Текст книги "Лотерейный билет"

Лотерейный билет. Сборник
Владимир Владмели

Место на кладбище

Яша Каминский оглядел свой офис, положил сумку на стол и набрал номер дилерства.

– Здравствуйте, Джессика у телефона.

– Здравствуйте, я хочу продлить аренду машины, к кому мне обратиться?

– Одну минуточку.

Минуточка растянулась на пять, но Яша терпеливо слушал, как жизнерадостный голос расхваливал качество машин, их доступную цену и отличное обслуживание. Потом тот же голос заговорщически сообщал, что если поторопиться, то на распродаже ещё можно успеть новые модели купить за полцены, а в конце магнитофонная запись уверяла Яшу, что его звонок очень важен для дилерства и как только кто-нибудь освободится, ему ответят на все вопросы.

Наконец Джессика снова взяла трубку. Она сказала, что сейчас идёт совещание и все заняты, но если мистер Каминский оставит свой телефон, то менеджер ему обязательно перезвонит. Яша назвал цифры, которые он давно уже выучил наизусть. После этого он выложил на стол бумаги, привезённые из командировки и начал их сортировать. Финансовые документы в одну сторону, чертежи с исправлениями – в другую. При пуске установки он нашёл несколько изящных технических решений и хотел показать их менеджеру, чтобы тот учёл это при очередном повышении зарплаты. Собрав все чеки, Каминский пошёл в финансовый отдел. Начальник отдела сказал, что с ним хочет поговорить президент компании. Спрашивать, для чего он понадобился высокому начальству, было бесполезно. Главный бухгалтер, аккуратный немец, который, казалось, родился с калькулятором в руках, всё равно бы ничего ему не ответил. Он не мог забыть, как Яша, впервые услышав его фамилию, расхохотался и тут же стал объяснять причину своего веселья присутствующим, рассказывая им, что значит Пол Банки на русском языке.

В комнате для заседаний уже сидели два человека. И тот и другой работали с Каминским над последним проектом, за успешное выполнение которого им всем обещали золотые горы. Конечно, при теперешнем плачевном положении фирмы на премию надеяться было трудно, но иногда передовикам капиталистического производства давали разовый пропуск в гольф-клуб. Посещение клуба обычно включало в себя массаж, ленч по высшему разряду и персональное рукопожатие президента. Ходили даже слухи, что некоторым посетителям предлагают альбом с фотографиями массажисток. Конечно, покупать любовь за деньги нехорошо, но ведь им-то должны её предложить бесплатно, а это совсем другое дело…

Яшины мысли были прерваны появлением президента, начальника отдела кадров и главного бухгалтера, у которого был вид Полной Банки. Президент сказал, что ситуация у компании критическая и чтобы удержаться на плаву, он вынужден продолжить увольнения.

Начались они ещё полгода назад, но тогда Яшу не тронули. Он вёл переговоры о получении нового большого заказа. С огромным трудом ему удалось обойти конкурентов и получить так необходимый всем заказ. Каминского назначили руководителем проекта, он же был и единственным исполнителем. На все просьбы дать ему помощников менеджер отвечал отказом. Немного раньше компания получила заказ на капитальный ремонт гольф-клуба. Всё руководство было приглашено на будущее торжественное открытие и президент компании хотел воспользоваться встречей для наведения нужных контактов. Политическая игра была его стихией и он уделял ей гораздо больше внимания, чем производству. Большинство заказов он получал во время игры и клуб ему нужен был не меньше, чем кабинет, поэтому над гольф-заказом трудилось несколько инженеров. Централизованная система водоснабжения и канализации в небольшом провинциальном городке могла и подождать, а вот туалет для членов клуба срочно надо было переоборудовать так, чтобы классическая музыка заглушала почти и так неслышные звуки сливающейся воды.

