Текст книги "Слёзы чёрной речки"

Прерывистый ветер-верховик, все это время дувший в спину, еще радовал вкусным запахом свежеиспеченного хлеба и терпким дымом от печных труб, волновал запахом подрастающей травы, томил душу молодыми листочками трепещущих осин, берез и радовал глаз ритмично покачивающимися ветками пихт, елей и кедров.

Широко открывшийся вид тайги радовал Андрея и придавал сил. Зубчатые горы, синеющие лога и мутноватые, дымчатые дали будто магнитом влекли к себе человеческий взор. Андрей не знал, почему это происходит со всеми, кто хоть когда-то покорил «свою» вершину, взошел на нее и почувствовал не соизмеримое ни с чем чувство высоты, свободы, простора и полета.

– Хорошо-то как! – сказал Андрей.

– Хорошо или хороша? – пыхнул дымом самосада в сторону Андрея с хитринкой в голосе Леха.

– Ты это о чем?

– Не о чем, а о ком! – многозначительно кивнув головой на Татьяну, ответил Леха.

– Не понял…

– Что не понял? Чего валенком прикидываешься? Думаешь, не видно, как твои глазки блестят? Да ты посмотри, посмотри. Не скрывай, что Танюху любишь! Все знают, что у вас шуры-муры…

– Кто знает? – дрогнул лицом Андрей и, ожидая ответа, «прилип» глазами к девушке, наблюдая, как она в сопровождении Маши степенно подходила к сидевшим подругам.

Когда она подошла, девчата отодвинулись, предлагая ей место. Татьяна, недолго помедлив, запрокинула голову, поправив качнувшуюся косу, как бы еще раз подчеркнула свою красоту, и, выстрелив сливовыми глазами в сторону Андрея, плавно присела на траву. Руки девушки потянули край юбки, прикрывая оголившиеся колени. Томный вздох усталости вырвался из пухленьких губ, а глаза-молнии вновь выстрелили в парней.

Конечно же Андрей чувствовал, что Татьяна к нему неравнодушна, что между ними что-то происходит. Какая-то невидимая связующая нить, идущая от Татьяны, крепнет и приближает его к девушке. Андрей заметил это уже давно, с начала весны, когда на посиделках в сельском клубе девушка впервые оказала ему явные знаки внимания. На танцах под гармошку девушка шла только с ним, улыбалась только ему. Все ласковые слова предназначались только для него. Все старания многочисленных ухажеров проводить до калитки отвергались, это право предоставлялось только ему. Однако этим правом Андрей ни разу не воспользовался, на что Татьяна качала головой и надувала губы. Но обида девушки была непродолжительной. На следующей вечеринке Таня вновь стремилась к уединению с Андреем.

Андрей понимал, какую цель преследует девушка, поэтому от слов Лехи покраснел, отвернулся в сторону, стараясь пропустить слова друга мимо ушей. Леха подливал масла в огонь:

– Все девки знают, вся деревня знает о вашей любви. Девчата мне все уши прожужжали. Один ты как телок мукаешь. Смотри – упустишь девку. А как хороша! Если шарфиком шею повязать – концы не повиснут, a лягут на груди… Эх! Так и хочется посмотреть, что у нее там под кофточкой!

– Ты это… того… Табакерку-то прикрой да за разговором следи, – почему-то вдруг заревновав, перебил его Андрей.

– Во! Наконец-то признался! – засмеялся Леха и, затянувшись самокруткой, дыхнул громко и шумно, как запарившийся жеребец.

– Ничего! Я тебя на черемше сосватаю, не пожалеешь!..

– Надо будет – без тебя сосватаюсь, – понизил голос Андрей, искоса посмотрев на девчат. – Докурил? Будет! Хватит колодину греть, пошли дальше.

– Как скажешь, командир, – охотно согласился тот и грозно «прорычал» на девчат: – Чего расселись? Поднимайтесь, пошли дальше! Время не ждет.

Но девчата не торопились подчиняться новоявленному командиру. Все знали добродушный, миролюбивый и спокойный характер Алексея. Девчата давно сделали Леху всеобщим козлом отпущения. Он стал объектом шуток, едких домогательств, насмешек, язвительных пересудов. Парень к подобным издевательствам уже давно привык, смирился и не обижался, а на колкости лениво и равнодушно отвечал:

– Пусть говорят, мне не жалко. Язык без костей.

