Текст книги "Постмодерн и его интерпретации"

Ульрих Бек подчеркивает, что космополитизм – концепция, имеющая много значений, особенно в российском контексте. Чаще всего под глобализацией понимают всеобщую унификацию, а под космополитизмом – атрофию чувства родины, неукорененность, равнодушие к культурной и мировоззренческой дифференциации. Однако космополитизм не означает «непатриотичный настрой и поведение». «Поворот к космополитизму» – это ответ на вызов глобализации: то есть то, как мы можем понять и анализировать новую взаимосвязанность мира. Немецкий социолог полагает, что системообразующим термином, помогающим ориентироваться в сегодняшнем мире, может послужить понятие «космополитизация», которое означает эрозию жестких границ, разделяющих рынки, государства, цивилизации, культуры и жизненные миры отдельных людей. Конечно, мир не лишился разделительных барьеров, но его границы становятся размытыми и нечеткими, проницаемыми для потоков информации и капитала. На национальном и локальном уровнях развертывается процесс «внутренней глобализации», затрагивающий практически все институты. В результате меняются условия конструирования социальной идентичности – она больше не связана с негативным противопоставлением «своих» и чужих», «наших» и «не-наших».

По мнению Бека, космополитизация – это идеал и реальность универсализма, который содержит в себе особое измерение – глобальности, включающей национализм, и транснационализма, который не исключает множественности этничностей и культур. Разумеется, космополитизация – это не универсальный антитезис партикулярностям (национализму, локализму, культурализму и т.д.). Скорее это синтез предыдущих теорий, преодоление дуализма между универсализмом и партикуляризмом, интернационализмом и национализмом, глобализацией и локализацией. Космополитизация – это реальность нашего времени. Утверждение о том, что космополитизм есть нереалистическая идеология, Бек переворачивает с ног на голову и заявляет: защитники национального – вот кто истинные идеалисты. Они смотрят на реальность через потертые националистические очки, не позволяющие разглядеть происходящие в реальности изменения, и это делает их теории старомодными и ошибочными.

Бек настаивает на разграничении понятий «глобализация» и «космополитизация», поскольку глобализация, по его мнению, связана прежде всего с экономическим аспектом, в то время как космополитизация включает в себя множество аспектов из разных сфер общественной жизни. Для него важно, что космополитизация происходит не «во всемирном плане», над человеческими головами, а в повседневной жизни индивидов, в сфере быта.

Как же изменятся наши представления о власти и порядке, если взглянуть на них с космополитической точки зрения? В качестве ответа на этот вопрос Ульрих Бек предлагает следующие семь тезисов124124
  Beck U. A new cosmopolitanism is in the air. URL: http://www.signandsight.com/features/1603.html


[Закрыть].

1. Глобализация – это анонимный порядок. Во взаимоотношениях между глобальной экономикой и государством развертывается «игра метавласти» – борьба за власть, в ходе которой правила функционирования власти на национальном и транснациональном уровнях постоянно переписываются. Это особенно ярко проявляется в экономике, где концентрируется метавласть, вырывающаяся из-под контроля властных отношений, организованных в категориях территорий и национальных государств, чтобы создать новые властные стратегии в виртуальном пространстве. Бек уверен в том, что сейчас происходит глубинная трансформация государства в направлении переориентации на максимизацию власти транснациональных предприятий: средством убеждения становится не угроза вторжения, а «угроза не-вторжения» инвесторов или угроза их ухода с местных рынков. Он указывает на то, что

«формула власти транснациональной экономики гласит: преднамеренное, целенаправленное не-завоевание. Это ненасильственное, невидимое, намеренное, вездесущее «не-” не нуждается в одобрении и не способно воспринимать его125125
  Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М., 2007. С. 90.


[Закрыть].

Важным выводом Бека является то, что глобализация – это не право выбора, а господство, не осуществляемое никем.

