Текст книги "Вышка"

17

Из Союза ветеранов ему все-таки позвонили. Через месяц, когда Андрей Петрович охранял морг. Хоть настолько нелепое занятие, казалось бы, и невозможно было придумать, но какая-то умная голова напряглась и придумала.

Во время инструктажа он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не спросить: а что, были случаи, когда сбегали? Или: часто ли клиентов похищают?

Так что с моргом он расстался тихо – ушел не попрощавшись, поскольку не надеялся получить ответ.

В Союзе ему предложили поработать тренером восточных единоборств в детском клубе по интересам.

Он засомневался, хоть предложение было и очень заманчивым. Ведь он был мастак по армейскому боевому комплексу, куда входили элементы и боевого самбо, и карате, и еще каких-то систем, названия которых он запамятовал. И все это было отнюдь не спортивного характера, когда надо обозначать удар и выбивать из руки воображаемый нож или пистолет. Нет, в его системе надо было не только выбивать, но и проламывать при этом череп.

Будучи человеком честным, он поделился своими сомнениями. Однако над ним весело посмеялись:

– Чувак, это не имеет никакого значения. Придешь, скажешь, что это не какое-нибудь пошлое и замызганное ушу, а джиу-джитсу. Что твоя система не простая, а секретная. Тебя ей обучил агент ЦРУ, которого вы взяли в Афгане в плен. И что ты один в стране его знаешь. Ну и вперед, с песнями. Главное, побольше уверенности.

Андрей Петрович понял, что эти парни наверняка комсомольцы. Ухватка та же самая.

Зарплата полагалась очень достойная. Это объяснялось тем, что клуб был не государственный, а частный. И вкладывали в него деньги очень солидные люди. Причем свое меценатство не афишировали. Представительские функции исполнял наемный директор. То есть человек, которому в случае чего надо было принять на себя вину и отсидеть положенный срок.

Андрей Петрович попросил поподробнее рассказать о клубе. Однако его окоротили:

– Ты, что ли, покупать его собрался?

Купить он в тот момент мог только спортивную форму поприличнее, чтобы не выглядеть в буржуазном заведении белой советской вороной.

– Ну ты, главное, не менжуйся. Все будет нормально. Мы своих не бросаем. – И дали ему визитку Союза, на которой золотистыми буквами на фоне танка был отпечатан слоган: «МЫ СВОИХ НЕ БРОСАЕМ!»

В клубе его встретили нормально. Потому что с солидной рекомендацией. Представили педагогическому коллективу, на девяносто процентов мужскому. Преобладали силовики. То есть борьба, тяжелая атлетика, бокс, армрестлинг, различные единоборства от самбо до таких, названия которых он не мог бы не только запомнить, но и выговорить, общая физическая подготовка… Была пара инструкторов, обучавших детей стрельбе.

Его оформили как инструктора по рукопашному противостоянию душманам. Так что не пришлось ломать комедию, как подучали его в Союзе ветеранов.

Что же касается женского состава, то тут были психолог, психоаналитик, врач общего профиля, читавшая курс физиологии организма, травматолог, юрист, преподаватель иностранных языков.

«Сверхлюдей, что ли, здесь готовят из пацанвы?» – подумал Андрей Петрович.

Однако это была отнюдь не пацанва. Подростки лет четырнадцати-пятнадцати. Если по спортивной шкале, то юноши старшего возраста, готовящиеся перейти в юниоры.

Директор был человеком лет пятидесяти. Поджарый, стрижен под бокс, в дорогом костюме. Лицо незапоминающееся. С таким проедешь в купе от Москвы до Владивостока, выйдешь на перрон, наклонишься, чтобы завязать шнурок, поднимешься и не узнаешь его.

Директор, прежде чем оформить Андрея Петровича в штат, нормально оформить, по КЗОТу, провел собеседование. Ответами остался доволен. И предложил самому задать вопросы, чтобы не оставалось неясности относительно своего статуса.

Андрей Петрович поинтересовался, почему заведение называется клубом, а не школой. Ведь дети занимаются здесь и ежедневно, и по шесть-семь часов в день.

Директор ответил, что, во-первых, здесь все-таки нет общеобразовательных предметов. А во-вторых, по существующему законодательству частному заведению нельзя присвоить статус школы.

