Текст книги "Шуруп"

Ожидал он, как выяснилось, адмиральский чай – вскоре нарисовался секретарь с подносом. Помимо чая секретарь подал коньяк, минералку и легкие закуски. В принципе, в происходящем не было ничего сверхъестественного, хотя вряд ли так уж часто начальник курса угощает коньяком офицеров-воспитателей. Особенно в присутствии ректора. Но Виталия, прямо как на экзамене, опять больше всего смущал непонятный капитан-шуруп. Ладно, Тревис-средний вполне может махнуть коньяку с Никишечкиным, в конце концов, это его подчиненный, а начальник курса еще не забыл, как сам был офицером. Но зачем, спрашивается, Тревису-старшему, адмиралу флота, между прочим, привечать общевойскового капитана? Даже не старшего офицера?

– Лейтенант! – проскрипел вдруг ректор из кресла. – А ты чего сидишь, как засватанный? А ну давай к столу!

Наверное, у Виталия на лице возникла гримаса удивления, поскольку офицеры и адмиралы рассмеялись. Он с самого начала шмыгнул в уголок у окна, к большому напольному глобусу, и уселся на краешек стула – спина идеально прямая, будто на вестибуляр-тренинге. Теперь же пришлось вскочить и подсесть ко всем, как раз между Никишечкиным и шурупом. Секретарь тотчас налил Виталию коньяку, и он, принимая пузатый бокал, внезапно подумал: «А почему нет, черт побери? Я ведь действительно уже не курсант, а офицер, пусть и зеленее некуда. И дылда эта секретарская всего на звездочку старше меня. Вот пусть и прислуживает, хитрая рожа!»

Секретарь начальника курса капитан Дворжак когда-то учился в этих же стенах, и все, в принципе, знали, что он с удовольствием предпочел службе в регулярных полках непыльную должность кабинетной крысы при Академии. Понятно, что подавляющее большинство курсантов секретаря не очень уважало.

– Ну что, господа? Сегодня у нас праздник. Мы выпускаем очередной курс и благополучно передаем флоту и войскам две тысячи бойцов. Смею надеяться, неплохих бойцов! За это не грех и принять. Ура! За выпуск!

Тост произносил начальник курса; ректор во время тоста благосклонно кивал, не выпуская из рук стакан с чаем. Подстаканником можно было смело любоваться – произведение искусства, без дураков. В силу возраста и здоровья Тревис-старший чистый алкоголь уже не употреблял, но адмиральский чай, то есть смесь хорошего чая с тем же коньяком, после обеда попивал регулярно.

Коньяк, надо понимать, был превосходный, однако Виталию было не с чем сравнивать: он пил коньяк впервые в жизни. Да и вообще, это последние дни выдались урожайными на выпивку (хотя оно понятно, выпуск же), а вообще до буфетных переговоров с фон Платеном и Тревисом-младшим он не брал в рот спиртного эдак с полгода. А впервые чего-нибудь выпил после поступления в Академию аж в конце четвертого курса. Раньше не полагалось – салагам учиться надо, а не водку пьянствовать, хотя отдельные храбрецы попивали и в салажестве. Многих ловили и безжалостно отчисляли, и Виталий считал – правильно. Сам же он еще мальком принял решение поначалу не пить и выполнял его неукоснительно. Ну а дожил до старших курсов – тут уж смотри в оба: пить пей, но все равно не попадайся. Отчислить вполне могли и старшекурсника.

Но выпивать в кабинете начальника курса, да еще в присутствии ректора, все равно было до боли странно.

– Торопишься, капитан? – осведомился начкурса у шурупа, когда тот, залпом допив коньяк, поставил бокал на столик и взглянул на часы.

– Так точно, господин контр-адмирал. Со временем у меня обычно всегда… туго.

– Что ж… Тогда к делу. Лейтенант Шебалдин!

