Текст книги "Вышка"

Владимир Тучков
Вышка

© Текст. В. Я. Тучков, 2020

© Агентство ФТМ, Лтд., 2020

⁂

«Новую прозу Владимира Тучкова читать интересно, как всегда. Как все, что он пишет. Великий и образованный выдумщик, окончивший не Литинститут, а Лесотехнический, он прекрасно владеет прозаическим словом и является настоящим современным русским писателем в отличие от креативщиков с их пластмассовыми одноразовыми текстами, обреченными на успех среди постсоветских образованщиков, возросших на мерзости, скуке, скандалах и глянце. Премии, премии! Тучкова идите читайте! Он дело пишет».

Евгений Попов, писатель, президент русского отделения ПЕН-центра

«В этом романе ясно и четко прослеживается сюжет существования человека и сюжет существования страны, о которых писал Фазиль Искандер. Герой романа Владимира Тучкова именно из тех людей, которые свою жизнь рассматривают как служение обществу. Философская тема войны и мира, жизни и смерти, непредсказуемый сюжет, тонкий психологизм позволяют писателю создать достоверную и сложную панораму современной жизни».

Светлана Василенко, писательница, первый секретарь Союза российских писателей

«Владимир Тучков – замечательный поэт, блестящий прозаик. Его роман «Вышка» – не только и не просто политический боевик-триллер. В романе Тучкова есть и философия, и сама русская жизнь – с ее абсурдом и красотой, с ее тоской и ее юмором. Прочитав «Вышку», вы наконец поймете, что мир страшнее, чем мы думаем, в действительности все ужаснее и прекраснее, чем на самом деле».

Евгений Лесин, поэт, главный редактор газеты «Независимая газета – Exlibris»

1

В отдалении послышалось тарахтенье громадного винта, мощно перемалывающего воздух. Звук стремительно нарастал.

Из-за деревьев показался «Крокодил» – двадцать четвертый Ми.

На подвесках ударного вертолета безмятежно покоились четыре управляемые ракеты класса «воздух – земля».

Из двух кассет с любопытством выглядывали головки НУРСов.

Вертолет завис над тремя джипами, прекрасно смотревшимися в телевизионном прицеле с пятикратным увеличением.

Дюжина бритоголовых людей со шкафообразными фигурами некоторое время изучала винтокрылую машину, задрав кверху хлебальники. После чего было решено убираться восвояси. В город. Подальше из дремучего леса, который хоть и не тайга, но законы тут точно медвежьи. А еще точнее – крокодильи.

Бандиты резво запрыгнули в джипы. Джипы запыхтели дизелями. Головная машина рванула с места в карьер. Пристроившись ей в хвост, две другие тоже тронулись в спасительный путь.

Вертолет дал предупредительную короткую очередь из автоматической пушки 30-миллиметрового калибра.

Однако это не подействовало. Бандиты были настолько напуганы, что решили прорваться. Поскольку пилот, как они посчитали, готовится к запуску ракет, которые гарантированно разнесут машины в щепы, а ошметки братвы разметает на пол-леса.

Пилот послал один НУРС С-8 с таким расчетом, чтобы беглецы поняли бессмысленность своих истеричных действий. Ракета с полуторакилограммовой тротиловой начинкой взорвалась в пятидесяти метрах от первой машины.

Отрезвляющий эффект был достигнут в полной мере. Колонна остановилась.

Машины стояли.

Внутри нервно курили бандиты. И периодически тыкали пальцами в свои телефоны, тщетно надеясь на то, что связь восстановится.

Вертолет висел. Пилот разговаривал с базой, запрашивая дальнейшие указания. То есть постановку боевых задач.

Андрей Петрович с большим интересом наблюдал за происходящим. Еще совсем недавно непрошеные визитеры чувствовали себя хозяевами положения. Балагурили, сыпали бандитскими шутками-прибаутками, весело размахивая пистолетами, пытаясь нагнать жути на ветерана ВДВ, который не менее весело оценивал ситуацию. И прекрасно знал, чем все завершится.

После того как Андрей Петрович выкурил пару армейских сигарет «Перекур», на поляну из лесу вылетели два бэтээра. Первый, снизив скорость, несильно боднул головной джип в лобешник, отчего у того погнулись защитные никелированные дуги. Второй зашел в хвост колонны.

Первый БТР повел стволом крупнокалиберного пулемета Владимирова, направив его на замыкающий джип.

Открылись люки, и наружу высыпала дюжина морских пехотинцев.

Бравый кавторанг отдал команду.

Бандитов вытащили из джипов и разоружили. После чего слегка отметелили. Но вполне гуманно, как это бывает при отработке приемов рукопашного боя, исключающего нанесение увечий.

