Текст книги "Программист и бабочка (сборник)"

Леонид Шустерман
Большие числа

– Вы, что же, летели сюда семь с половиной лет только для того, чтобы взять у меня интервью? – удивленно спросил престарелый доктор Гонен, вглядываясь в голографическое изображение своего молодого собеседника.

– Ну, что вы, профессор?! Вы, вероятно, совсем не следите за новостями: астрофизики разведали в этой части галактики множество пространственных тоннелей. Так что путешествие к вам заняло у меня неполных четыре месяца.

– Ах, вот оно что! Надо было еще год назад убраться отсюда, – проворчал старик. – Но путь свой, юноша, вы проделали зря – никаких интервью я давать не собираюсь. Возвращайтесь домой, ради бога, не теряйте время.

– Господин профессор, я не могу вернуться без репортажа – меня уволят!

– Весьма сожалею. Но решать ваши проблемы я не буду. Планета официально принадлежит мне, и по закону вы не имеете права опускаться на поверхность без моего разрешения. Поэтому отправляйтесь-ка восвояси.

– Но, профессор, какой еще закон в такой глуши? Это в эпоху почившего в бозе Священного Союза Галактик можно было найти полицейского в любом уголке Вселенной, а сегодня… Да я и не собираюсь садиться. Пожалуй, последую вашему совету и улечу домой. Но свою презентацию все равно сделаю, и тогда, будьте покойны, к вам устремятся журналисты со всех концов Вселенной.

– Вот как? Что же заставит всю Вселенную заинтересоваться моей персоной?

– Видите ли, доктор Гонен, у меня есть основания полагать, что вы самым непосредственным образом причастны к взрыву планеты Кохинор.

– Я?! Вы полагаете, что я каким-то образом взорвал столицу Священного Союза – самый охраняемый объект во Вселенной?

– Это всего лишь предположение. Вы же не будете отрицать, что покинули планету перед самым взрывом?

– Но я это сделал не по своей воле. Меня просто выгнали перед началом съезда Партии Благоденствия. Всех беспартийных удалили – так постановил Центральный Комитет.

– Да, верно, вместе с вами планету покинули еще несколько человек. Но я узнал, что в свое время вы лично обращались к коменданту Кохинора – генералу Свирскому и упрашивали его принять вас на работу.

– Что же тут удивительного, я был беден, нуждался в средствах.

– Это удивительно, если принять во внимание обстоятельства. Я досконально изучил вопрос. Во-первых, работа в непосредственной близости от союзного правительства не приносила никаких особенных выгод, но была чревата всевозможными неприятностями. Обычно технический персонал столицы набирали в порядке мобилизации, а вы попросились сами. А во-вторых, вы ведь ненавидели Свирского – тот увел у вас невесту. Не правда ли, госпожа Свирская, в девичестве Грант, была вашей подругой в студенческие годы? А потом вышла замуж за Свирского – тогда еще курсанта. Я нашел в архиве старый клип, снятый камерой безопасности. Там хорошо видно, как вы пытались напасть на вашего соперника с чем-то вроде кинжала. Но Свирский отобрал у вас нож, а потом избил и сломал два ребра. Он запросто мог бы вас посадить, но не стал, ограничился побоями. А вы потом из-за этих событий несколько лет пребывали в депрессии, покончить с собой пытались. И вот этого человека – своего личного врага всего через пятнадцать лет вы умоляете предоставить вам работу?!

– Не понимаю, что доказывают все эти подробности семидесятилетней давности, – промолвил профессор, немного помолчав.

– Ну, в суде присяжных они, конечно, не докажут ничего. Но мне и не нужно доказывать – достаточно возбудить любопытство коллег-журналистов, а уж тогда они явятся толпами и – пропало ваше уединение.

– А вы, насколько я понимаю, собираетесь предложить мне лучший вариант?

– Конечно! Вы даете интервью. Мы подписываем эксклюзив. После чего, никто не сможет вас побеспокоить, кроме меня! Согласитесь, это намного лучше.

– Мда, пожалуй. Вы, молодой человек, прохвост. В десятке миль от моего дома есть космодром. Я включу маяк, садитесь.

