Текст книги "Рассказы и новеллы"

– Отлично!

Хирург режет живот пациенту. Сестра зашивает разрез, где аппендицит.

Анестезиолог следит за приборами:

– Наркоза может не хватить.

– Это почему? – хмуро взглянул хирург на анестезиолога.

Анестезиолог широко разводит руками и хмурится, что-то припоминая:

– Забыл долить сюда этого… как это называется…

– Как?! – рычит хирург.

– Не помню. Знал, но забыл. С кем не бывает! У меня же болезнь Альцгеймера.

– Так мне и вас ещё оперировать надо? Увольте, бога ради! Только не сегодня!

– Может, димедрол? – робко предлагает медсестра.

– Вполне возможно, – соглашается анестезиолог, – только его ещё найти надо.

– Чего стоите? Бегите! Принесите ещё этого, как вы там его назвали… – командует самопровозглашённый хирург.

– Я не называл, – возразил анестезиолог, – это всё медсестра.

– А я здесь при чём? Я не анестезиолог.

– Как при чём? – возмутился хирург. – Вы, медсестра, не знаете, что необходимо, чтобы ввести в состояние наркоза?

– А откуда мне знать-то? Мне самой наркоз никогда не делали. Вот спиртом, водкой поили. Было дело, чего скрывать. По молодости чего не бывает!

– Хватит вам базарить своим длинным язычком. Это всё-таки операционная, – сердится хирург, – и у нас операция, а не телешоу! Это вам не шутки! Занимайтесь делом. Итак, что мы видим? Мы с вами видим, что кишечник этого субъекта просто нашпигован мелким свинцом. Как мне определить, где кишки зашивать? Сестра, у нас в больнице рентген есть?

– Уже нет. Отдали рентген в ЦКБ. Там, говорят, он нужнее.

– А как я, вы полагаете, определю, в каком месте у пациента дырки? Я же молодой специалист. Без операционной практики. Что вы на меня так смотрите? Ладно, ставьте, сестра, в общем, рядом с оперируемым табуретку, а на неё – таз с кипячёной водой. И слегка добавьте марганцовки. Для дезинфекции.

– Кипячёной нет.

В операционную входит вразвалочку анестезиолог. У него в руках ёмкость с жидкостью.

– Ладно, насыпьте марганцовки в обычную воду. Из-под крана… А вот и наш родной анестезиолог объявился, – хирург смотрит на наручные часы, – надо же, и часа не прошло. Почему мне часы перед операцией никто не снял? Это ж инфекции и бациллы! Сестра, налейте мне на часы спирт! Анестезиолог, твою мать! Извини, не твою! Принесли мне то, не знаете что?

Сестра набирает в таз воду из-под крана. Насыпает в него марганцовку.

– Принёс. Правда, что принес, как не знал, так и не знаю, – анестезиолог показывает что-то хирургу.

–Поставьте склянку с неизвестно чем вон туда, – Он указывает скальпелем на стеклянный стол, – Это на самый крайний случай. Если вам нечем здесь заняться, то помогайте пока медсестре. Или мне кофейку принесите. Ладно, кофе потом попью. В крайнем случае пациента спиртом накачаем. Видели фильм «Война и мир»? Там ногу солдату отрезали. А перед операцией дали ему спирта. Чем мы хуже? Мы такие же профессионалы. И со спиртом отрежем больному ногу. Сестра, спирт у нас есть?

– Есть. Но у оперируемого нога вроде в порядке. Её лучше пока не резать. Брюшная полость…. А там, как вы решите.

– У кого брюшная полость? Это ещё что за новости? Это ещё, кроме желудка? Ну, попали! Так, кстати, о спирте. Его много?

– Много. Вам хватит.

– Не фальсификат? Не палёный?

– А кто ж его знает? Я немного хлебнула… перед операцией. Для храбрости.

– Для храбрости-это правильно. Дайте-ка тогда и мне попробовать. Раз вы ещё живы.

Сестра наливает спирт в ложечку и, отодвинув маску, даёт хирургу попробовать.

– Мало. Не понял. Вон в неё, – хирург показывает глазами на мензурку.

Сестра наливает спирт в двухсот граммовую мензурку.

– Лейте мне медленно в рот.

Сестра льёт спирт в рот хирургу. Хирурга передёргивает:

– Нормальный! Годится. О, хорошо! Веселей оперировать! Если наркоз кончится, вставьте в зубы клиенту деревянную палку, чтобы не орал.