– А как к этому относятся родители? Все-таки здесь очень большая нагрузка. А надо еще и в школе…

– У них нет родителей.

– Сироты?

– Ну, можно сказать и так.

И директор мгновенно перевел разговор:

– С нагрузками все нормально. Потому что они учатся только здесь. Общеобразовательные предметы – все эти математики, физики и прочее – они изучили раньше. И в другом месте. Им дали вполне достаточный объем знаний для того, чтобы нормально ориентироваться в жизни.

– Если сироты, то где они живут? – задал вполне естественный вопрос ветеран ВДВ.

– Живут они, Андрей Петрович, в интернате. Это наш филиал. И, смею вас заверить, ни в чем не нуждаются. Прекрасное питание, комнаты на двух человек. Без излишеств, конечно. Но где вы сейчас найдете хотя бы одного сироту, у которого было бы не только излишнее, но и необходимое?

Андрей Петрович согласился.

Услышав последний вопрос, директор еле уловимо повел уголком рта. То есть попытался скрыть свое недовольство. И улыбнулся при этом. Хотя, как понимал Андрей Петрович, этот тертый калач, профессионал пока непонятно в какой области, сыграл лицом более сложный этюд.

Его следовало понимать так. Вот ты же видишь, что я недоволен вопросом. Но как бы пытаюсь это скрыть. Улыбка означает снисходительность по отношению к новичку. Поэтому ты должен зарубить у себя на носу, что здесь такие вопросы не задают.

А спросил Андрей Петрович о том, кого же готовят из курсантов. И для чего готовят. И кому.

– Видите ли, уважаемый коллега, они здесь получают разностороннюю подготовку, которая им будет необходима в будущей жизни. Чтобы они могли постоять за себя, противостоять бандитам, асоциальным элементам. Вы же знаете, как сейчас расплодилась эта нечисть. Чтобы в будущем, создавая фирмы, они прекрасно ориентировались в юридических и прочих необходимых для устойчивости бизнеса вопросах. Чтобы могли вести переговоры с иностранными партнерами. И были бы подготовлены к этому не только лингвистически, но и психологически. В общем, мы их готовим для них самих, для их будущей жизни.

В понедельник он приступил к абсолютно новым для себя профессиональным обязанностям. Приступил, надо сказать, изрядно волнуясь. Нет, вся эта механика тела за несколько лет существования вне армии из него не выветрилась. Да и не могла выветриться, поскольку от нее прежде зачастую зависела его жизнь. Более того, она, а также другие навыки бойца элитного подразделения неоднократно помогали ему избежать смерти. Все это сохранилось. И все это он готов был передать курсантам. Да, именно так назывались парни, с которыми ему предстояло работать.

Однако педагогика была для него темным лесом, белым пятном, тайной за семью печатями. Да, в армии он командовал ротой. И к каждому бойцу необходимо было найти подход, чтобы он смог развить свои сильные качества и по возможности минимизировал слабые. Но там было такое понятие, как приказ. И это был очень эффективный инструмент педагогики.

Но на первых же занятиях, когда он давал азы, закладывал основы успешного ведения рукопашного боя, понял, что все опасения были напрасными. Парни были не только вменяемыми, но и нацеленными на результат. Никто не пытался сачкануть, все были предельно внимательными, не было между ними никаких амбициозных всплесков и стычек. Ловили каждое его слово. Старательно повторяли примитивные движения. Потому что обучение основам состоит именно из примитивных, на поверхностный взгляд, движений и действий. Мягкая проводка руки. Легкий шаг. Правильное дыхание. Концентрация внимания… Было такое ощущение, что это совсем не подростки, из которых бьет фонтаном дурь, а люди постарше и поопытнее. Осознавшие не только неизбежность, но и громадную пользу от следования общепризнанным нормам.

Андрей Петрович понял, что они знают что-то такое, что не положено знать ему. Что между ним и курсантами пролегает непреодолимая пропасть.

18

Парни были не только старательные, но и способные. Все, без исключения.

Было впору подумать, что вывели специальную породу.

Ну или что их накачивают каким-то секретным препаратом, от которого стремительно развиваются сила, выносливость, быстрота реакции, бесстрашие.

