Текст книги "Трагедия царя Бориса"

10

Переполненная гневом толпа народа заполонила площадь перед Грановитой палатой. Народ вооружился кто палками, а кто и камнями. Возмущенная чернь кричала:

– Выдайте нам Годуновых на расправу! Не выдадите – мы разнесем все тут вокруг и доберемся до вас, бояр!

Впереди толпы выскочил тщедушный работный мужичонка и писклявым голосом закричал, махая суковатой палкой:

– Что вы стоите? Идем громить все подряд, а там и до Годуновых доберемся.

Обстановка в толпе накалялась, еще немного – и вся толпа кинется к Кремлю и начнется погром.

Бояре, стоящие на крыльце, в страхе попятились назад.

В это время задние ряды толпы расступились, и к крыльцу проследовал митрополит Дионисий. Он держал в руке большой серебряный крест. За ним следовали именитые бояре Шуйские, Воротынские и другие.

Люди нехотя расступились, пропуская процессию.

Митрополит, поднявшись на крыльцо, трижды осенил толпу крестом, обратился к народу:

– Во имя Господа нашего Иисуса Христа! Уймите свою гордыню, успокойтесь и не берите греха на душу.

Из толпы послышался крик:

– Выдайте Годуновых нам на расправу! Они губят Россию и хотят захватить престол!

Рядом с Дионисием встал Иван Шуйский и обратился к бунтующим:

– Нам не за что гневаться на Годунова. Мы живем с ним мирно, нам нечего делить. Борис Годунов честно исполняет государево поручение правителя! И напрасно вы обозлились на знатного боярина и государственного мужа.

Но два купца, которые стояли впереди толпы, по-видимому, предводители, перебивая Шуйского, кричали, обращаясь к народу:

– Не верьте боярам! Пусть выдадут нам всех Годуновых, ибо от них нас всех ждет погибель!

Настроение бунтовщиков переменилось. Они уже не слушали купчишек и нерешительно затоптались на месте. Стали бросать наземь камни и палки.

Иван Шуйский, не теряя времени, продолжал:

– Зачем нам проливать кровь друг друга? Все у нас хорошо. В Думе мы живем дружно. Государь наш премного нами доволен. Идите, мужики, по домам, вас там ждут жены и дети.

Обстановка среди толпы изменилась, люди заговорили меж собой, а некоторые стали кричать, обращаясь к народу:

– И правда, пойдем по своим домам. Займемся своими делами!

Толпа стала медленно расходиться. Работный люд, почесывая затылки и споря меж собой, пошел за ворота. Вскоре площадь опустела, только и остались после бунтовщиков валяться камни да палки.

Но два купчишки никак не могли успокоиться, всячески пытались задержать людей, призывая вернуться и требовать выдачи Годуновых.

Как только площадь опустела, по приказу правителя тут же были закрыты крепко-накрепко кремлевские ворота.

Борис в окружении своих людей появился на крыльце, отдал приказание стрелецкому сотнику:

– Михаил Иванович, расставь на стенах усиленную охрану стрельцов. Да зарядите пушки, и чтобы фитили были наготове. Если вновь придут бунтовщики под стены, стреляйте из пушек и пищалей.

Затем подозвал к себе Еремея, который после ссылки боярина Мстиславского постоянно находился при Борисе и стал одним из незаменимых слуг, особенно в ведении тайных дел соглядатайства за неугодными правителю людьми:

– Еремей, ты выявил зачинщиков, которые привели народ на площадь бунтовать?

– Да, Борис Федорович. За всеми этими людьми ведется слежка, и в нужный момент мы их найдем.

Годунов подошел поближе к своему слуге и прошептал ему на ухо:

– Всех этих людей сегодня ночью схватить, чтобы их в Москве и духу не было.

– А куда ж я их дену?

– Знатных сослать в ссылку, а тех, кто яростно хотел бунтовать и зачинщиков, особенно двух этих купчишек, которые особенно глотку рвали, уничтожить.

– Будет сделано, Борис Федорович, как вы приказали, – с поклоном ответил Еремей и тут же двинулся в окружении верных Годунову соглядатаев выполнять поручение правителя.