В Лехе жила с рождения самая главная и непоправимая беда – лень. Он был настолько меланхоличен и медлителен, что мог делать любую работу днями, неделями. Мог проспать двадцать пять часов в сутки, просыпаясь только для того, чтобы поесть. А кушать Леха любил. Очень любил! Во время своего бодрствования он постоянно что-нибудь жевал и прекращал чавканье только для того, чтобы поспать или покурить. Вполне понятно, что свою работу он делал абы как. Никто не соглашался работать с ним не только в паре, но и в бригаде. Итог Лехиной лени был плачевен. Его отправили в бригаду девчат за черемшой. Парень три дня ревел маралом и смягчился лишь тогда, когда ему разрешили ехать на коне.

– Идти пешком! На Пыхтун?! Тридцать километров? Никогда! Не пойду! – распалялся он. – На коне? Тогда можно…

Но во время сборов, рано утром, перед самым выходом в тайгу опять вышла небольшая загвоздка – Лехе предстояло ехать на норовистой и капризной кобыле Липе. Ему казалось, что данный объект передвижения невзлюбил его с того момента, как только он вошел на конюшню.

Липа брыкалась, поворачивалась боком, задом, нервно крутила хвостом, косила глазами, скалила почерневшие зубы в явном намерении укусить Леху за ухо. Но это еще не все. Старший конюх дядька Митяй наотрез отказался выдать Алексею седло, мотивируя сей факт отсутствием материальных средств. По незнанию парень не придал этому обстоятельству никакого значения: какая разница, на чем ехать, в седле или на потнике? Лишь бы не пешком! Однако после первого километра пройденного пути Леха заметил, что извивающийся хребет кобылы необычайно больно режет и бьет из-под суконного потника, а свисающие ноги, не имея никакой опоры, наливаются свинцовой тяжестью.

Но Алексей героически терпел это неудобство, разумно размышляя, что лучше плохо ехать, чем хорошо идти. И пусть едет на кобыле всего лишь второй раз в жизни, пусть на ней нет седла, но он все равно поедет. Надо только взобраться на Липу под неотрывными взорами девчат, жаждущих продолжения концерта. Они язвили:

– Садиться на коня надо с правой стороны! Прыгай сзади! Хвост подними…

Но Леха не обращал на реплики девчат никакого внимания. Его косой взгляд был прикован к Андрею, который заученным рывком вскочил на Марата. Правая рука привычно поправила ремень плотно прилегающей к спине «тулки», а левая дернула сыромятную уздечку.

Повторить движения друга Лехе мешает несколько лишний вес. Да и зацепиться не за что – нет седла. Но это его не останавливает. Он не должен ударить в грязь лицом перед девчатами. Леха, присев как можно ниже, почти до самой земли, что есть сил оттолкнулся ногами.

Результат превзошел все ожидания!

Может быть, кобыла была слишком низка или Леха оттолкнулся слишком сильно, но свой полет парень запомнит надолго. Бесполезно стараясь зацепиться руками и ногами за воздух, издав невообразимый «хрюк», Леха вновь взрыхлил жижу под шарахнувшейся кобылой.

От восторженного визга девчат заплясали лошади. Сконфуженный Леха с убитым видом поднялся на ноги и, стараясь вытереться рукавом, размазал по лицу грязь. Но все же, не отступаясь от задуманного, парень опять схватил Липу за уздечку и покорил трудную высоту.

Покрутившись натертым местом, Леха обиженно фыркал на девчат и, ткнув кобылу пятками под бока, поехал за удаляющимся Андреем.

Следом, все еще смеясь, строились девчата и, растянувшись цепочкой, будто цыплята за курицей, пошли за торопливо идущими лошадями.