Андрей Петрович как-то раз спросил у инструктора по боксу, Аркадия, в чем разгадка этого феномена. Тот сказал, что на более ранней ступени у них происходит отбор. То есть выбраковка тех, которые не соответствуют довольно высоким критериям.

С Аркадием Андрей Петрович, можно сказать, подружился. Хоть в клубе отношения между педагогами дружескими не были. Все держались особняком. Но при этом были, разумеется, корректны друг с другом, подчеркнуто дружелюбны и слегка закамуфлированно – безразличны, опять же друг к другу. Слова «друг» Андрей Петрович в клубе ни разу не слыхал. Вот «противник» – это да, это так и слетало с уст. Но, естественно, не по отношению к коллегам. А на теоретических и практических занятиях при объяснении материала и его отработке.

«Перед вами противник, опытный противник, а не ощипанная курица. И уж тем более не манекен, у которого на груди пришпилен листочек с десятью концентрическими кругами!» – то и дело говорил Андрей Петрович курсантам, когда предлагал повторить тот или иной прием.

Нет, с Аркадием он все-таки не подружился. Так, пару раз зашли выпить пива. При этом, естественно, разговорились.

Вначале о прошлом. О боях, выигранных Аркадием нокаутом, о спортивных сборах, о международных турнирах, о призовых, о выходе в тираж без средств к существованию…

О сражениях в Панджшерском ущелье, о защите пяди выжженной земли, о потере боевых товарищей, о деградации армии…

Потом перешли к дню нынешнему. Разговорились о клубе. Точнее – один Андрей Петрович говорил, а Аркадий в основном молчал и изредка кивал головой.

О том, что же это за сироты такие, что попали в клуб на таких шикарных условиях – в комнате по двое, сыты, ухожены, одеты-обуты, ни в чем не нуждаются… Аркадий ничего этого не знал. Точнее, знать не хотел. Отшучивался, мол, много будешь знать – скоро состаришься.

О целях всей этой организации, за которой стояли непонятно какие люди, он и вовсе знать не хотел. Тут у него был более сильный аргумент – целее будешь.

Но кое-что у него все-таки удалось узнать. Точнее – вытянуть из него. Например, что периодически в клубе появляются инспекторы. Все досконально проверяют, сидят на занятиях и что-то настукивают в своих планшетах.

– Ну а потом что? – спросил Андрей Петрович.

– В смысле?

– Ну, для чего настукивают?

– Потом, Андрей, они делают, как и положено, оргвыводы. Лучшим инструкторам премия, худших за борт.

– И что, большая тут текучка?

– Да не особо. Я тут уже пять лет. Так за это время только троих убрали. Сам понимаешь, по нынешним временам и платят здорово, и работа, можно сказать, необременительная. А мне она так и нравится. Никому не охота ее потерять.

– Так у тебя, Аркадий, уже были выпуски?

– Ну.

– И куда они? Дипломы какие-то дают? Какое-то распределение, с конкурсом? Покупатели приезжают?

– Какие на хрен покупатели, Андрей!? Тут тебе невольничий рынок, что ли?

– Ты знаешь, а я не удивился бы. Судя по всей этой секретности.

– Слушай, если тебе тут не нравится, так и шел бы на все четыре. Никто никого тут не держит. Наоборот, все за свои места держатся. Как говорится, за воротами очередь стоит.

– Ну, нравится, – ответил Андрей Петрович примирительно. – Все нормально. И даже лучше, чем нормально. Но все же хотелось бы знать, что тут и как. И для чего все это. А то втемную…

– А если нравится, то давай еще по кружечке возьмем. Да и креветок, а то кончаются.

И начал рассказывать Андрею Петровичу, как надо правильно варить креветки, чтобы со свистом в желудок влетали.

А потом опять про бои, про победы, про медали, про потери, про финиш – спортивный и боевой.

Однако, как вскоре выяснилось, не все бои у Андрея Петровича были позади.

Разница заключалась в том, что раньше он действовал в стае, сейчас – в одиночку. Одиноким волком, потерявшим свою стаю, но оставшимся верным ее принципам.