Поскольку последние слова начкурса произнес сухо и официально, Виталий, как велел устав, вскочил, вытянулся и коротко произнес:

– Я!

– В зале вам было вручено мобпредписание. Оно подлинное. А вот это, – начкурса указал на шурупа, – ваш покупатель, капитан Терентьев. Извольте принять шеврон и поступить в его распоряжение.

Капитан действительно встал и протянул Виталию шеврон.

Обычный. Общевойсковой. Не флотский.

Шурупский.

У Виталия перехватило дыхание. Он глядел на звезду, обрамленную лавровым венком, – эмблему неспециализированных войск, которую носили разнообразные строители, повара, вахтенная охрана и прочие горе-вояки, прошедшие от силы год обучения. Он просто не мог поверить в это. Он, Виталий Шебалдин, с блеском закончивший шестилетний пилотский курс с серьезным инженерным уклоном, получает общевойсковой шеврон стройбатовца?

Это было невозможно. Попросту невозможно. Немыслимо.

– В чем дело, лейтенант? – с нажимом спросил начкурса, поскольку Виталий так и не коснулся протянутого шеврона.

– Я ведь… должен был распределиться в Семеновский полк? – несмело произнес Виталий, глядя на начальника курса, как скворец на опасно приблизившегося ястреба.

Тревис-средний нахмурился:

– Да-да, я видел ваш рапорт, лейтенант. Но ему не дали хода. Терентьев выбрал вас, и это не обсуждается.

Виталий тем не менее принимать шеврон не спешил. Тот факт, что начкурса перешел на официальное «вы», был плохим предзнаменованием.

– Мне кажется, тут какая-то ошибка, господин контр-адмирал. В конце концов, я показал итоговый седьмой результат на курсе. Мое место в гвардии, а не… в обычных войсках.

– А не в шурупах, ты хотел сказать? – перебил начкурса жестко, вновь возвращаясь к обычному «ты» применительно к курсантам. – Отставить разговорчики, лейтенант! Или выпускные денечки вскружили голову? Это приказ, а приказы не обсуждаются, смею напомнить, если внезапный склероз одолел!

В голосе контр-адмирала сквозило усталое раздражение; а еще Виталию показалось, будто разыгравшаяся сцена для него и его отца отнюдь не нова. И для капитана-шурупа, кажется, тоже. Только Никишечкин глядел на Виталия со смесью жалости и сочувствия.

Тут заговорил Терентьев – сухо, но при этом не вполне официально:

– Лейтенант, у меня действительно мало времени. Вас распределили туда, где вы, по мнению весьма компетентных людей, принесете Земле и Колониям наибольшую пользу. Все, решение принято и изменено не будет. Не разочаровывайте меня, из этого кабинета у вас два пути: со мной или под трибунал. За невыполнение приказа. Вам ясно? Держите и следуйте за мной.

Капитан шлепнул шевроном о столешницу рядом с бокалом Виталия и встал.

– Благодарю вас, господин адмирал, – он кивнул Тревису-старшему. – Господин контр-адмирал! Господин майор!

Никишечкин быстро поднялся и протянул капитану руку. Оба адмирала тоже не погнушались поручкаться с шурупским капитаном, но, разумеется, сидя.

– Разрешите идти?

– Удачи, капитан, – надтреснутым тенорком попрощался Тревис-старший. – Надеюсь, наш сокол придется ко двору.

– Придется, куда он денется, – вздохнул Терентьев. – Здравия желаю!

И действительно направился к выходу. Не оборачиваясь.

Виталий затравленно поглядел на снова усевшегося в кресло воспитателя – тот под столом показал ему кулак.

«Если сейчас не взять шеврон, – понял Виталий, – мне труба. Либо отчислят, либо действительно под трибунал».

Ни назад в стадо, ни в дисбат ему остро не хотелось.

«За что? – подумал он с отчаянием. – Господи, ну за что? Пару дней эйфории, и такой удар под дых…»

А потом сглотнул набежавшую слюну и медленно взял со столика шеврон.