– Так где ж её взять, палку-то?

– Тогда вот тот круглый инструмент. Из нержавейки. Такой он не сгрызёт!

Хирург выкладывает в таз все кишки пациента. А их о-го-го сколько, целых семь метров! Начинает их промывать и зрительно, на ощупь, искать отверстия в стенках кишок.

Руки, комбинезоны – всё в слизи, в крови. Пейзаж натуральный.

– Не получается на ощупь, – вздыхает хирург, – ничего не получается. Никак дырки не нащупаю…. А, придумал! Я сделаю вот как. Надо прокачать кишки насосом. Да-да, сестра, обычным велосипедным насосом.

– А откуда здесь насос-то? – широко открыла глаза медсестра. – У нас такого реквизита нет. Не выписывали мы насоса. Зачем он нам без велосипеда?

– Безобразие. Как вы тут работаете без насоса? Тогда вот что! Сбегайте во двор. Там велосипед стоит. Прикованный цепью к забору. Я там насос видел. Тащите быстро! И трубку, трубку не забудьте!

– Артур Романович! Ну что Вы право все время о делах и о делах. А я между прочим в вас влюбленная и смотрите, какая открыта и доступная. Медсестра хочет расстегнуть халат, но хирург ее останавливает:

– А кто против? Но операционная не самое место для занятий любовью, да и момент вы выбрали, согласитесь Оленька, не самый удачный. Трубку тащите быстрее! Трубку я сказал!

– Хорошо, любимый подожду немного, когда ты будешь в духе.

Медсестра убегает.

– А как там у вас с наркозом? – спрашивает хирург анестезиолога.

– Заканчивается.

– А от кого здесь так алкоголем разит?

– От вас и разит, – робко сказал анестезиолог.

– А-а-а… А то я было подумал, что кто-то в операционной напился.

Сестра вбегает с насосом.

– Прокалите его на огне! – распорядился хирург. – А потом положите насос в таз со спиртом!

Медсестра прокаливает насос на спиртовой горелке. Обжигает себе руки. Анестезиолог стоит, скрестив руки и закрыв глаза.

– Хватит спать, – хирург теребит локтем анестезиолога, – лучше вон перевяжите руку сестре. Чего стоите и мечтаете, как Лермонтов у причала?

– А вот оскорблять меня в служебном положении не надо! Лермонтов не у причала стоял. Вы думаете, я все забыл на свете и ничегошеньки не помню? Дудки! Помню! Он дупле дуба в усадьбе своей бабушки сидел. Это Пушкин на утесе стоял.

– Извиняюсь. Не подумал. Спасайте медсестре руку, а то нам скоро обниматься надо будет. И резиновую перчатку ей наденьте. Да не на ногу, бог ты мой, а на руку. Да, да на обожженную руку! Бестолковый!

Анестезиолог наскоро перебинтовывает медсестре руку бормоча себе под нос:

– Сам бестолковый! Обниматься ему, ишь, рука помешает. Мне в свое в время руки не мешали, а ему, вишь, мешает.

Сестра тем временем после ее лечения анестезиологом наливает в таз спирт из бутыли. Опускает в таз со спиртом насос.

– Я вот здесь кишку обрезал. Сестра, видите? Когда все дырки заделаем, потом кишку, два её конца, сошьёте вместе. Понятно?

Хирург вставляет резиновую трубку насоса в конец кишечника. Медсестра качает насосом, а хирург перебирает кишки под водой. Ищет дырки.

– Старина, будь добр, почеши мне за правым ухом.

Анестезиолог подходит к хирургу и чешет ему за ухом.

– Может, хватит?

– Ещё разочек. Ладно, всё. Как там наркоз?

– Не знаю. Я вам за ухом чесал. Сейчас гляну. Нормально. Почти на нуле.

– Сестра, видите дырки, откуда идут пузырьки воздуха? Штопайте.

– Чем штопать-то?

– Да вон длинная капроновая нитка лежит на полу. Да не этой иглой! Боже мой, куда я попал? Кривой иглой, вон той, гнутой! Так! Все кишки прокачаем и по очереди все дырки штопаем. Да потихоньку, чёрт вас подери, качайте! Потихоньку, а то кишки лопнут. Это вам не велосипедная шина, думать надо! Видите, там струйка пузырьков? И там струйка. А сейчас… Ух, ну и дырища! Где нитки?! Держатель где?! Дайте я сам заштопаю. Иглу с ниткой! Подкачайте немного. Та-ак! Хорошо! Отложите в сторону насос! Штопайте теперь сами! Все дырки заштопали?

