглыми валиками по бокам. Хотя для меня тогда этот диван был вполне достаточных размеров.

Над диваном на стенке висели настенные часы в деревянном футляре. Они мелодично били по прошествии каждого получаса, один раз, а по прошествии часа по-разному в зависимости от того на какую цифру показывала большая стрелка. Но о том, как разбираться во времени и в часах я узнаю несколько позже, а тогда меня время совсем не интересовало.

В тот день проснулся я рано от какой-то возни в комнате и оживленного радостного шепота. Свет горел, а напротив меня у противоположной стенки в углу, рядом с комодом и этажеркой на месте фикуса, стояла большая елка, привязанная за крестовину к табурету. А мои папа и мама развешивали игрушки на этой елке.

Игрушки были разные, в основном стеклянные и очень красивые. Они переливались и сверкали в электрическом свете. Во время этого дела мои родители оживленно шепотом переговаривались, иногда обнимались и, оглядываясь на меня, целовались. Я же изо всех сил делал вид, что крепко сплю.

И от всего этого вида красоты искрящихся игрушек и счастливого состояния моих родителей, в груди моей разливалось блаженство. Я смотрел и любовался сквозь прищуренные глаза, на эту прекрасную моему сердцу картину, пока не уснул снова.

Когда я проснулся вновь, елка уже стояла во всей своей красе в дневном свете. Я спрыгнул с дивана и побежал к ней. С интересом рассматривал игрушки, трогал их руками. Вперемешку с игрушками на елке висели конфеты в красивых фантиках. Их можно было срывать аккуратно и есть.

Позднее я научусь вырезать из картошки прямоугольники в форме конфет и заворачивать их взамен съеденных. Я буду это делать не потому, чтобы скрыть свое преступление, за это нас не ругали. А для того, чтобы украшений на елке не становилось меньше.

А в то утро я продолжал рассматривать игрушки, аккуратно касаясь тех, что я мог достать. Под елочкой в вате стояли игрушечный Дед Мороз и Снегурочка. Их я тоже потрогал и исследовал. Состояние мое по-прежнему было радостное и безмерно счастливое.

Потом мне рассказывали про деда Мороза, какой он добрый и хороший, и что это он принес нам елку. Но я молчал, улыбался и не спорил ни с кем. Я же прекрасно знал, откуда взялась эта елка и меня такое ее происхождение вполне устраивало.

Позже, я так и не научусь верить в Деда Мороза, но от этого мое восприятие Новогоднего праздника не станет хуже. Для меня Новогодний праздник навсегда остался самым любимым и счастливым.

Это был первый Новый Год, который я запомнил в своей жизни. Есть воспоминания и дальше, но они уже наслоились одно на другое из разных лет. Но именно тот Новый Год дал на всю жизнь ощущение сказочности и счастья, просто от самого праздника. А также веру в Новогоднюю магию и чудеса. Непременным атрибутом этого праздника для меня стала Новогодняя елка и обязательно до потолка.

Вот несколько рассказов, которые я полагаю, передают атмосферу, в которой подрастал наш герой. А также его чувственность и развивающиеся другие качества, что и говорит о постоянном присутствии с ним Ангела, его Духа-Души.

А сейчас вновь перенесемся в Пещеру Творения и подойдем уже к знакомому нам кристаллу и вновь ткнем наугад в одну из его граней.

Из прошлых жизней: Древняя Индия. Целительница

В предгорьях Южного Тибета, рядом с небольшим горным ручьем, но все-таки не так близко, чтобы быть смытым, в том случае, когда это ручей превращается в бурный горный поток, стоял одинокий дом. Дом был небольшой, но построен основательно.

Сложен он был из подогнанных друг к другу плоских камней, что в изобилии можно было найти в округе, соединенных глиняным раствором. Два небольших окна, закрытых толстым зеленоватым стеклом в металлических кованых рамах.

Крыша имела небольшой скат на одну сторону и была покрыта обожженными глиняными пластинками, прообразом черепицы, скрепленными между собой. Впрочем, блага цивилизации еще полностью отсутствовали в этом доме, так как описываемые мною события происходили примерно 2500 лет назад. Однако такие незатейливые жилища поражали своей надежностью и могли стоять столетиями.

В этом доме жила одинокая женщина, лет сорока, что для тех времен представлялось уже довольно значительным возрастом для женщины. От ее былой красоты остались только огромные карие глаза и вьющиеся черные волосы, но уже со значительной проседью.