Кавторанг подошел к Андрею Петровичу и, пожав руку, спросил:

– Так чего они хотели-то?

– Да говорят, чтобы я убирался. Говорят, у нас тут своя база будет, вьетнамцы будут героин гнать. Я говорю, ВМФ и все такое прочее, лучше на рожон не лезть. А они абсолютно без понятия. Говорят, если у тебя есть крыша, зови, мы с этими фраерами живо разберемся. Ну, я по рации, все как и положено. Короче, Сережа, молодежь совсем страх потеряла.

– Ты, Андрей Петрович, молодец. А эти больше здесь не появятся. Ни эти, и никакие другие…

Бандитов в конце концов отпустили. Правда, экспроприировав у них один джип, целый, не помятый.

Бойцы расположились на нежарком августовском солнышке, достав сухие пайки.

А кавторанг пошел пить чай и беседовать о жизни с Андреем Петровичем.

Никакой субординации между ними не было, хоть у Сергея было весьма солидное воинское звание, а Андрей Петрович был всего лишь пенсионером. Хоть, правда, и стоял на довольствии воинской части, непонятно чем занимавшейся в глухих лесах Вологодской области. Потому что та часть относилась к Военно-морскому флоту.

Через час все разъехались. И Андрея Петровича опять окружило простирающееся на сотни километров зеленое безмолвие.

2

Андрей Петрович, крепкий шестидесятилетний человек, со всеми данными ему от рождения зубами и волосами прежнего объема и цвета, не всегда был пенсионером. Был он в свое время, как и Сергей, военным. И еще каким военным. Войска Дяди Васи – десантура!

Воевал. В Афганистане. Лихо воевал. Но при этом ни одной царапины, фигурально, конечно, выражаясь. Слегка, конечно, цепляло. Но на койку ни разу не попадал. Хоть и в самом пекле не раз бывал. Уж не заговоренный ли, думали сослуживцы.

Но сейчас он прекрасно понимал, что судьба его берегла для более серьезных дел. Куда более серьезных…

Вышел в отставку в девяносто третьем. Когда стало понятно, что армию в нужник превращают. Медалей собрал на грудь прилично. А вот по звездочкам получилась недостача. Нет, их было много – четыре, больше, чем у генерал-полковника. Но были они минимального размера – ушел из армии всего лишь капитаном.

Потом крутился на гражданке, пытаясь подстроиться под абсолютно чуждые ему законы. Под законы, поощряющие ложь, отсутствие принципов и предательство. И это все после того, как в Афгане человеческие жизни держались прежде всего на дружбе, а потом уж на выучке, на качестве оружия и на везении.

Вот эта самая боевая дружба и поставила Андрея Петровича на то самое место, которое он занимал сейчас.

В Кандагаре, когда от роты остался только он и Леха Колыванов, он тащил на себе истекающего кровью Леху с перетянутыми жгутом рукой и обеими ногами пятнадцать километров. Тащил, сам периодически теряя сознание.

Леха выжил. И они, ясное дело, стали братьями, можно сказать, единоутробными. Поскольку вышли из страшной утробы войны.

На гражданке такая связь, естественно, прерваться не могла. Пару раз в год встречались, семьями. То Леха к нему в Нижний Тагил. То он к Лехе в Воронеж.

Хотя у Андрея Петровича семьи вскоре не стало. Развелись. И, что самое грустное, он и для дочери стал абсолютно чужим человеком. Как говорится, плоды мамашиного просвещения плюс новые жизненные приоритеты.

Привязался к Сереже, Лехиному сыну. И Андрей Петрович стал для мальчика не просто дядей Андреем, а братом отца, то есть родным дядей. На людях он, конечно, по имени-отчеству. Субординация!

Но лет пятнадцать назад Леха Колыванов умер. Что не смогли сделать «духи», то доделали раны. След которых всегда остается, как, казалось бы, хорошо их ни залечили.

Год назад приезжал Сережа. В морской форме. Вылитый отец в молодости.

Сережа пожил пару дней, посмотрел на бессмысленное существование Андрея Петровича и предложил опять послужить родине. Чисто, конечно, формально. Ничего делать не надо.

– Ты тут, дядя Андрей, бобылем каким-то в четырех стенах сидишь. В чужом городе…

– Это почему же город-то чужой?

– Ну как же, отец говорил, что ты из Мурманска. А тут у тебя ни родни, никого вообще.

– Да и в Мурманске, думаю, родни не осталось.

– Это почему же? – изумился Сергей.