– Не знаю. Не видно в этой красной мути ни хрена.

– Только попрошу здесь без мата! Ладно, на сегодня хватит! Если что, потом доделаем. Завтра. Сшивайте, сестра, концы кишок. Сшили? Отличненько!

Хирург укладывает кишки обратно в живот. Нежно их расправляет:

– Вот так, поровнее. Чтоб красиво было! Ладно уж, живот сам зашью. Вам такое доверить… Что загрустили? Думаете, он не выживет? Ещё как выживет! Верите?

– Конечно, верим! Вы замечательный природный хирург. От Бога…

– Вот и очнулся наш охотник. Видите, улыбается? Уже и встать пытается. А если бы наркоза ещё дали, лежал бы полдня как бревно. Правда, больной?

– Он не улыбается. И встать не пытается. Вам это показалось. Это Вам весело! А ему еще нет! Ему не до веселья! Лежит, как полено. Не видите? А Вы приглядитесь! Пить надо меньше на операции, – осмелел анестезиолог.

– Не улыбается, говорите? А вы-то чего, как Буратино, рот растянули до ушей? Вы считаете, я пил? Да вы не знаете, как я пью по-настоящему. Ладно, пусть полежит ещё. Отдохнёт немного от нас. А мы от него. Шутка.

Хирург обнимает за плечи медсестру и жмёт руку анестезиологу. Сестра прижимается к хирургу:

– Вы замечательный природный хирург! От Бога! Я Вас хочу!

– Оленька, только не здесь и не сейчас. Потерпите.

– Потерплю.

– Благодарю за службу Отечеству! Вы меня спросите, как я операцию так великолепно провёл? Кто мне разрешил? А что прикажете делать? Хирурга-то в нашей больнице по программе оптимизации «слили» с другой больницей. И что, мне умирающего не оперировать? Бросить? Пусть погибает? Так, да? А клятва Гиппократа на что?! Как увидел, что его везут, всех своих психов бросил к чертям собачьим и скорее к вам на помощь. А то, кто ж его, бедолагу, оперировал бы? Вы, уважаемый?

Хирург смотрит пристально на анестезиолога. Тот прячет глаза. Потом говорит победоносно повисшей на его шее восторженной медсестре:

– В том-то и дело! То-то же! А то б наверняка упустили мужика!

ЛЮБОВЬ ЗЛА

– А ты знаешь, кого я ещё пригласил на твой день рождения? Тольку.

– Не согласовав со мной?

– Извини, как-то так всё спонтанно получилось. Да ты его знаешь хорошо. Мы с ним вместе на Кубе год были. Он одичал совсем и много лет ни с кем не общался после той истории, которая с ним на Кубе приключилась. Тут я ему как-то позвонил, а он мне говорит, что буквально недавно женился.

– И где же он живёт?

– У жены, в её квартире. Столько лет без своей квартиры мыкался! Сначала – студенческая общага, потом – съёмные квартиры! Он же не москвич, а из Челябинска… Говорит, что счастлив. С радостью принял приглашение прийти. Да и нам всем, его приятелям по инязу, интересно посмотреть, каким он теперь стал, а то совсем от студенческих друзей отбился. Сколько лет один! Как бобыль. Он был заядлым и убеждённым холостяком. После бурного развода. Помнишь? В 1969-ом году. Я тебе рассказывал, ты просто забыла. Столько лет прошло. Ты не против, если они придут?

Зина садится рядом с мужем:

– Ради бога! Ты что-то такое рассказывал в своё время, припоминаю. Давно. Его какая-то баба обманула, все деньги отняла.