Потому волосы она накрывала свободным концом сари, которые индийские женщины носят с испокон веков, либо легким шарфом. Впрочем, она и принадлежала к этому великому древнему народу. Темная, обветренная кожа на лице уже была испещрена довольно глубокими морщинами. И хотя она все еще не была лишена приятной наружности, было видно, что внешний вид ее уже мало интересует.

На ней была традиционная одежда – сари, состоящая из двух кусков хлопковой ткани не яркого светло-зеленого цвета с чуть выделяющимся орнаментом по краям. Один кусок ткани обматывался вокруг бедер. Второй прикрывал верхнюю часть тела, плечи, грудь и его же концом покрывалась голова. Одежда свободная и легкая на все случаи жизни.

Минимум украшений. Что-то вроде монисто из небольших серебряных ажурных пластин на шее. Еще несколько рядов бус. В ушах также старинные серебряные серьги в комплекте с монисто. На руках несколько тонких браслетов, да пару серебряных же перстней с неяркими камнями зеленоватого цвета.

Такую одежду тогда носили женщины среднего достатка. Выглядела она опрятной и чистой. За чистотой она следила, это было у нее в крови. В чистоте она содержала и свой небольшой дом, состоявший из двух комнат, разделенных перегородкой, на половину из тонких досок, а на половину из плотной цветной ткани.

Каменные стены изнутри были оштукатурены, и побелены. В одной комнате был очаг, наподобие, современного камина, сложенного из таких же плоских камней, как и дом. Ближе к нему небольшой ажурный столик на низких ножках и два небольших пуфа-кресла, на которых можно было либо сидеть, скрестив ноги, либо полулежать у низкого столика.

Эта мебель явно контрастировала с остальной обстановкой комнаты и была принесена сюда очевидно из более богатого дома. Еще у стенки стоял низкий деревянный топчан ничем не покрытый и предназначенный очевидно для приема больных. Возле него также пару невысоких мест для сидения, что-то вроде табурета, но с сидением из плотной ткани.

Во второй, значительно меньшей комнате, был топчан, застеленный куском такой же ткани, что и перегородка. Он служил местом для сна хозяйки. Рядом стоял деревянный резной комод с многочисленными ящиками и зеркалом, висящим над ним. Очевидно, раньше он составлял один ансамбль со столиком и легкими креслами.

На комоде стояли несколько фигурок выполненных из бронзы, скорее всего какие-то божества и небольшой светильник.

Стены обеих комнат были в многочисленных полках, на которых стояли различные снадобья в глиняных плошках, горшках и еще в каких-то, замысловатой формы, сосудах. А также висели, лежали и торчали из глиняных изделий, различные травы, какие-то коренья и еще разные непонятные для нас, снадобья.

Несколько экземпляров, более крупной глиняной посуды стояло прямо на полу у очага. Там же находились пару медных котелков. Один из них напоминал по форме прообраз чайника.

Вот, пожалуй, и все, что было в этом доме, за исключением, возможно, каких-то мелочей, которые нам трудно описать с точки зрения современного человека. Как я уже говорил, в доме было довольно чисто, и даже земляной пол не выглядел грязным и запущенным, видно было, что его регулярно подметают.

Как вы уже поняли из названия это главы, женщина занималась целительством или врачеванием людей, а иногда и животных.

Люди приходили к ней из расположенного неподалёку, внизу в долине, поселка или небольшого городка. Городок был только частично виден из-за горы, с того места где стоял ее дом.

К этому дому из городка вела тропинка, протоптанная по каменистому склону горы, вьющаяся среди невысоких высохших от жары кустарников. Уклон горы в этом месте, был пологий и потому, не служил препятствием для пациентов.

В то же время этот уклон давал некоторое преимущество. Он позволял видеть заранее, как очередной пациент начинает свой путь к ее дому. Больше идти по этой тропинке было некуда. Иногда люди приезжали к ней на повозке, запряженной осликом, мулом или лошадью.

Сегодня больных пока не было. Но вообще люди ей доверяли, и она слыла опытной знахаркой. Бывали дни, когда приходило сразу по несколько человек и тогда приходилось людям дожидаться ее приема. Для этой цели к дому был пристроен небольшой навес, покрытый сверху пальмовыми листьями. А возле стены дома стояла широкая скамья.