Как и следовало ожидать, у семи нянек дитя оказалось без глаза, отдельные части проекта не состыковывались, инженеры переругались в пух и прах и чтобы не дошло до рукопашной, одного из них перевели к Яше. После этого у Каминского появился шанс выполнить свою работу в срок, а для того чтобы её ещё больше стимулировать, обоим исполнителям компания подарила по надувному матрасу высшего качества. Этот символический подарок служил довольно прозрачным намёком на то, что инженерам на время работы над заказом вообще предлагается переселиться в свои офисы, но менеджеру и этого показалось мало. Он пообещал всем задействованным в проекте премию, равную месячной зарплате. В обещания не верили ни тот, кто их давал, ни те, кто его получили. И действительно, в качестве платы за усердие Яшиного коллегу вскоре уволили. Теперь дошла очередь и до него. Да, благодарность руководства одинакова во всём мире и везде не стоит выеденного яйца. Единственная разница в том, что в Америке всегда улыбаются. Повышают в должности – улыбаются, увольняют – улыбаются, хоронят уволенного – тоже улыбаются, правда, не так широко.

* * *

Дома Яша не знал, куда себя деть, а при мысли о том, что скоро вернется Света и придётся все рассказать ей, становилось тошно. Жена давно советовала ему искать другое место, она видела, что его компания разваливается, а он, как аист, прятал голову под крыло. Он обманывал себя, надеясь, что всё ещё устроится. Он уже столько раз рассылал резюме, выпрашивал интервью и писал благодарственные письма, что теперь у него не было ни сил, ни желания начинать всё сначала. Лучше уж сразу головой в петлю.

Он осмотрел комнату. Технически план легко можно было осуществить. Снять люстру, отодвинуть стол, поставить табурет посреди комнаты, прикрепить верёвку и обязательно проверить её на прочность: ведь если он сорвётся и переломает ноги, то лечение может обойтись в кругленькую сумму. А перед тем, как сделать последний шаг можно написать репортаж с петлёй на шее.

Яша замотал головой.

Надо же какая глупость лезет в голову. Конечно, ситуация незавидная, но бывало и хуже. Он ещё в юности открыл закон, по которому каждый человек должен отхлебать положенную ему норму дерьма и если в течение долгого времени это блюдо в меню отсутствовало, то значит потом предстояло есть двойную порцию. Избежать этого нельзя, во всяком случае, до тех пор, пока не изобретён прибор, предсказывающий наговнение.

А впрочем, такой прибор был.

* * *

Много лет назад, прогуливаясь по территории дома отдыха писателей под Москвой, Яша увидел небольшой столбик с гирей-указателем. Он стал спрашивать всех, что это такое, но инженеры человеческих душ ответить на его вопрос не могли, а старик-сторож, проработавший в доме отдыха всю жизнь, сказал:

– У тебя пытливый ум и творческая душа, ты единственный из отдыхающих достоин быть поэтом.

– Почему? – удивился Яша.

– Мне такой же вопрос задавал Галич.

– И что вы ему ответили?

– Это говномер. Рядом с ним находится бассейн с дерьмом. В бассейне плавает деревянный щит, который связан с гирей железной цепью, перекинутой через блок. Когда уровень говна в яме поднимается до критического, гиря опускается, касается красной отметки и я вызываю машину.

– Здорово, – сказал Яша.

– Да, Галичу это тоже понравилось.

– А вы откуда знаете?

– Он стихи по этому поводу написал. Я их наизусть выучил.

– Прочтите, пожалуйста.

 
Всё было пасмурно и серо
И лес стоял, как неживой,
И только гиря говномера
Слегка качала головой.
Не всё пропаще в этом мире,
(Хотя и грош ему цена),
Покуда существуют гири
И виден уровень говна.
 

* * *

Телефонный звонок прервал Яшины воспоминания.

– Здравствуйте, можно мистера Каминского к телефону

– Я слушаю.

– Меня зовут Тайгер Аганесов, я представляю самую большое похоронное агентство США и сейчас у нас прекрасные цены на могильные участки.

– Вы бы сначала спросили, хочу ли я его покупать.

– Он вам понадобится, даже если вы не хотите. Конечно, я желаю вам дожить до глубокой старости, но умирать-то всё равно придётся, а к тому времени цены на землю существенно вырастут.

– К тому времени мне будет все равно.

– Если хотите, чтобы наследники вспоминали вас добрым словом, то не всё равно.

Я ведь вам предлагаю самое лучшее место в нашем штате.

– А если я умру в другом?

– Мы вас доставим сюда в лучшем виде.

– В гробу, в белых тапочках?