Не спешила только Татьяна. Она медлила, задерживала незначительными разговорами Машу и, поднявшись с земли в последнюю очередь, неторопливо замкнула шествие. Она знала, что через некоторое время Андрей остановится и остановит всех. Этим она еще раз хотела привлечь его внимание. Девушка знала, что он будет ждать, и от этой мысли ей было приятно. Татьяна рассчитала, что за постоянным вниманием начнется ухаживание, возникнут чувства…

Глава 3

На притихшие Саянские хребты неслышными, рысьими шагами наступала теплая ночь. Сгущающиеся сумерки плотно окутали тайгу. Быстро бегущие облака из глубины мрака несли сырость и прохладу. Влажный воздух, поднимающийся из-под перевала, предвещал дождь. Вот уже первые редкие капли с едва слышным туканьем забились о холодную, недавно освободившуюся от зимнего покрывала землю. С потоками воздуха наплывали дурманящие голову запахи талого снега, молодой, еще не окрепшей, но сочной травы-дурнины, упрямых дудок господствующей пучки, побегов маральего корня, рубцеватых листочков редкой березы и ползучей ольхи. В этот букет врезался терпкий привкус смолы кедров и пихт, удлиняющих свои лапы-ветки робкими светло-зелеными хвоинками из лопнувших от ласкового прикосновения теплого воздуха почек. Иногда доносился нежный девственный аромат таежных жарков, оранжевым платком накинутых на солнцепечные поляны.

С горы слышится рвущийся шум прыгающего по острым камням ручья. Его несмолкаемый разговор ласкает слух, успокаивает и зовет к размышлениям. Изредка вскрикнет дрозд, пикнет юркая мухоловка, тинькнет проворная синичка, чирикнет вездесущий поползень, с глухим трепетом порхнет с гнезда смененный подругой рябчик, бесшумной тенью мелькнет силуэт вылетевшей на ночную охоту совы. Где-то в черном небе невидимо поет свою запоздалую токовую песню быстрокрылый бекас. Он единственный, кто, противоборствуя законам прошедшей любви, вызывает из насиженного гнезда терпеливую подругу, что своей нежностью и теплотой согревает закованных в скорлупу яиц птенцов. То тут, то там раздается говорливая речь его вибрирующего хвоста, звонкое звяканье да резкий свист крыльев при наборе высоты. Однако напрасны и бесполезны старания раздухарившегося жениха. Никто не отвечает на его настойчивые призывы, никто не зовет его разделить ушедшую любовь. Но бекас неутомим. Он полон сил. Ему кажется, что вот-вот, на следующем круге, что-то должно произойти. И от этого самообмана наполняются силой крылья, чаще бьется сердце птицы и зовет, зовет его к небесам…

На поляне перед избушкой горел большой костер. Жаркие языки метрового пламени жалили наступающие сумерки, дарили тепло окружающим людям и своим танцем очаровывали, завораживали отдыхающие души.

Маша сидела в отдалении от огня и украдкой наблюдала за сидящим напротив Андреем. Она молчала и на вопросы подруг отвечала не сразу и невпопад.

– Ты о чем думаешь? – спросила девушку Татьяна.

– Да так… Ни о чем. Просто комары заедают, – быстро нашлась Маша.

– Садись поближе к костру – будет обносить дымом, – посоветовала Таня и, плавно повернув голову, вновь стреляла глазами в Андрея.

Андрей допивал вторую кружку густо настоянного смородинового чая. Капельки пота выступали на его лице. Андрей дотрагивался до лица рукавом куртки. Он подолгу задерживал взгляд прищуренных глаз на милом лице Маши. А когда их взгляды встречались, уголки губ нервно подрагивали, превращаясь в многозначительную улыбку. От этих взглядов у Маши замирало сердце, душу волновало необъяснимое томление, а руки мелко дрожали. Она не могла долго выдержать на себе этот взгляд, старалась смотреть на костер, на подруг, на темноту и еще куда угодно, но только не на Андрея.

«Почему он так смотрит? Зачем улыбается и что это значит?» – который раз задавала она себе неразрешимые вопросы и, стараясь найти ответ, искала его во взгляде Андрея. Волнение нарастало, и девушка была счастлива. Этот вечер принес ей первые минуты сближения с Андреем.