«В слове „глобализация“ просматривается неявный смысл „организованного отсутствия ответственности“. Вы тщетно ищете, к кому обратиться, на кого подать жалобу, против кого провести демонстрацию. Ибо этот феномен неуловим: нет института, куда можно было бы записаться на прием; нет телефона, по которому можно было бы позвонить; нет адреса электронной почты, по которому можно было бы написать. Каждый видит в себе жертву, и никто – виновника „преступления“. Даже главы корпораций, которые хотят, чтобы их всячески обхаживали, приносят свою волю, мышление и поведение на алтарь стоимости акций, если не хотят, чтобы их самих уволили»126126
  Там же. С. 93—94.


[Закрыть].

2. Новый подход к политике. Парадоксальность и своеобразная ирония метавласти заключается в следующем: возможности игроков действовать конституируются внутри самой игры метавласти. Они зависят от того, как сами игроки определяют и переопределяют политическое. Бек уверен в том, что только решительная критика ортодоксии национального государства может открыть новые возможности для обретения власти. Всякий, кто держится за старый, национальный, догматизм, будет сметен, опрокинут, и ему некому будет даже на это пожаловаться. Это цена, которую придется заплатить некоторым странам за свою приверженность силовым правилам старого, национального, государства, за неспособность перейти на космополитическую точку зрения.

3. Только капиталу позволено играть не по правилам. Неолиберальная идеология представляет собой попытку сделать далеко идущие обобщения на основе краткосрочных исторических побед мобильного капитала. В перспективе капитал позиционирует себя как абсолютную и автономную жажду власти во всемирном масштабе. Впоследствии то, что хорошо для капитала, становится лучшим выбором для каждого. Нарушение или изменение правил остается революционной прерогативой капитала. Однако эта исключительность существенно зависит от государства, не ходящего в масть, от политиков, ограждающих себя от внешних воздействий панцирем из правил национального государства. Кто же может в таком случае сыграть роль контрсилы, противостоящей глобализированному капиталу?

4. Ульрих Бек уверен, что именно мы, потребители, составляем эту контрсилу. В общественном сознании Запада роль контрсилы, альтернативной капиталу и расшатывающей правила, достается не государству, но глобальному гражданскому обществу и множеству его сторонников.

«Оппонирующая сила глобального гражданского общества покоится на фигуре политического потребителя. Потребитель находится по ту сторону диалектического двуединства „хозяин – батрак“. Его противодействие власти вытекает из того, что он везде и в любое время может отказаться от покупок. „Оружие непокупания“ нельзя сократить ни в пространстве, ни во времени, ни материально. Фатальным для интересов капитала является то, что против растущей власти потребителей не существует контрстратегии: даже всемогущие мировые концерны не могут уволить своих потребителей»127127
  Бек У. Власть и ее оппоненты в эпоху глобализма. Новая всемирно-политическая экономия / Пер. с нем. М., 2007. С. 25—26.


[Закрыть].

5. Жертвуем автономией, приобретаем суверенность. Попытки выводить пространство новых возможностей из политики, основанной на старых, национально-государственных, ценностях, спроецированных на космополитическую расстановку сил, приводят к иллюзиям и самообману. Главная из таких иллюзий – надежда на то, что все противоречия могут быть «цивилизованы» при помощи национального гражданского общества, задействованного в глобальном масштабе. Нужно вырваться из тисков национализма, осознать различие между суверенностью и автономией. Национализм зиждется на отождествлении суверенности и автономии. С этой точки зрения экономическая зависимость, культурные различия и кооперация между государствами автоматически приводят к утрате автономии и суверенности. На самом деле усиление взаимозависимости и кооперации – то есть утрата автономности – приводит к укреплению суверенности. Потеря формальной автономии и укрепление реальной суверенности могут идти в режиме взаимоусиления. Глобализация означает и то и другое одновременно. По словам Бека, реальная суверенность коллективных и индивидуальных игроков возрастает в той мере, в какой ослабляется их формальная автономия.