– Нет, мы привезём вас в холодильнике, свежезамороженным.

– А если я пропаду без вести и моего тела не обнаружат?

– Тогда мы на вашем участке поставим памятник, у нас такая служба тоже имеется.

– Вы из Советского Союза?

– Да.

– Вас зовут Тигран?

– Да, – ответил Аганесов, переходя на русский язык.

– Что же вы мне предлагаете?

– Мелкий песок. Зимой не холодно, летом не жарко, никакой грязи, прекрасная почва для вечной прописки и постоянного места жительства.

– Ну, положим, назвать это жительством нельзя.

– Не хотите, не называйте, настаивать не буду, но условия-то всё равно выгодные. Говорю это вам как профессионал.

– Да, – подумал Яша, – наверно ты профессионал, говоришь гладко, рекламируешь правильно, врёшь в меру и даже пытаешься острить. Но торгуешь ты чем-то другим, в кладбищенском деле у тебя знаний маловато.

– К тому же я люблю свою работу, – продолжал Тигран, – моя профессия самая гуманная, я отправляю людей на вечный покой. В нашей семье это фамильный бизнес. Им занимается ещё и мой брат.

– Да? – сказал Яша, тоном предлагая собеседнику продолжать. Ему не хотелось оставаться наедине со своими мыслями, он готов был слушать что угодно, даже рассказ о похоронном деле.

– Конечно, – продолжал Тигран, – мой брат – специалист не мне чета, в своё время он всё ЦК похоронил. К слову сказать, их семьи оказались жлобы страшные, копейки на чаевые не давали, привыкли, что за них всегда государство платит.

– А теперь?

– Новых русских хоронит, тоже зарабатывает неплохо. Пожалуй, даже лучше чем раньше. Но всё равно ему там не нравится, он хочет сюда перебираться.

– С кем же он здесь работать будет?

– С ними же, с новыми русскими. Может некоторые захотят на родину вернуться, к своим предкам, к родным гробам, так сказать, он им и предложит свой сервис. Как вы думаете, будет это иметь успех?

– Не знаю.

– А если бы вам предложили, вы поехали бы обратно?

– В таком качестве – нет.

– А в другом?

– Тоже нет.

– Правильно, там до сих пор права человека не уважают, не спрашивают даже с кем люди хотят после смерти рядом лежать. Вождей мирового пролетариата и то в один мавзолей засунули, а они ведь друг друга терпеть не могли.

– Ну и что?

– Ничего, пролежали четыре года рядом и не пукнули.

– Не пикнули, – поправил Яша.

– И не пикнули тоже, а вот мы знакомим людей, проверяем, подойдут ли они друг другу, а уже потом хороним их рядом.

– Серьёзно?

– Вполне, мы устраиваем чаепитие для клиентов. Мы считаем, что они должны знать своих соседей. Ведь это навеки.

– Нет, не навеки, только до второго пришествия.

– Вы верующий? – оживился Тигран, – если хотите я могу продать вам место на еврейском кладбище. Мы обслуживаем людей всех религий. Никакой дискриминации.

– Все люди братья, люблю с них брать я, – процитировал Яша.

– Нет, серьезно, вы верующий?

– Я – деист[1]1
  деист – верующий, который считает, что Бог не оказывает влияния на жизнь человека.


[Закрыть].

– Ну, тогда вам надо планировать надолго.

– Ладно, буду, а вы пока подберите мне место в хорошем районе.

– Сделаем, – пообещал Тигран.

– О чаепитии предупредите заранее. Я должен знать, что среди моих соседей будут только законопослушные граждане.

– Зачем?

– Не хочу общаться с преступниками.

– Зря.

– Вы так считаете?

– Видите ли, – быстро поправился Тигран, – среди заключённых бывают очень интересные люди. Помните, пару лет назад посадили одного русского за налоговые махинации? Тогда все только об этом и говорили. Так вот он недавно вышел из тюрьмы и купил у меня участок, а пока я оформлял документы, рассказал, что отбывал срок с весьма уважаемыми людьми: конгрессменами, судьями, сенаторами. Был даже один компьютерный хакер, который ограбил банк, не выходя из дома. А возьмите президента США. Врал под присягой, проворачивал сомнительные финансовые операции и если бы не закон о его неприкосновенности, давно бы сидел за решеткой.