И пусть это сближение происходит в присутствии подруг, все равно! Пусть будет так! Она желала просто смотреть на него, чувствовать его взгляд на себе. Ей хотелось сидеть вот так всю ночь, чтобы он сидел за костром напротив и чтобы эти минуты складывались в часы, часы в дни, а дни в вечность…

Неумолимое время сгустило сумерки. Накрапывающий дождь перерастал в затяжную противную мокрядь. А это значило, что близилась пора расставания, чего очень не хотелось Маше.

Почти все спали в большом староверческом зимовье. Постепенно стих веселый смех девчат, негромкие разговоры и тихие напевы про молодость и любовь. Не слышится звонкого колокольчика Наташки, которая весь день провела рядом с Андреем: слушала, выпытывала, рассуждала и рассказывала сама обо всем на свете. За день общения с понравившимся ей человеком она выдала и восприняла столько информации, что подобное едва бы выдержал и перенес любой из самых терпеливых людей. Но Андрей выдержал. К вечеру они уже были самыми лучшими друзьями, потому что он ей все разрешал и доверял.

Где-то на перевале за черемшаными полянами забухала, заквохтала вспугнутая капалуха. Тревожно затрещали вездесущие дрозды, и сразу же, поддерживая их волнение, захрипели, зафыркали пасущиеся неподалеку стреноженные лошади.

– Пойду коней посмотрю.

Неторопливо сняв с сучка ружье, он привычным движением подкинул его на плечо и, бесшумно ступая, растворился в темноте.

Маша всегда поражалась походке Андрея, но до этой минуты она не могла понять, в чем заключается эта особенность. Что могло быть интересного в том, как он ходил? И только присмотревшись внимательнее, поняла: Андрей ходил совершенно бесшумно, плавно переступая. Он не шел, а плыл по воздуху, как крадущийся за добычей охотник. Впрочем, он и был хорошим охотником.

Как только стихли его шаги, Татьяна поднялась с земли, закинула за спину косу и, поправив на груди кофточку, хитро улыбнулась Ане:

– Пойду и я прогуляюсь!

Сладко потянувшись, Аня зевнула и, обращаясь к притихшей Маше, спросила:

– Ну а мы что, спать пойдем?

– Я еще немного посижу… – едва выдавила Маша неузнаваемым тихим голосом.

– Сиди не сиди, а сейчас уже ничего не высидишь и не дождешься! Танюха своего не упустит…

– Ты это о чем?

– Как это о чем? Думаешь, никто не видит, какими глазенками ты смотришь на Андрея? – понижая голос, опасаясь подслушивания, проговорила Аня и добавила: – Жаль мне тебя, Маша, но Андрей – птица не твоего полета. Лучше отступись, забудь. Смотри, сколько ребят на прииске – выбирай любого, все хороши! А Андрей уже давно Танькой занят… Так ты идешь спать или нет?

Так и не дождавшись ответа, Аня еще раз зевнула и, коротко махнув, скрылась за скрипнувшей дверью избушки.

Маша молчала. Не замечая ничего вокруг, она смотрела на огонь. Горькое чувство охватило девушку. Непроизвольные слезы выступили на глазах. Подкатившийся к горлу судорожный спазм перехватил дыхание. В голове беспрестанно бил победный набат, будто колокол передавал всей округе: «Вот и все, вот и все…»

Она не помнит, сколько прошло времени, отступившая реальность стерла границы уходящего и приходящего. Но вдруг совершенно неожиданно на ее подрагивающие плечи легла теплая охотничья куртка. Резко обернувшись. Маша увидела позади себя Андрея. Он смотрел на нее сверху вниз и, как всегда, улыбался уголками губ. Тяжелая мозолистая рука нежно коснулась головы девушки и осторожно, ласково погладила мокрые от дождя волосы:

– Замерзла, милая?

От непривычного слова «милая» огнем пыхнуло лицо и высохли слезы. Она не слышала, не видела, как и когда он пришел и повесил под навес ружье.

– Медведица балует с медвежатами. Она здесь живет, но коней не тронет – сыта. Корму много – трава большая, да и пучка уже по пояс, – говорил он просто так, как будто оправдываясь и объясняя самому себе, а не Маше. За разговором незаметно, автоматически подкинул в затухший костер два полена дров и присел рядом, плечом к плечу.