Капитан уже вышел из кабинета.

– Куда я хоть попал? – глухо спросил Виталий в нарушение всех и всяческих уставов. – Или не положено знать?

– Не забывайтесь, лейтенант, – проворчал начкурса миролюбиво. – За начальством шагом марш! Про честь Академии я даже не напоминаю.

Виталий, на ватных ногах и от злости плохо соображая, прошел к двери, обернулся было испросить разрешения выйти, но начкурса превентивно шевельнул ладонью от себя – катись, мол, сокол в свои шурупы.

И Виталий покатился.

Терентьева он догнал на лестнице. Тот на «купленного» бойца покосился вроде бы даже одобрительно и, не снижая темпа, зашагал в сторону казарм выпускного курса. Без сомнений, он прекрасно знал дорогу, поскольку где нужно – резал углы, и уже минут через пять они были в холле перед шестой казармой, где обреталась группа Виталия. Дневальный на тумбочке, салага-первокурсник, удивленно вытаращился на мундир Терентьева.

– Собирайся, мы уезжаем прямо сейчас, – скомандовал капитан Виталию. – Каптер сейчас подойдет, выдаст форму, переоденешься. Парадку упакуй и сдай каптеру. С собой бери только личные вещи. Пять минут у тебя. Давай.

– То есть как сдать парадку? – окончательно растерялся Виталий.

Нет, судьба, конечно, сволочь, раз определила его в шурупы. Но даже там пилоты носят флотскую форму! Даже в шурупах остаются особой кастой! Что, черт возьми, вообще происходит? В грязь его втоптать, что ли, хотят, вовсе кислород перекрыть?

– Как-как… Кверху каком! Повторяю: с собой документы, наличные деньги, если есть, личные вещи, кроме формы. И все!

Виталий покосился сначала на левый свой погон, потом на правый. На новенькие, нарочно отдраенные до блеска одинокие звездочки на каждом.

– Я ж их позавчера только обмыл, – просипел он, потому что голос внезапно отказал.

– Ничо, – спокойно ответил Терентьев. – Будут не хуже.

Тут из-за угла вывернули майор Никишечкин и Мишка Романов, обещанный каптер. Глаза у Мишки были как два музейных пятака – округлые и большие.

Он отпер каптерку, шмыгнул внутрь и вынырнул оттуда с личным чемоданчиком Виталия в одной руке и продолговатым белым бумажным пакетом в другой. С некоторым замешательством Виталий отметил, что на пакете нет никаких надписей, зато имеется его голограмма, нанесенная промышленным лазером, точно такая же, как в удостоверении личности офицера, полученном позавчера вместе с лейтенантскими погонами.

– Время пошло! – напомнил Терентьев сумрачно. Похоже, поведение Виталия начинало его раздражать.

Виталий сомнабулически принял пакет, чемоданчик и на плохо гнущихся ногах поплелся в казарму.

Около своей койки он надорвал бумагу и убедился, что в пакете – повседневная общевойсковая форма и ботинки. Тоже не флотские. Форма была новая, но уже с приклеенными погонами, причем оперативными, с полоской и звездочками того же серо-коричневого цвета, что и ткань.

Звездочек на каждом погоне было по две, как и у Терентьева. Иными словами, погоны были капитанские.

Виталий на некоторое время замешкался, но его новый начальник предвидел это. Именно сейчас Терентьев заглянул в казарму, убедился, что Виталий неподвижно застыл перед своей койкой и тупо таращится на погоны новенькой формы.

– Надевай, так надо! – зычно выкрикнул Терентьев.

Возглас его действительно вывел Виталия из оцепенения: он принялся быстро и остервенело переодеваться.