6. Принцип национального безразличия к государству. Адекватным ответом на вызов глобализации явилось «космополитическое государство», которое открыто по отношению к миру. Это государство не возникает путем распада национального государства и не «приходит ему на смену»; скорее, оно создается через «внутреннюю глобализацию». Государство, выступающее в двух ипостасях – космополитической и национальной, – не противопоставляет себя другим нациям. Вместо этого оно разрабатывает сети на основе взаимного признания равенства в различиях, чтобы решать транснациональные проблемы. При этом суверенность расширяет сферу своего воздействия, чтобы решать национальные проблемы. Такой подход открывает возможности для мирного сосуществования различных национальных идентичностей на основе соблюдения принципа конституционной толерантности внутри государства и космополитических прав за его пределами.

Бек считает, что мировые войны могут быть прекращены путем отделения государства от нации. Сеть космополитических государств должна гарантировать мирное сосуществование национальных идентичностей на основе принципа конституционной толерантности. Концепцию космополитического государства следует отличать от трех позиций: от иллюзии автономного национального государства; от неолиберального понятия минимального, дерегулированного экономического государства; и, наконец, от соблазнов единого мирового правительства, сосредоточившего в своих руках всю власть.

7. Превратим стены в мосты! Ульрих Бек доказывает, что его теория о «космополитической перспективе» отличается от прежних теорий, поскольку описывает другую реальность, да и сконструирована она иначе. Все прежние идеи базируются на предпосылке различия, отторжения, чуждости Другого. Что касается космополитической толерантности, то ее смысл гораздо шире. Она предполагает не оборонительную, но активную позицию – позицию открытости по отношению к миру Другого. При таком подходе различия воспринимаются как обогащение, а взаимоотношения с Другим строятся на основе отношения к нему как к фундаментально равному. Космополитизм совсем не означает единообразия. Индивиды, группы, сообщества, политические организации, культуры и цивилизации должны сохранить свои различия и, может быть, даже уникальность. Но, говоря метафорически, стены между ними должны смениться мостами, уверяет Бек.

Время постмодерна – переходное время, неопределенный период, когда неясно, каким правилам следовать. Единство территории, нации и государства более чем 200 лет определяло политическую карту мира. В XX веке это единство дало сбой, планета начала преображаться в архипелаг диаспор. Все ушло в прошлое, государство и нация существуют сами по себе. Распад единства территории, нации и государства – это реальность. Нация-государство сейчас переживает упадок, растет повсеместная тенденция к ее «уходу на покой». Что же произойдет с нациями и национальными государствами в будущем? Этого мы не знаем и знать не можем. Ульрих Бек приходит к выводу, что модерну угрожает опасность именно вследствие его огромных достижений и успехов. Преимущества модерна способны его уничтожить.

«В мире риска национализм становится врагом нации. Следовательно, космополитизация – это исследовательская перспектива, политическая реальность и нормативная теория. Это критическая теория нашего времени, поскольку она бросает вызов наиболее фундаментальной из наших истин – истине национального»128128
  Бек У. Жизнь в обществе глобального риска – как с этим справиться: космополитический поворот. URL: http://www.gorby.ru/userfiles/lekciya_ulrih_beka.pdf


[Закрыть].

§7. Ричард Сеннет: падение публичного человека

Проблема публичного и приватного – одна из наиболее популярных в современной культурологии и социологии. Американский социолог Ричард Сеннет (р.1943), автор известных книг «Коррозия характера» и «Падение публичного человека», в своих работах исследует проблему соотношения приватного и публичного в разные исторические эпохи. В привычном понимании публичное пространство – это место, в котором люди собираются вместе. Существуют различные подходы к осмыслению публичной сферы. Обычно публичность понимается как пространство встреч свободных граждан и выработки ими, на основе свободной и определенным образом организованной коммуникации, позиции на некоторые общие вопросы жизни общества, не касающиеся их приватных интересов. Следует заметить, что в наше время, особенно в последние десятилетия, потребность собираться и быть вместе постепенно теряет актуальность, уступая место иному формату пространственной активности горожан.