А Годунов отправился на свое подворье. Ему нужно было поделиться происшедшим и посоветоваться со своей женой Марией, которая была его умным советчиком.

Жену Борис застал в ее опочивальне, она стояла на коленях и молилась у иконы Пресвятой Богородицы. Она шепотом читала молитву, часто крестилась, делала низкие поклоны.

Управитель не стал перебивать ее молитву, хотя ему хотелось тут же поделиться происшедшим с Марией.

Он устало опустился в кресло, задумался, а подумать было о чем… Он знал, что ради того, чтобы всех Годуновых удалить от престола, бояре пойдут на все. Уже сегодня их судьба висела на волоске. Если бы испугавшиеся погромов бояре не вступились за него, возможно, уже он не был бы жив. Как поступить, что делать, Годунов не знал. Что теперь ожидать от своих врагов? Самое слабое место – это его сестра, которая почему-то никак не могла родить наследника престола. На это и делали ставку его злопыхатели.

Наконец, Мария закончила молитву, подошла к своему мужу, села рядом и в тревоге произнесла:

– Что, Борис, будем делать, как жить дальше? Ведь наши враги не успокоятся, пока нас со свету не сживут!

– Может и правда, посадить вместо Федора какого-нибудь австрийца королевских кровей?

– Это, Борис, не выход. Если даже мы посадим на место Бориса австрийца, то боярам нас будет еще легче столкнуть. Федор-то хоть души не чает в твоей сестре, любит ее. А австриец вряд ли будет бороться за нас. Нужно нам все-таки выждать, бояре все равно отступятся. Сейчас, я слышала, они собираются собрать Земский совет, чтобы принять решение всем миром о пострижении царицы в монахини. Но это еще не так важно, так как бояре не уверены, примет ли царь эту челобитную от совета всей земли. Это уж его воля. А он, конечно, откажет им, и они ничего не смогут сделать против решения Федора.

Годунов молча слушал жену, что-то про себя обдумывая.

Мария, пристально глядя на своего мужа, вдруг спросила:

– Интересно, кого они хотят посадить царицей вместо твоей сестры?

– А вот я не знаю. Я уж почти всех боярских дочерей, которые близки царскому роду, отправил в монастыри.

– А я думаю, Борис, что рано ты расстраиваешься.

– Это почему же? – с удивлением спросил Годунов.

– Я тебе вот что по этому поводу скажу. Федор полностью находится под влиянием твоей сестры. А он очень упрям. Вспомни, на что уж его отец был жесток, а так и не мог его склонить к разводу с Ириной, а уж Думу или митрополита он и слушать не будет. Вот увидишь, как он их погонит посохом. А тебе, Борис, я советую, не теряя времени, постарайся завести разговор с царем и царицей, разъясни им, чего добиваются бояре. Они тебя послушают и сделают так, как ты посоветуешь. И забудь о том, что ты хотел выдать Ирину за иностранца, чтобы сохранить трон. Ты совершаешь большой грех перед людьми и Богом. Бояре постараются использовать против тебя все, что им под силу. Тебе же, Борис, надо с завтрашнего дня постараться стравить царя с боярами.

– Это я уж постараюсь сделать в наилучшем виде, – пообещал правитель.

– Но это еще не беда. Беда нас с тобой ждет впереди.

– Какая беда нас ждет еще и откуда?

– Что бояре затеяли всем миром заставить Федора насильно постричь Ирину в монахини, ерунда. Царь им откажет, и они ничего с ним не поделают. Как только это их дело не состоится, они, по-видимому, возьмутся за царевича Дмитрия, который сейчас находится в Угличе.

Услышав это, Годунов даже побелел, заволновался, встал и заходил взад и вперед по опочивальне, повторяя:

– Как же это я упустил Дмитрия из виду? Ты, Мария, спасительница моя. Надобно немедленно послать в Углич своих людей, чтобы они не сводили глаз с царевича и докладывали мне, что там происходит.

– Я уже давно на это обратила внимание и пока тебе ничего не говорила. Но при царевиче находится служанка, которая мне обо всем сообщает. Так вот, дорогой мой Борис, Василий Шуйский давно уже туда запустил свои ручки. По-моему, они готовят заговор против царской семьи и хотят посадить на престол Дмитрия.