В пакете имелось все, вплоть до носков и нижнего белья. Все шурупское, то есть той же ненавистной серо-коричневой расцветки вместо привычной сине-зеленой, флотской. Чувствуя в груди противную пустоту, Виталий переоделся, поставил на банкетку ботинки и уже совсем было собрался надеть их, но тут сообразил, что ботинки только внешне похожи на шурупские. На самом деле, они лучше. Лучше даже флотских. Во-первых, мягче. Во-вторых, изнутри они отделаны чем-то натуральным, а не синтетикой, хотя понятно это только на ощупь. И в-третьих, подошва у них тоже под стать скорее адмиральской обуви, но уж никак не офицерской. И снова-таки: это понятно, только если пощупать, внешне же – обычные общевойсковые ботинки.

Надев их, Виталий был вынужден признать, что ничего удобнее ему до сих пор носить не доводилось. Да и форма сидела на нем на удивление ладно.

Пять минут истекали – слишком уж Виталий подтормаживал после недавних событий в кабинете начкурса, слишком много времени потратил впустую. Поэтому он аккуратно повесил флотскую парадку на тремпель, а тремпель – на высокую спинку койки, переложил из тумбочки в чемодан немногие свои пожитки, сунул во внутренний карман планшет и на миг застыл.

В то, что уехать придется сейчас же, Виталий, откровенно говоря, не верил. Транспорты за «купленными» новобранцами должны были приехать только завтра. Да и лишать курсанта выпускного бала, знаете ли, бесчеловечно! Тем более, вот-вот должны были приехать девчонки из окрестных гимназий, ждавшие этого бала не меньше, чем новоиспеченные офицеры. Была там одна… Постоянная партнерша по танцам на всех официальных праздниках последних лет, куда приглашали гимназисток.

Видя, что Виталий опять замешкался, капитан снова подстегнул его:

– Парадку оставь на койке, каптер заберет! Обувь тоже! Давай, кадет, шевелись, что ты как курица отмороженная? По тестам должен быть шустрым!

Виталий украдкой погладил флотский погон парадки, надел общевойсковую кепку, подхватил чемоданчик и быстро направился к выходу, гадая, что еще заставит его сделать чертов шуруп, прежде чем позволит отправиться на бал в позорной шурупской форме.

В холле Терентьев критически осмотрел злого, как сторожевая собака, Виталия и удовлетворенно кивнул:

– Порядок!

Потом покосился на Никишечкина, молча стоящего у окна, и вздохнул:

– С воспитателем попрощайся, что ли…

Майор Никишечкин глядел на Виталия, как и в кабинете начкурса, сочувственно.

– Бывай, Шебалдин, – воспитатель покровительственно хлопнул его по плечу. – Не раскисай. Служба всякая нужна, служба всякая важна. Да и по-любому лучше, чем в стаде. Авось свидимся.

– Будьте здоровы, господин майор, – ответил Виталий грустно. – Спасибо за науку… и вообще за все. Надеюсь, был не худшим вашим подопечным.

– Попадались и похуже, – усмехнулся Никишечкин. – Все, аллюр, как говорится, три креста! Служи с честью!

«Да какая, на хрен, честь в шурупах?» – с тоской подумал Виталий, но вслух не сказал ничего.

Терентьев вторично за последние четверть часа попрощался с Никишечкиным и повелительно качнул головой Виталию – за мной, мол!

И они пошли к выходу из здания. Виталий уже с ужасом представлял, как будет сгорать от стыда под взглядами однокурсников, даже тех, кто, как и он сам, угодил в шурупы. Но остальные хоть форму флотскую заслужили за эти шесть лет, а он…

Однако была все-таки на свете некая высшая справедливость – Терентьев направился не к главному входу между столовой и актовым залом, где неизбежно толклись празднующие лейтенанты в ожидании девчонок, а к боковому, аварийному, поэтому обновками Виталия имели счастье полюбоваться только двое дневальных перед соседними казармами да патруль пятикурсников во главе с офицером у запасного выхода. Эти тоже провели двоих общевойсковых капитанов (одного с подозрительно знакомой физиономией) удивленными взглядами, особенно после того, как Терентьев патрульному офицеру предъявил какой-то жетон.

