Текст книги "Потерянное семя"

Глава 7

На вокзале своего города N. Маркунин почувствовал беспокойство, причину которого он не мог пока объяснить себе. Здесь по-прежнему снега не было, даже стояла слякоть, говорившая о прошедших недавно дождях. Ему казалось, что и душа его в слякоти. А за ним тянется невидимый шлейф прошлой жизни, от которой ему отныне никогда не избавиться, чего, собственно, ещё никому не удавалось, просто надо жить и прочно забыть обо всём…

Маркунин сел в такси и поехал домой в посёлок Раздольный, где его ждало пренеприятное известие. Но этого он ещё не знал. Машина быстро миновала дамбу. Плавно поднялась по гладкому асфальту. В это время небо прояснилось и в голубую прогалину ярко ударило солнце. У Маркунина на душе тотчас повеселело, хотя камень с души не снялся; он ещё сильней кажется давил его своей неподъёмной тяжестью…

Квартира была закрытой, он осторожно вошёл. В раковине на кухне лежала всего одна тарелка. Маркунин смекнул, что завтракал кто-то один: мать или отец? В зале и комнате родителей не нашёл жилого духа. Маркунин пошёл из квартиры к соседям: позвонил в дверь. Вышла жена Михаила довольно красивая, упитанная, но неопрятная в быту баба, родившая трёх дочек и сына. Этого самого Лежека. Дочери были старшие, уже замужем, жившие отдельно. Наталья, увидев его, почему-то вздрогнула, как-то суетливо запахнув на груди халат.

– Ты не видела моих? – неловко спросил он.

– А ты только приехал, не знаешь, на твоего отца кто-то напал три дня назад, когда ехал на тракторе. Он не увидел, кто бы это мог быть… Сейчас отец в больнице и мать с ним… – пояснила Наталья так, будто и мать пострадала.

– А с ней что? – стараясь как можно спокойней отвечать.

– Да с матерью всё хорошо – не волнуйся…

Маркунин закивал головой в знак благодарности и, не видящими глазами, пошёл к себе. Вот, значит, к чему долило в пути беспокойство.

Ход его мыслей нетрудно было представить после того, как в другую область за ним вслед прикатил Лежек со своими дружками. И то, что произошло с отцом, это, скорее всего, дело его рук. Но Маркунин никогда бы не подумал, что Лежек не бросает слова на ветер, что он способен на любую низость, на любое преступление. В словах матери его: «он не видел кто», таилось какое-то оправдание или намёк на то, что их сын был ни при чём. Маркунин ходил по залу так быстро, словно метался, как зверь в клетке. Он пребывал в душевном смятении и пока не знал, что ему срочно предпринять, куда, не медля идти, что делать. Впрочем, он настолько был взвинчен переполнявшим его через край гневом, что готов пуститься на поиски Лежека. У Натальи бесполезно было спрашивать: «Ну, найдёшь ты его, говорил он себе, а что дальше? Конечно, Лежек будет всё отрицать и ещё станет хамить». Маркунин достал из кладовки бутылку марочного вина и на кухне стал пить, не хмелея. Потом пошёл копаться в своих книгах, конспектах, перечитывал дневник пребывания в экспедиции. Это были протокольные, сухие записи. И одна привлекла внимание: «Сегодня утром одна тысяча девятьсот восемьдесят второго года уехала Марина. Написать ей письмо: адрес её в книге». Маркунин перелистал все учебники и книги. На оборотной стороне титульного листа ею рукой написан адрес. Оказывается, к ней ехать недалеко, – всего лишь час езды на автобусе или электричке.

Вечером приехала мать, она с радостными слезами кинулась обнимать сына:

– А я думала ты уже не приедешь или что-то случилось с тобой. Отец наш в больнице, его избили какие-то подонки, остановили посреди дороги, перегородили путь машиной ночью, напали…

– И что, милиция, не ищет? – спросил сын.

– Ой, не знаю, но он в плохом состоянии. Ничего не помнит. Раз пришёл в себя, я так и не добилась от него, что случилось…

– Ничего, скоро я узнаю и, пожалуй, уже догадываюсь, кто это сделал, – твёрдо проговорил Маркунин-младший.