Борис медленно сел и тихо промолвил:

– Эти знатные бояре то с одной стороны подбираются, то с другой. И нет им никакого уема.

Надобно завтра же послать в Углич своих людей.

– Помяни мое слово, Борис, царевич Дмитрий принесет тебе еще немало бед и горя.

– По-моему, Мария, ты слишком уж преувеличиваешь значение царевича Дмитрия. Ведь он еще мал и не сможет управлять государством.

– А зачем ему управлять, когда за него успешно будут это делать бояре. Назначат ему регента из знатного боярского рода, скорее всего Василия Шуйского, а ты останешься ни при чем. Теперь, Борис, все зависит от тебя. Сможешь ли ты опередить своих врагов, или они сметут с царского двора весь род Годуновых.

– Это мы, Мария, еще посмотрим, кто кого! – в волнении произнес Годунов.

– Недавно из Углича пришла ко мне монашка, специально посланная мной, чтобы узнать, что там происходит. Так вот она мне рассказала, что Шуйские и Нагие давно уже объединились против царя Федора и тебя. Они уже давно плетут заговор против царской семьи. Это, несмотря на то, что царь одаривает мать Дмитрия подарками и мехами, дорогими каменьями и деньгами. Но Нагие все-таки втянуты в опасный заговор. Причем царевича готовят к тому, что он вскоре сядет на место Федора, воспитывают у него ненависть к царю и его двору. Царевич Дмитрий – довольно неглупый мальчик и постоянно интересуется жизнью царя. Ему внушают, что царь не способен управлять государством. Зимой царевич лепит снежные фигурки, нарекая их именами князей и бояр, приближенных царя, а затем рубит им снежные головы, приговаривая, что так и будет, когда он станет царем. Монашка рассказывает, что мальчик унаследовал жестокий характер своего деда Ивана Грозного. Если Дмитрий действительно станет царем, то он наверняка утопит Россию в крови.

Борис, выслушав свою жену, надолго задумался, затем произнес:

– Ну что ж, спасибо тебе, Мария, за твой ум и бдительность, за то, что ты проявила себя как настоящий защитник царской семьи и нашего рода Годуновых. А теперь и моя очередь сделать так, чтобы ни один шаг моих противников в Угличе не был сделан без моего ведома. Завтра же с утра я обо всем сообщу царю Федору.

11

Вскоре Еремей был отправлен в Углич с подарками бывшей царице и царевичу с наказом, чтобы он организовал во дворце царевича Дмитрия глаза и уши, чтобы каждый шаг Нагих был известен Годунову. Для этого правитель выделил немалые деньги для подкупа нужных людей.

Еремей прибыл в Углич утром. Его встретили, как полагается встречать посланника от царского двора. Когда все собрались в трапезной палате, Еремей с поклоном вручил матери царевича Дмитрия дорогие подарки. Здесь были меха и дорогие украшения. Мария, лукаво улыбаясь, приняла подарки, при этом сказала:

– Я рада и очень благодарно, что царь Федор, родной брат царевича Дмитрия, не забывает нас и одаривает дорогими подарками.

Царевич Дмитрий, восседая на высоком, изукрашенном резьбой и золотой инкрустацией кресле, которое очень напоминало трон, надменно произнес:

– Как там царь Федор, жив еще?

– Жив и здоров, того и вам всем желает! – как будто не замечая дерзости, ответил с поклоном Еремей.

Мальчик, не успокоившись тем, что уже сказал, съязвил:

– Скоро Годунов со всей своей родней захватит трон у слабоумного царя, вот тогда и посмотрим, как он будет жив…

Мария Нагая сердито взглянула на своего сына и попыталась загладить его дерзость:

– Не обращайте внимания, маленькое дитя от своего неразумения и глупости говорит, что попало. Наслушался от дворовых всяких непотребных слов, вот и повторяет их.

– Когда Федор умрет из-за своего слабого здоровья, я стану царем и всех Годуновых велю казнить!.. – не унимался подросток.

Царица встала со своего места и велела слуге увести Дмитрия, сказав:

– Иди, Дмитрий, позанимайся науками, коли хочешь быть царем, тебе надо много знать.

