Текст книги "Ты помнишь, мой ангел…"

Ты помнишь, мой ангел…
Владимир Ващалкин

© Владимир Ващалкин, 2016

Редактор А. А. Громыхин

Корректор Е. И. Дедина

ISBN 978-5-4483-3046-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Владимир Ващалкин

Поэт Владимир Ващалкин – «последний из могикан» безупречности русского слога. Простота и задушевность его лирики – признак индивидуального мастерства. Он говорит кратко, ёмко, по существу. Иногда единственное четверостишие раскрывает динамику образа. Это безусловное дарование, сильная сторона его творчества. Кроме тяготения к малой форме, Ващалкину присуща предметная точность эпитетов. Внятность языка, в котором смысловые и эмоциональные оттенки едины в гармонии строфы. Тексты совпадают в смысловых и ритмических ударениях. Умение в точности расставить каждое слово в нужном месте строки – титанический труд.

Мир поэта Ващалкина музыкален! Его стихи написаны тональным языком в манере музыкальной певучести. Отсюда совершенные рифмы, понятный слог.

Завидная точность, изысканное чередование звуков в прямой зависимости от ритма. Идеальная фонетика.

Владимир Ващалкин – искусный творец пейзажа. Его стихи с избытком дозированы природой. В них слышатся: есенинская задушевность, рубцовское тихое марево и философия Тютчева.

Владимир Ващалкин не просто лирический поэт, он творец реальной жизни. Художник работающий с натурой. Потому его лирика тонка и певуча. В ней присутствует гармония живой природы, её дыхание. Детали скрупулёзно отшлифованы и доведены до совершенства. Поэзия подобного рода приобретает значение «проповеди самоуглубления». Она сопоставима с художественными образцами классического реализма.

Владимир Иксанов

литературовед

г. Рига, Латвия

«Может, поверить мне хочется очень…»

 
Может, поверить мне хочется очень
В то, что с тобою встречался я где-то
В лунных аллеях таинственной ночи,
Изнемогающей в запахах лета.
В неизъяснимом сиянии лунном
Всё было странно, загадочно, зыбко
Там, где я был изумительно юным,
Там, где была твоя нежной улыбка.
 

«Ты помнишь, мой ангел, светлейшие плёсы…»

 
Ты помнишь, мой ангел, светлейшие плёсы,
Сияние солнца в прозрачной волне?
Волна отражала русалочьи косы,
И взгляда смущение виделось мне.
Мы плыли неспешно по воле теченья,
И сами, казалось, избрали свой путь.
Когда потускнело протоки свеченье
И стала похожей водица на ртуть?!
Боюсь, мне уже не дождаться ответа,
И, видимо, больше уже никогда
В зелёном раю первозданного лета
Нас не околдует простая вода.
 

«В оркестре небесном есть горны и альт…»

 
В оркестре небесном есть горны и альт,
Литавры и трубы его громогласны.
А звуки рояля воздушны и ясны
В дождинках, летящих на гулкий асфальт.
Во всём поднебесье звучит попурри
Таких непохожих по стилю мелодий,
И, дань отдавая затейливой моде,
О жанрах с любимой держу я пари.
Подвластны оркестру и вальсы, и джаз,
Хотя не звучало бы чудно всё это
В разгуле дождя и слепящего света
Без милых, восторженных, ласковых глаз.
 

«Ещё не всё я ей сказал…»

 
Ещё не всё я ей сказал,
Не вымолил прощенья взглядом,
А удаляется вокзал,
Заворожённый снегопадом.
Всё обречённей стук колёс
С неумолимым их движеньем,
С мольбой, летящей под откос,
И скорбным в стёклах отраженьем.
 

«Вернуться бы к ней хоть на миг!..»

 
Вернуться бы к ней хоть на миг!..
Напрасно в роковом испуге,
Подняв от стужи воротник,
Я думал – ухожу от вьюги.
 

«Не спрашивай, прошу я, ни о чём…»

 
Не спрашивай, прошу я, ни о чём,
Когда колышется дождя завеса,
И громовержец щёлкает бичом
Над нашим пышным лиственным навесом.
Заворожил поток летящих струй,
И никакие неуместны речи.
Прошу, молчи: молчи и не горюй,
Что дождь – участник тайной нашей встречи.
 

«Ах, зачем было надо…»

 
Ах, зачем было надо
Мне увидеть у вас
Отрешённого взгляда
Неприкаянность глаз?!
 