А новый начальник, похоже, действительно вел Виталия прочь с праздника – по главной аллее, прямо к КПП. Виталий запаниковал: он даже практически смирился с мыслью, что на бал не попадет. Но не попрощаться с Зоей? Как так? Что она подумает? И никого из однокашников не догадался попросить, чтобы ей передали, каптера Мишку например. А теперь уже поздно.

На КПП капитан снова предъявил свой жетон, а Виталий – удостоверение личности и мобпредписание.

– Что, прямо с бала в войска? – удивился дежурный по КПП майор Гранин и с ног до головы оглядел Виталия.

Гранин иногда вел в группе Виталия занятия, поэтому его прекрасно знал и по преподавательской привычке обращался на «ты».

– Капитан, ишь ты… – покачал он головой. – На глазах растешь!

Сам Гранин был отличным специалистом по топливным смесям, но в бытность служил не во флоте, а в шурупах, поэтому форме покидающей Академию парочки он не особенно и удивился. А вот дополнительной звездочке на плечах Виталия – удивился и не подумал этого скрывать.

Он поднес мобпредписание к считывателю, слил данные на входящий сервер и вернул Виталию.

– Ну чего, служи с честью, боец! Куда б ты там ни угодил… Надо же, с бала выдернули!

– И вам всего доброго, господин майор, – грустно отозвался Виталий не по уставу.

Снаружи, уже на территории городка, а не Академии, ждал обтекаемый двухместный глайдер.

Двухместный.

Виталия как громом поразило. Он внезапно вспомнил, что высокие адмиральские чины, которым полагается личный транспорт, обычно имеют персональных пилотов. Местечко пилота при золотых погонах в принципе было весьма хлебным и удобным, но курсанты и молодые офицеры, как правило, презирали хитрецов, предпочитавших непыльную работенку извозчика трудностям настоящей службы.

Ни за какие блага Виталий не согласился бы угодить на уютное место персонального адмиральского водителя. Поэтому от нехорошего предчувствия у него неприятно заныло в груди.

Но, с другой стороны, Терентьев не адмирал и даже не старший офицер, всего лишь капитан. Однако и капитаны иногда занимают такие должности, где положен личный пилот.

Виталий со смешанными чувствами поглядел на машину, которой, очень возможно, ему придется управлять ближайшие лет десять, ненавидя себя и ловя презрительные взгляды флотских пилотов.

В целом глайдер Терентьева был простой и надежной атмосферной машиной. Теоретически на таком можно было и в ближний космос уйти, конструкция и моторесурс позволяли, но все упиралось в чистый быт: на борту отсутствовали санузел и стационарный пищеблок с рационами и водой. Поэтому после широко известного инцидента с подростками-угонщиками в гражданские глайдеры этого типа начали встраивать техноограничитель: теперь двигатели работали только в кислородной атмосфере. Когда забортное давление падало ниже определенного уровня (аналог высоты четырех с половиной километров от уровня океана), мощности двигателя для дальнейшего подъема уже не хватало – или лети по горизонтали, или снижайся. Военные образцы такого ограничителя, разумеется, не имели, и при желании на военном глайдере можно было добраться хоть до Луны. Но на практике никто этого, конечно же, не делал примерно по той же причине, по которой никто не отправляется в деловую поездку из Лондона в Нью-Йорк на гребной шлюпке. Стратом и быстрее, и неизмеримо удобнее, не говоря уж о том, что безопаснее.

Терентьев обошел глайдер и уже перед самой левой дверцей цокнул дистанционкой – замки разблокировались. Виталию чуть полегчало: если сразу не садят за управление, возможно, все страхи напрасны. Он без лишних слов сунул чемоданчик в багажный отсек, зафиксировал найтовочными петлями и уселся на пассажирское место.

То есть это он думал, что на пассажирское.