Когда мальчика увели, Мария сделала знак слугам, чтобы они подавали угощения гостям. Но ее, видимо, беспокоило, что царевич так резко высказался про царя и его двор. Оправдываясь, она сказала:

– Царевич за дерзость будет наказан. Не разрешу ему играть со своими сверстниками во дворе, а то нахватался от них всяких уличных разговоров.

После трапезы Еремея отвели в предоставленную ему комнату, где он после длинной дороги заснул и проснулся уже вечером.

Соглядатай после сна долго лежал, размышляя обо всем увиденном и услышанном.

Наконец, устав лежать, он встал и вслух произнес:

– А сильно бояре настроили мальчишку против царя и Годуновых. Надобно об этом Борису Федоровичу обязательно сообщить. А то не ровен час…

Подкупить слуг Марии Нагой для Еремея не составляло большого труда. Они с жадностью ловили взглядом блеск золотых монет, которые предлагал соглядатай.

Еремей для своих целей прихватил из Москвы дьяка Микитку Качалова и его сына Дмитрия, с которыми он уединился в отведенной ему комнате. Разговор шел с глазу на глаз:

– Ты, Микитка, и твой сын Дмитрий останетесь здесь в Угличе и будете следить за всеми слугами, которых я подкупил, и все мне будете сообщать через монахиню Евдокию. Ты, Микита, здесь будешь при дворе управляющим и будешь вести хозяйство, да не вздумай воровать, как ты это делал в Москве на своей должности. Работу исполняй честно, угождай Марии, чтобы она была довольна тобой, а тебе, Дмитрий, надобно завести дружбу со своим тезкой царевичем. Потакай ему во всем, заводи с ним разные игры, чтобы он в тебе души не чаял. Царевич – самолюбивый и властный мальчишка, поэтому ни в чем ему не перечь.

– И долго мы тут будем находиться? – с тоской в голосе спросил дьяк.

– Столько, сколько нужно будет. Может, для тебя лучше за воровство и взятки быть на каторге или висеть на дыбе?.. – перебивая Микитку, ответил Еремей.

Качалов тут же осекся, опустил голову и пробурчал себе под нос:

– Ладно, чего уж там. Сколько нужно, столько и буду находиться и выполнять все, что вы прикажете.

– Перво-наперво проследите, кто из бояр приезжает сюда. Бывает ли здесь Василий Шуйский? Постарайтесь подслушать их разговоры и сообщать мне.

– А мне что делать? – поинтересовался сын дьяка.

– А тебе, Дмитрий, подружиться с мальчиком так, чтобы он с тобой был во всем откровенен. Мальчик часто присутствует при разговорах взрослых и все слушает. А тебе только остается умело расспросить царевича, и он тебе все расскажет.

– А если он не захочет мне рассказывать?

– А ты расположи его к себе так, чтобы он тебе все сам выложил. Дети в этом возрасте еще глупы и отзывчивы, когда к ним проявляют внимание. Ты же знаешь, как он ненавидит царя и Годунова, вот на этом и подыгрывай ему, мол, царь и Годуновы такие и сякие…

– А можно ли это? – с испугом спросил Дмитрий. – Схватят меня по доносу соглядатаев – и на дыбу…

– Не бойся, не схватят, мы же знаем, что ты это будешь делать по необходимости, что ты верен России и царю нашему Федору.

– А как мы будем передавать все, что узнаем? – спросил Дмитрий.

– Очень просто. Здесь нами оставлена монахиня Евдокия. Ей и будете все сообщать, а она будет передавать все мне, когда будет появляться в Новодевичьем монастыре.

– Видел, недавно тут крутилась… – и, плутовато улыбнувшись, произнес: – Справная монашка. Я думаю, что мы с ней поладим.

Еремей строго взглянул на Дмитрия и, пригрозив пальцем, сказал:

– Не вздумай завести с ней шашни! Голову оторву! Она служитель церкви и несет сюда Божье слово.

Дмитрий опустил голову, пряча плутоватые глаза, тихо произнес:

– Я понимаю, Еремей Васильевич. Как скажете, так и будет.

– Тогда, коли вы все поняли, я пойду по своим делам. Еще Евдокию надо посетить в ее келье.