Корабль журналиста вошел в атмосферу и промчался на фоне занимавшего полнеба лилового шара – газового гиганта, одной из лун которого являлась планета доктора Гонена. Внизу дышала жаром раскаленная каменистая почва и текли потоки огненной лавы. Одно из солнц, огромное белое и жаркое, медленно уходило за горизонт, даруя пылающей пустыне временную передышку; другое, красноватое далекое и холодное, тускло светилось в зените темного неба, окрашивая безжизненные равнины и скалы в угрожающе багровые тона. Было еще и третье, но оно сейчас освещало противоположную сторону планеты, никогда не знавшей ночного мрака, и лишь изредка погружавшейся в сумерки, если газовый гигант заслонял наименьшее из светил, на короткое время оставшееся в одиночестве на небе.

Возле полюсов температура заметно снижалась. Там, среди берегов, покрытых густым темно-зеленым кустарником, постепенно переходившим в лесную чащу, к теплым озерам текли спокойные реки. На опушке одного из лесов стояла усадьба профессора, а неподалеку виднелась ровная и блестящая, словно отполированная, площадка космодрома, на которую и посадил свой корабль журналист. Дальнейший путь к дому доктора Гонена гость проделал в кабине небольшого вертолета-робота, предусмотрительно присланного на космодром хозяином планеты.

Профессор, одетый в домашний халат и мягкие тапочки, встретил молодого человека на пороге усадьбы.

– Альберт О'Нил, – представился журналист и, широко улыбаясь, протянул руку.

– Вы, любезнейший, конечно же, исключительный наглец, что при удачном стечении обстоятельств может весьма благотворно сказаться на вашей карьере, – проговорил старик, игнорируя предложение рукопожатия. – Но, знаете, я парадоксальным образом рад вашему появлению. Даже не подозревал, насколько, в действительности, соскучился по человеческому общению. Мда… как хочется иногда поговорить о годах молодости и о той эпохе, сегодня ставшей уже почти легендарной… Так что проходите – я расскажу вам о последних днях Кохинора и заодно отвечу на вопросы.

Профессор ввел гостя в просторную гостиную, обставленную в стиле ретро странной мебелью из какого-то материала пепельного цвета. Помещение оказалось темным и прохладным, что создавало приятный контраст с влажной духотой, царившей снаружи. Профессор открыл дверцу одного из шкафчиков и извлек бутылку с бурой жидкостью.

– Переселяясь сюда, захватил, знаете ли, немалую коллекцию бренди, – сказал доктор Гонен. – Да только пить в одиночку совсем не хочется. Не составите ли компанию старику?

– С удовольствием! – полным энтузиазма голосом отозвался Альберт О'Нил, усаживаясь в мягкое кресло возле низкого столика.

Старик поставил на столик два наполненных бокала и сам уселся в кресло напротив.

– Вы знаете, профессор, – проговорил журналист, покачивая бокал и вдыхая аромат бренди, – я очень мало общаюсь с людьми старшего поколения, а с теми, кто может помнить Священный Союз, и вовсе никогда не разговаривал. Но много читал о тех временах и смотрел немало исторических фильмов. Вот скажите, это действительно была эпоха изобилия и всеобщего благоденствия, как теперь утверждают многие?

– Изобилия?! – поразился доктор Гонен. – Только полный профан может утверждать такую чушь! Уверяю вас, не существовало и десятой доли товаров, доступных человеку сегодня.

– Но как же так, профессор? Я смотрел статистику – тогдашние производственные мощности превосходили нынешние чуть ли не в сотню раз!

– Так проблема заключалась не в отсутствии мощностей, а в том, что вожди Союза понятия не имели, что именно нужно людям. Вот скажите, разве вы не хотите сменить свой корабль на более современный?

– Ну… хочу, конечно, но меня цены не очень устраивают.

– Правильно! Люди желают иметь что-нибудь не вообще, а в зависимости от цены, которую надо заплатить. Если же денег не существует, как это было в эпоху Священного Союза, а товары не продают, а распределяют, то и узнать, чего хотят люди, невозможно. Поэтому наши вожди сами решали, что нам нужно. Все ходили в одинаковой одежде, жили в одинаковых домах, ели одну и ту же пищу, летали на одних и тех же кораблях и вертолетах. И все это, конечно же, штамповали в огромных количествах, но разве в количестве изобилие?