– Когда бандит руководит, он вождь, а вовсе не бандит, – опять процитировал Яша.

– Совершенно верно, так что преступник преступнику рознь.

– Купить место на кладбище рядом с экс-президентом я всё равно не в состоянии.

– Могу продать маленький участок и вас захоронят вертикально.

– Тем более не хочу. Стоять перед ним навытяжку? Ни за какие коврижки. К тому же я только что потерял работу.

– Безработица смерти не помеха, а достойные похороны гораздо важнее приличной свадьбы.

– Это ещё почему?

– Потому что свадьба может и повториться, а похороны никогда.

– Ошибаетесь, Тигран, глубоко ошибаетесь. Помните, Израиль провёл операцию по истреблению террористов.

– Ну и что?

– То, что палестинцы назвали её массовым убийством, а поскольку там было недостаточно убитых для массовости, они стали перезахоранивать тех, кто умер до боевых действий. Так что для этих конкретных людей похороны повторились[2]2
  оба случая действительно имели место.


[Закрыть].

– Ну, это редкость.

– Хорошо, я приму во внимание ваш рассказ, войду в ваше положение и сделаю вам скидку. Я продам большой участок по стоимости обычного, при условии, что вы сосватаете мне ещё трех клиентов.

– Зачем мне большой участок?

– Чтобы лежать рядом с близкими.

– Если захотят, они и так смогут ко мне присоединиться, я лучше возьму стандартный участок за полцены.

– Three clients, three clients, three clients[3]3
  three clients – три клиента.


[Закрыть], – пропел Тигран на мотив «Три карты, три карты, три карты».

– Хорошо, – согласился Яша, – записывайте, – и, открыв «Белые страницы» продиктовал фамилию и адрес президента своей компании, начальника отдела кадров и главного бухгалтера.

– Вот теперь скидка вам гарантирована, – пообещал Тигран.

– Ну, спасибо, хоть одна хорошая новость за день, а то я уж вешаться собрался.

– Вешаться?

– Да.

– Вы знаете историю про «нового русского», который решил повеситься?

– Нет.

– Он встал на табурет, накинул петлю на шею, посмотрел по сторонам и увидел на шкафу недопитую четвертинку. Не пропадать же добру, – решил он, достал бутылку, допил и опять набросил петлю. Опять посмотрел по сторонам, увидел на другом шкафу чинарик. Взял его, закурил и думает: А чего я вешаюсь? Жизнь-то налаживается!.. Это я вам к тому говорю, что надо внимательно по сторонам посмотреть, может жизнь и наладится.

– Точно, я сначала подберу хороших соседей, прослежу, чтобы все они попали на свои места, а уж потом подумаю и о себе.

– А я пока позвоню вашим бывшим сотрудникам и передам им привет с кладбища.

– Откуда вы знаете, что они мои бывшие сотрудники?

– Вы сегодня утром оставили свой рабочий телефон Джессике, а когда я вам перезвонил, мне сказали, что вы там больше не работаете. Я понял, что вас уволили и решил вас немного развлечь. А то, что вы мне сосватали своих начальников, было понятно по тону. О друзьях так не говорят. Кстати, нам сейчас нужны продавцы подержанных машин, и если хотите мы с вами можем об этом потолковать.

– Серьёзно?

– Вполне.

– Ждите, выезжаю.

Случай на границе

Им осталось пройти последний таможенный досмотр. Все нервничали, но особенно волновался Григорий Львович. Хирург с большим опытом, он в последние годы занимался организацией труда в крупных клиниках. Это была золотая жила и, стараясь не пустить на неё других старателей, он без особых усилий намывал огромные деньги. Он читал лекции высшему звену медицинской бюрократии и всегда «брал аудиторию» с первой же минуты. Ему нравилось подавлять слушателей своей волей. Он заставлял их смеяться и негодовать, радоваться и возмущаться. Он предлагал им найти изъяны в собственной работе, а потом придумывать меры по их устранению. Его лекции почти всегда заканчивались овацией. В мире высокопоставленных аппаратчиков такое бывало не часто. При желании он мог бы сменить национальность и открыть себе путь в доктора и академики. Но он предпочитал оставаться кандидатом медицинских наук и быть невыездным. Да ему и не нужна была заграница. Там он не смог бы применить свой артистический дар, а он не хотел покидать сцену даже на короткое время. В Советском Союзе он чувствовал себя как рыба в воде, а теперь судьба выбрасывала его на сушу.