19

Вполне понятно, что листочки о воспитании овчарок Андрею Петровичу не пригодились. Разве что почерпнул какие-то общие сведения насчет кормления. Что же касается выстраивания отношений, то тут ничего близкого к советам и наставлениям кинологов не было и быть не могло. Воспитать в волчонке привязанность к тебе как к мудрому хозяину, а уж тем более как к высшему существу, которому позволено абсолютно все, было невозможно. Волчонок не мог быть преданным слугой, искательно заглядывающим в глаза и лижущим руку. Руку, которая в этот момент даже может его бить.

Между ними сложились вполне естественные в данной ситуации отношения матерого волка, вожака, и волчонка.

«Вот и опять у меня образовалась стая, – с грустью думал Андрей Петрович. – Пусть и маленькая, но стая. Я за него отвечаю. А он все делает, чтобы завоевать мое уважение. И мне при этом необходимо постоянно поддерживать свой авторитет».

А необходимых качеств у ветерана ВДВ для этого было вполне достаточно. Твердость, решимость, внутренняя сила, изливающаяся из глаз. Благодаря этому взгляду Андрей Петрович в прошлом году укоротил матерого волка, которого оторвали от законной трапезы.

В такой ситуации необязательно давать младшему члену стаи какое-то имя. Потому что все проблемы и недомолвки решаются на уровне взгляда, интонации, жеста, мимики. Однако все же назвал его, Вальтером. Не для волчонка, которому имя было не надо. Для себя.

Назвал совершенно автоматически. А потом до него вдруг дошло, что это было продиктовано подсознанием. Вальтер – это не от немецкого имени, чтобы как-то приблизить волчонка к немецкой овчарке. Вальтер – боевое оружие, пистолет.

Прошлое не отпускает, усмехнулся Андрей Петрович, поняв смысл имени волчонка.

Однако через полгода Вальтер был уже не волчонком, а почти молодым волком, подростком. Мясного, включенного в месячный рацион охранника затерявшейся в лесах удаленной точки, на двоих им уже не хватало. В ход шло все – тушенка, сало, пять килограммов мяса, которые он замораживал в вырытом погребе-леднике, а потом брал по частям, колбаса. И все это они делили поровну. Поскольку вожак был уже не слишком молод и ему много еды не требовалось, а Вальтеру необходимо было развиваться, наращивать костяк, мускулатуру и уверенность в своих крепнущих силах.

В конце концов Андрей Петрович был вынужден надеть сапоги, камуфляжную куртку, взять карабин и отправиться в лес за добычей.

Охотником он не был. В смысле – на зверей. На людей охотился много и удачно. И эти навыки могли частично пригодиться. То есть бесшумно подкрадываться, выжидать, затаив дыхание, читать следы, ну и, разумеется, стрелять, не промахиваясь, – все это можно было применить и на сей раз.

Вот только никак не мог решить, будучи охотником-дилетантом, на кого он будет охотиться. Завалить волка – это было бы совсем гнусным делом, поскольку нельзя, чтобы Вальтер стал каннибалом.

Ну а если лось, то как его допереть до точки? Лось был слишком крупным зверем.

Всякие зайчики-лисички, а уж тем более уточки-перепелочки – это Вальтеру было на один зубок.

Кто там еще в здешнем лесу водится?..

Ах да – кабаны. Федор говорил, что с самыми матерыми опасно связываться. У них не только прыть дьявольская, но и туша. То есть выдубленная кожа с толстым слоем жира. Однако, рассудил Андрей Петрович, калибра семь-шестьдесят-две должно хватить. При этом, разумеется, надо действовать попроворнее. Но карабин самозарядный, так что только успевай щелкать. Да и магазин на десять патронов – это очень неплохо.

Решил брать кабана. Несмотря на то, что его будет так же сложно допереть до точки, как и лося.

Ах да, вспомнил он. Тут еще медведи есть.

Но, поразмыслив, сказал: на хрен, на хрен!

Однако целый день проходил по лесу без толку.

Пошел на следующий день.

Чтобы еще больше замаскироваться, нанес на лицо боевой макияж. Пожалуй, даже не столько для маскировки, сколько для самоощущения, для повышения боевого тонуса. Чтобы как тогда, в Афгане.

Через три часа повезло. Вначале услышал в отдалении живые звуки – легкое похрюкивание.

Задержав дыхание, неслышно пошел на звуки.