В момент нашего повествования Каришма, как зовут нашу героиню, присела в тень от нещадно палящего солнца на эту скамью и смотрела вниз на извивающуюся дорожку. В такую жару вряд ли кто отважится идти к ней. Но она совершенно не сокрушалась отсутствием клиентов.

Каришма уже давно разучилась выражать свои эмоции не только внешне, но и внутренне. Она просто смотрела на тропинку, без каких-либо мыслей. Смотрела на лежащий внизу городок. Она привыкла быть одна и относилась к этому совершенно спокойно.

Впрочем, одна она не была. И я не сказал вам о главном богатстве Каришмы. Ее самой большой ценностью был слон. Да самый обыкновенный слон по кличке Чак. Вот он и сейчас возвышается горой среди невысоких деревьев, покрывающих предгорье, равных ему по росту.

Это он добывает себе пропитание. Чак, вообще, не имеет к Каришме никаких претензий по поводу пищи. Занимается этим сам. Ищет себе вкусную траву, или съедобные листья, а когда созревают плоды, то для него наступают золотые времена. И он подолгу пасется в диких зарослях леса у подножья гор, благо на половину состоящих из диких фруктовых деревьев. Там всегда для него есть чем поживиться.

Периодически Чак спускается к ручью и сначала долго пьет вкусную воду с горных ледников, а потом начинает ею обливать себя, при помощи хобота. При этом трубит в свой хобот, выражая этим свое удовольствие.

Несмотря на свою самостоятельность, он почитает Каришму за свою хозяйку и оказывает ей самые различные знаки внимания. Приносит в хоботе воду с ручья или самые вкусные по его разумению фрукты из леса.

Иногда Каришма садится на него, и они путешествуют по ближайшей долине, или заготавливают дрова для очага. При этом Каришме нужно только выбрать нужное сухое дерево и дать знак Чаку. Дальше он хоботом ломает его и несет домой. Иногда они ходят вместе в город, и Чак с большой гордостью несет свою хозяйку на спине, обмениваясь знаками внимания со встречными слонами.

Каришма при всей своей успешности, как целителя, никогда бы не смогла себе позволить купить слона. Слон достался ей от мужа.

Замуж ее выдали еще совсем юной девочкой, и она была третьей женой довольно обеспеченного ремесленника. У мужа была своя гончарная мастерская. Он слыл большим мастером своего дела. Заказав всегда было много, и потому он даже нанимал несколько рабочих себе в помощь. Сам делал только наиболее сложные и дорогие заказы, все остальное, перепоручая своим подмастерьям.

Работы по дому было всегда много, но муж не загружал ею Каришму. Одной из ее обязанностей, которую она выбрала сама, было кормить и ухаживать за слонихой. Слониха очень привязалась к ней. Потом слониха родила слоненка, и его назвали Чаком.

Так что Каришма знает его с самого рождения. Они настолько сдружились, что будь Чак не слоном, а человеком, у мужа была бы причина ревновать её. А так он только подшучивал над тем, как Чак и Каришма гладят и обнимают друг друга.

Но постепенно обязанностей по дому у Каришмы становилось все больше и больше. Тем не менее, она находила время посещать свою бабушку, которая жила неподалеку. Бабушка слыла известной врачевательницей и даже колдуньей. Но колдуньей она была доброй и люди очень часто обращались к ней за помощью.

Бабушка обучала Каришму своему ремеслу, и у той как-то все легко запоминалось и получалось. Муж был не очень доволен ее частыми отлучками к бабушке, но помня, чем та занимается, предпочитал не настаивать на своем. Но иногда для порядка ворчал.

Была еще одна неприятность, из-за которой Каришма очень сильно переживала. У нее не было детей. У старших жен были, а у нее нет. Она же детей очень любила и всячески помогала с воспитание младших отпрысков своего мужа. Старшие его дети, годились ей в ровесники.

Дети и стали ее первыми пациентами. Она их лечила от всех болезней, а также многочисленных ссадин и царапин. Сначала это были дети старших жен ее мужа, потом соседские и вскоре слава о ней, как о целительнице уже была не меньше бабушкиной.

Однажды бабушка пригласила свою внучку и сказала, что она скоро умрёт. Каришма горько заплакала, но бабушка успокоила ее и сказала, что все нормально, такова жизнь. Она также сказала, что после ее смерти, сила Каришмы, как врачевателя, еще более усилится. Она же посоветовала ей жить после смерти мужа одной и продолжать заниматься целительством.