«В середине Вселенной…»

 
В середине Вселенной,
В середине зимы
В стоге стылого сена
Вьюгой венчаны мы.
Ни вблизи, ни далёко
Ни следа, ни дымка —
Только лунное око
Серебрит облака.
Только нежные губы,
Только жаркие губы,
Только жадные губы
На сто вёрст и века…
 

«Родная, не томи упрёками…»

 
Родная, не томи упрёками,
Милей тебя на свете нет —
С глазами тёмно-волоокими,
Таящими небесный свет!..
 

«Прежде, чем дали померкнут для нас…»

 
Прежде, чем дали померкнут для нас,
Прежде, чем нежность и сила истают,
Жить бы нам грёзами, в явь прорастая
Добрым свечением любящих глаз.
Видишь, родная, светло, словно днём,
Хоть осеняет нас сумрак заката,
Катятся по небу грома раскаты
И обагряется небо огнём.
Нам бы с тобой не прощаться вовек,
Нежность не смоет дождя водопадом.
Что же ты смотришь загадочным взглядом,
Полуприкрытым овалами век?
 

«И не ангел я, и не бес…»

 
И не ангел я, и не бес,
Только слышать мне всласть
В чьём-то голосе глас небес,
В чьём-то возгласе – страсть.
 

«Свет мой небесный и светоч земной…»

 
Свет мой небесный и светоч земной,
Что же со мною творится?
То вдруг удушливой топит волной,
То я летаю, как птица.
Ночью бессонною лик твой ловлю,
Въявь не могу наглядеться.
Свет мой, когда же и как утолю
Нежность щемящего сердца?!
Светоч мой милый, ты жажда и боль,
В муках мечусь до рассвета.
Если же спросишь меня ты – изволь:
Любо безумство мне это.
 

«Я тебя никогда не забуду…»

 
Я тебя никогда не забуду,
И в безрадостном беге времён
Не узнать злоречивому люду
Наших венчанных тайно имён.
И в заветных минутах рассвета
Не роса заблестит у берёз —
Задрожат на хрусталиках света
Поминальные капельки слёз.
 

«Когда с небес нагрянет снегопад…»

 
Когда с небес нагрянет снегопад,
Иду я к ней в бурана колыхание,
Бродя во мраке снежном наугад,
В котором чудится её дыхание.
Иду я к ней уже немало лет —
Я так люблю её улыбку нежную,
И глаз её хочу я видеть свет,
Погашенный былой зимою снежною.
 

«Я грусть свою не разделю ни с кем…»

 
Я грусть свою не разделю ни с кем.
Кому сказать о выстраданной доле,
Когда в плену своей сердечной боли
Всю жизнь я строю замки на песке?
И только в майских всполохах зари
Деревьям – мой рассказ исповедальный…
О сад духмяный в белом платье бальном,
Доверием меня ты одари!
 

«В три оконца домишко…»

 
В три оконца домишко,
Да на что мне дома?
Мне бы сына, сынишку…
Был бы рад без ума!
Я старушке-гадалке
Сто рублей прогадал.
Сто рублей мне не жалко,
Я и больше б отдал.
Мне гадалка гадала
На ржаных отрубях,
Мне гадалка сказала:
«Будет сын у тебя.
Только осени стынной
Лить устанут дожди —
Краснощёкого сына
От жены своей жди…»
Ах, гадалка-гадалка,
За распаренный жмых
Сто рублей мне не жалко,
Жалко – нету жены.
 

«Вернуться бы к родному полустанку…»

 
Вернуться бы к родному полустанку,
Что грезится и в снах и наяву,
И к рёву паровозов спозаранку,
И к шлейфам дыма в неба синеву,
И к чудному цветному узорОчью
От насыпи до лесополосы,
Что оглашалось стрёкотом сорочьим
От утренней до меркнущей росы.
Там день-деньской гремя, роняя стоны,
Составы шли в неведомую даль.
Там годы промелькнули, как вагоны,
Зелёные, нарядные… А жаль!
 

«Моя родина – дом у реки…»

 
Моя родина – дом у реки
С частоколом дворовым и садом
И резным с кружевами фасадом,
Всем домам городским вопреки.
Моя родина – клён у плетня
В полонённом травой палисаде,
На котором сидел я в засаде,
Созерцая мгновения дня.
Моя родина ныне вдали,
Но на памятный запах и звуки
Отзываются сердце и руки
Ощущением тёплой земли.
 