На совершенно незнакомую сушу.

Как он приспособится к новой обстановке? И сможет ли он в ней функционировать. Сил и энергии у него еще достаточно, а вот времени в обрез. Ему 61 год, у него нет шансов выучить язык и устроиться, как в Союзе, а получать пенсию и забивать козла он не хотел. Поэтому он так и воевал со своей невесткой, когда она решила уезжать. Сказал ему об этом сын, но решила-то всё она.

Григорий Львович посмотрел на Марину.

Сильная женщина, она сразу ему понравилась, хотя он и почувствовал в ней соперницу. До её появления в доме все ходили по струнке, но она изменила привычный уклад и он очень болезненно это переживал. Для собственного спокойствия он выхлопотал молодым квартиру, но обстановка разрядилась только на время. Когда они встречались, Марина говорила об отъезде. Она жаловалась, что в Советском Союзе для них все пути закрыты. Он и не спорил, пробиться здесь действительно тяжело, но если проявить характер, то можно. Он же добился своего, хотя у него не было ни влиятельных родственников, ни нужных связей. Он закончил институт, перебрался из заштатного Житомира в Москву, защитил диссертацию и в своей области стал авторитетной фигурой. Да и Витя с Мариной много успели для своего возраста. Оба – кандидаты наук, Марине даже предлагали заведовать отделением. Чего же им ещё надо? Говорят, что не могут пережить, когда ими руководит неграмотное партийное ничтожество. Ну, что ж, он их понимает. Он и сам всё это испытал, но где же гарантия, что в другом месте будет лучше? Нет такой гарантии. Конечно, национальность усложняет их жизнь, но нельзя же из-за этого менять страну. Даже при самых благоприятных обстоятельствах неизвестно, сколько им придётся затратить сил, чтобы стать на ноги. Там всё придётся начинать с нуля. Они не хотят, чтобы их сын, его внук, пережил то, что пережили они. Теоретически Григорий Львович соглашался, но когда они перешли от слов к делу, он заболел. Конечно, его сын с невесткой могут на что-то рассчитывать, внук тем более, а вот он, Григорий Львович Кац, что он будет там делать? А его жена? Сидеть на завалинке и сплетничать с соседями? Нет. Пусть дети едут, если они так уж этого хотят, а он останется. По крайней мере, будет жить так как привык и заниматься тем, что любит. Только без сына и внука… И без Марины, которую он уже давно любит как дочь. Строптивую, своевольную и непослушную, но дочь.

Марина, Марина, Маруся.

Она всё время повторяла, что у них нет выхода, только выезд. Не могли её остановить золотые горы, которые он обещал, не подействовал его талант убеждения. Он видел, что решение окончательное и обжалованию не подлежит. Он боролся до последнего и сломался только, когда Марина напомнила ему его собственную молодость и спросила, думал ли он о своих родителях, когда уехал в столицу. Для них ведь тоже Москва была другим государством. Они всю жизнь прожили в Житомире и не представляли себе жизнь вне этого города. Ну, выучился он на врача, но после этого вполне мог и вернуться, ведь вокруг столько больных. Только их ближайшие друзья гарантировали бы ему медицинскую практику на всю жизнь, эти вечно на что-то жалующиеся еврейские женщины. Он прекрасно жил бы в Житомире, но этот занюханный провинциальный городишко стал для него тесен. Не те возможности, не тот ритм жизни. Теперь они, его дети, делают то же самое и он должен их понять. Они не бросают его, они предлагают ему ехать вместе, так что у него, в отличие от его родителей, есть выбор.

Да, уж, выбор! Разбойники тоже дают выбор, когда спрашивают «жизнь или кошелёк?»