Вскоре бабушка умерла и Каришма действительно почувствовала, что способности ее усиливаются. Она при желании могла видеть внутренние органы своих пациентов и видеть их болезни. Она научилась воздействовать на эти болезни своим внутренним желанием, исходившим из сердца.

Это действовало куда больше, чем все те снадобья, которые она давала своим больным. Но у нее хватило благоразумия никому не говорить об этом, и потому, возможно, пользовалась все растущим успехом горожан.

Муж ее по-прежнему любил, и бездетность в вину не ставил. Он понимал, что и его век не долог, и потому не препятствовал ее знахарскими занятиями.

Каришме едва исполнилось тридцать лет, как муж серьезно заболел. Она пыталась его лечить, но болезнь, что его одолела, уходить не хотела и вскоре он умер.

При делении наследства она ни на что не претендовала. В те времена в Индии еще не было тех жестоких законов, по которым, жен клали в могилу вместе с мужьями, поэтому Каришма стала свободной женщиной. И хотя у мужа было достаточно средств, но у него было четверо уже взрослых сыновей, две дочки и два внука.

Поэтому она забрала только свои личные вещи, мебель из своей комнаты, да кое-что из гончарных изделий мужа. Единственное, что всегда считалось по праву ее, это слон. И хотя Чак уже стал взрослым и сильным слоном, был обучен многим работам, никто из прежних родственников не возражал против того, чтобы она его забрала.

Каришма продала свои немногочисленные украшения, что подарил ей муж за время совместной жизни, и купила этот домик. Он ей уже давно нравился своей отдаленностью от города и прекрасным видом гор и близостью леса. Раньше здесь жили скотоводы, разводившие овец. Но вот уже несколько лет дом пустовал.

Она перестроила его, немного расширила, перекрыла крышу черепицей, также сделанной в мастерской мужа, построила навес для слона. И вот уже более десяти лет живет здесь.

Так Каришма сидела на скамейке возле дома, вспоминая свою жизнь. Она не о чем не жалела и ей не в чем было раскаиваться. Она давно простила всех, на кого когда-то обижалась. Она понимала, что уже ничего не будет примечательного в ее жизни и она, скорее всего, у этих прекрасных гор и закончит свою жизнь. Но это ее ничуть не печалило.

Со стороны леса раздался треск. Она улыбнулась. Это Чак подкрадывается к ней, и считает, что он делает это незаметно. Она сделала вид, что не слышит, пока слон не подошел совсем близко, и не стал возле дома под огромным тенистым деревом. Затем издал несильный звук хоботом, призывая ее к себе.

Она сделала вид, что это была для нее неожиданность, потом встала со скамьи и подошла к Чаку. Он через плечо обнял ее хоботом, причем так, чтобы она не чувствовала его тяжести. Она обняла его хобот одной рукой, а второй стала гладить его голову, и все до чего она доставала. Нежно трепала его за огромное ухо. Чак блаженно сопел своим хоботом и закрыл глаза от удовольствия.

Они часто так стояли, глядя на закат. Но сейчас заката еще не было, солнце только медленно подходило к горизонту. Каришма прикрыла глаза, продолжая гладить хобот Чака.

Вдруг Чак слегка зашевелился и засопел своим хоботом, высказывая беспокойство. Каришма открыла глаза и увидела, что по тропинке от города в их сторону движется человек. Через пять минут можно было разглядеть, что это мужчина. Еще через несколько минут можно было определить, что он среднего роста, в походном халате и чалме. Некоторое время спустя она могла с уверенность сказать по расцветке халата, что этот мужчина возраста больше сорока лет, и он не является жителем этого города.

Когда путник подошел на расстояние шагов десяти, его рот расплылся в широкой улыбке на его круглом лице, он поклонился и сказал необычную фразу:

– Божественное во мне, приветствует божественное в тебе, дорогая сестра!

– И вам доброго здоровья, благородный путник!

Ответила Каришма на непонятное для нее приветствие, по привычке внимательно всматриваясь в путника, заранее определяя его недуг.

– Я не лечиться к тебе пришел, дорогая сестра.

– А зачем? – Спросила удивленно Каришма. Она не помнит случая за последние годы, что бы к ней обращались по другому поводу.

– Я вестник.

– Кто? – Переспросила она.