В этом глайдере все управление было сдублировано. Вести машину мог любой: и сидящий слева, и сидящий справа. Но в смысле пассажирства прямо сейчас Виталий угадал: та половина салона, которую он выбрал, стояла в режиме Slave.

Терентьев забрался в левую часть, задраился и оживил бортовую аппаратуру. Засветился глазок активного автопилота, это Виталий отметил сразу – с его места сейчас нельзя было управлять глайдером, но вся индикация и приборы работали в штатном режиме.

Новый начальник затянул ремни (фиксаторы знакомо щелкнули) и отдал автопилоту команду на взлет. Виталий пристегнулся еще раньше, машинально, повинуясь намертво вколоченному в Академии рефлексу. Глайдер почти бесшумно взмыл, набрал положенную высоту и лег на возвратный курс по мастер-пеленгу. Иными словами, он летел не по введенной путевой программе, а возвращался на матку в авторежиме. Значит, это был не автономный глайдер, а палубный, из комплекта корабля покрупнее, классом никак не ниже трехсотки.

«Вот оно что… – подумал Виталий. – Тогда понятно, почему мы не стали дожидаться завтрашних транспортов…»

Терентьев тем временем покопался где-то на уровне своего левого колена – у обычных глайдеров на том месте находился сейф для документов и ценностей. Оттуда Терентьев извлек небольшой терминал и повернулся к Виталию.

– Давай удостоверение, – сказал он буднично.

Виталий послушно вынул пластиковую книжечку и протянул ему. Терентьев раскрыл ее, вставил в щель считывателя и принялся что-то вводить, но не вручную, а по заранее подготовленному шаблону, не иначе. Вся процедура заняла минуты полторы, глайдер к этому времени как раз набрал высоту и лег на маршевый отрезок траектории.

– Ну вот и все, – вздохнул Терентьев, закончив.

Он вынул удостоверение из щели, вернул Виталию, а сам снова склонился к сейфу – прятал терминал, наверное.

Виталий украдкой заглянул в свой документ.

– Смотри-смотри, – подбодрил его Терентьев, не меняя позы и глядя по-прежнему влево и вниз. – Должен же ты знать, где служишь!

Личные данные, понятное дело, не изменились: имя, фамилия, дата рождения, изображение-голограмма. А вот в графе «воинское звание» теперь и впрямь значилось «капитан». Лейтенантом Виталий не пробыл и трех полных суток.

– Мобпредписание давай тоже, – велел Терентьев, и Виталию пришлось на пару секунд отвлечься.

Уже вынув прямоугольничек предписания, Виталий внезапно засомневался.

– Я же его должен предъявить кадровику в части, – пробормотал он нерешительно. – И сдать ему же.

Терентьев, не разгибаясь, поглядел на Виталия снизу вверх.

– Я и есть кадровик, – сообщил он. – Давай.

«Да пропади оно пропадом! – подумал Виталий сердито. – Велели подчиняться – вот и подчинюсь».

Он протянул капитану мобпредписание и снова принялся разглядывать удостоверение личности.

Помимо нового звания, в документе появились отметки об окончании Академии с итоговой суммой баллов 49.9247, о присвоении флотской специальности «пилот-инженер» начальной категории и о зачислении на действительную воинскую службу в подразделение R-80 на должность интенданта.

Последняя отметка был датирована сегодняшним числом, остальные – позавчерашним.

Терентьев уже запер сейф, выпрямился и откинулся в кресле. Голову он повернул вправо, к Виталию.

– Можешь спрашивать, – ровно сказал он.

Виталий за эту возможность, ясное дело, с радостью ухватился:

– За какие заслуги в капитаны произвели?

– Ниже капитана у нас не положено, – с ленцой пояснил Терентьев. – Так что считай это стартовым бонусом.

– А выше? – ехидно уточнил Виталий.