– На него обижались некоторые наши мужики, когда трактор выкуплял, но один уже помер от пьянства, а второй опился тоже. А Мишка-сосед тоже дулся… Хотел фермером стать, да чего-то не пошёл, но завидовал отцу. Куркулём погонял, а ты с ним дружил ещё. Их пацан – оторви да брось, не знаю чем он занимается, вроде учится где-то, а на машине мотается. Наташка как-то говорила, что все деньги из дома тащит на запчасти и не рада, что ему купили. Мишке за руль ни разу не дал сесть. А дружки у него во – какие мордовороты, ты же видел, им ничего не стоит любого побить да ограбить, но как докажешь, что это они?..

Маркунин спокойно выслушал и не сказал матери о Лежеке правду. Она стала спрашивать о его поездке; сын ответил, что съездил хорошо, что скоро думает пойти работать…

– И что, ни одна опять не понравилась? Дети-то, говорил, у них?

– Мать, два раза в одну и ту же реку не входят, есть такая примета, вот и я не собираюсь… Но ничего, ещё один вариант намечается, – успокоительно заверил сын.

Маркунин не стал откладывать поездку к Марине. Денег у него осталось мало, он опять попросил у матери, а утром, собравшись в дорогу, зашёл нарочно к Михаилу. Лежек был ещё дома и затравленно, настороженно взирал на Маркунина, который как бы не замечал его, сказал:

– Сотню не одолжишь, Миша, отдам вечером, надо съездить в хутор Красный по старому делу. Может, там работу предложат, – он миролюбиво, располагающе улыбнулся.

– Да у нас, откуда деньги, Юра, мы не предприниматели? – ответила несколько удивлённо Наталья. Михаил сдержанно молчал.

– Ясно, как-нибудь обойдусь. А вы думаете, я какой-то делец? Просто надо, ладно, пока, – Маркунин ещё раз глянул на Лежека многозначительно и ушёл, ему хотелось уловить его реакцию, клюнул ли на приманку? Взгляд Лежека был острый, он неловко опустил голову, будто весь ушёл в себя. И Маркунину стало понятно, что Лежеку не даёт покоя мысль о кладе, которого у него, Маркунина, нет. А Лежеку кажется, что есть, ведь один раз не обмануло чутье пацана, как у шакала…

Так думал Маркунин, садясь в старенькие «Жигули» отца, которые водил ещё в молодости, раскатывая с девицами. Конечно, никогда без разрешения отца машину не брал, даже сейчас… Утром Маркунин поехал к отцу в больницу. У него вся голова была забинтована, лицо изуродовано так, что глаза были еле видны из-за бинтов. Он попросил рассказать о случившемся после его отъезда. Маркунин-старший только выдавил имя соседского пацана. Маркунин-младший хотел объяснить отцу, узнавал ли у него Лежек, куда уехал, он, Юрий, и отец кивнул; в его глазах блеснули слёзы, и он быстро-быстро заморгал, закрыв ресницы. И тогда Маркунин попросил у отца машину, что возьмёт для важного дела…

В хутор Красный он поехал по главной магистрали, ведшей в областной центр. А можно было и просёлком, так даже ближе. Но ему важней ехать по оживлённой трассе, поскольку Лежек вряд ли знал просёлок. Дорога была мокрая. Маркунин не очень уверенно вёл машину, что вызывало в нём некоторое беспокойство. На «форде» могли его быстро догнать, которого, однако, он пока ещё не засёк позади своей машины. Когда он не спеша ехал через дачный посёлок, до того как свернуть на главную трассу, Маркунин надеялся, что Лежек сразу увяжется за ним и тогда бы он свернул с шоссе в любой проулок, чтобы вызвать пацана на открытый поединок и рассчитаться за отца. Теперь на трассе это было невозможно сделать, впрочем, Лежек, наверное, разгадал его план, решив не рисковать. Хотя у него совсем другая цель, чем просто преследовать его и отплатить за прошлое поражение и потерю крупного навара…