Молодой человек пожал плечами и ничего не ответил. Старик хлебнул бренди и продолжил, заложив за голову обе руки и глядя вверх, словно изучая орнамент на потолке.

– Тогда я, разумеется, не задумывался над проблемами режима. Я ведь не знал, что можно жить иначе. Главная задача союзной власти состояла в слежении за тем, чтобы нигде не возник, паче чаяния, некий образ жизни, хоть в чем-то альтернативный «единственно правильному», навязанному нам вождями. А для этого приходилось контролировать всю Вселенную, собирать и обрабатывать информацию даже о самых незначительных событиях. С этой целью и создали Кохинор – покрытый вечным льдом каменный шар, вращающийся вокруг белого карлика и сверкающий в его лучах подобно драгоценному кристаллу – планету, пробуравленную насквозь и под завязку начиненную компьютерами. Она стала центром Вселенной, ее огромным холодным мозгом, который держал под контролем каждый уголок населенного людьми мира.

Старик замолчал, видимо, погрузившись в воспоминания о давно минувшей эпохе. Пауза затянулась. Спустя полминуты, журналист начал проявлять признаки нетерпения и наконец решился нарушить тишину:

– Почему Свирский согласился взять вас на Кохинор?

– А?! Ах, да… Я нашел способ создавать компьютеры, практически бесконечной вычислительной мощности. Я же говорил, что руководители Союза были одержимы идеей контроля за всеми мало-мальски значительными событиями во Вселенной. Но необходимые вычисления занимали так много времени, что их результаты всегда безнадежно запаздывали и оказывались бесполезными. Ну, и, конечно же, существовало множество задач, которые вообще нельзя было решить за разумное время.

– Почему? – удивился молодой человек. – Разве союзное правительство не могло себе позволить построить десятки, даже сотни таких планет, как Кохинор?

– Мда, – покачал головой профессор и глотнул немного бренди из бокала, – вы совершенно не представляете себе масштабы вычислений. Мда… кстати, у меня есть замечательные сигары, не желаете отведать? А то лежат себе годами – в одиночку курить скучно.

– Не откажусь! – воскликнул журналист. – Люблю при случае совместить приятное с полезным!

– Это очень разумный подход, – согласился старик и, встав с кресла, направился к шкафу. Спустя немного времени он вернулся с довольно большим металлическим сундучком.

– Альтаирский табак! – восхитился Альберт О'Нил, открывая ящик и вдыхая запах сигар. – Я курил такие лишь один раз в жизни – это большая редкость. Фабрику-то закрыли через несколько лет после развала Союза. Много все-таки тогда было хороших вещей. А теперь нет. И след простыл.

– Да, я тоже купил эту коллекцию совершенно случайно – редкая удача. Но вы напрасно обольщаетесь: во времена Союза такие сигары курили только партийные бонзы, а простым смертным даже понюхать не давали.

Некоторое время собеседники сидели молча, окутанные клубами дыма, и наслаждались ароматом великолепного табака.

– Вы, юноша, вероятно, совершенно не осознаете грандиозность вычислений, связанных с, казалось бы, тривиальными задачами, – промолвил старик, стряхивая пепел в керамическое блюдце. – Вот представьте себе, любезный мой, что вам нужно облететь с инспекторской проверкой несколько планет в разных концах Вселенной. Не важно, делаете ли вы это сами или управляете автоматическим зондом, в любом случае, вы хотите затратить на путешествие как можно меньше времени, не так ли? Время, необходимое на перелет между любыми двумя планетами, может колебаться от дней до месяцев в зависимости от пропускной способности пространственных тоннелей, которая в свою очередь зависит от напряженности поля Хиггса и множества других динамических параметров. Это понятно?

Журналист многозначительно кивнул, хотя о поле Хиггса слышал впервые. Впрочем, слова профессора совершенно не удивили молодого человека. Он часто бывал в командировках и обратил внимание, что путешествие в одно и то же место занимало разное время. Диспетчеры космопортов объясняли это безобразие именно «динамическим состоянием пространственных тоннелей».