Перед Григорием Львовичем оставалась только румынская таможня. Все уже ждали его по ту сторону границы. Формально его семья была на территории Израиля, а он медлил. Нет, он не надеялся на чудо, но кто знает…

Он потянулся за визой. В боковом кармане её не оказалось, он полез в другой, потом в брюки, потом стал перетряхивать всё. Пограничники знаками попросили его отойти. Он отошёл, обшарил себя с головы до ног и не найдя визы, стал тереть лоб, вспоминая куда мог её деть. Все бюрократические процедуры при пересечении границы они репетировали несколько раз. Их предупреждали, что за малейшую оплошность румынские власти берут штраф, поэтому Марина всё тщательно подготовила. На всякий случай она даже дала тестю портфель с французскими духами и русской водкой для мелких взяток.

А-а-а! – закричал Григорий Львович. Он вспомнил, что положил визу в портфель, а потом, когда они без сучка и задоринки прошли все проверки, он на радостях сдал портфель в багаж. Теперь единственным документом, удостоверяющим его личность, были никому не нужные водительские права.

Он подошел к таможенникам и, размахивая руками, начал объяснять, что произошло. Они почувствовали, что пахнет жареным. Эмигранты из Советского Союза были для них хорошей статьёй дохода. Румыны установили штрафы так, что любая ошибка бывших советских граждан стоила им всей имеющейся валюты. Не больше и не меньше, а количество долларов на каждого отъезжающего было им хорошо известно. Григорию Львовичу опять предложили отойти в сторону. Он стал объясняться жестами. Указывая на самолет и расправив руки в стороны, он размахивал ими, как птица крыльями и тыкал себя в живот, ясно давая понять, что портфель в багаже, то есть в брюхе самолета. Затем он руками чертил в воздухе прямоугольник, величиной с портфель, крепко хватал его за невидимую ручку и с важным видом шёл к самолёту, но в тот момент, когда он пытался пересечь таможню, его останавливали румынские пограничники.

Идиоты! Они даже глупее, чем руководители службы здравоохранения. Но ничего, если он мог обучать тех, то он справится и с этими и чтобы его лучше поняли, он повторял всё сначала, однако при каждой следующей попытке его возвращали на место всё грубее и грубее. И его прорвало. Он стал кричать, что они все это подстроили и теперь не хотят его пустить в самолет, чтобы он нашел свою визу. Он подаст на них в комиссию ООН по правам человека. Он им, подлецам, покажет, как заниматься вымогательством.

Крики и жестикуляция Григория Каца переполошили весь аэропорт и на место происшествия пришел представитель Израиля. Основной задачей этого невысокого пожилого человека было улаживать конфликты. На badge* была его фотография и имя – Дэвид, напечатанное латинскими буквами. Марина, единственная в семье знавшая английский, объяснила ему, что произошло.

– Передайте вашему отцу, чтобы он успокоился, мы сейчас всё уладим, – сказал Дэвид.

– Это мой тесть, – поправила Марина, – он душевно больной и за свои поступки не отвечает. Мы вообще хотели везти его в клетке, но потом решили, что это будет слишком привлекательной картиной для советской прессы.

Дэвид с укором посмотрел на неё и только спросил, нет ли у её тестя какого-нибудь документа с фотографией.

Марина перевела вопрос Григорию Львовичу. Он был уже невменяем и с кулаками лез на таможенников, угрожая им международным трибуналом. Они не понимали, что он говорит, но на всякий случай держали руку на кобуре.

– Зачем тебе документ? – закричал Григорий Львович Марине, – пусть они пустят меня в багажное отделение, я найду им эту сраную визу.

– Затем, – ответила Марина, глядя ему в глаза, – чтобы вас не посадили в тюрьму. Её спокойный тон и твёрдый взгляд отрезвили тестя, он пошарил в карманах, нашел свои водительские права, на которых была фотография пятнадцатилетней давности, и протянул их невестке. Она взяла их и вместе с Дэвидом пошла в офис. По дороге Дэвид сказал, что на таможне работает его очень хорошая знакомая, с которой он бежал из Освенцима, она им поможет. Приятельница Дэвида – Анна аккуратно отклеила фотографию и позвонила сыну в министерство иностранных дел. Она попросила привезти бланк визы и вскоре документ был готов. Когда Марина и Дэвид уже собрались уходить, в кабинет вошел таможенник. Он сказал, что какой-то сумашедший, угрозами заставил пограничников пустить его в багажное отделение самолета.