Прошло уже полчаса, как он мчался в хутор, совершенно забыв про Марину, и думая только о щенячьей своре Лежека, который ведь ещё в армии не служил. Маркунин тут же подумал, что его сыну от Татьяны лет семнадцать, его тёзка, значит, правда любила она. Андрюше от Веры лет восемнадцать, Яне от Нади, кажется, шестнадцать, хотя выглядела на все двадцать, так кричаще была одета. Онете от Жданы, наверное, за двадцать уже, она старше всех. У Марины сын такой же по возрасту, как и Яна, поскольку с их матерями судьба свела его почти в одно и то же время. С Надей познакомился, когда ездил в город за продуктами. Она тогда была соблазнительно-пикантной, это теперь спилась. Зато Марина вообще в рот не брала спиртного, он даже за это злился на неё, что скуку наводила своей трезвостью…

Маркунин так задумался, что чуть не проехал указатель, куда следовало свернуть, чтобы попасть в хутор, утопавший летом в густой тополиной и садовой зелени, а сейчас над ним высились голые громады тополей, занавешенные сплошной небесной серостью. Вот, правда, в щелку ударил яркий луч, следом пропавшего солнца, как подали знак счастья. И он судорожно вздохнул…

После окончания кулинарного училища Марина работала поваром в экспедиции. С помощью хуторян Маркунин быстро нашёл её дом, но подъезжать не торопился, глядя на добротное подворье издали, не выходя из машины, чувствуя прилив тоски, а в голове толпились разноречивые мысли. И не за одну не мог ухватиться. Из металлических, выкрашенных в зелёный цвет ворот, никто не появлялся, на улице движения почти не было. Возле соседнего двора стояла большая многотонная фура. Маркунин так и не решился войти в дом и потихоньку поехал назад в неописуемом смятении. Он не хотел подвергать риску эту женщину. Ему казалось, что Лежек где-то затаился рядом.

Однако он не стал выезжать на трассу и поехал по грунтовой дороге. За хутором потянулись перелески и поля; по одному смутно зеленевшему сквозь бурьян озимой, цепью, как верблюжьи горбы, перекатывались курганы, которые давно были разграблены: конкретно – в прошлом веке. Маркунин нарочно остановился вблизи этих курганов, взяв складную лопатку и свой саквояж с ружьём; он пошагал к ближнему, самому высокому холмистому кургану. Он взошёл на него, поглядел по сторонам, приложив ладонь к глазам козырьком, как древний витязь, спустился вниз; собрал быстро ружьё, положил в бурьян сухостойный, став неторопливо копать. Маркунин провозился так с четверть часа, когда услышал вдали стук дверцы машины. Он взял ружьё и отошёл несколько от места, где копал, присев за кустом шиповника. Это поле несколько лет не засевалось, и по нему уже рос густой сорняк, среди которого, однако, кое-где зеленела озимка, и не везде рос бурьян. Он слушал осторожный хруст сухого бурьяна то там, то тут– вразнобой шагали несколько человек.

Лежек показался из-за кургана первый, за ним его дружки в кожаных куртках, державшие руки в карманах. В сером небе с карканьем пролетали вороны. Бандиты остановились возле вырытой им ямки, в которой торчала его лопата.

– Пошёл искать другую заначку, шкура? – процедил плечистый парень.

– Я здесь, Лежек! – крикнул вдруг он. – Что, никак не уймётесь, золота много хотите? Тогда ройте и может, на счастье найдёте? – он наставил на них двустволку многозарядную. – За что отца покалечили, он мешал вам?

– Маркуня, для себя могилку выкопал? Иди, продолжай. А то неглубокая… – бросил Лежек. – Твой батя экспроприатор и должен платить налоги, отказался. А ты скрываешь клад, тебе светит за это вышка, потому что ограбил древнее захоронение, а прах – это священное понятие, а ещё учёный, мудило! Верни все, не то башку свернём враз.

– Попробуй, сопля размазанная по губам, приблизиться, мозги вышибу точно! Батя твой не соскребёт всё. А за моего —тебе точно светит большой срок. Нашёлся искатель справедливости, между прочим, по-соседски так подло не поступают. Твой отец к тому же мой друг, не помнишь?..