– Как почему. Кого я знал, те, видать, уж и померли. А новые, которые без меня народились, те никакая не родня. Так, один звук пустой – племянник, дети его, еще кто-нибудь. Только фамилии могут совпадать, и ничего больше.

– Ну а дочь твоя, дядь Андрей? Она где?

– В Краснодаре. Уже, наверно, бабкой стала. А я, стало быть, при таком раскладе получаюсь прадедом, стебать-колотить!

– Ну и…

– Чего – и?

– Чего ты к ним не подашься?

– Знаешь, Сереженька, я им там всем тоже чужой. Даже по фамилии не совпадаю.

Сергей согласился.

Некоторое время сидели молча, допивая давно остывший чай.

– А знаешь, дядь Андрей, – прервал молчание Сергей, – давай-ка к нам. В вологодские края.

– И что я там? Да и где жить буду-то? У тебя жена, двое пацанов, квартирка типовая. Коттеджем-то, как нынешние, поди, не обзавелся?

– Не обзавелся. Мне своего хватает, лишнего не надо. Да и жизнь, как понимаешь, на чемоданах. Куда завтра родина пошлет? Какой тут на хрен коттедж!

Андрей Петрович согласился. Офицер начинает обрастать бытом, только когда снимет погоны. А до этого – перекати-поле. Единственное имущество, без которого никак нельзя, – дюралевый жетон с индивидуальным номером.

– В общем, есть для тебя место, – раскрыл карты кавторанг, – как раз по тебе.

И начал объяснять, что да как.

Отчего Андрей Петрович буквально впал в детство.

Точнее – в отрочество, когда мир представляется добрым и щедрым, а жизнь сулит фантастические перспективы, которые пусть даже и противоречат некоторым фундаментальным законам мирозданья.

Андрей Петрович решил в шестьдесят лет начать новую жизнь. Правда, были на то и еще одни основания, кроме приступа подростковых иллюзий. Старая жизнь настырно пыталась вогнать ему пулю промеж глаз. Или каким-нибудь иным способом отправить его на небеса.

3

Пару дней Андрей Петрович кантовался в воинской части, которая находилась в Сямженском районе Вологодчины. Был представлен командному составу, то есть заместителям капитана второго ранга Сергея Алексеевича Колыванова. Познакомился с парой мичманов и тремя матросами, с которыми он должен держать связь по бытовым вопросам – снабжению провиантом, горючкой и прочими необходимыми на дальней точке вещами. Подобрал себе обмундирование – бушлат, сапоги, в общем, все что положено. Вот только к бушлату погоны не полагались. В связи с чем Андрей Петрович так и не уяснил свой статус в системе ВМФ России. «Ну, буду вольнонаемным», – решил он в конце концов.

А потом его привезли на точку, до которой добирались два часа по просеке. Чувствовалось, что ее поддерживают в рабочем состоянии – упавшие поперек деревья выпиливали посередине и убирали выпиленные серединки на обочину. Молодая поросль размолачивалась гусеницами бэтээров, которые, судя по всему, проходили тут довольно часто. Во всяком случае, не реже, чем из почвы вылезали новые кустарники и деревца.

Место новой службы Андрея Петровича нисколько не удивило. Обычный армейский стандарт. Разве что комфорта побольше, чем было в годы его боевой молодости.

В жилом блоке стояла койка со стандартным постельным бельем. Тумбочка. Четыре табуретки, вероятно, на случай прибытия какой-нибудь инспекции. Стол, покрытый клеенкой в серую клеточку. Был телевизор. Но ему объяснили, что он практически ничего не ловит. Когда повезет, то можно слушать два первых канала без изображения.

Была дровяная печка. Не русская, из кирпича, с лежанкой наверху для борьбы с радикулитом, а пузатая металлическая. Но печка была скорее излишеством, потому что отопление было электрическое. Электричества хватало – в пристройке стоял мощный дизель-генератор. И солярки к нему прилагалось более чем достаточно. Однако мичман сказал, что в самые лютые морозы надо дополнительно и печь затапливать. Ну, или дизель может чекулдыкнуться, и тогда… Тут мичман трижды сплюнул через левое плечо.

На кухне было все, что надо для холостяцкого житья-бытья. Электроплитка на две позиции. Кастрюли-сковородки, миски-кружки, вилки-ложки. Был даже холодильник. Совсем древний – «Юрюзань». Такие сейчас только в каком-нибудь музее можно встретить. Но при этом работал. Работал и был этаким материализованным обвинением тем прощелыгам, которые разрушали советскую промышленность ради того, чтобы дать зарабатывать иностранным производителям бытовой техники.