– Эмигранты уже устроили скандал несколько дней назад, – сказал Дэвид, – и румынские власти предупредили, что в случае рецидива, они закроют свою страну для транзита. Мы должны успокоить твоего тестя любой ценой. А что он действительно не в своем уме?

– Конечно, – не моргнув глазом, ответила она, – неужели вы думаете, что я стала бы на него наговаривать? Он был психиатром и от частого общения с сумашедшими у него самого чердак поехал. Последние пару лет он вообще непредсказуем и я не знаю, что он может выкинуть, когда увидит визу.

– Пойдём быстрее, – сказал Дэвид, направляясь к выходу.

Не доходя до таможни, они услышали площадную ругань и бешеные угрозы Григория Каца. Он бежал от самолета и кричал:

– Воры, они украли мой портфель. В нем был французский одеколон и две бутылки водки. Они всё выпили, а портфель с документами выбросили, падлы. Я на них в суд подам, они еще мне за это ответят, мерзавцы. Григорий Львович не видел ни Дэвида, ни Марины. Он бежал к таможенникам, которые каким-то непостижимым образом полчаса назад поняли его пантомиму и, нарушив закон, пустили в багажное отделение самолёта. Они уже не хотели никакого штрафа, лишь бы отвязаться от этого психа. Получив их разрешение, он подбежал к самолёту, без лестницы забрался в багажное отделение и в ярости стал расшвыривать чемоданы. Портфель, конечно, он не нашёл и считая это происками таможенников, теперь бежал к ним со сжатыми кулаками. Его жена была в ужасе. Она давно уже смирилась с его буйной натурой. Иногда она могла остановить его, но сейчас её вмешательство только ухудшило бы положение. Она готова была принять огонь на себя, лишь бы предотвратить скандал. Сердце её бешено колотилось. Григорий Львович почувствовал это и резко остановился. Он посмотрел вокруг, увидел жену и, изменив направление атаки, заорал:

– Это все ты, все из-за тебя. Зачем ты дала мне этот портфель? Я тебе давно говорил, что взятки до добра не доведут. Кому их давать? Этим что ли? – он махнул рукой в сторону румынских пограничников. – Никогда меня не слушаешь, вот и доигралась. Ну, ничего приедем в Израиль я тебе покажу.

Дэвид не знал, что делать. Зинаида Борисовна дрожала как осиновый лист, а Марина, глядя тестю в глаза, металлическим голосом сказала:

– Видите визу? – она повертела ею у Григория Львовича перед глазами.

Он вслед за визой водил головой из одной стороны в другую.

– Вы мне не ответили, вы видите визу?

– Да.

– Если вы сейчас же не извинитесь перед женой, я вашу визу порву и вы поедете не в Израиль, а в румынскую тюрьму.

Марина глядела на него холодным, немигающим взглядом. Взглядом, который отрезвил его во второй раз. Его невестка, жена его сына. Каким-то чудом она устроила ему визу, а теперь готова её порвать. Что с ним происходит? Он никак не мог вспомнить. Он только видел, как она держала визу обеими руками. Она хочет, чтобы он извинился перед Зиной. Хорошо, он извинится. Он вдруг почувствовал ужасную усталость, голова у него закружилась и он стал медленно опускаться. Дэвид успел поставить под него стул.

– Вы меня слышали, Григорий Львович? – повторила Марина.

– Да, – отозвался он глухим голосом.

– Я жду.

– Зина, прости меня, – сказал он тихо.

Зинаида Борисовна не в силах отвечать, заплакала и отвернулась. Марина протянула визу тестю.

– Спасибо, Мариночка, – сказал он.

Что-то в нем сломалось. Жизненная сила, блеск в глазах, стамина. Из вальяжного, самоуверенного мужчины он за несколько минут превратился в старика.

Представитель Израиля поблагодарил Марину и признался, что до последнего момента не мог ей поверить. Ведь у него самого есть невестка и он знает, какие отношения бывают между родственниками. Но её тестя действительно лучше было бы перевозить в клетке.

– Нет, – сказала Марина, глядя на Григория Львовича и с трудом сдерживая слёзы, – лучше было оставить его в Союзе.