Для Ричарда Сеннета характерен иной подход к пониманию публичности. Он понимает публичность как «социабельность» (sociability) – способность к осуществлению социального взаимодействия, социальной жизни. В данном случае публичная сфера понимается как пространство, где имеют место «множественные незапланированные взаимодействия», где незнакомые люди могут встречаться и наслаждаться компанией друг друга. В чем же состоит разница между этими подходами? Если первый из этих подходов в большей степени связывает публичную сферу с политикой, то второй – скорее культурный и акцентирует возможность и способы свободного взаимодействия между незнакомыми людьми.

В связи с анализом соотношения публичного и приватного Ричард Сеннет обращает внимание на понятие «космополит».

«Слово „космополит“, употребление которого во французском языке впервые зафиксировано в 1738 году, означает человека, уютно чувствующего себя в многообразии; ему комфортно в ситуациях, не имеющих никаких связей и параллелей с теми, к которым он привык. Подобное значение этого слова появляется в английском языке раньше, чем во французском, но до XVIII века оно используется не часто. Осваивая новые формы пребывания в обществе, космополит оказывается совершенно публичным человеком… Без унаследованного состояния или унаследованных феодальных обязательств космополит, как ни радовало бы его разнообразие мира, по необходимости должен был сам пробивать себе дорогу в нем»129129
  Сеннет Р. Падение публичного человека / Пер. с англ. М., 2002. С. 25.


[Закрыть].

Сеннет считает, что средневековый буржуа в противоположность гражданину греческого полиса был космополитом, существовавшим благодаря городской коммерции и торговле. Это человек, открытый внешнему миру, восприимчивый к влияниям, приходящим из других городов. Такое космополитическое мировоззрение влияло и на отношение к родному городу.

Средневековые публичные пространства включали в себя храм и рынок. Ранние христиане, «отворачивавшиеся» от мира, обладали чувством надвигавшихся перемен, но у них отсутствовало место; новообращенным ранним христианам не выдавалось карты, на которой был бы обозначен пункт назначения. Христианское время основывалось на жизни самого Христа, на истории, которую люди знали наизусть. В средневековом городе, напротив, различие между пространством и местом становится основополагающим. Оно включает не только эмоциональную привязанность к месту жительства, но и опыт времени. Экономическое время протекало в использовании возможностей, в получении выгоды от непредвиденных событий. Экономика способствовала сочетанию функционального использования пространства и выгодного использования времени. Теперь христианин имел и место в мире, и путь, которым нужно было следовать, но экономическая деятельность словно бы отталкивала его и от того, и от другого. В этом конфликте между экономикой и религией участвовало ощущение собственного тела. Религия содействовала эмоциональной привязанности к месту вместе с чувством повествовательного времени, сюжет которого определен раз и навсегда. В то время как христианское время и место вытекало из способности тела к состраданию, экономическое время и пространство вытекало из его способности к агрессии. Эти противоречия места и пространства, случайных возможностей и заданности, сострадания и агрессии происходили в душе каждого буржуа, пытавшегося и сохранить веру, и извлекать прибыль.

Ричард Сеннент обращает внимание на то, что в средние века пренебрегать состоянием своей души считалось неблагоразумием. Потеря своего места в христианском обществе означала полную деградацию, звериный образ жизни. Люди рассматривали экономический индивидуализм как разновидность искушения души. Сегодня же экономический индивидуализм такой тяжестью ложится на современное общество, что мы не можем представить себе альтруизм или сострадание как необходимые составляющие человеческой жизни130130
  См.: Сеннет Р. Каждый – сам себе дьявол // Логос. 2002. №3—4.


[Закрыть].