Она не отодвинулась. Тогда, даже если Маша и захотела это сделать, то не смогла бы. Руки и ноги мелко дрожали, но уже не от холода, как это было несколько минут назад. Они были впервые в жизни так близко друг от друга: Маша чувствовала щекой его дыхание. Ей не хватало ни сил, ни смелости что-то сказать или о чем-то спросить: все слова утонули где-то глубоко, в сердце, и не находили выхода. В голове молниями носились сумбурные мысли: «Почему он здесь? Почему молчит? Где Татьяна?» Как будто прочитав ее мысли, он негромко заговорил сам:

– Танька где-то по тайге бродит. Ничего, придет, никуда не денется…

Он расшевелил небольшой костер. Огонь вспыхнул, обдавая жаром, осветил лица. Чувствовалось, что Андрей ждал этого момента, повернувшись к Маше, он заговорил очень серьезно:

– Наконец-то мы с тобой первый раз в жизни вместе, вдвоем и наедине. Как я ждал этой минуты! Я давно хотел с тобой поговорить, думаю, что ты тоже… Машенька, я догадываюсь, о чем ты думаешь… Я вижу это по твоим глазам! Когда ты смотришь на меня, я чувствую, что ты что-то хочешь сказать… Но почему ты боишься меня и убегаешь, будто белка от аскыра? Ты мне очень нравишься…

Маша вздрогнула, искорки взгляда метнулись к его глазам и тут же испуганно бросились в сторону, а он, несколько осмелев, продолжал:

– Я вижу, Машенька, я знаю, что ты любишь меня!

Маша едва не задохнулась. Ей показалось, что у нее остановилось сердце. Костер перекинулся на лицо и уши.

Слова Андрея для Маши приятны и желанны. Она не могла противиться и тем более бороться с истинными чувствами своей трепещущей души. Маша молчала, опуская голову все ниже.

– Вот видишь, я не ошибался, – продолжал Андрей после некоторого молчания. – И хочу сказать тебе, что… тоже тебя очень люблю!

Крепкие руки Андрея прижали ее к своей груди. А потом был их первый, нежный, горячий поцелуй.

Андрей осторожно гладил рукой ее волосы, что-то шептал и не переставал касаться губами ее губ, щек, прикрытых глаз и горевшей огнем шеи.

Маша забыла обо всем на свете и желала только одного: чтобы эти минуты длились как можно дольше. Она уже не стыдилась небывалых прикосновений и, преодолев границу стыда, просто забыла об этом. Ее руки потянулись к Андрею, обняли его за шею.

Но эти прекрасные минуты были прерваны призывным криком Татьяны, плутавшей в темноте ночи в сотне метров от костра.

Маша дикой кошкой отпрянула от Андрея и, испуганно посмотрев ему в глаза, спросила:

– А как же Таня? Она же тебя любит!

– Ну и что в этом такого? Я же ее не люблю! Что мне она?

Из тайги вновь прилетело призывное «ау». Андрей ответил, и через несколько минут на свет костра не вышла, а вылетела мокрая, грязная и расстроенная Татьяна.

С каким злом она выстрелила глазами в сторону преспокойно сидящих у костра Маши и Андрея! А, увидев на плечах Маши куртку Андрея, заскрипела зубами. Не задерживаясь ни на секунду, она проскочила в избушку, специально оставив открытой дверь, после чего послышался ее злой и в то же время приторно-ласковый голос:

– Машенька! Пойдем спать!

Маше стало неловко оттого, что через дверной проем на них смотрят любопытные глаза девчат. Сняв с плеч куртку, девушка с любовью и надеждой посмотрела Андрею в глаза и, замерев на секунду, как будто прощаясь, убежала.

– Ты что же это, дорогуша, дорогу мне перейти захотела? – по-змеиному, зло зашипела Татьяна в ухо Маше. Но настойчивый шепот Татьяны, легкие толчки ладонью в бок, любопытные вопросы были очень далеки от Маши и в данный момент не имели никакого значения. Она молчала, счастливо улыбаясь в темноте, и думала о своем. На душе девушки было тепло и спокойно.