– Не деньги. Сертификаты. Душещипательная история с ним произошла. После института. Он тогда свою карьеру переводчиком начинал. Предложили ему поехать на год на Кубу. На электростанцию «Mariel» под Гаваной. Толя решил, что ему одному там дюже трудно будет, поэтому надо было срочно жениться. Ну и женился на хорошенькой куколке из какого-то НИИ. Ему все говорили: «Что ты делаешь? Одумайся! Она же подряд со всем НИИ! Все вокруг об этом знают!» А он отвечал: «Брехня! Завидуют! Не верю. Я её люблю. И она меня тоже. Она не такая. Когда я с ней познакомился, она просто ждала трамвая». А «не такая» уже на свадьбе нам с Серёгой глазки строила. Но помочь Толе мы с Сергеем уже ничем не могли. Оставалось только кричать «Горько!» И повёз Толя свою жену на остров Свободы. Куба встретила Таню экзотикой и отелем «Sierra Maestra», где тогда жили дипломаты всех мастей, набитые разной валютой. И Татьяна сразу загуляла с этими дипломатами. Пока Толик работает переводчиком с турбинистами, электриками и котельщиками на электростанции, жена купается, загорает, в баре сидит целыми днями, коктейль с ромом Daiquirí потягивает через соломинку. А о муже забыла совсем. Даже готовить ему перестала. Люди Толе рассказывают, как его Таня с дипломатами гуляет. Толик изнервничался весь. Поголодал один месяц, пососал лапу – другой. Терпел он это дел месяцев пять А потом, после очередного крутого объяснения с Татьяной, собрался с духом и пошёл в наше посольство. Там громогласно заявил, что, мол, моя жена, такая – сякая, меня фактически бросила, изменяет мне не только с первым встречным, но и с первым поперечным, променяла мои жёлтые сертификаты на зелёные доллары, есть мне не готовит, меня не обстирывает, со мной, извините за интимные подробности, не спит – морду воротит. Вышлите её, пожалуйста, с острова Свободы в 24 часа, как комсомолку, за её аморальное поведение в быту, так как оно, такое её поведение, отрицательно сказывается на моём производстве переводчика. А самолёты «Ту-114» в те времена на Кубу только раз в неделю летали. Умные головы в посольстве подумали и решили: какого хрена нам нужна такая советская семья на Кубе, член которой-«студентка, спортсменка, комсомолка и просто красавица», как говорили в «Кавказской пленнице», так позорит весь могучий Советский Союз. Взяли, да и выслали их обоих к «такой-то матери» в Союз ближайшим рейсом. Только не в двадцать четыре, а в девяносто шесть часов. К тому же бедного Толика его жёнушка ещё и обобрала. Отняла у него по наглому почти все честно им заработанные в поте лица хоть и не первосортные, бесполосные, а второсортные, жёлтые, но всё же сертификаты. Не побрезговала. Хотя это, конечно, была далеко не валюта, к которой её уже приучили иностранные дипломаты в отеле.

– И что же, он ей позволил вот так спокойно забрать все деньги?

– Она спрятала их у себя перед самым отъездом на груди, можно сказать, под самый что ни на есть лифчик. «Ты что, на беззащитную женщину с кулаками полезешь? А не я ли здесь почти полгода под таким ужасным тропическим солнцем парилась? Посмотри, как я обгорела у бассейна. Кожа так и дымится. Одни лохмотья от моей беленькой кожи остались. Ты женщину не сможешь обидеть! Каким после этого ты джентльменом будешь?! Да никаким! Уйди, не прикасайся ко мне!» – сказала Татьяна Толику. Он и не полез к ней под лифчик. В результате она смилостивилась и вернула ему немного. Ну очень мало, прямо кот наплакал, как говорится. А с остальными сертификатами по возвращении в Москву сразу направилась в «Берёзку», отоварилась там под самую что ни на есть макушку. Разоделась в пух и прах и улетела в Сочи – поправлять своё «подорванное» на Кубе здоровье, заголять своё холеное тело. Теперь уже на нашем отечественном юге.

– А Толя что?

– Что? Жалко его было. Очень. Он ведь страшно как любил её, стерву. Ждал её. Всё надеялся. Просил, умолял его простить, её прощал. Только она всё же развода потребовала. А он потом стал невыездным. На какое-то время. За то, что выслали с Кубы. Хотя его приятели, комсомольцы на Кубе, не дали вконец характеристику ему испортить, как того добивался секретарь комсомольской организации посольства, идейный киллер Петухов. Вот так с тех пор и сделался Толя ярым женоненавистником. И с нами почему-то все отношения порвал. Стыдился, что ли? Только чего? Мы же его и спасли, а то так бы на всю жизнь невыездным и остался. А мы ведь рисковали под гнев секретаря посольства попасть. В то время-это не шутка была. Могло и для нас всё плачевно закончиться…

Раздался звонок.