– Да он же такой, как ты тюфяк. Скажи, нагрели руки на золоте те ублюдки, которых ты нанял тогда? Умно провернул… Нам не отдал, а им золото досталось, это не по-соседски, сосед? Ты висишь на волоске – надо делиться, а то сам загремишь в тюрягу, ворюга! А тут что копал? Вали к нам…

– Чтобы ты посмотрел, чтобы… – в этот момент раздался выстрел и Маркунин лишь почувствовал толчок и жжение в левом плече: целился наверняка, но кто из троих – не заметил. Падая, выстрелил по тёмным фигурам, поскольку в глазах зарябило, послал второй выстрел наугад…

Когда пришёл в себя, никого уже не было. Маркунин поднялся с сырой, стылой земли. Он определил интуитивно, что пуля прошила плечо навылет. Доплёлся до машины с ружьём и лопатой и еле завёл машину – поехал тихо. Возле двора Марины остановился. Вышел, постучал в железные ворота, из-за которых послышался громоподобный лай собаки. Показался парень. Маркунин спросил Крылину Марину. Парень ушёл, и через минуту вышла она. Он сразу узнал её, но женщина недоуменно смотрела на него, искривлённого ранением, преодолевавшего острую саднящую боль.

Марина почти не изменилась, такая же, как и тогда слегка полноватая фигура, утончённые, но некрасивые черты лица, в котором ощущалось неуловимое обаяние, и на мужчину, теряясь в догадках, пристально смотрели выразительные голубые глаза. Она напрягла внимание, вот взор несколько расширился; женщина коротко кивнула, видно, что-то пришло ей на память, сомкнула губы.

– Не узнаёшь Маркунина? – спросил он через силу. – Я ранен, Марина… На охоте попал под чужую пулю. Тебя разыскал с трудом, давно собирался, но на меня свалилась череда неудач… Отец в больнице, твой адрес нашёл только вчера…

– Значит, беда в мой дом привела, а так бы и не вспомнил? – наконец проговорила она, вздохнув. – Ну, пошли, коли такое несчастье свалилось на тебя, – она взяла его под спину рукой, помогая идти.

В просторном доме были родители Марины, в пристройке жила сестра с мужем и детьми. Она представила Маркунина, как своего давнего знакомого. Сына послала за фельдшером. Это был рослый парень, учившийся ещё в школе.

Маркунин вкратце пересказал свою одинокую жизнь, что уже слышали от него и другие бывшие его подруги, но о них, разумеется, не упоминал. Он не собирался вовсе вызывать к себе жалость; отныне ему как бы всё равно, что с ним приключилось, и не задавался вопросом: почему нынешняя действительность так не милосердна и неласкова к нему, и чувствовал, что когда-то наделал уйму ошибок, за которые теперь расплачивался. Но уже ничего не исправишь, время навсегда упущено, хотя интуиция ему подсказывала, что Марина живёт без мужа, ведь от неё веяло так знакомым ему одиночеством. А ещё безошибочно выдавали глаза, истосковавшиеся по мужским ласкам; но это он так думал, а на самом деле, быть может, всё обстояло иначе, ведь нынешняя жизнь кого хочешь загонит…

Фельдшер пришла через полчаса и принялась молча за плечо Маркунина, сказав, что всё могло быть гораздо хуже, если бы пуля застряла, причём крови он потерял немного. Пока она обрабатывала рану, парень стоял в проёме двери комнаты матери.

Маркунин нашёл в его юном чистом лице свои анатомические особенности: широкие скулы, форма слегка приплюснутого носа. Хотя нос у его матери несколько в горбинку. Он подмигнул парню, стараясь установить с ним внутренний контакт и вызвать у него к себе симпатию. Парень немного смутился, но не ушёл. А Марина напомнила про уроки сыну, на что тот как-то озоровато махнул рукой и пошёл, – в его походке выражалась досада, что не дали познакомиться с гостем…

Маркунин достал из кармана сторублёвку и отдал фельдшеру, немолодой женщине, извинившись, что с собой денег больше нет. Она, пожелав ему здоровья, ушла. Марина тяжело вздохнула и терпеливо взирала на него. Маркунин прервал молчание.