Монашку соглядатай застал за трапезой. Женщина не торопясь ела то, что ей подали с хозяйского стола, думая о чем-то своем, и сразу не заметила, как тихо вошел Еремей.

– Кушать изволите, Евдокия?

– Да уж, Еремей Васильевич, надо немного поесть, ведь целые дни провожу в молитвах.

– И это правильно, что Богу молишься. Не забывай молиться за нашего царя Федора Ивановича и матушку Россию.

– Да уж стараюсь, Еремей Васильевич.

– Старайся, старайся, милая, а о деле, что мы говорили с тобой, разумей.

– Вводите меня в грех, Еремей Васильевич. Ведь соглядатайство – это великий грех!

– Нет греха, Евдокия, коли это делается ради нашего царя-батюшки.

– Ну, разве что ради царя, то я согласна, чтобы уберечь его от плохих людей.

– Тогда слушай, что тебе надобно будет делать. Все, что тебе будут передавать мои люди, Качаловы Микита и Дмитрий, и то, что сама тут увидишь и услышишь, немедленно рассказывай мне. В Москву ты можешь без всяких подозрений ездить молиться в Новодевичий монастырь.

Еремей вплотную подвинулся к монашке, обнял ее за плечи, притянул к себе.

Все молодое налитое тело Евдокии содрогнулось и затрепетало. Но она стала отчаянно сопротивляться домогательствам соглядатая:

– Зачем вы, Еремей Васильевич, толкаете меня на великий грех, ведь я дала перед Богом обет, что отказываюсь от мирской жизни!

Еремей, распаленный страстью, молча стал стягивать с женщины ее монашеское одеяние, но у него ничего не получалось, тогда он повалил Евдокию на лавку, задрал подол. Обнажились белые стройные ноги и то место, к которому он так стремился.

Женщина вдруг ослабла, застонала, затрепетала. Соглядатай стал страстно целовать монашку в губы, в шею.

Евдокия отдавалась страстно, со стоном и всхлипыванием, еще больше вводя неожиданного любовника в страсть.

Наконец, утомленные любовью, они освободились от жарких объятий друг друга, сели на лавку.

– Господи! Господи! Ты сатана, Еремей, ввел меня в такое искушение! Теперь мне не замолить свой грех.

– Ничего, замолишь, Евдокия, но будешь знать, что если об этом узнает игуменья, тебя изгонят из монастыря. Так что исправно выполняй все, что я тебе сказал.

Женщина истово молилась, накладывая крест один за другим.

Соглядатай потрепал Евдокию по плечу, пообещал:

– Теперь, моя дорогая, как только мы вновь встретимся, я тебя опять введу в искушение.

Евдокия, пряча от стыда глаза и не глядя на неожиданного своего любовника, прошептала:

– Свят! Свят! За что же мне такое наказание? И как мне теперь освободиться от этих сатанинских наваждений!

– Никак ты, Евдокиюшка, теперь от меня не освободишься. Теперь ты в моем распоряжении… – Уходя из кельи, напомнил: – А про дело, которое я тебе поручил, не забывай.

Еремей, не торопясь, вышел из кельи монашки, направился в терем к Марии Нагой, чтобы сообщить ей, что сегодня отбывает в Москву.

Молодая розовощекая служанка доложила Марии, что к ней пожаловал посланец из Москвы.

Нагая тут же распорядилась провести его в свою светлицу, где она занималась рукоделием, а рядом, за небольшим столиком, сидел царевич Дмитрий и читал книгу в кожаном переплете.

Войдя к царице, соглядатай низко поклонился, перекрестился на образа и смиренно произнес:

– Бог вам в помощь. Вы все хлопочете в праведных трудах, рукоделием занимаетесь.

Мария грустно улыбнулась и указала гостю на лавку:

– Садись, Еремей Васильевич, и рассказывай, что там у вас новенького в Москве.

– Да что там новенького, как жили прежде, так и живем, – односложно ответил царский посланец, затем добавил: – Может, что еще надо, так говорите, не стесняйтесь, в следующий раз привезу.

– Ты и так привез нам много дорогих подарков из Москвы. Мы этим вниманием премного довольны.