Глава 4

Легко рвется черемша! Толстые, с большой палец, стебли-палочки с широченными листьями звонко отщелкиваются под проворными руками девчат. Плантация красно-зеленых побегов так обширна, что едва видны чахлые пихты на противоположном конце поляны. «Зеленка» заполонила весь таежный лог, разрослась тут и там – негде ступить, заняла место под солнцем, успевая принять в себя все соки, цвета и прелести короткого лета.

Андрей торопил девушек, стараясь как можно скорее заполнить восемь конских вьюков, чтобы не позднее обеда вывести небольшой караван в Чибижек.

Наташка помогала изо всех сил. Как истинный контролер, определяющий качество работы своих подчиненных, она бегала между склонившимися девчатами и поучала их, как надо рвать черемшу.

О том, что этому немудреному ремеслу ее только что научил Андрей, девочка не говорила никому. Это был секрет. Она взяла с Андрея слово, что он больше никому не расскажет, как надо рвать черемшу, и теперь, пользуясь этим преимуществом, была на высоте, ходила по поляне и важно щебетала:

– Черемшу надо рвать против шерсти, на корень. Тогда она будет легко отщелкиваться. Да не так, а вот так! Дергай свободнее, сильнее, не рви, а наклоняй на корень. Эх ты, неумеха!

Наташка обошла всех несколько раз и уже принесла Андрею три «больших» охапки, но не подходила к Татьяне.

Причиной тому была утренняя шалость Наташки, поднявшейся раньше всех и наложившей «пепельный макияж» на лицо спящей красавицы. Надо было видеть Татьяну, когда она вышла из избушки на всеобщее обозрение. Смеялись все, за что девушка обозлилась на Наташку и пообещала отстегать ее крапивой. Так как шалунью за широкой спиной Андрея поймать было нелегко, то неотвратимое наказание злопамятная девица решила отложить до первого удобного случая. А пока ей ничего не оставалось, как с нахмуренными бровями выслушивать из уст девочки дразнилки:

– Танька-зола, расчумазая была. Черемшу солила и козла доила!

Почему именно Taнька доила козла, было неизвестно и самой Наташке. Но она от своей выдумки не отказалась.

Подобной раскраске подвергся и истинный любитель мордовской борьбы с подушкой Леха. Но в противоположность Танюхе он нисколько не обижался на Наташку, а, наоборот, добродушно улыбаясь, стер сажу на уши и шею и нараспев сказал:

– Что с дитя возьмешь?

После сытного завтрака Алексей торжественно улегся в тени старого кедра и занялся кропотливым процессом сворачивания самокрутки. А когда табачный дым заклубился из ноздрей, для Лехи наступила блаженная минута вдохновения! Прищурив мечтательно глаза, вглядывался в таежные дали, что необозримыми просторами открылись с черемшаных полян, парень рассуждал о сотворении мира, о том, для чего человеку нужна черемша, и еще о многом другом, что может взбрести в голову на сытый желудок. И еще на сытый бок парень любил думать о своей мечте. Она – что голубая дымка на горизонте, скрывающая таинственные дали, – была окутана секретом, о котором знала половина поселка.

В прошлом году, побывав с продуктовым обозом в Ольховке, Леха впервые увидел чудо двадцатого века – аэроплан. А дело было в начале 40-х годов. Затаив дыхание, окрыленный вдохновением, парень часа три на цыпочках «нарезал» круги вокруг него, вдыхал аромат рассохшейся на потрескавшихся крыльях фанеры. К самолету подошел какой-то мужик в рукавицах до локтей и больших, как у налима, очках.

Пилот важно уселся в кабину за рычаги, запустил двигатель и растаял в голубом небе.

Напрасны были Лехины ожидания, что вот-вот самолет вернется назад, сядет на поляну и что он вновь сможет коснуться рукой зеленого крыла, – пилот не возвращался. Но Леха был готов ждать свою мечту хоть час, хоть день, хоть неделю. Может быть, он и дождался, если бы не жгучий кнут старшего в продуктовом обозе дядьки Миши. Кнут с режущим свистом прилип к хребту парня.

С той минуты Леха решил: «Буду пилотом!»