Ему везло, ветер дул в лицо. Следовательно, кабаны не могли уловить приближение чужеродного запаха.

Впереди была небольшая полянка, на которой стадо кабанов рылось в земле. Видимо, выкапывали какие-то коренья.

Андрей Петрович подобрался поближе к краю полянки. До кабанов оставалось метров пятьдесят.

Стадо было небольшим. Здоровенный кабан, с клыками. Как понял Андрей Петрович, секач. Хоть и не вполне точно понимал значение этого слова.

Два поменьше. Значит, это не два, а две – самки. Ну или свиньи.

И пятеро поросят.

Андрею Петровичу с Вальтером вполне хватило бы и самки. Однако кабан не простил бы ему такого посягательства на свою семью. Времени на перезарядку карабина – съем пустого магазина и защелкивание полного – было бы слишком мало. Секач со скоростью Усэйна Болта преодолел бы половину стометровки, секунд за пять, не больше. И начал бы разматывать кишки, выпущенные из вспоротого живота ветерана ВДВ.

Так что бить необходимо было именно секача.

Но тот стоял неудобно. Хвостом к выстрелу. Из такой позиции можно было бы совершенно безрезультатно лупить в него из ручника калибра четырнадцать-и-семь.

Андрей Петрович хрустнул сухой веткой. Слегка. Чтобы не напугать, а заинтересовать. Если, конечно, кабаны склонны проявлять любопытство.

Поскольку у секача башка была приварена к туловищу автогеном, без шеи, то он не мог оглянуться.

На хруст повернулся всем туловищем.

И в ту же секунду карабин «Тигр» начал работать с максимальной своей скорострельностью.

Андрей Петрович метил в лоб и в грудь. И он был уверен, что пули именно туда и ложились. Но кабан с ревом набирал скорость. И через полторы секунды уже не бежал на него, а летел. Было такое ощущение, что он, не касаясь копытами земли, отталкивается непосредственно от воздуха. Ну или что сзади у кабана установлен твердотопливный реактивный двигатель, как у тактической ракеты «Точка-У».

Все десять патронов были израсходованы.

Было понятно, что уже не успеешь достать новый магазин и не прикрепишь его к приемному механизму.

Андрей Петрович напружинился, выхватывая свой десантный нож.

И почувствовал смрад, который исходил из пасти кабана.

И увидел, что и его морду, и грудь заливает кровь.

Андрей Петрович мгновенно отпрянул в сторону. И в прыжке выставил левой рукой нож.

Все было проделано четко. Траектория полета кабана пересеклась с лезвием ножа. После чего начала стремительно расширяться прореха на животе. Словно расстегивали молнию на куртке.

На землю немедленно хлынули кишки.

И вскоре кабан затих.

И лишь после этого Андрей Петрович понял, что орет утробно, можно даже сказать – рычит.

И замолчал, приходя в себя.

«Такая война», – подумал он.

В рюкзак вошло килограммов сорок, разложенных по пластиковым пакетам.

Решил еще прийти завтра. Если, конечно, волки не доедят.

Но доели не волки, а свиньи. Жены секача. Поскольку всеядны.

Поскольку у лесного зверья такие законы борьбы за жизнь.

У всех, кроме, разумеется, волков.

20

В общем, Андрей Петрович сам же и напросился. Из-за своего чистоплюйства и жажды истины. Что с него взять – солдат.

После разговора с Аркадием он решил самостоятельно устроить расследование. Абсолютно бессмысленное расследование.

Если бы он был журналистом, то при помощи публикаций можно было бы пробудить общественный интерес к заведению, цели и задачи которого могут оказаться вредными, а то и опасными для процветания в стране демократии. Да, демократии – в то время она не была еще окончательно дискредитирована и сулила в обозримом будущем дать прекрасные плоды – равенство всех перед законом, равные социальные права, защищенность от негативных проявлений чего-то там такого… В общем, сейчас мало уже кто помнит те прекрасные формулировки, которыми одурманивали россиян средства массовой информации, принадлежавшие олигархам.

Если бы он был членом, а лучше – активистом какой-либо партии, то это расследование могло бы повысить рейтинг партии и позволить ей получить больший процент голосов на парламентских выборах.