– Твои родители напуганы, думают – я бандит? – изрёк он виновато.– Извини, за нарушенный покой. Я честно, про адрес твой забыл даже, но вчера листал книгу и вижу – твой почерк и всё в душе всколыхнулось. Правда, хорошее было время. А ты ушла, не попрощавшись тогда? Зачем?

– Я узнала, что ты ходил от меня к другой женщине, – заговорила Марина. – Я не могла оставаться больше и терпеть это, будучи в положении. Хотя благосклонности, особого предпочтения с самого начала от тебя не ждала, Юра, и вот сына назвала в твою честь… Замужем не была, но с одним сколько-то жила…

– А где же он теперь? – быстро спросил он в испуге.

– Запил, выгнала, говорят, сидит за воровство. Я работаю в дорожном кафе по суткам, а сегодня выходная. Ты на ночь останешься или поедешь? – вдруг спросила взволнованно.

– Тебя это пугает? Я уеду, надо дело отца уладить, он из-за меня пострадал. Мать одна, – сказал он так, будто она удерживала у себя. – А ты можешь меня сыну представить или отец его умер, разбился, погиб? – несколько едко прибавил он.

Ошибаешься, Юра, я ничего не придумывала, сказала, что замуж не собиралась, а родить хотела. Я ему сама потом скажу… если ты ещё лет на десять не забудешь, – с тоской в глазах произнесла и отвернулась, отчего у него сжалось от боли сердце.

– Нет, что ты, Марина, я оставался весь в прошлом, а теперь другой жизни хочу, сына видеть хочу, тебя тоже желаю…

Маркунин уехал, Марина вышла на улицу и смотрела до тех пор, пока его машина не скрылась за поворотом, который выводил на дорожную магистраль… Женщина вытирала обильные слёзы…

* * *

Избиение отца вылилось в уголовное дело. Если бы Маркунин не похлопотал, так бы и закрыли за недостатком улик. Лежека и дружков заключили под стражу, так как за ними числились ещё вымогательства и грабежи. Свою историю с золотом Маркунин, разумеется, утаил, хотя было опасение, что Лежек выдаст его, но, поразмыслив, смекнул, что этот факт теперь нельзя доказать, а информация Лежека будет носить лживый характер из желания отомстить ему. И он готов принять его нападки и обвинения, если только осмелится. А то, что они схлестнулись в степи – это выяснение личных отношений. Лежек в этом эпизоде и сам не заинтересован, чтобы раскрыть всю его подоплёку.

Пока шло следствие, ровно через два месяца из больницы вышел отец Маркунина. За это время он дважды ездил к Марине, и между ними как будто завязались новые отношения. Причём в школу подал заявку о приёме на работу и ждал ответа. А следствие уже двигалось к завершению, по которому он проходил и как свидетелем, и как пострадавший от рук бандитов, поскольку сыщики всё-таки узнали о ранении.

Глава 8

Маркунин часто вспоминал ждущие глаза Марины, какими смотрела она последний раз, когда он уезжал от неё, и представлял: что же она говорила о нём сыну? И уже весной, когда прошёл суд над Лежеком и компанией, получивших разные сроки заключения, Маркунин поехал к Марине с твёрдым намерением сделать ей предложение. Однако в тот день к ней не попал, так как недалеко от автовокзала у края дороги «голосовала» молодая женщина. Он остановился: она была в модных брюках, в куртке; смотрела на мужчину, улыбаясь, взглядом просила подвезти. И, не дожидаясь приглашения, села. В душе Маркунина взыграло молодое вожделение, отчего как-то жизнь враз преобразилась, о Марине, конечно, на время забыл. Женщина оказалась очень общительной, словно давно была с ним знакома, поведав первому встречному, что с мужем в разводе, а сын находится у родителей в посёлке Светлый и куда она едет. Пока ехали, вытянула из него важные сведения, что он не женат, и когда узнала, что Маркунин направлялся к любимой женщине с предложением руки и сердца, почему-то рассмеялась.

– Что тут смешного нашла, Вилена?

– Зачем же тогда остановился и такими глазами смотрел, что я сразу поняла – ты ждал меня, – выпалила она.