«В полях, за рощами чудесными…»

 
В полях, за рощами чудесными,
Чистейшим воздухом дыша,
Хранима силами небесными,
Живёт, как встарь, моя душа!
 

«Ночь деревенская пахнет навозом…»

 
Ночь деревенская пахнет навозом,
Прелой соломой, душистой травой,
И очарована лунною грёзой,
И соловья ворожбой горловой.
Ночь деревенская – сердцу отрада.
Ночи уклад удивительно прост, —
С дивным покоем душевного лада,
С близким и ясным сиянием звёзд.
 

«Была моя улица детства, как сон…»

 
Была моя улица детства, как сон,
С улыбчивым светом в окошках.
На ней задушевно звучал патефон
И в пляс увлекала гармошка.
И часто родные светлея лицом,
Так нежно и слаженно пели,
Что дом наш казался чудесным дворцом,
В речной отражённым купели.
 

«Я спокоен, я вольно дышу…»

 
Я спокоен, я вольно дышу,
Облаками любуясь плывущими.
Я уже никуда не спешу,
Наслаждаясь покоем и кущами.
А природа вокруг хороша —
Так и манит полями и чащами.
И воспеть её жаждет душа,
Чтобы дни не казались пропащими.
 

«Защебечут птицы —…»

 
Защебечут птицы —
Песен нет дороже.
Милая приснится —
Любо и тревожно.
А в лесу зелёном
Клён поникший встречу,
Поведу я с клёном
Ласковые речи.
И не шутки ради,
И всерьёз не очень…
Но со всеми ладить
Дал бы Бог мне мочи.
 

«Тётя Фрося хороша…»

 
Тётя Фрося хороша,
Хоть курноса и скуласта,
И в глазах её так часто
Нежно светится душа.
Пусть согбенная спина
И в рубцах её ладони,
Воду в дом нося в бидоне,
Улыбается она.
Горечь долгих тяжких лет
Душу светлую не губит —
Всех приветит, приголубит,
Защитит она от бед.
И не гаснет ясный взгляд
Под приподнятой рукою,
Даже если над рекою
Грозно плавится закат.
 

«Быть может, листая былого страницы…»

 
Быть может, листая былого страницы,
Вы сыщете повести давней сюжет —
В ней лепет лесной родниковой водицы,
Росой отражённый блистающий свет.
В безветрии зябко трепещут осины,
К зениту порывисто встав на носки,
В урочище древнем, в укромьях лосиных
Стоит зачарованный чащами скит.
На запах озёрных кувшинок и ряски
Идите смелее по тропам лесным,
Туда, где когда-то я жил без опаски
И видел чудесные добрые сны.
 

«В полях васильковых, лазурных полях…»

 
В полях васильковых, лазурных полях,
Белеет песчаный наезженный шлях.
Он в дальние дали издревле бежит,
И каждый в окрестности им дорожит.
И я на него не смотрю свысока —
Над шляхом незримо витают века,
И тысячи тысяч родных голосов
Таятся в чащобе окрестных лесов.
А воздух колеблется, воздух дрожит
Где прах моих предков за шляхом лежит…
Там нет ни крестов, ни могильных оград,
Но чувствует сердце отеческий взгляд.
 

«Поеду на Мокшу-реку…»

 
Поеду на Мокшу-реку,
В своё безоглядное детство,
Которое мне, старику,
От болей – вернейшее средство.
Там марево знойного дня
Над поймой реки золотится,
И чибис окликнет меня
И выяснит, что я за птица.
Свои позабуду года
У милого мне палисада,
Где плавно струится вода —
Усталого сердца отрада.
 

«В безлюдном и чудном лесном захолустье…»

 
В безлюдном и чудном лесном захолустье,
Где лешие правят невиданный бал,
Не год и не два я уже не бывал,
И ныне о детстве не вспомнить без грусти!
 

«Тихая заводь, зелёная гладь…»

 
Тихая заводь, зелёная гладь,
Чаши кувшинок, покой, благодать.
И осеняет полуденный свет
Мельничный остов наследием лет.
Скорбным надгробьем лежат жернова,
В прахе древесном цветёт половА.
Смолота мельница мельницей дней,
Но отчего ж так покойно на ней?
Небо безмолвно, безмолвны луга,
И молчаливы реки берега.
И осеняет полуденный свет
Отчего рода несгинувший след.
 

«С небес плывут разливы света…»

 
С небес плывут разливы света
И блещут так на глади вод,
Что я в хмельном цветенье лета
Своих не чувствую невзгод!
 