– О! И кто к нам первым пришёл? – муж, чмокнув жену в щёчку, вскочил и побежал открывать дверь гостям.

ПОД СЕНЬЮ КАРИБСКИХ ПАЛЬМ

По проходу идет фигуристая стюардесса с маленьким подносом в руке. На нем стакан с соком. Самолет делает крен, стюардесса теряет равновесие, слегка облокачивается о плечо молодого человека в светлом костюме.

– Ой, простите, – Она заботливо разглаживает пиджак на его плече.

– Ничего… – Владимир ей любезно улыбается.

Стюардесса идет дальше. Владимир смотрит ей в след. Его взгляд перехватывает сосед через проход.

– Первый раз на острове Свободы? Там будут экземпляры поаппетитнее…

Владимир пожимает плечами, опускает голову к газете… Пассажир понимающе улыбается, удобнее устраивается в кресле, прикрывает глаза.

Владимир отрывается от газеты, смотрит в иллюминатор самолета на проплывающие внизу облака. В его воспоминаниях они превращаются в Политическую карту мира на стене кабинета в Главном Управлении кадров Министерства Обороны СССР…

Владимир в новенькой военной офицерской форме с погонами лейтенанта и еще четыре таких же, как и он, переводчика сидят в коридоре у кабинета с номером 327. Из кабинета с номером 329 выходят три молодых парня, но уже старшие лейтенанты. Они пунцовые от волнения, но довольные с интересом рассматривают медали на груди друг у друга. Один из лейтенантов встает с дивана, догоняет уходящих награжденных и что-то у них спрашивает. Возвращается к своим коллегам и радостно сообщает им только что узнанное.

– Это переводчики, – говорит его приятель по выпуску Бабаян, – Во Вьетнаме воевали ребята. И вот, они награждены медалями «За отвагу».

Молодые лейтенанты с восторгом смотрят вслед геройским коллегам. В это время дверь кабинета открывается и в приемную выходит лейтенант Корецкий. Он бледен. Владимир бросается к нему:

– Ну, что, Юра? Все в порядке?

– Резолюция: оставить пока без назначения.

Владимир оборачивается к двери, из кабинета доносятся голоса…

– Кто-то доложил, как мы звездочки лейтенантские бурно обмывали… и мне так ничего конкретного и не сказали. Сказали только ждать, ждать решения…

В кабинете, где проходит выездная комиссия во главе стола сидит генерал-лейтенант, справа от него копошится в бумагах генерал-майор и слева от него расположились генерал-майор и два полковника.

– Кто следующий? – спрашивает громадный генерал– лейтенант.

Полковник смотрит в папку:

– Лейтенант Ершов. Тоже из Военного института иностранных языков.

–Приглашайте. А Корецкий пусть пока поработает в Москве с делегациями. Посмотрим, как он будет себя вести.

В приемную выглядывает полковник и приглашает на комиссию Владимира. Ершов входит в кабинет. Он хочет было сделать несколько строевых шагов, но кабинет маленький, и он, сделав только один шаг, встает около свободного стула.

В этот момент генерал-майор отвечает генерал-лейтенанту:

– Так точно. До заграницы еще дорасти надо.

Генерал-лейтенант кивает, берет личное дело, которое кладет перед ним полковник и читает фамилию на обложке. Смотрит пристально и внимательно на Владимира.

– Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Ершов на заседание выездной комиссии прибыл.

– Садитесь, товарищ лейтенант.

Генерал-лейтенант открывает папку, просматривает ее содержимое. Владимир садится на краешек стула. Генерал-лейтенант листает личное дело лейтенанта, показывает запись в личном деле генерал-майору. Тот читает, водя пальцем по тексту. А по виску Владимира стекает капелька пота. Генерал-лейтенант удовлетворенно кивает головой, передает личное дело генерал-майору слева, тот внимательно его изучает.

– Товарищ лейтенант Ершов. Мы хотим направить вас на Кубу. Как вы на это смотрите?

Владимир вскакивает со стула.

– Есть ехать на Кубу! Я согласен.

Генерал-майор слева передает папку генерал-майору справа. Тот улыбается.

– Товарищ лейтенант!

Владимир вытягивается по стойке «смирно».