– Я был послан к вам лично царем Федором Ивановичем, чтобы доставить вам дорогие меха и золотые украшения, и разных яств, и всяких припасов, чтобы вы ни в чем не нуждались.

Мария выпрямилась, оторвалась от рукоделия, лукаво посмотрела своими красивыми карими глазами на собеседника, улыбнулась, довольная его сообщением о подарках. Ее лицо преобразилось, засветилось. Женщина легко встала, прошлась по светлице. Она была по-прежнему стройна и красива. Еремей невольно засмотрелся на свою собеседницу.

Тут в разговор вмешался царевич Дмитрий, он с ненавистью произнес:

– Что, посмотреть тебя послали, чем мы тут занимаемся? Не хотим ли сесть на царский престол? Так сообщи своему Годунову, что живем мы здесь все смирно. И ни о чем дурном не помышляем.

Мария с укором посмотрела на сына и попыталась сгладить неприятный разговор:

– Не обращай внимания на то, что неразумное дитя говорит. Он еще глуп, – и, погрозив пальцем царевичу, сердито сказала:

– Ты, Дмитрий, несправедливо судишь о царе-батюшке Федоре Ивановиче и Борисе Федоровиче Годунове. Они о нас заботятся и дорогие подарки шлют. Чтобы я больше таких слов о наших благодетелях не слышала.

12

В 1588 году положение в Российском государстве очень осложнилось в связи со стихийными бедствиями, которые обрушились на страну и привели к неурожаям. Начался голод. Многие деревни опустели, поля стояли заросшие бурьяном. Люди бросали свои поселения и шли в город, где жили подаяниями. Разорялись не только крестьяне, но и мелкие дворяне, которые бросали свои поместья и вынуждены были идти в кабалу к боярам.

Цены на хлеб и все продукты питания возросли и росли с каждым днем. В связи с этим в Москве создалась критическая обстановка. Толпы голодных нищих, убогих и бездомных людей бродили по улицам города. В любой момент мог произойти бунт, тогда от разбушевавшейся голодной толпы можно было ожидать все что угодно.

У храма Василия Блаженного собралась толпа людей. Они выкрикивали оскорбления и ругань в адрес бояр и Годуновых. Все считали, что в бедах, которые происходили в стране, виноват Борис Годунов и его родственники, которыми он наводнил Думу и другие государственные должности.

Находились бояре и дворяне, которые завидовали правителю и ненавидели его. Они всячески подстрекали голодный люд против Годуновых.

По Москве ходил голый человек и призывал народ ворваться в Кремль и лишить жизни Годуновых.

Толпа у храма волновалась, ругая на чем свет стоит правителя:

– Бориска загубил наш народ! Он Сатана! Его надо лишить жизни, и тогда все наладится!

Толпа расступилась. Появился голый худой и убогий человек. На его шее висела железная цепь. Одну ногу он подволакивал.

Войдя в середину толпы, он крикнул:

– Люди, посмотрите на меня, до чего довел меня правитель! Мне нечего есть, мне нечего надеть! Во всем этом виноваты бояре и их правитель Бориска Годунов! Он знается с сатаной, и обещал ему загубить весь наш народ!

Толпа заревела, слышались выкрики:

– Идемте на Кремль! Будем просить царя, пусть нам выдаст Годуновых, и тогда Россия-матушка не погибнет. Не будем себя обрекать на погибель этому бесу!

Возбуждение огромной толпы нарастало с каждой минутой. Люди стали подбирать булыжники и все что попадет под руку, чтобы идти громить Кремль. Неизвестно, чем бы это все кончилось, если б в это время не отворились ворота. Стрельцы выкатили пушки, которые направили в толпу. Зажженные фитили были наготове. Вооруженные служилые быстро окружили разволновавшуюся чернь.

Стрелецкий сотник, забравшись на телегу, крикнул:

– Если вы сейчас не разойдетесь, я прикажу стрелять из пушек.

Испуганные люди стали разбегаться в разные стороны, боясь оказаться убитыми.

Стрельцы же, не теряя времени, выхватывали из толпы самых подозрительных людей, вязали им веревками руки, били прикладами ружей и рукоятками бердышей или плашмя саблями по голове.