Таким образом, утверждает американский социолог, «публичное» стало означать жизнь, проводимую вне семьи и круга близких друзей. В публичной сфере различные сложные социальные группы должны были неизбежно вступить в контакт. Средоточием публичной жизни была столица. Эти изменения в языке соответствовали правилам поведения и религиозным условиям космополиса в XVIII веке. По мере роста городов и развития сфер общения, независимых от прямого королевского контроля, возникали новые публичные пространства, места, где незнакомые люди могли бы регулярно встречаться. То была эпоха создания огромных городских парков, время первых попыток строить улицы, предназначенные для пешеходных прогулок как формы отдыха. Это было время, когда кофейни, кафе и постоялые дворы стали социальными центрами, когда театры и опера стали доступными для широкой публики, поскольку открытая продажа билетов вытеснила прежнюю практику, когда места распределялись покровителями-аристократами. В отличие от храмов в театрах, на концертах, в клубах, кофейнях вырабатывался общий вкус, желание коллективно обсуждать новости экономической, политической, литературной жизни. Прелести городской жизни распространялись из узкого круга элиты в более широкие слои населения.

Сеннет описывает процесс возникновения новых социальных связей и постепенного обезличивания бизнеса следующим образом. В пространстве необходимости, как и в пространстве досуга, возникали формы социального взаимодействия, обеспечивавшие отношения между посторонними людьми и не зависевшие от закрепленных феодальных привилегий или монопольного контроля, установленного королевским повелением. Городской рынок XVIII века стал основываться на конкуренции, и те, кто торговал там, боролись за привлечение внимания меняющихся и по большей части неизвестных групп покупателей. На рынке человек формировался как автономный, расчетливый и экономный индивид, конкурирующий с другими. С расширением денежной экономики и рационализацией новых форм кредитования, учета и инвестирования бизнес начал осуществляться в конторах и магазинах на все более безличных основаниях.

Возникновение социальных связей, соответствующих ситуации расширяющегося города и разросшегося класса буржуазии, не было безболезненным. Люди стремились создать новые способы речи и даже форму одежды, которые упорядочили бы новую городскую ситуацию, а также отделили бы эту жизнь от приватного пространства семьи и друзей. Часто в своих поисках принципов общественного порядка они прибегали к способам речи и форме одежды, которые логически соответствовали уходящей эпохе, и насильно пытались сделать эти способы значимыми в новых и враждебных условиях. Сеннет указывает, что в этом процессе многие несправедливости позднесредневекового общества, пересаженные на чужую почву, стали еще более болезненными и жестокими.

Как в поведении, так и в вере граждане столиц XVIII века пытались определить, что является публичной жизнью, а что – нет. Граница между публичной и приватной жизнью была по существу границей, на которой социальные требования, представленные космополитичным публичным поведением, противопоставлялись требованиям природы, представленным семьей. Умение вести себя с посторонними эмоционально удовлетворительным образом, оставаясь при этом отчужденным, воспринималось в середине XVIII века как средство, которым человеческое животное было превращено в социальное существо. В свою очередь способности к родительским чувствам и крепкой дружбе рассматривались как природные склонности, а не сугубо человеческие образования.

Если в публичном пространстве человек создавал себя, то в приватном пространстве, и прежде всего – во внутрисемейном опыте, он реализовывал свою природу. Напряжение между социальными и природными требованиями, выраженное в разделении публичной и приватной жизни в космополитическом центре, не только наполняло высокую культуру эпохи, но и распространялось на более низкие сферы. Это напряжение обнаруживалось в наставлениях по воспитанию детей, трактатах о моральном долге, суждениях здравого смысла касательно прав человека. Согласно Сеннету, вместе публичное и приватное пространства создали то, что сегодня получило бы название «универсума» социальных отношений.