– Вы, – хриплым, стальным голосом, но доброжелательно говорит ему генерал-лейтенант, – направляетесь в качестве военного переводчика испанского языка в служебную командировку на Кубу. На два года

– Есть!

Генерал-лейтенант берет у генерал-майора отпечатанное назначение.

– Как? Не подведете нас?

Золотое перо зависает над назначением…

– Никак нет! Не подведу.

Генерал-лейтенант удовлетворенно хмыкает и размашисто подписывает назначение.

– Вопросы к нам есть?

Назначение подписывают и генерал-майоры.

– Никак нет.

– Вы свободны, товарищ лейтенант.

Владимир четко поворачивается кругом, выходит из кабинета. Полковник идет вслед за лейтенантом приглашать следующего.

Владимир смотрит на проплывающие внизу облака. Кто-то трогает его за локоть. Владимир оборачивается. Это сосед. Он дружелюбно улыбается, протягивает руку.

– Здравия желаю! Будем знакомы. Иван Иванович. Прохоров. Капитан царицы полей. Военспец, так сказать.

Владимир подозрительно изучает его, но все-таки привстает со своего кресла.

– Владимир Максимович Ершов.

Соседи пожимают друг другу руки.

– Очень приятно. Вы не будете возражать, если я к Вам пересяду?

– Пожалуйста. Садитесь.

Прохоров бросает взгляд вдоль прохода, достает из сумки плоскую бутылку коньяка, лимон, пластмассовый выдвижной стаканчик, встает и пересаживается вместе с сумкой на свободное место рядом с Владимиром. Эффектно махнув рукой, Прохоров раскрывает стаканчик, ставит его на откидной столик, наливает в стаканчик коньяк. Владимир неодобрительно наблюдает за его действиями. Прохоров понимает его взгляд.

– По маленькой. За знакомство! Нам столько лететь! Выветрится! По чуть-чуть. А, Владимир Максимыч? Или сразу будем на «ты»?

– Товарищ капитан…

Владимир нерешительно берет стаканчик. Навязчивость соседа его настораживает. Но Прохоров коротким жестом останавливает его, отрезает от лимона дольку, посыпает ее из солонки сахаром. Владимир берет дольку.

– Давайте, будем на «ты». Спасибо. Будем знакомы.

Владимир выпивает коньяк, закусывает его лимончиком. Прохоров морщится в предвкушении его реакции. Владимир щурится от лимона. Прохоров удовлетворенно смеется, наливает себе.

– Итак. Первый раз на Кубу?

Прохоров выпивает, с удовольствием закусывает лимончиком.

– Первый.

– Переводчиком, лейтенант?

Владимир удивлен, подозрительно смотрит на собеседника, Прохоров хмыкает, улыбается.

– Все нормально, товарищ лейтенант. Это опыт. За эти годы я много вашего брата повидал…

Прохоров нарезает лимон, наливает в стаканчик «по второй».

– Между первой и второй перерывчик небольшой. А я из отпуска лечу. Преподаю кубинцам практику владения нашим современным вооружением. Предаем им наш опыт. Так выпьем за полет. Чтобы долететь. Благополучно.

Прохоров кивает на проплывающие внизу облака:

– Давай, Володя, расслабимся немножко. Я высоты с детства боюсь.

Владимир берет стаканчик, выпивает. Прохоров наливает себе, выпивает. Прохоров слегка разомлел:

– Куба-то здорово! Красивая страна. Хорошие люди. Нас, русских очень любят. Особенно военных. Где будете служить?

– В аппарате Военсоветника.

– Ух, ты! Неслабо, однако. Значит, жить будете в престижном районе «Репарто Коли», где раньше кубинская аристократия …

Прохоров потягивается, смотрит вдоль прохода, по которому к нему движется стюардесса, предлагая пассажирам прохладительные напитки.

– А где служите Вы? Как там сейчас обстановка на Кубе?

– Служу под Гаваной. А живу недалеко от Вас. Сейчас…

Прохоров не успевает договорить. Стюардесса с подносом в руке наклоняется к нему.

– Что желаете: лимонад, минералка, сухое вино?

– Два винца и минералочки тоже две, хозяюшка.

Стюардесса дежурно улыбается, дожидается пока Прохоров возьмет с подноса стаканчики, затем следует дальше. Прохоров и Владимир выпивают вино, в освободившиеся стаканчики Прохоров вновь наливает коньяк. Снова режет лимон.