«В саду дыхание весны…»

 
В саду дыхание весны,
В саду земли истома,
И тают утренние сны
У старенького дома, —
И льётся здравица скворца
В разлив тепла и света,
И жарким щебетом певца
Душа моя согрета.
 

«Не погибает русский дух…»

 
Не погибает русский дух
В травой заросших сёлах,
Где день-деньской кричит петух,
Горластый и весёлый.
И немудрёный сельский быт
С пахучим жаром печи
В неспешных говорах хранит
Певучесть русской речи.
И пусть порой беды набат
Покой душевный рушит —
Огонь лампад и Божий взгляд
Ещё врачуют души.
 

«Поют уключины на лодке просмолённой…»

 
Поют уключины на лодке просмолённой,
И так легко мне вёслами грести
В речной воде, до дна лучами просветлённой,
Сияющей – что глаз не отвести.
И даже если бы я вечно жил на свете,
Иной отрады мне не отыскать —
Как только плыть и плыть, храня просторы эти,
В которых век души не расплескать.
 

«Что ни день – сосед в ударе…»

 
Что ни день – сосед в ударе.
Хоть жена его бранит,
Брать аккорды на гитаре
Он задорно норовит.
Пусть он беден и обыден,
И не бог весть как поёт, —
Даже сквозь простенок виден
Светлых дум его полёт.
 

«Шагая весело по чаще…»

 
Шагая весело по чаще,
Как в память, погружаюсь в лес —
Поющий, шепчущий, кричащий
Под синью солнечной небес.
И по извивистой дорожке
Спешит, спешит моя душа
К заветной дедовой сторожке,
Звенящим воздухом дыша.
 

«Что виски твои пороша…»

 
Что виски твои пороша
Выбелила вдруг —
Не печалься, мой хороший,
Задушевный друг.
Жить ты волен, не страдая,
Путь земной верша, —
Ведь, как прежде, молодая
У тебя душа.
 

«Погадай мне, кукушка —…»

 
Погадай мне, кукушка —
Покукуй, покукуй!
О годах и невзгодах
Ты мне всё растолкуй.
Где бы ни был, окликни —
Не таясь, отзовусь
И на тихую радость,
И на звонкую грусть.
И в дубраве певучей
На тропинке лесной
Я не путник докучный,
Я – отсюда, я – свой.
Если голос твой дрогнет,
Замерев в небесах,
Затеряюсь я в вольных
Беспредельных лесах.
 

«Ширится гладь речного разлива…»

 
Ширится гладь речного разлива
И раздвигает реки берега,
А жаворонок в трепетных взвивах
Льёт пересвисты с небес на луга.
А жаворонок в солнечной выси
Вьётся и вьётся, звенит и звенит.
Гонит он, милый, горькие мысли,
Верностью русской земле знаменит.
 

«Лесной колокольчик в сплетении трав…»

 
Лесной колокольчик в сплетении трав
Таится, полнеба лазури вобрав.
Застенчив и ярок чудесный цветок,
Изящества полон любой лепесток.
Лесной колокольчик – он мой талисман,
Прекрасны его и узоры, и стан.
Косить бы мне травы, да рук не поднять,
Когда голубая цветёт благодать.
 

«Там, где лес стоит в зелёном фраке…»

 
Там, где лес стоит в зелёном фраке,
А поля пустынны и белы, —
Снегири алеют, словно маки —
Востроглазы, важны и милы.
Солнце по-приятельски лучится,
Всё искрится, светится вокруг.
Радуют диковинные птицы
Так, что слышен сердца перестук.
 

«В полях опять синеет снег…»

 
В полях опять синеет снег
И талою водой сочится.
На вербы дымчатый побег
Любовно тенькает синица.
Седые тают облака
И тают горечь и невзгоды,
И вскоре вскроется река
И разольётся дух свободы.
 

«Шёл я в сторону заката…»

 
Шёл я в сторону заката,
Шёл я в сторону реки,
И не к брату и не к свату,
А к безмолвию ракит.
И сомы в реке тужили,
И вздыхали камыши,
И стрижи над ней кружили,
Ну а больше – ни души.
Зрела синяя прохлада,
И белёсый стылый дым
Медленно, но всё же падал
В струи плавные воды.
Опускались ночи крылья,
Меркли дали за рекой.
Дрёму сумерки таили,
И отраду, и покой.
 