Борьба за общественный порядок в городе XVIII века и напряжение между целями публичной и приватной жизни предопределяли соответствующий тип культуры, хотя существовали и исключения, отклонения и альтернативные модусы жизни. И все же в эпоху Просвещения существовало некое равновесие публичной и приватной сфер, что особенно ясно видно на фоне тех изменений, которые повлекли за собой великие революции конца столетия и затем подъем национального индустриального капитализма. Ричард Сеннет выделяет три силы, которые были движущими в этих изменениях. Во-первых, двойственное отношение к публичной жизни при индустриальном капитализме в большом городе; во-вторых, секуляризация, начавшаяся в XIX веке и повлиявшая на отношение людей к неизвестному и чуждому; в-третьих, та сила, которая позже обернулась слабостью, сила, встроенная в структуру самой публичной жизни при старом режиме. Сила эта означала, что публичная жизнь не умерла мгновенной смертью под весом политических и социальных сдвигов конца XVIII века. География публичного, свойственная прежнему столетию, продолжала существовать в XIX веке – внешне неприкосновенная, но изменившаяся по сути. Это наследие влияло на новые силы секуляризации и капитализма, а они в свою очередь работали в нем131131
  См.: Сеннет Р. Падение публичного человека / Пер. с англ. М., 2002. С. 25—26.


[Закрыть].

Публичная жизнь средневековых городов концентрировалась на рыночных площадях, которые были средоточием всех форм общественной жизни. Эти пространства были насыщенными, полными людей, хаотичными, шумными, пахнущими, яркими; они вмещали в себя разнообразие активностей: торговлю, театр, общение, политику, публичные казни и т. п. С приходом Возрождения и потом Нового времени организация жизни и пространства городов была подчинена идеалам, заимствованным из Античности. В их основе лежали принципы гармонии, цивилизованности, разделения функций, регулирования, чистоты и красоты. Отныне все городские пространства были функционально определены и территориально разграничены, общественные пространства городов должны были отвечать эстетическому чувству, а жизнь городов – эффективно регулироваться и контролироваться. Сеннет указывает, что эти три принципа определили жизнь города на несколько столетий.

Классическое смешанное городское общественное пространство исчезло; разные функции были разнесены по разным местам: для суда предназначалась одна площадь, для молитвы – другая, для рынка – третья. Появились и жестко соблюдались представления о подходящем и не подходящем конкретному месту, и деятельность, которая ему не соответствовала, должна была быть из него изгнана (так почти исчезла с «лица» городов уличная торговля, а рынки подверглись жесткому регулированию).

Другим следствием модернистского подхода к городскому планированию стало то, что Ричард Сеннет назвал доминированием «пассивного наблюдения» – в ущерб ценности и функции взаимодействия человека и города. В современных городах живая жизнь города была принесена в жертву эстетике. Ранее, пишет Сеннет, любые пространства и здания в городе предполагали взаимодействие с ними, их использование; наблюдатель в городских пространствах одновременно был действующим лицом. Здания и пространства не строились для того, чтобы их только наблюдали, – они всегда предполагали некую социальную функцию, а значит, действия людей, взаимодействия жителей и пространств, строений, объектов. Новое время принесло с собой архитектуру и пространства, которые создавались исключительно с целью любования. На них следовало смотреть, но не подходить близко и «руками не трогать». Так город превратился в «мертвый спектакль» (Ги Дебор).

Еще одной важной чертой модернистского проекта в архитектуре и планировании городского пространства была возможность контроля за пространством. Одной из форм борьбы с беспорядком и хаосом средневековых городов со стороны планировщиков эпохи модерна была попытка заранее продумать, спланировать и закрепить за каждым пространством, зданием, территорией строго определенное назначение, конкретную функцию; как правило – одну. Монофункциональность, контроль и эстетика идут рука об руку в планировании и организации жизни современного города, а связующим звеном выступает дискурс о чистоте, ясности, гармоничности. В ХХ веке в европоцентричном мире восторжествовал принцип жесткого препланирования, закрепляющего строго определенные функции за городскими зданиями и пространствами. Одной из таких жестко закрепленных функций стала функция «публичных пространств».