– Вестник. Я принес тебе весть.

– От кого? – Удивилась Каришма.

– От тебя самой. От твоего Духа.

И видя полное недоумение на лице Каришмы, продолжил:

– Дозволь присесть дорогая сестра, разговор будет длинным.

– Да, да, конечно, – засуетилась Каришма, что было ей совершенно не свойственно. Но тут, же приняла свой прежний вид и жестом, полным достоинства, пригласила гостя в дом.

Каришма также удивленно заметила, что Чак себя вел совершенно спокойно, и ей казалось, что он с почтением слушал путника, а потом сам без всяких команд отошел в сторону, как бы уступая первенство гостю. Такого еще никогда не было на памяти Каришмы.

Между тем, солнце уже почти зашло, и в доме становилось сумрачно, с гор потянуло прохладой. Каришма жестом приглашая путника сесть на одно из удобных кресел возле столика, а сама начала разводить огонь.

– Меня зовут Бхаскар, – сказал путник, – я из Ассаки.

Он назвал один из дальних районов Индии.

Каришме не имя, не место, откуда он пришел ничего не говорило.

– Ты проделал столь дальний путь для того что бы поговорить со мной?

– Не только, – ответил путник, улыбаясь, – но посетить тебя одна из важнейших моих задач.

Огонь в очаге весело стал потрескивать, и Каришма поставила на него котелок, напоминающий нам чайник. Затем разостлала на столике небольшую скатерть и стала выкладывать не хитрый ужин. Хлеб, сыр, принесенный вчерашними пациентами, а также свежие фрукты с деревьев в изобилии росших вокруг. Поставила глиняные чашки для ароматного напитка из трав, который она чуть позже заварит в чайнике.

Гость с удовольствием, но без жадности, приступил к трапезе. Во всех его движениях чувствовалось величие и достоинство. Одновременно, делая небольшие паузы, он начал свое повествование. Каришма слушала и не перебивала его, подливала ему отвар из трав. К ней пришло ощущение, полного умиротворения и спокойствия. Ей казалось, что именно этого момента она ждала всю свою жизнь.

Путник рассказал ей о том, что представляют собой люди. Рассказал ей о Доме и Ангельском племени. Объяснил, для чего была создана Земля и для чего люди живут на ней.

Потом они вышли из дома, под яркое звездное небо и гость рассказал ей о Вселенной, как она зарождалась и кем создавалась. Вернувшись обратно в дом, Бхаскар взял в руки кружку с вновь заваренным напитком и сказал, как будто произносил тост:

– И вот настало время, когда пришёл на Землю Свет. Наступило такое время, когда люди начнут пробуждаться ото сна. Это процесс займет долгие тысячелетия. Человечеству предстоит пройти еще через тьму, чтобы в полной мере ощутить Свет. Людям придется пройти через огромные лишения и истребления целых народов, через сокрушительные войны и небывалые жертвы. Все это будет и через все это пройдёт человечество, выстоит и возродится вновь.

Многим Богам будут поклоняться люди и создадут сами множество Богов, пока не придут к открытию. Каждый для себя в отдельности человек должен прийти к принятию Бога в себе. Это и есть истинный Бог, к которому стремились люди и искали его за все время своего существования. Это и есть источник, на чем держится все Великое Творение.

И все это время на Земле будут жить люди, которые будут своим присутствием и своим примером поддерживать людей. Будут давать им Свет и смысл жизни. Они будут помогать, людям выстоять, чтобы они не погрузились в собственную темноту окончательно.

Очень немного людей за все это время при жизни своей в качестве человека, поймут все и заново откроют себя. Это будут маяки, и их будет немного. Но еще будут те, кто будет проходить через все испытания вместе с людьми и будут своим присутствием и даже не осознавая того нести людям поддержку. Эти люди будут нести в себе частичку того Света, что пришел сейчас на Землю.

Ты одна из таких людей. В тебе зажегся этот Свет. Ты придешь еще много раз на эту планету. Ты будешь в самых разных ролях и в качестве женщины, и в качестве мужчины. И ты не будешь помнить в следующих своих реинкарнациях, о чем мы говорили сегодня.

Но придет время, когда ты вспомнишь все. Это буде прекрасное время, время пробуждения уже не единиц, а всего человечества. Но всегда ты будешь нести Свет, и передавать его людям.