«Июльский зной настоем густ…»

 
Июльский зной настоем густ.
Рой мошек мельтешит ликуя,
И шалый шмель, плетень штурмуя,
В ромашки валится без чувств.
Соломой крытый теремок
Стоит почти на курьих ножках,
И с отражением в окошках
И зноя, и проезжих дрог.
Гнедому сбруйная шлея
Гривастый чуб к земле пригнула.
Уходит в глубь лесного гула
Колёс тележных колея.
От зноя только и вздохнуть
В дубрав раскидистых чертогах.
В былое лет ведёт дорога,
И будто бы недолог путь.
 

«Помню солнечные дни…»

 
Помню солнечные дни,
Помню ясные просторы,
И улыбчивые взоры
Многочисленной родни.
Помню в грядах табака
Рать куриная сновала, —
Помню запах сеновала
И парного молока.
Помню слово «однова».
Однова у жаркой печи
Были ласковыми речи
И степенными слова.
Видно тем и хороша
Жизнь в том крае незабытом,
Что с простым и мудрым бытом
Человечнее душа.
 

«Там, где полынь и цикорий, и мох…»

 
Там, где полынь и цикорий, и мох,
И освежающий сумерек вздох,
Манит, как прежде, тропа полевая,
Памятью сердца повелевая.
Прямо просёлок, а наискосок
Речки излучина, белый песок,
Окон призывный улыбчивый свет,
Где обо мне и помину уж нет.
 

«Мне не забыть звезду летучую…»

 
Мне не забыть звезду летучую
И клич печальный журавлей
Над милою речною кручею
Среди Отечества полей!
 

«Не дай мне Бог сойти с ума —…»

 
Не дай мне Бог сойти с ума —
Вокруг дома, дома, дома,
Авто, метро, асфальт, бетон,
На каждый нерв – сто тысяч тонн!
 

«Не скрывайся и горько не сетуй…»

 
Не скрывайся и горько не сетуй,
Что идут всё быстрее года,
Словно мчится по стокам вода
Нудных ливней холодного лета.
Посмотри, воробьиная стайка
Под ненастья безрадостный вой
Бойко прыгает по мостовой,
Свою участь неся без утайки.
Слышишь, как зарождается осень
В зябком трепете стройных осин?
Только Боже тебя упаси
Заглядеться в небесную просинь!
 

«Не я ли жил и слушал певчих птиц…»

 
Не я ли жил и слушал певчих птиц
В застенчивом сиянии зарниц,
А тишине и мысленно не лгал,
Когда в душе её оберегал?
Не я ли жил?!. И горек мне упрёк,
Что я покой души не уберёг,
Что тишина и неба дивный свет
Бесследно канули за далью лет…
 

«Пел разудало нищий инвалид…»

 
Пел разудало нищий инвалид
В рядах торговых бойкого базара.
Бродяге было лет под сто на вид,
И не имел он певческого дара.
А он всё пел, закатывал глаза,
На костыли наваливался тяжко…
Дороже денег каждая слеза,
Что капала в дырявую фуражку.
 

«Где сказания былинные?!..»

 
Где сказания былинные?!.
Знать, забыты неспроста
Полусонные, полынные
Ратной доблести места.
В тихом поле только вороны,
Терпким воздухом дыша,
Все его четыре стороны
Озирают не спеша.
Словно вороны проведали,
Что земля ещё хранит
Всех, кого забвенью предали,
Что земля им – как гранит.
 

«Фронтовичкой величают…»

 
Фронтовичкой величают
И невольно смотрят вслед,
А она сберечь не чает
Красоту девичьих лет.
Она курит папиросу
И задумчиво глядит
На свою льняную косу,
Неприступная на вид.
А глаза над синим ситцем
Синим пламенем горят,
И кому в селе не снится
Отрешённый этот взгляд!
Ей бы в танце закружиться
С тем, кто ей всего милей,
Но у ног её ложится
Тень от тяжких костылей.
 

«В благородство не играл…»

 
В благородство не играл,
Не таил печали.
Если даже я молчал,
Так глаза кричали.
В небе стаи воронья
День-деньской кружили,
Оглушительно браня
Всё, чем жили-были.
В дыме гас небесный свет,
Жгла листву прохлада.
На осеннем склоне лет
Ни тепла, ни лада…
 

«Уже не прельщает иллюзий отрава…»

 
Уже не прельщает иллюзий отрава,
И зависть былая не застит глаза,
И кружат мне голову пряные травы —
Влечёт, изумляет небес бирюза!
 