– Я подумал, что тебе срочно надо… и как раз по пути, но я думаю, что успею… – весело сказал Маркунин, сверкая глазами. Он понимал, что Вилена из тех женщин, которые не пренебрегают дорожными приключениями. У неё в сумке нашлась бутылка водки, и они свернули с дороги в прогалину лесополосы…

После Маркунин уже с неохотой думал о Марине, о чём и сказал Вилене. Они приехали в посёлок почти к вечеру, уже сумерки нависли. Маркунин был в хорошем настроении, будто ничего в его жизни не произошло, и про себя решил, что проведёт с Виленой несколько дней, а потом вернётся домой…

Через неделю, когда родители Вилены недобро косились на него, а дочь отчитывали, Маркунин, как после долгого запоя, трезво, как бы со стороны взглянул на себя, при этом вспомнилась Марина, сын, и угрызения совести остро пронзали сердце: «Да что же я делаю, – вопрошал он с болью, – нет, нет, хватит дурака валять, пора начинать новую жизнь.» Но тут, улыбающаяся, сияющая своей красотой, с распущенными длинными белокурыми волосами, вошла молодая женщина, и села к нему на колени. От неё пахло несвежими духами, но лицо чистое, светлое, размягчающее его волю. И он не знал, что ему делать: столкнуть Вилену, решительно одеться, и уехать восвояси, или выждать ещё пару дней, обдумать всё хорошо и тогда принять какое-то твёрдое решение из двух: Марина или Вилена, которая принимает его за состоятельного мужика, а когда узнает, что он несчастный неудачник, сознательно отказавшийся от выгодных предложений, она примет его за чокнутого и убежит прочь. Эта ситуация, как мираж, появлялась в сознании и потухала. От Вилены исходило тепло, поразительная женственность, в которой теперь он понимал толк. Марина была в своём последнем бабском излёте, впрочем, она уже и сейчас его нисколько не волновала. А на Вилену взглянет – так и перехватывает дыхание; вот и сейчас испытывал волнение, которое пытался сдерживать.

– Погоди, дай я покурю! – грубовато сказал Маркунин, ссаживая её между тем аккуратно, не желая обидеть женщину.

– Ты чего, Юрчик, не с той ноги встал, или свою вспомнил?

– придирчиво спросила Вилена, важно поводя головой, когда он прошёл мимо угрюмой походкой к своей куртке, висевшей на спинке стула. Достал пачку сигарет, вынул одну, сунул в губы, не забыв предложить ей, при этом не глядя на неё. Но Вилена отказалась.

– Что там твои предки базарят против моего у тебя пребывания? – спросил он, взглянув быстро на Вилену, которая вдруг резко шагнула к нему и со спины обняла его, прижавшись щекой.

– Ничего плохого не говорили, они на меня наседают, что дурно влияю на сына…

– Думаешь, они неправы, а я думаю, что правы на все сто, так что пора эту игру кончать. И дела ждут, – он расцепил её руки и повернулся к ней. – Ты настоящая демоница, это добром для меня не закончится. Всю жизнь не женат…

– Ну, так в чём же дело? – порывисто сказала она. – Давай поженимся, я рожу тебе мальчика и девочку, как славно, я о таком мужчине всегда мечтала. Ты настоящий…

– Брось! – перебил он грубо. – Что ты знаешь обо мне? И я тебя хорошо не знаю.

– В процессе жизни всё встанет на место…

Маркунин долго задумчиво смотрел на неё сдержанно улыбающуюся глубокими серыми глазами, притягивавшими к себе, как щупальцами, отчего почувствовал физическую слабость, словно она действовала на него своими колдовскими чарами. И сейчас это стало настолько очевидно, что у Маркунина по спине пробежали холодные мурашки, он нахмурился, глубоко затянулся сигаретой несколько раз, отвернулся от Вилены.

– Ну чего ты, Юрчик-огурчик, может, повторим, что делали ночью? – предложила она.– И тогда всё и решим разом, что нам делать, как нам быть, чётко сказала она, несколько наигранно.