– Так вот, – продолжил доктор Гонен, – если этих планет, скажем, десяток, ваш карманный компьютер вычислит необходимый маршрут за наносекунду. А вот если их сотня, то мой рабочий аппарат, который, думаю, мощнее вашего, как минимум в миллиард раз, пропыхтит над этой задачей ни много ни мало сорок лет.

– Сорок лет?! – поразился журналист. – На машине, в миллиард раз более мощной?! Но это же просто нелогично! Планет-то стало лишь в десять раз больше!

– Увы, друг мой! Таковы законы комбинаторики. Конечно, вычислительный комплекс Кохинора превосходил по быстродействию мой компьютер в квадриллионы раз, но ведь и планет, населенных людьми, не сотни, а миллионы. Поэтому время, требуемое на решение подобных задач, во много раз превосходит возраст Вселенной. Мда… миллиарды миллиардов… да что я говорю – центиллионы лет… вот какая пропасть отделяла правителей Союза от их мечты – тотального контроля над всем обитаемым миром.

– И что же? Вы изобрели компьютер, который справлялся с подобными вычислениями в разумные сроки?

– Да, – ответил доктор Гонен. – Мое устройство решало такие задачи почти мгновенно… Что же вы не пьете?! – спохватился старик, наполняя бокал гостя.

Альберт О'Нил молча кивнул профессору и глотнул немного бренди.

– Я изобрел временную петлю, – продолжил свой рассказ ученый, – электронную схему, позволяющую посылать сообщения в прошлое. Недалеко, правда, всего на несколько миллисекунд. Но этого оказалось вполне достаточно, чтобы построить сверхкомпьютер.

– Я слышал, законы природы запрещают путешествия во времени, – возразил журналист.

– Ну, не совершенно запрещают, но лишь накладывают некоторые ограничения, исключающие парадоксы. Однако это очень сложная область теоретической физики, не думаю, что нам стоит углубляться. Принципы же работы компьютера, основанного на временной петле, оказались весьма простыми – любые задачи решались перебором всех возможных вариантов. Если правильное решение найдено – программа останавливается, если нет – посылает самой себе в прошлое команду проверить следующий вариант. Вот и все. Как велико бы ни было количество возможных решений, времени на анализ их всех уйдет ровно столько, сколько занимает проверка одного. В самом худшем случае – не более нескольких миллисекунд.

– Ух ты! Хитро! – воскликнул молодой человек, не скрывая восхищения. – Представляю, как ухватился за эту идею Свирский!

– Свирский?! Нет, он был слишком туп, чтобы понять физические основы открытия, и слишком подозрителен, чтобы поверить мне на слово. Он ухватился за нечто иное – возможность вдоволь поиздеваться надо мной, ведь на Кохиноре я стал полностью от него зависим. Свирский никогда и никому не прощал, но обожал блеснуть показным благородством. Только поэтому он не упрятал меня за решетку после той жалкой попытки нападения – он хотел продемонстрировать широту своей души Алисе Грант. Она, глупышка, так легко давала себя обмануть, несмотря на все мои попытки растолковать ей истинное положение вещей. Мда… Только спустя годы я осознал, что Алиса, возможно, все понимала, а настоящим дураком был я сам…

Свирский ничем не рисковал – союзное правительство, одержимое идеей раз и навсегда решить проблемы управления Вселенной, поощряло любые инициативы в области вычислительной техники. Мой успех стал бы триумфом коменданта Кохинора, а за провал понес бы наказание только я сам. Трудно сказать, знаете ли, чего этот мерзавец желал больше. Но, независимо от результатов, Свирский постарался превратить мою жизнь в столице в кромешный ад. По нескольку раз на день он являлся с проверками и, развалившись в кресле, требовал подолгу разъяснять ему статус проекта, угрожая всяческими карами в случае несоблюдения сроков. Затем он осматривал лаборатории и, обнаружив малейшее пятнышко, орал на меня в присутствии сотрудников и заставлял стирать грязь носовым платком. Однажды он послал меня за чашкой кофе, а когда я выполнил приказание, плеснул мне кипятком в лицо, заявив, что я положил слишком много сахара… или слишком мало… я не помню… помню только боль от ожога…

Старик замолчал, пытаясь дрожащими руками разжечь потухшую сигару. После третьей неудачной попытки Альберт О'Нил пришел ему на помощь, и профессор зашелся кашлем от слишком жадной затяжки.