– Готовить-то умеете? – спрашивает Прохоров Владимира.

– Яичницу с колбасой и чай…

Владимир пытается отказываться от протянутого стаканчика, но Прохоров даже слушать ничего не хочет.

– Научишься и готовить, и стирать, и гладить, и вести себя в коллективе, окрепнешь, закалишься. Матушка тебя встретит, не узнает и не нарадуется. Давай теперь по граммулечке за дружбу? Давай будем дружить!

– Я–за!

Прохоров протягивает Владимиру лимон, сам запивает минералкой.

– Друзей здесь приобретешь на всю жизнь. Первого, можно сказать уже имеешь. Друг другу помогать будем. Я тебя кой-чему научу. И хочу сразу тебя предупредить. Извини за откровенность, но смотри, будь осторожен в высказываниях. Лишнего не болтай! Чтоб не испортить себе жизнь в будущем.

Владимир настороженно смотрит на Прохорова, тот, захмелев, продолжает его учить жизни.

– Могут тебя попросить и «стучать» на своих коллег. Ну не смотри ты на меня так! Мол, туда-сюда, служба, враг не дремлет. Я тебя научу, как поступать в этом случае. Скажи, что ты ночью, мол, разговариваешь. Во сне. От тебя и отвяжутся. Проверенное средство.

– Неплохо придумано.

– Уловил! Тогда давай выпьем!

– А как служба идет? Как кубинцы? Что за народ?

– Служба как служба. С кубинцами живем душа в душу. Учим их военному делу и русскому языку. Я уже и ругаться по-кубински умею, а кубинцы по-русски. Я даже петь по– ихнему могу.

Прохоров наклоняется ближе к Владимиру, сжимает в приветствии кулак и тихо поет:

– «Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас! Куба! Ке линда эс Куба. Кьен ла дефьенде ла кьере мас!» Как? (Куба! Какая ты красивая, Куба! Кто тебя защищает, тот тебя любит еще больше!)

Владимир смеется, показывает большой палец.

– Все понятно. И произношение приличное.

– Во-во! Они наше слово «давай» очень любят. Чуть что, «Иван, давай!». И слово «молоток» им очень нравится. «Иван, ты молоток!», «Давай, молоток!». Увидят кубинку, обязательно подтолкнут: «Отличная чувиха! Давай, Иван, клей!».

Прохоров смеется, над ним снова нависает стюардесса с подносом, укоризненно на него смотрит, подносит палец к губам, указывает глазами на спящих соседей. Прохоров понимающе кивает, ставит на поднос пустые стаканчики. Когда стюардесса удаляется, он наклоняется ближе к Владимиру.

– Я по-кубински уже много понимаю. Во всяком случае, уже практические занятия могу вести с кубинцами один. Без переводчика иногда управляюсь. Ведь на всех специалистов переводчиков не хватит. На Кубе сто переводчиков, а все равно на всех не хватает.

Владимир улыбается, смотрит в иллюминатор на проплывающие внизу облака, что-то там замечает, поворачивается к Прохорову, но тот уже дремлет. Владимир снова смотрит в иллюминатор и не может сдержать улыбку…

Владимир вспоминает, как его собирали его на Кубу. Громче и шустрее всех была, конечно, его дорогая сестричка, юркая восьмиклассница Юля.

– Посмотрите-ка на эту «смерть носильщикам» или «мечту оккупантов».

Юля тащит чемодан. Владимир смотрит на сестру осуждающе. И грозит ей пальцем. К ней на помощь спешит мама Владимира, Мария Александровна.

– Ставь сюда. На диван.

Мама открывает чемодан, начинает складывать в него под белье буханку бородинского хлеба, батоны копченой колбасы, банки с тушенкой, обернутые в целлофан. Отец кладет в него еще и пакет с семечками, и банку «Бычки в томатном соусе».

– Папа, – хочет удержат отца сын, – все это отберут таможенники, а семечки – в первую очередь.

– Ничего-ничего, мама продолжает втискивать в чемодан консервы, – Не отберут. Это на первое время. Ты же их любишь.

Владимир обреченно вздыхает и затягивает лямки чемодана.

Брат и сестра беседуют наедине в комнате Юли.

– Мне Муза нее звонила?

– За час до твоего прихода.

– И ты молчала. Что же ты сразу мне не сказала? Где она?

– Я сказала, что тебя нет и повесила трубку.