И придет время, когда много людей на планете будут снабжены этим Светом и вот тогда человечество начнет просыпаться. И это будет начало нового витка развития всего Творения.

Бхаскар допил остывший напиток.

Каришма молчала, ей казалось, что воздух в комнате звенит от величия момента и от того, что ей только что поведал этот человек. У нее было ощущение, что он напомнил ей о том, о чем она знала всегда. Но, тем не менее, было очень необычно представлять себя в совершенно новом качестве. И понимать сейчас, что в твоей жизни нет мелочей или незначительных событий. Все имеет смысл, все происходит не просто так.

Они, молча, посидели еще немного. Бхаскар, посмотрел на Каришму, опять широко улыбнулся и ласково произнёс.

– Теперь ты знаешь кто ты. Это не изменит твою жизнь внешне, не сделает ее богаче. Ты много добра несешь людям и делаешь для них все возможное. Но это знание даст тебе силы жить дальше.

Это знание даст тебе силы до конца твоих дней жить с внутренней уверенность, и значимостью, что ты и есть тот Творец, тот Бог, который вместе с другими такими же, как ты и создали всю эту Вселенную. И все люди вокруг тебя, точно такие же Боги, но им понадобятся еще долгие тысячелетия, чтобы прийти к этому пониманию.

Пришло время и пошли Вестники по Земле, и я один из них. Я рассказал тебе о себе и расскажу еще нескольким, готовым, как и ты выслушать и понять меня. Тебе не нужно никому рассказывать об этом. Нет вокруг тебя тех, кто готов принять это. Ты будешь передавать этот Свет на тонкоматериальном уровне, как мы уже говорили, все свои последующие приходы на Землю.

Потом они еще долго разговаривали. Бхаскар отвечал на вопросы Каришмы, которых было не очень много. Потом он спрашивал ее о том, как она лечит людей и что при этом использует. Он одобрительно кивал при ее ответах, но иногда давал очень дельные советы, которые Каришме казались действительно очень уместными и нужными. Она удивлялась при этом, как сама не додумалась о таких, очевидных, вещах.

Пока разговаривали, уже взошло солнце. Они как-то в раз заметили это.

– Ну что ж мне пора, сказал гость.

– Как? – Поразилась Каришма, – а отдохнуть после такой бессонной ночи?

– Я у тебя очень хорошо отдохнул, – ответил Бхаскар, как всегда широко улыбаясь.

Он бодро встал и на самом деле выглядел очень свежо, как будто всю ночь мирно спал, а не оживленно говорил.

Они вышли на улицу. Чак как всегда горой возвышался между фруктовыми деревьями и трещал своим хоботом в кроне одного из них. Солнце вышло из-за гор, и они приняли необычайную окраску.

Каришма, уже давно привыкла к подобным цветовым метаморфозам, но каждый раз не переставала восхищаться увиденным. Сейчас заснеженные горные вершины приняли алый цвет, хотя остальная часть гор казалась голубого цвета.

– Да, вспомнил Бхаскар, то сообщество Ангелов, к которому мы с тобой принадлежим, называется Шаумбра. Цвет ее энергии напоминает алый цвет этих горных вершин. Мы с тобой много раз уже встречались раньше и еще много раз встретимся в будущем. Потому наше прощание будет не навсегда.

Они обнялись и он, молча и как всегда, улыбаясь, пошел по тропинке, ведущей в город. Сзади стараясь меньше трещать сухими ветками, подошел Чак и нежно положил свой хобот ей на плечо. Она с благодарностью повернулась к нему и погладила хобот вверху у самых клыков. Когда она вновь перевела свой взгляд на тропинку, то она была пуста. Это не удивило ее, и было логичным завершением всему случившемуся.

Зато внизу со стороны города по тропинке шли двое, и можно было предположить, что это женщина с ребенком – девочкой. Жизнь продолжается.

Каришма прожила длинную и по-своему счастливую жизнь. Она так и лечила жителей городка, а те ее любили и почитали. Она никогда не болела, и казалось, будет жить вечно. Но однажды очередные ее посетители, нашли Каришму лежащей на тахте, её губы были раздвинуты в широкой улыбке.

Первое впечатление было, что она спит, но она была мертва. Убитый горем Чак стоял рядом с домом, из его глаз текли слезы. Потом он развернулся и, треща ветками деревьев и кустарниками, не разбирая дороги, ушел в лес. Больше его никто, никогда не видел.