Он любил представлять, как сидит за штурвалом самолета и, покачивая крыльями, плавно пролетает над Чибижеком. Все девчата, естественно, бегут по дороге за тенью этой машины и слезно просят:

– Алексей! Сокол ясный! Забери нас с собой в полет!

Даже дядька Миша с сожалением цокает языком и, хлопая по своим ногам кнутом, качает головой:

– Эх! Какой конюх был – орел!

А Леха прощально плюет сверху вниз и привычным голосом руководит штурвалом:

– Но-оо-о-о! Поехали, милый!

Но более всего Леха любил блеснуть своими познаниями в области авиации. Внимательно посмотрев на чарующие виды открывшихся с высоты перевала близстоящих белков, он спросил Андрея:

– Как ты думаешь, сколько времени мне понадобится на то, чтобы облететь Лысан и Тихон?

Оторвавшись от работы, Андрей посмотрел на гольцы и оценивающим взглядом определил расстояние:

– На самолете не летал – не знаю. А вот пешком – за двое суток не обойти.

– Я думаю, что мне хватило бы двух минут! – не задумываясь, соврал Леха и сделал очень серьезное, многозначительное лицо бывалого воздухоплавателя.

Андрей посмотрел на напарника, качнул головой и продолжил обрезать охотничьим ножом листья черемши. А Леху понесло:

– Мне бы только узнать, где обучают на летчиков, тогда я обязательно выучусь! Тогда в Чибижеке будет свой аэроплан! Не надо будет возить черемшу на лошадях – я ее буду возить на самолете. Только успевай рвать и грузить!

– Интересно, а где же можно приземлиться? – спросил Андрей, показывая руками на необъятные просторы тайги, где шапки вековых кедров теснят друг друга, завоевывая место под солнцем.

– А вон, смотри, какой аэродром! – быстро нашелся парень, показывая рукой на огромную поляну в широком логу, где брал свои истоки Степной Сисим.

– Но там же кочки, бугры и ямы – самолет не сядет! – старался охладить «пилота» Андрей.

– А мы девок с лопатами да кирками отправим. Они за день площадку разровняют!

Андрей не стал больше переубеждать «бывалого воздухоплавателя», так как знал, что в часы воодушевления Леху переубедить практически невозможно. Он взялся за нож и принялся резать черемшу.

Леха, оставшись наедине с собственными мыслями, с головой утонул в светлом будущем, опять представил себя за штурвалом аэроплана и несуразно зашевелил губами:

– Чих-чих-чих! Тах-тах-тах! Ты-ты-ты-ту-ту-тууу-ууу-трррррр…

«Опять полет!» – подумал Андрей и посмотрел на девчат: слышат или нет? На первый взгляд показалось, что никто не слышал «тарахтения мотора». Стараясь оградить друга от девичьих издевок, он поспешил остановить Алексея:

– Леха! Иди от девчат черемшу подтаскивай. Им легче будет, да и делу помощь. Быстрее лошадей завьючим!

– Вот еще! Баба не лошадь. От работы не помрет. Надо – сами принесут!

Сказал тихо, вполголоса, для Андрея. Но девчата услышали. Тут же со всех концов поляны началась словесная атака:

– Летчик-налетчик! Ты с коня падаешь, а еще в самолет просишься!

– Таких сопливых, как ты, в летчики не берут!

– Штаны сшей запасные, а потом в летчики просись!

Бедный Леха, не зная, что ответить, сердито засопел, обиделся на весь белый свет и перед тем, как замолчать до конца дня, грозно выдохнул:

– Все девки – дуры!

Андрей больше не приставал к Лехе. Пусть лежит, помог бы завьючить лошадей да сопроводить груз в поселок. Поднимать тяжести – единственное, что он делал с некоторым удовольствием.

Недостаток умственного развития Леха с большим преимуществом восполнял силой, которой у него было более чем достаточно. В поселке все старатели-золотари наслышаны о его шутках. Он мог без особых усилий закинуть кузнечную наковальню на крышу кузницы, на спор завалить на лопатки годовалого быка или тащить по ухабистой дороге конскую телегу с десятью «пассажирами» на ней. Случай, связанный с бабкой Егорихой, конечно же помнят все.