Если бы он, в конце концов, играл не последнюю роль в бандитской иерархии, то мог бы попытаться добиться распределения некоторого количества выпускников клуба в свою боевую организацию.

Но он был всего лишь волком. Одиноким.

Любые попытки установить хоть какой-нибудь контакт с курсантами клуба, выходящий за границы освоения боевого искусства, оказались бессмысленными.

Преподаватели держали язык на замке. Правда, и они сами практически ничего не знали сверх того, что было известно Андрею Петровичу. Язык на замке – это была такая защитная реакция. Люди зарабатывали деньги. Очень хорошие деньги. И все, что могло бы этому воспрепятствовать, они расценивали как происки сатаны.

Для начала он нашел интернат, где жили курсанты. Это оказалось не слишком сложным делом. Незадолго до окончания учебного дня он заказал такси, которое должно было ждать сколько потребуется неподалеку от клуба. Причем выбрал это место грамотно. Оно было в мертвой зоне, то есть было недоступно для камер внешнего наблюдения.

Вышел из клуба. Пошел в ту сторону, куда он ходил ежедневно – к автобусной остановке. За углом повернул в другую сторону и сел в такси.

Без пяти пять велел потихоньку подъезжать к воротам клуба. Потому что ровно в пять, как он неоднократно фиксировал, из ворот выезжают два автобуса, чтобы везти курсантов к месту их проживания.

Действительно, и на этот раз кем-то утвержденный сценарий был соблюден неукоснительно. Из ворот ровно в пять выплыли два автобуса и поехали на шестидесяти в час, ровно на шестидесяти. За ними двигался в такси Андрей Петрович, велевший шоферу особо не светиться. Разумеется, за сильно завышенный тариф.

Через полчаса подъехали к окраине. Пошли авторемонтные мастерские, придорожные забегаловки с шашлыком и прокисшим пивом и, если надо, с барышнями. Мелькали покосившиеся заборы, за которыми были неказистые деревянные дома советской постройки.

Проплыл дачный поселок – по нынешним меркам для голытьбы. Отец Андрея Петровича когда-то строил домик и выращивал картошку именно в таком.

Потом коттеджный, напыжившийся несуразными башенками и ощерившийся бухтами блестящей колючей проволоки, уложенной поверх кирпичных заборов. Технология, позаимствованная у строителей следственных изоляторов.

Пошел чахлый пригородный лесок.

И вдруг автобусы свернули на проселочную дорогу.

Ехать, пристроившись к ним в хвост, было нельзя. Засекут.

Поэтому Андрей Петрович велел проехать по трассе пару километров и подождать полчасика.

– Отец, эта поездка тебе в копеечку встанет, – сказал таксист.

– А ты мою копеечку не жалей. Она твоей станет.

– Лады. Но только надо бы еще коэффициент приподнять.

Андрей Петрович согласился.

– Кстати, – поинтересовался таксист, – а что потом? В город?

– Нет, по тому проселку надо еще немного проехаться.

– Э, отец, это уж без меня, пожалуйста.

– Почему это?

– Я на твои шпионские разборки не подписывался. То-то ты за ними крался, как Штирлиц. Ведь не за женой своей шалопутной небось следишь. А сейчас предлагаешь в самое пекло сунуться. А у них там калаши, да пара станковых на вышках. Не, отец, мне такие приключения ни к чему!

Таксист был тверд. Обещание вдвое повысить оплату на него не подействовало.

Пришлось вернуться в город несолоно хлебавши.

Тут бы ему и остановиться.

Но он был солдатом. Поэтому решил идти до конца.

Дома зашел на «Яндекс-карты» и попытался найти то место, куда свернули автобусы. Он примерно представлял, где от трассы отходит грунтовка. Однако на карте ее не было. Подумал, что карты вполне могут ошибаться. При такой-то свистопляске, которая творится в ведомстве геодезистов и картографов. Что, может быть, дорогу сместили. Но на тридцатикилометровом отрезке шоссе, начинавшемся от коттеджного поселка, не было никакого ответвления направо. Поселок был, лесок был, потом начинался еще один поселок… Не было там никакой грунтовой дороги!