Маркунин загорелся желанием, потушил в пепельнице окурок и подошёл к ней, в таких случаях он никогда не церемонился, не подавлял соблазн, на него нападал бесшабашный азарт обладания…

Через полчаса Маркунин оделся, а Вилена ушла на кухню. Потом она позвала его и они сели завтракать. Ее родители с утра копались на огороде. В первый день они помогли им посадить картошку, а теперь Маркунин видел, что уже пора уезжать. Вилена обещала приехать к нему, хотя он не приглашал её. Она вела так самоуверенно, будто они обговорили всё и отныне будут вместе. Маркунин не мог развеять её иллюзий, потому и создавалось впечатление, что он вовсе не против совместной жизни.

– А может, я с тобой поеду? Мне всё равно надо в город, с бывшим мужем в суде будем делить квартиру.

– Как хочешь, ты пацана своего не забывай, а то вырастет и всё тебе припомнит, – напомнил Маркунин, знавший на своём горьком опыте, чем это после может аукнуться.

– Ничего, пока не устроим свои дела, он поживёт без меня, – самонадеянно ответила она. – Не знаю, что бы я делала, если бы тебя не встретила.

– Вот что, Вилена, ты классная баба, но у меня нет баксов, а ты думаешь, что я крутой, – сурово сказал он, пряча глаза.

– Хочешь меня проверить на вшивость? – небрежно обронила женщина, прищурив глаза. – Да у меня муж был покруче тебя, а я развязалась с ним, такое дерьмо – каждый рубль считал, на что потратила…

– У меня считать нечего, хотя деньги водились большие, своим бывшим отсылал и сорил налево и направо, – усмехнулся скупо он.

– А мы с тобой «челноками» станем. Мне надоело в конторе сидеть и чужие бумаги подшивать.

– Да я совсем некоммерческая личность, моё дело наука, вот в школу пойду детей учить по истории. Скоро начну, в этой жизни мне больше заняться нечем, – качнул он печально головой, а Вилена недоверчиво смотрела, не сводя с него глаз.

– Я таких артистов ещё не встречала, – вдруг рассмеялась она. – Ты правда проверяешь меня?

Он почесал затылок, тоже улыбнулся, качнул головой, усмехнулся:

– Я езжу на машине отца, – по слогам, как можно убедительней произнёс он. Вилена посмотрела с таким видом, будто узнала, что съела что-то несъедобное. Хотя в глазах опять мелькнуло недоверие к нему, и она поежилась как от холода.

– Ты хочешь вернуться к своей Марине?

– Мне для начала нужно работу получить, а потом подумать о семье, но я тебя не сбрасываю со счетов. Может, я серьёзно только теперь полюбил…

– Ой, какое сделал мне одолжение! – иронично протянула она.

– Не тебе, а исключительно себе, хочешь узнать мою жизнь? – с вызовом сказал он.

– Ты так стремишься изменить моё к тебе отношение? Ну, тогда давай, для этого у тебя все задатки есть, – согласилась Вилена.

Маркунин задумался и поведал ей всю свою жизнь без утайки. Вилена с большим интересом слушала его исповедь и с каждым новым именем женщины, она грустнела и под конец его рассказа вздохнула. Опустила голову. И тут же подняла.

– Значит, и я тебе уже надоела? – спросила она, глядя в упор. Он заметно смутился, предполагая, что она именно об этом и спросит.

– Нет, конечно, боюсь, что ты во мне уже разочаровалась, а для меня женитьба хуже пытки. Я не создан быть семейным человеком, но и вся прошлая жизнь и теперешняя никуда не годится. Ещё недавно я думал, что успею жениться, а родители подгоняют. И, правда, уже не мальчик, а поступаю, как безмозглый юнец, у которого впереди вся жизнь. И всегда так думал…

– Зря ты не хочешь заняться бизнесом. Что ты будешь получать в школе? – серьёзно сказала она.

– Бизнес хорошо идёт у жуликов, а честным там делать нечего.

– Будто ты знаешь, как там работают. Я уверена – не все жулики.

Вилена не переубедила Маркунина, и вскоре он уехал. Она уже спокойней отнеслась к его отъезду, хотя душа ныла, что теряет из-за его несговорчивости возможность быть с ним вместе.