От сварливой бабуси, за хромоту в простонародье окрещенной Дыб-нога, парню не было прохода. Завидев его, она верещала зайцем:

– Посмотрите на него – это идет настоящий лодырь! Трутень, увалень, лоботряс…

Леха терпел, понимая, что бабуся еще в прошлом веке «упала в колодец».

– Стар что млад. В поле ветер – в мозгах дым! – говорил он, избегая контактных отношений с Дыб-ногой, приветливо улыбался и проходил мимо.

Старуха долго плевалась вслед и кричала еще невесть что.

Так продолжалось долго, пока Егориха наконец не попалась Лехе под плохое настроение. Описываемые события происходили рано утром, когда парень спешил на работу. Может быть, он не выспался или не поел – история умалчивает – и на досаждающий крик старухи отреагировал молниеносно.

Схватив Дыб-ногу за шиворот, Леха подтащил опешившую старуху к стене ее дома, приподнял плечом три последних венца бревенчатого сруба и, просунув в образовавшуюся щель седую косу Егорихи, опустил стену домика в нормальное положение.

Так как все мужики старательского поселка были уже на прииске, то на отчаянный призывный вопль «привязанной» бабки сбежались лишь дети, женщины и старики. Вполне понятно, что высвободить Егориху из заточения они не могли, хотя использовали все средства. Видя, что усилия по освобождению бабки из плена не имеют успеха, страдающий с похмелья дед Никита, в прошлом охотник, за бутылку пообещал дать деловой совет. Дыб-нога согласилась на сделку. Недолго думая, старожил схватил стоящий под рукой топор и с легким кряком отрубил Егорихе косу у самого затылка. Отчаянный вопль негодующей бабки долго витал над прииском.

Отношение к Лехе у бабуси переменилось до неузнаваемости. При встречах Дыб-нога приветливо улыбалась, здоровалась и осведомлялась о драгоценном здоровье парня. Леха не гордился своей проделкой, с Егорихой всегда здоровался и радовался удачному окончанию натянутых отношений, так как не видел за своей спиной злого взгляда бабки, которая на недосягаемом для его ушей расстоянии страдальчески шипела:

– У-у-у! Мерин необъезженный!

Лихо орудуя острым ножом, Андрей искоса наблюдал за Машей. Девушка рвала черемшу неподалеку, в каких-то двадцати метрах, и конечно же чувствовала на себе его взгляды.

Маша весело переговаривалась с подругами и, не обращая внимания на хмурую Татьяну, быстро набирала пучок за пучком, накладывая черемшу горкой. Она знала: чем быстрее наберется посильная охапка, тем раньше она подойдет к Андрею. Это означало, что еще раз он улыбнется ей, еще раз метнется искра из прищуренных глаз и еще раз его рука осторожно коснется ее руки.

Она собрала такую большую охапку, что не видела землю. Андрей вскочил, поспешил навстречу и хотел принять черемшу из рук в руки. Ладонь правой руки скользнула под стебли и совершенно случайно зацепила край приподнятой кофточки. Сам того не ожидая, Андрей почувствовал изогнувшуюся от неожиданного прикосновения гибкую талию Маши, нежный лоск кожи и девичью грудь. Он ощутил напряжение замершего тела, пожар метнувшейся к сердцу крови. Инстинктивно защищаясь, Маша прижала к себе охапку черемши, под которой находилась рука Андрея.

Лицо в лицо. Глаза в глаза. Дыхание в дыхание. Остановился мир, замерли движения, исчезли звуки…

Это продолжалось не более двух секунд, но Маше показалось, что их близость длится целую вечность, что окружающие девчата все видят и внимательно наблюдают за происходящим. Опомнившись, девушка отшатнулась от Андрея, и черемша посыпалась на землю.

Но девчата были заняты работой и даже не подняли головы. Леха мирно дремал под кедром. И лишь Татьяна, одна из всех, краем глаза наблюдала за Машей и Андреем.

О! Если бы кто видел, в каком бешенстве сузились глаза ревнивицы, как потемнело ее лицо! Что пришло ей в голову, когда именно в этот момент, как будто на беду, к ней подошла Наташка и без всяких умыслов, каверз и хитростей заговорила о чем-то? Что происходило в злой и мстительной душе Татьяны?