– Благодарю вас, – сказал доктор Гонен, придя в себя. – Иногда он являлся с Алисой, и эти визиты становились для меня самой горькой из пыток, хотя в присутствии жены Свирский воздерживался от хамских выходок. В первые недели я пытался украдкой заглянуть ей в глаза, надеялся обнаружить в них отблеск былого чувства… Напрасно… я не находил там ничего, кроме равнодушия. Она не притворялась… ей действительно не было до меня никакого дела.

– Вы страдали, – произнес журналист голосом, в котором звучали понимание и сочувствие.

– Страдал?! О да! Но поверите ли… в то же самое время каждая обида, каждое оскорбление, каждая душевная и физическая боль приводили меня в состояние болезненного, но всепоглощающего восторга! Да! Я наслаждался своими мучениями, ибо они убеждали меня в справедливости и даже святости задуманной мною мести! Как же я их всех ненавидел! Всех – Свирского, Алису, своих сотрудников, ни разу не нашедших для меня слов участия и поддержки, чинуш и охранников, тупых партийных бонз, всю эту правительственную сволочь. Я приговорил их к смерти. Я ощущал себя судьей, которого призвало само Провидение.

– Значит, это все-таки вы! – изумленно воскликнул молодой человек. – Я оказался прав – вы взорвали Кохинор?! Но во имя всего святого – как?! Как вы умудрились доставить на планету бомбу такой мощности?

– Ну, что вы, юноша, никаких бомб я туда не доставлял. Нельзя было приблизиться к столице на расстояние в миллион миль без того, чтобы служба безопасности Свирского не проверила каждый атом груза, который вы везете.

– Но… как же тогда вы умудрились осуществить свой план?

Старик запустил руку в карман халата и вытащил миниатюрный кубик, по виду напоминающий микросхему.

– Вот он – компьютерный процессор, основанный на эффекте временной петли, он же – оружие, уничтожившее Кохинор! – торжественно провозгласил доктор Гонен.

– Но позвольте… я не понимаю, – пробормотал журналист.

– Все очень просто, юноша. Вы ведь знаете, что любой компьютер при работе нагревается. Таков закон природы – нельзя обратить в полезную работу всю имеющуюся энергию. Часть ее уйдет на нагрев окружающей среды. Временная петля способна спрессовать зиллионы столетий в несколько микросекунд. Но ведь и теплота, которая должна была потихоньку выделяться в течение всего этого огромного периода теперь вырвется в пространство почти мгновенно. Представляете, что произойдет?

– Взрыв! – выдохнул Альберт О'Нил.

– Совершенно верно. Вспышка невиданной силы. Разумеется, надо еще организовать довольно сложную систему энергоснабжения и охлаждения. В принципе, сила взрыва ограничивалась исключительно количеством энергии, доступной устройству в течение пары микросекунд. Этим-то я и занимался. Строил энергетические линии, которые бы позволили временной петле в нужный момент всосать в себя всю мощь реакторов Кохинора.

Свирский, конечно, ничего не понимал. Я демонстрировал удачное решение задач ограниченной размерности, и ему, разумеется, в голову не приходило, какая катастрофа может произойти, если увеличить количество данных всего лишь в несколько сот раз. Я говорил коменданту, не вдаваясь в подробности, что в этом случае потребление энергии возрастет. Поэтому Свирский в целях экономии ограничил размерность задач, которые мне позволялось решать. Зато на партийном съезде он собирался продемонстрировать сверхкомпьютер во всей его мощи, ну и, разумеется, пожать лавры…

Перед съездом Свирский обратился в Центральный Комитет с просьбой санкционировать временное удаление из столицы всех беспартийных. Якобы в целях безопасности. На самом деле, конечно, он просто хотел лишить меня малейшего шанса быть замеченным партийным начальством. Каким все-таки он был тупицей!

Вот и все. На съезде Свирский, вероятно, дал чудо-компьютеру задачку позабористее, чтобы как следует впечатлить делегатов. Результат оказался соответствующим – планету разнесло в клочья.

– Поразительно, – пробормотал журналист. – Они уничтожили сами себя… Это будет сенсационная презентация! Вы, господин профессор, станете самым известным человеком во Вселенной. Разумеется, редакция позаботится о соответствующем юридическом сопровождении. Никто не посмеет посягнуть на ваши авторские права!