Голого человека схватили тут же, но его пытались защитить нищие и убогие, которых тут же избили, голому человеку заломили назад руки, а стрелецкий сотник распорядился:

– Тащите этого смутьяна в пыточные подвалы. Там палачи из него всю дурь выбьют, там он расскажет, кто его подстрекал на это подлое дело.

Как только разогнали толпу, у Кремля была усилена охрана стен и ворот. Почти через каждые нескольких метров стояли пушки, у которых денно и нощно стояли стрельцы, готовые в любое время открыть огонь по бунтовщикам. Кроме того, в городе разместили усиленные военные отряды, которым было дано указание разгонять сборища людей, а подозрительных хватать и отправлять в подвалы, где с них снимали допрос с пристрастием.

Бориса Годунова все больше и больше волновало влияние Андрея Щелкалова на Боярскую думу. Кроме того, его беспокоили Шуйские, которые неуклонно стремились к власти. Нужно было что-то предпринимать, иначе в случае смерти царя Федора, который был очень слаб здоровьем, Годуновы потеряли бы власть. Эти не очень приятные думы изматывали правителя. Он приходил вечером домой разбитый и усталый.

Возвратившись после тяжелого дня, Борис сразу же прошел в свой кабинет, сел за кресло у своего рабочего стола, обхватил голову руками и крепко задумался. В голове витала одна и та же мысль: об укреплении своей власти и влиянии на Боярскую думу.

Тихо скрипнула дверь, и в кабинет бесшумной походкой вошла жена Годунова. Она подошла к своему супругу, обняла его за плечи, поцеловала в щеку, спросила:

– Что, мой правитель, так печален? Или беда опять какая-то?

– Беда пока еще не приключилась, но может приключиться, если события будут так же развиваться.

Мария погладила мужа по голове и ласково спросила:

– Что же все-таки тебя так волнует?

– Бояре и все мои противники умело натравливают на меня народ. Вот сегодня у Кремля собралась огромная толпа и требовала всех Годуновых на растерзание. И готовы были все громить, ради того, чтобы меня выдали. Но тут бояре защитили, встали на мою сторону.

– Ну вот, все-таки защитили, а ты говоришь, что все плохо.

– Защитили, потому что побоялись за свою жизнь. Они рады бы выдать всех Годуновых на растерзание народа, но побоялись бунта. Если бы народ ворвался в Кремль, начался бы грабеж, они не стали бы разбираться, кто Годунов, под горячую руку бунтовщиков и другим бы немало досталось. Это нас и спасло до поры до времени. Мне сейчас очень трудно держать власть в руках, нет людей, кроме родственников, чтобы опереться на них, посоветоваться.

– А Андрей Щелкалов? Он же друг и помощник в твоих делах и не раз доказал это, выручая тебя из сложных ситуаций.

– На первый взгляд, так. Но, как мне сообщили соглядатаи, ведет двойную игру: вроде бы и со мной, и в то же время заигрывает с Шуйскими. Кроме того, дьяк Андрей Щелкалов стремится к власти. Все они с нетерпением ждут смерти царя Федора, ждут, когда он отдаст Богу душу. Пока я не показываю виду, что знаю о его намерениях.

– И что ты думаешь предпринять?

– Пока ничего. Жду удобного случая. И думаю, что он скоро представится, как только бояре придут с челобитной о разводе царя с моей сестрой и пострижении Ирины в монахини.

– И что тебе это даст?

– Я с Федором говорил на эту тему. Уже заранее настроил его против бояр и уверен, что он даже и слушать их не захочет. И многие после этого попадут в немилость царю, и мне уже немедля нужно будет предпринимать меры против бояр-смутьянов. Тогда можно будет одним махом покончить с Шуйскими и моим, как ты говоришь, другом Щелкаловым. Я начну боярский сыск за измену. И мне помогут в этом Татищевы и дьяк Тимофеев, с ними я уже имел беседу. Они согласны помочь мне. А Федор Старий и еще несколько слуг из свиты Шуйских уже сейчас мне докладывают о каждом шаге моих противников. Это поможет мне доложить царю Федору об измене Шуйских и других дворян.