– Какая ты! Недобрая, нелюбезная растешь. Просто сплошная инфекция какая-то. Инфузория туфелька! Даже не туфелька. А гораздо хуже. И что ты так на нее взъелась?

– О-О-О! какие эпитеты! И за что? Как только твоя Музочка-Пузочка узнала, что тебя за границу распределили, что ты за сертификатами с желтой полосой и за машиной едешь, так сразу к тебе любовью воспылала, а до этого к ней на танке не подъедешь!

– Кто не подъедет?

– Да ты! Ты бьешься, бьешься как рыба об лед, а она тебя элементарно игнорировала. И вдруг в ней к тебе такая пышная любовь пробудилась.

– Знаешь что? Заткнись! Много ты понимаешь! Приеду в отпуск и на ней женюсь. Тебя не спрошу. Я сам знаю, любят меня или нет.

– Сам ты ничегошеньки не понимаешь. Не мыслишь и не видишь. Крутит она тобой. А ты дурак. У тебя просто больное самолюбие. Хочешь добиться благосклонности, а от тебя просто деньги хотят получить, на сертификаты желтополосые разводит. А любовью здесь и не пахнет. Ты просто пентюх, братец, лопух и простофиля. Да и ты сам ее не любишь. Так, привык. Так не любят!

– Как-нибудь без тебя во всем разберемся! Ладно, сестричка?

– Разбирайся, разбирайся. Да только поздно будет! Я с тобой, Вовка, своим чутьем, своей интуицией делюсь. Я просто всеми фибрами своей души чую…. А ты…

– Слушай, Юлька, прекрати. Я и так весь на нервах с этим отъездом, да еще ты тут ноешь, ноешь. Отстань!

– Потом пожалеешь! Еще как пожалеешь, что опытную женщину не послушал.

– Ну, ты, опытная женщина. Я от тебя уже устал. Отвали! Все зудишь, зудишь….

– Все! Да кому ты нужен, чтобы зудеть тебе. Собирайся! Тебе же добра желают. Как– никак я тебе не чужой человек, а сестра. Кровинушка твоя родненькая! Не буду тебе мешать! Звони своей ненаглядной Музочке-Пузочке!

Юля в расстройстве чувств выбегает из комнаты и хлопает за собой дверью. Владимир подсаживается на кресло к телефону.

Самолет «Ту-114» с треском выпускает шасси. Владимир в иллюминатор созерцает открывшийся ему внизу дивный пейзаж: зеленые луга, большие озера и маленькие прудики, белые длинные пальмы, изгороди, деревянные домики и потом большие дома Гаваны. Самолет идет на снижение.

– Красотища! – восторгается Владимир.

– Это первое впечатление, а оно, как утверждает, какой-то не помню, классик, самое верное.

Владимир втискивается в иллюминатор.

Самолет мягко приземляется и, слегка подпрыгивая, подруливает к месту стоянки. Заурчал, еще немного проехал вперед и остановился, как вкопанный. Пассажиры захлопали в ладоши летчикам в благодарность.

На ветру полощутся на ветру кубинские флаги: один бело-синий с одинокой звездой, а другой красно-черный.

Одним из первых Владимир спускается по трапу. В одной руке у него сумка, в другой – плащ-болонья. У трапа оживленно беседуют между собой кубинские пограничники.

– Добрый день.

Пограничники перестают разговаривать, молча рассматривают Владимира. И вдруг все заулыбались.

– Ну, здравствуй, свободная Куба, первая социалистическая страна в Америке.

– Здравствуйте, товарищ.

Следом за Владимиром спускается Прохоров. Он по-кубински приветствует пограничников.

– Салуд, компаньрос!

– Буенос диас, компаньеро! – отвечают погранцы.

Владимир и Прохоров с другими пассажирами идут к зданию аэропорта и проходят паспортный контроль. Сотрудница берет паспорт Владимира, листает его, сличает фотографию Ершова с оригиналом. Прохоров подмигивает Владимиру, мол, обратил внимание, какова? Владимир краснеет. Сотрудница паспортного контроля смачно шлепает штемпелем и безразлично смотрит на Владимира чарующими карими глазками. Одарив сотрудницу широченной улыбкой, Прохоров подает паспортистке свой паспорт.

– Проходи уж!

Владимир видит свой чемодан на движущейся ленте транспортера.