Правда, Андрей Петрович, человек бывалый и не пальцем сделанный, надумал устроить ледник в погребке, куда весной натаскает снега.

Воду из скважины качал электронасос. И для кухни. И чтобы помыться, для чего был оборудован душ с водонагревным баком. Забегая вперед, скажем, что Андрей Петрович к осени срубил и баньку, чтобы зимой можно было хоть попариться без какой-либо конкретной цели, хоть выгнать подступающую простуду.

В общем, для нормальной жизни было все необходимое. Точнее – для нормальной службы, как считал Андрей Петрович. И даже немного сверх того.

– Ну, Петрович, – сказал мичман, когда было все осмотрено. – Раз в месяц мы тебе будем подвозить все, что положено. И поесть, и дизель накормить, и еще чего попросишь, но в разумных, конечно, пределах. А вот баб не обещаю. – И добродушно рассмеялся.

Связь с частью надлежало держать по рации. Но она была незнакомой, не такой, которой он пользовался в Афгане. Рация работала через спутник.

– А это что? – спросил Андрей Петрович, когда уже завели двигатель БТР.

– Мачта это. Разве не видишь?

– Да слепой ее и тот увидит. А для чего она? И чего такая здоровенная?

– Петрович, ты же человек бывалый! Это военный объект. Нам с тобой поставлена задача охраны объекта и всего, что находится на его территории. Все равно, что охранять. Вот кинешь на землю окурок, и его тоже охраняй. А для чего нужна эта мачта, пусть в штабе думают.

Механик-водитель дал газу. И БТР вскоре скрылся в лесной чаще, простирающейся хрен знает докуда.

4

Посреди просторного квадрата, огороженного железобетонными плитами с колючей проволокой поверху, возвышалась громадная металлическая мачта.

Она была столь высока, что ее макушка едва просматривалась.

Метров четыреста-пятьсот, решил Андрей Петрович, не имея измерительных инструментов.

Отчасти она напоминала Эйфелеву башню. Четыре лапы, похожие на бульдожьи, упирались в бетонное основание. И, очевидно, уходили вниз на изрядную глубину. Вверху лапы сходились приблизительно на уровне девятиэтажного дома. И дальше, до самого верха, шло переплетение металлических балок примерно десятиметровой длины.

Вся эта громадная конструкция была застрахована от ржавления и сопутствующей ему потери прочности за счет того, что все детали мачты были сделаны из какого-то антикоррозионного металла. Может быть, это был даже титан – метал легкий и способный простоять в неизменном виде не одно столетие. В армии титан – популярный металл.

Устойчивость мачты обеспечивали четыре растяжки, сделанные из тросов толщиной чуть ли не в руку. Вполне понятно, что ей был не страшен не только ураганный ветер, но, может быть, даже и землетрясение средней мощности. И хоть землетрясений на Вологодчине и не бывает, но армейские системы всегда делают с большим запасом прочности и надежности.

Наверх, вероятно, до самой макушки, о которую вспенивались низкие облака, вела лестница. Самая примитивная, какую можно себе представить, – обрезки двадцатимиллиметровой арматуры, приваренные к двум вертикальным направляющим. Причем арматура была из обычного черного металла, покрытая рыжими пятнами ржавчины. Было абсолютно непонятно, насколько прочны к настоящему моменту ступеньки-жердочки. И на какой высоте одна из них обломится, и незадачливый верхолаз понесется навстречу земле с ускорением 9,8 м/с². И главное – почему лестницу, как и саму мачту, не сделали «вечной», то есть из нержавеющего металла.

У основания мачты находился металлический бункер высотой в полтора человеческих роста и сторонами десять на десять метров. Из бункера вертикально вверх, к самой вершине мачты, уходили две двухдюймовых трубы. На высоте примерно пятиэтажного здания от труб через равные промежутки, пятиметровые, отходили ответвления в виде пластинок метровой длины.

Вход в бункер преграждала массивная дверь с кодовым замком.

«Ох и ни хрена себе хреновина!» – сказал Андрей Петрович, осмотрев загадочную конструкцию.

5

Первый год Андрею Петровичу дался нелегко. Нет, с бытом – сварить, пожарить, постирать, протереть пол, вымыть посуду, зашить прореху, заготовить на зиму дрова, а потом топить печь, разгребать снег и так далее, и тому подобное – никаких проблем не было. Он давно уже жил один, и бытовая рутина выполнялась им на автомате.

Проблемы были со свободным временем, которое на него, вчерашнего горожанина, буквально навалилось тяжелой ношей.

В городе был телевизор, с его помощью можно было убивать время в неограниченных количествах.

Были магазины, куда надо было ходить за продуктами. Или какую-нибудь одежку подобрать взамен обветшавшей.