Терентьев был старше Виталия лет, наверное, на десять, вряд ли меньше. Откровенно говоря, за это время можно было уже и до майора дослужиться, особенно в шурупах. Выпустился лейтенантом, пять-семь лет – капитан, еще пять-семь – майор… Тем более, сам говорит – лейтенантов у них нет, сразу же повышают.

– Объясняю популярно, – совершенно без злости принялся рассказывать Терентьев. – Во-первых, зря зубы скалишь. Погоны у меня капитанские, да. И в книжечке написано – капитан, в той, что с собой ношу и везде показываю. Но вообще-то я полковник. Тебе это знать надо, а вот болтать об этом – извини, не следует. Мы отобрали именно тебя, и ты прекрасно понимаешь – мы сделали это не от фонаря. А значит, болтать ты не станешь. Ты пока не представляешь, куда попал, но это мы быстро поправим. Должность разобрал свою?

– Разобрал. Интендант.

– Знаешь, что это?

– Знаю. Снабженец.

– Верно, – подтвердил Терентьев. – По сути. Наверное, ты догадался, что это тоже ширма, как мое капитанство.

Тут у Виталия начали возникать новые подозрения касательно того, куда же он на самом деле угодил. Но вот так вот сразу – все-таки не верилось.

– Эр-восемьдесят, – невольно понизив голос, спросил он, – это разведка или что-то вроде?

Терентьев усмехнулся:

– Нет, не разведка. Не разведка, не спецназ, не «Альфа», не «Вомбат». Но понятно, что подразделение закрытое и секретное. Кстати, как на борт прибудем, дашь подписку, будь готов.

Виталий слушал, затаив дыхание.

– И чем предстоит… заниматься? – поинтересовался он, поскольку собеседник умолк.

– Об этом после подписки, уж извини. Пока тебе полезно знать вот что: ко мне обращаться как к капитану. О полковнике забудь. Совсем забудь, за ненадобностью. Уставщина необязательна. Корректность – обязательна. Твой прямой начальник – я, и только я. Приказы других лиц старше по званию открыто не игнорировать, а свои действия в обязательном порядке согласовывать со мной. Первое время мы постоянно будем вместе, так что наломать дров у тебя вряд ли получится. Главный принцип: не знаешь, что делать, – спроси у меня. Только у меня, ни у кого больше. Я не зверь и не идиот, прекрасно понимаю, что тебе нужно войти в курс дела и втянуться в работу и что на данный момент твоя осведомленность мало отличается от нулевой. Поэтому я буду тебя учить. Но не так, как в Академии, на это нет времени. Учиться и вникать будешь по ходу событий, так сказать – в боевой обстановке. Это понятно?

– П-понятно, – напряженно кивнул Виталий.

– Ну и еще одно, – добавил Терентьев. – В принципе, это не имеет особого значения, но расскажу уж, традиция такая. Четырнадцать лет назад я выпустился из той же Академии, которую ты только что закончил. Четырнадцать лет назад я точно так же сидел в таком же глайдере, только предыдущей модели. И сидел я на том месте, на котором сейчас сидишь ты. Потный и злой на весь мир, в ненавистной шурупской форме. А на моем месте сидел некий староватый для капитана офицер и говорил мне примерно то же, что сейчас говорю тебе я. Этот офицер с недавних пор – шеф нашего отдела, скоро его увидишь. И когда придет время снова уходить ему на повышение, а будет это лет, наверное, через десять-пятнадцать, я, если доживу, займу его место. А ты, если тоже доживешь, полетишь в Академию и привезешь оттуда такого же потного и злого на весь мир мальчишку в ненавистной шурупской форме. И по дороге будешь сидеть там, где сейчас сижу я, и вкручивать ему примерно то же, что сейчас слышишь. Ты понял нашу систему…

Тут Терентьев ухмыльнулся и только после этого закончил:

– …шуруп?

Чувствуя в груди странную пустоту, Виталий торопливо закивал:

– Кажется, понял…