* * *

Долго ждать Годунову не пришлось. Вскоре знатные бояре, наконец, решились явиться к царю и вручить челобитную, которую писали всем миром.

Делегацию возглавил Андрей Шуйский, сопровождали его братья, а также бояре Федор Шереметьев, Петр Татищев, братья Колычевы.

В это время царь, уже утомленный чтением грамот, облокотившись на стол, задремал. Когда бояре вошли, Федор открыл глаза и стал с любопытством рассматривать гостей.

Наступила напряженная тишина, царь, не говоря ни слова, молчал, а растерявшийся Андрей Шуйский не мог начать свою речь. Он топтался на месте, не находя нужных слов. Наконец, собравшись с мыслями, Андрей поклонился в пояс, произнес дрожащим от волнения голосом:

– Государь, мы вручаем вам челобитную, которую мы писали всем миром и думаем, что вы прислушаетесь к нашему совету.

Царь молча протянул руку.

Андрей, дрожащей рукой, вручил Федору грамоту, и он тут же стал читать. И чем больше он углублялся в чтение, тем больше лицо его бледнело, покрываясь красными пятнами.

Прочитав документ, государь отложил его сторону и почти шепотом, спросил:

– И кого же вы мне прочите в жены?

Бояре смущенно опустили головы, боясь поглядеть царю в глаза.

– Дык мы, Федор Иванович… – замялся Андрей Шуйский.

– Что задыкал! Говори! – Федор вдруг встал с места, схватил грамоту, изорвал ее на мелкие кусочки, бросил под ноги делегатам, затем схватил посох и с силой треснул по столу.

В это время дверь в царский кабинет отворилась, и вошел Годунов. Он молча прошел к лавке, уселся и с ехидной улыбкой стал наблюдать за происходящим.

– Вот сволочь, как будто нюхом чует! – негромко сказал Василий Шуйский.

– И откуда он все узнал? – пробурчал Федор Шереметьев.

– А что ему узнавать, сейчас в Москве почти за каждым человеком соглядатай ходит, а уж за знатными боярами и того больше, и сообщают, что где происходит.

– Ну, бояре, теперь нам всем грозит опала, а может и больше, ссылка или даже казнь. Правитель это дело так не оставит, – заметил Василий Шуйский.

Царь выскочил из-за стола и, наступая на делегатов, закричал:

– Так что вы думаете, что я своей собственной рукой поведу свою жену на пострижение в монашки? Отдайте в монастырь своих жен и дочерей, если вам угодно!

Бояре от неожиданности попятились назад, а государь, крепко стукнув посохом об пол, истерично закричал:

– Вон отсюда! Вон! Стража, гоните их всех в шею!

Бояре в страхе с оглядкой попятились назад к двери, видя торжествующей взгляд Годунова.

Когда все вышли, Федор, держась за сердце, медленно дошел до своего кресла, сел и, тяжело дыша, уже переведя дух, молвил:

– И что людям надо!.. Сколько ни делай добра, им все мало! Мало того, еще норовят в постель забраться и распоряжаться над царем, с кем ему жить, кого любить.

Обычно доброжелательный и терпимый ко всем Федор, обращаясь к Годунову, безжалостно потребовал:

– Всех выслать из Москвы, а зачинщиков принародно казнить!

Правитель, поклонившись в пояс царю, посоветовал:

– Конечно, Федор Иванович, все они заслуживают самого сурового наказания, но я считаю, что принародно этого делать нельзя. Этим мы только можем натравить на себя московитов, и народ начнет бунтовать. Доверься мне, государь, я все сделаю тихо, без шума, кого надо, вышлю из Москвы, кое-кто пострижется в монахи, а самые ретивые исчезнут навсегда, – и добавил: – Я ведь недаром, государь, докладывал тебе, что они замышляют худое против твоей семьи, а ты мне не верил.

– Ну что ж, Борис Федорович, ты, как всегда, оказался прав.

Царь медленно встал и произнес слабым голосом:

– Пойду-ка я в свои покои, что-то лихо мне стало, отдохну, всего трясет, голова разболелась.

– Может, Федор Иванович, помочь тебе дойти до покоев?

– Нет, не надо, – отмахнулся государь и попросил: – Пришли ко мне лекаря.