Были автобусы, которых надо было дожидаться на остановке. И в это время он был как бы при деле.

Были банкоматы, сигаретные киоски, светофоры на перекрестках, домофоны, рекламные газеты в почтовом ящике, были бомжи, были липовые бойцы Чеченской войны в купленной на рынке необмятой форме, которые под блатные аккорды поют о боевом братстве, были дети, спешащие с рюкзаками в школу, молодые матери с колясками, уткнувшиеся в свои айфоны, были старики и старухи двух типов – агрессивные и неуверенные в себе с извиняющимися глазами, были машины, мотоциклы, велосипеды, самокаты, роликовые коньки, а в небе – стрелы подъемных кранов…

Вся эта – неживая и живая – мешанина, постоянно вращаясь перед глазами, отвлекала Андрея Петровича от себя, не давала ему остаться наедине со временем. Со временем, которое способно придавить некрепкого человека к земле своими предельно простыми и максимально безжалостными вопросами.

Был, в конце концов, пивбар, где можно было пропустить пару кружек под креветки и разговоры со случайными людьми. Разговор со случайными людьми тем хорош, что не заставляет напрягаться, чтобы скрыть от знакомых что-либо, чего они не должны знать ни при каких обстоятельствах.

И главное – в городе кругом были люди. И, глядя на них, Андрей Петрович ощущал подсознательно общность и с этими людьми, и с этим городом, и с этой страной. Хоть давно и считал себя одиноким волком.

А здесь, в лесу, в полном одиночестве, он утратил ощущение связи со страной. Но взамен этого со временем появилось чувство связи с землей. Но не с маленькой буквы, а с самой что ни на есть большой – связь с Землей. С планетой, на которой обитает бессчетное количество людей, зверей, птиц, рыб и совсем мелких тварей.

Нет, пить на своей удаленной от цивилизации точке он мог хоть каждый день. Но, правда, не пиво, а спирт, который ему оставили в изобилии. Для медицинских целей. Ну или чтобы там протереть что-нибудь, отдраить. Армия без спирта не обходится. Раз поставили на полное довольствие, то и по всем пунктам, включая спирт и асидол для чистки ременной бляхи.

Однако склонности к питью в одиночку и без повода у Андрея Петровича не было. Вот если, конечно, хотя бы один из этих компонентов – или с кем-то, или по поводу, – то тогда, разумеется, маленько можно. В первый раз он причастился только на ноябрьские. А потом дождался Нового года.

И бесконечно тянувшимися вечерами ему в голову приходили очень причудливые мысли. Вот бы, например, в кино пойти. Хоть в городе в кино он последний раз был еще при советской власти.

Или в клуб. Но не в такой, где, налупившись экстази или чего у них там, превращаются в танцевальных роботов. Нет, Андрей Петрович думал о клубе, где пенсионеры кадрят молодящихся пенсионерок. Там он тоже ни разу не был. Но видел по телевизору, как пьют чай с пирожками и танцуют. И тоже, в общем, дрыгают ногами, потому что нынешний пенсионер с молодости воспитывался на всяческих битлах, роллингах и эйсидисишниках. Те, которые выросли на Утесове и Шульженко, на Виноградове и Козине, на Юрьевой и Великановой, – те уже давно в земле сырой. Так что вальсирующие пары теперь можно только в старинном кино увидеть.

В общем, Андрей Петрович почти весь первый год не столько служил, сколько маялся.

Правда, ближе к осени занялся грибами. Брал только белые, которых было в изобилии. Да и ходить далеко не надо было – вышел за ворота и собирай. К сожалению, грибные походы много времени не занимали. Пару грибов на суп. И четыре на жарку. Да и то не каждый день, а то от одних грибов озвереешь, бурундуком станешь. Хочется чего-то более разнообразного.

Но потом, к счастью, понял, что можно собирать для Сережи. У него ведь семья, ему много надо. Да и с сослуживцами ему было не грех поделиться. Собирал уже, сколько в ведерко влезает. И сушил, чтобы на суп. А для еды – солил. Сообщил по рации, чтобы в очередной завоз на БТР побольше пустых банок пригнали.

Да, еще баньку летом строил. Но как-то очень быстро управился, потому что работал с каким-то радостным остервенением – все три недели для него были просто каким-то праздником. Начинал чуть свет. И складывал инструменты, когда уже начинало смеркаться. А устав под вечер, вымотавшись вконец, сразу же проваливался прямо-таки в юношеский сон. Как говорится, без задних ног и ненужных сновидений. То есть никакого в это время томления духа в нем не было. Время для него в этот период было в радость.