Решил переключиться на спутниковую фотосъемку местности. На ней проселочная дорога была. И шла она примерно три километра до ровного прямоугольника. Судя по всему, это был забор. Внутри большого прямоугольника располагались два, но существенно меньших размеров. Было понятно, что это здания.

Через два дня, в семь вечера, он ехал с другим уже таксистом по тому же самому маршруту, который мог закончиться чем угодно. Только среди этого «чего угодно» ничего радостного для ветерана ВДВ быть не могло.

Повернули на проселок. Дорога была выложена бетонными плитами. Армейский стиль, понял Андрей Петрович. Значит, здесь все очень серьезно.

Вскоре подъехали к воротам. К ним была прилеплена проходная. Но скорее не проходная, а КПП.

Вышки с автоматчиками не просматривались.

На заборе через небольшие промежутки были навешаны камеры. Так что обойти с тыла, встать на пенек, заглянуть через забор, а тем более – перемахнуть через него не представлялось возможным. Поэтому решил действовать тупо, хоть при этом удастся ухватить самый минимум информации.

Андрей Петрович попросил таксиста подождать. И подошел к КПП. Хотя, конечно, никакой военной казенщины тут не просматривалось. Крылечко с перилами. Козырек от дождя, крытый совершенно несусветным розовым ондулином. Два вазона с маргаритками. Звонок в форме русалки, у которой в пупке была вмонтирована кнопка, а на правом плече – камера.

Позвонил. Щелкнул механизм, отпирающий дверь.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте.

– Не предполагал, что тут у вас так серьезно. Друг мне ничего не сказал.

– Какой друг?

– Илья Разумихин, он в двадцать седьмом живет.

Человек на часах взял в руки планшет, потыкал пальцами, медленно провел указательным пальцем правой руки сверху вниз и сказал:

– В двадцать седьмом нет никого Ильи Разумихина.

– Ой, может, я перепутал. Может, он в другом. Вы посмотрите, пожалуйста, получше. А то путь неблизкий, и такси недешевое.

– Я уже все внимательно просмотрел, ни в двадцать седьмом, ни в каком другом таких нет. У нас вообще нет с такой фамилией.

И тут до человека в штатском наконец-то дошло, что ему пытаются подсунуть полную туфту. То ли сознательно, то ли по недоразумению или по ошибке.

– Постойте, какой он вам может быть друг? Больно староваты вы для такой дружбы.

– Ну почему же? Я с пятьдесят пятого, Илья с пятьдесят шестого.

– Нет у нас тут таких. Вы куда приехали-то?

Андрей Петрович понял, что если дальше продолжить валять ваньку, то скоро навалятся, скрутят, защелкнут наручники и начнут с большим интересом допрашивать, не обращая внимания на Женевскую конвенцию.

– Как куда? В поселок Ромашково. Друг живет в двадцать седьмом коттедже.

– А, понял. Это вы немного не доехали. Рано свернули.

– Да, а я-то думаю, чего указатель не поставили? Народ-то не бедный.

– Все, до свидания.

– Извините за надоедливость, а тут у вас что?

– Тут у нас частная территория.

Пытаться продолжить разговор не имело смысла. О чем красноречиво свидетельствовало лицо привратника, мгновенно ставшее мертвым. Будто бы закончилась батарейка. Но при этом работал резервный источник питания, который приводил в движение правую руку, готовую в нужный момент выхватить пистолет и нажимать указательным пальцем на спусковой крючок.

Что увидел и услышал Андрей Петрович? Совсем немного. Турникеты под магнитные пропуска. Но явно не российского производства. Пропуск надо было не прикладывать, а всовывать в прорезь. После чего карта полностью заглатывалась, как в банкомате, прочитывалась и возвращалась владельцу. У привратника был пистолет под пиджаком чуть ниже подмышки. Укрепленная на противоположной стене камера дергалась, сканируя лицо Андрея Петровича. Несомненно, для поиска его в своей базе. А может быть, и в какой-то более широкой базе какого-то солидного ведомства, разумеется, силового.

Ясно, что это был провал. Полный провал.

Если бы Андрей Петрович был гэрэушником, то дело повел бы совсем по-другому. И собрал бы интересующую его информацию без особых проблем.

Однако он был солдатом ВДВ. Решимость, натиск и умение уничтожать противника самыми разнообразными способами тут были бесполезны.