«Я всё сказал, но нет ответа…»

 
Я всё сказал, но нет ответа.
Я всё сказал, но не узнал,
Зачем я жил за летом лето
И зимы перезимовал.
Какая в том нужда и данность,
И Божия ли та стезя?
А, может, это окаянность,
Которую избыть нельзя?
А, может, я – небес частица,
И в ней бессчётно много раз
С любовью боль соединится,
Чтоб свет небесный не погас?..
 

«Не воркуй, сизарь, не кружись…»

 
Не воркуй, сизарь, не кружись.
Я грущу отчаянно —
Я прожил нечаянно
Свою жизнь…
Ох, не знаю, что говорю —
Говорю с обидою.
Ах, зачем завидую
Сизарю?
 

«Не пророчь мне тяготы и беды…»

 
Не пророчь мне тяготы и беды,
Не пророчь мне, время, не пророчь,
В самом скором поезде уеду
В разнотравьем пахнущую ночь.
В такт колёс, качаясь в свете лунном,
В предвкушении шальной гульбы,
Вновь я стану ветреным и юным
Властелином собственной судьбы.
 

«Вселенная пронизана ветрами…»

 
Вселенная пронизана ветрами,
Небесприютно только на Земле.
Когда метель поёт в оконной раме,
Душа живая здравствует в тепле.
Так отчего ж который год томится
И теплотой, и сытостью душа
И, словно в клетке трепетная птица,
Глядит в окно, прерывисто дыша?
 

«Старинный мой, мой задушевный друг…»

 
Старинный мой, мой задушевный друг,
Как наяву, я вновь твой голос слышу,
Как слышу дождь, струящийся на крышу,
И крики птиц, стремящихся на юг.
Ты пишешь мне, что дни твои пусты,
Что твои ночи зябки и гнетущи
В заиндевелой величавой пуще
Среди немой и стылой красоты.
Что, как и я, ты стар и одинок,
И никому до этого нет дела,
Хотя собака, та, что поседела,
Ещё ложится преданно у ног.
Прости меня, нескладного, прости,
Что долго ждёшь сердечного привета.
Но если мы ещё дождёмся лета,
Хотя бы летом, милый, не грусти.
 

«Не в бор вошли мы – в райский божий сад…»

 
Не в бор вошли мы – в райский божий сад,
И в нём вот-вот помолодеем снова!..
И что нам лет осенний листопад
В благословенной свежести сосновой?!
 

«Друг мой милый, нам с тобою…»

 
Друг мой милый, нам с тобою
Не удариться ль в бега,
Вдаль, где небо голубое,
Где привольные луга?
В том краю, что часто снится
С безотрадных наших лет,
Мы б летали, словно птицы,
Не испытывая бед.
 

«Перегоны, перегоны —…»

 
Перегоны, перегоны —
Рельсов, скорости тиски,
Тормозов глухие стоны,
Маневровые свистки.
Слышу скрипы я – и вижу,
Как качается вагон, —
И всё ближе, ближе, ближе
Мой последний перегон.
 

«Где плещутся волны о берег морской…»

 
Где плещутся волны о берег морской
И мечутся чайки с крикливой тоской,
Мне был пьедесталом огромный валун,
Когда я был весел, и дерзок, и юн.
…Не стал ли тот камень могильной плитой,
Что я попирал горделивой пятой?!
 

«А есть ли выбор – быть или не быть?»

 
А есть ли выбор – быть или не быть?
А если быть: то хищником иль дичью?
Довольно нам на гиблом пограничье
Рассудок свой сомненьями томить.
Свирепый волк и хрупкий мотылёк
Обуреваемы одною страстью —
Собрать своею соразмерной пастью
С кого-нибудь желудочный оброк.
 

«В последней затяжке моей сигареты…»

 
В последней затяжке моей сигареты
И жажда, и горечь ушедшего дня.
Довольно бродил я по белому свету,
Да вот занесло в безысходность меня.
Чем больше увидел, тем горше потери.
Быть может, у вечности нету утрат?
А я только мигу летящему верю:
Сгорит сигарета – останется яд.
 

«Тревожный, долгий, пламенный закат…»

 
Тревожный, долгий, пламенный закат
В бессоннице твоей не виноват,
И зрение напрасно не кори —
Пустынных улиц тусклы фонари.
Там кто-то затаился или спит,
А страх безмолвия тобой испит…
В проём окна сквозит из-за гардин
Немая тьма, в которой ты один.
Да-да, один… Тебе немало лет,
И как же горек привкус сигарет!..
И всё томительнее сердца стук
В твоей обители сердечных мук.