– Мда… авторские права… Вы знаете, в течение нескольких лет после взрыва я лечился от депрессии и галлюцинаций. Свирский и Алиса являлись ко мне по ночам, и я орал на них, пытаясь доказать свою правоту, а они молча слушали и грустно качали головами… Я, наверное, неоднократно рассказывал врачам свою историю, но кто же поверит сумасшедшему. А потом я перестал об этом говорить. Я вдруг осознал, какое чудовищное открытие совершил.

Понимаете, друг мой, вероятно, по воле Провидения на протяжении всей истории человечества оружие массового поражения оказывалось достаточно дорогим и сложным в производстве. Сначала я полагал, что и мое изобретение того же рода. Ведь для того, чтобы превратить временную петлю в оружие, требовалось построить довольно громоздкую энергетическую установку. Но потом появился генератор Подвойского-Розенблюма, позволяющий извлекать энергию прямо из вакуума. Вакуум, знаете ли, наполнен так называемой виртуальной энергией. Об этом давно знали, но к практическому применению пришли лет пятьдесят назад. Сегодня почти все устройства работают на этом принципе. Термоядерные реакторы, юноша, канули в Лету задолго до вашего рождения.

Так вот, если питать временную петлю от генератора Подвойского-Розенблюма, можно извлечь немыслимые количества энергии за очень короткое время. Я сделал приблизительные расчеты… можно создать бомбу, способную уничтожить галактику. И это оружие будет настолько дешевым, компактным и доступным, что в конце концов им сможет овладеть любой желающей. Каждый человек получит возможность уничтожить весь мир. Вы представляете себе эту ситуацию?

– Да, опасная штучка. Думаю, правительства должны будут принять меры, чтобы держать эту технологию под контролем.

– Какой там контроль. Тем более сегодня, когда Вселенная разделена на множество враждующих государств и организаций. Увы, друг мой, ответственность за нераспространение этой технологии ложится исключительно на меня. Поэтому, уж не обессудьте, я не смогу позволить вам покинуть мой дом.

– Что?! Вы, профессор, видать, опять умом тронулись?

– Видите ли, милейший, я же вас отговаривал, но вы настаивали, даже угрожали мне. Не скрою, я очень соскучился по человеческому общению и просто хотел выговориться. Но инициатива исходила полностью от вас. Теперь вы должны понести ответственность за свои действия. Поймите, во имя человечества я не могу поступить иначе.

– Хватит болтать, придурок! – рявкнул журналист, выхватывая из кармана иглолучевой пистолет. – Не вздумай двинуться с места, пока я не уйду из этой трущобы, а то я живенько продырявлю твою глупую башку!

Лазерный импульс, выпущенный откуда-то сверху, аккуратно отсек кисть руки с зажатым в ней пистолетом. Журналист заорал и упал в кресло.

– Как видите, любезный друг мой, я предусмотрел подобную ситуацию. Система безопасности моего дома уже давно держит вас на мушке. Так что постарайтесь не делать резких движений.

– Во имя милосердия! – простонал журналист, корчась от боли.

– Милосердия?! Что есть жизнь одного человека по сравнению с судьбой всего мира? И не пытайтесь, юноша, вам не удастся меня отговорить. Конечно, мои нервы не выдержат зрелища вашей смерти, поэтому я сейчас выйду. У вас есть пять минут. Постарайтесь получить максимум удовольствия. Сигары, бренди – в вашем распоряжении.

– Меня будут искать, вас арестуют, – прохрипел Альберт О'Нил.

– Глупости. Вы же никому не сказали, куда именно летите – не хотели делиться в случае удачи, не правда ли? Но в любом случае я, пожалуй, взорву эту планету, замету все следы и переселюсь подальше от цивилизации и журналистов. Всего доброго, милый мой.

Доктор Гонен покинул гостиную, вышел на веранду и подставил лицо влажному теплому ветру. Все три солнца сияли в небе, отчего деревья вокруг усадьбы причудливо переливались различными цветами и отбрасывали многократные почти прозрачные тени. Из дома донесся предсмертный вопль журналиста, после чего опять воцарилась безмятежная тишина.