Текст книги "Побеги древа Византийского. Книга вторая. На перекрёстках двадцатого века"

Да и чем ему заняться в эмиграции? Былые товарищи по Пажескому корпусу и Кавалергардскому полку не примут его в свои ряды и не помогут. Скорее, наоборот, окатят презрением. Гражданской специальности он не имеет, а идти учиться, когда уже хорошо за сорок, нереально.

От этих мучительных мыслей раскалывалась голова. И чем ближе было окончательное выздоровление, тем чаще задумывался Михаил о дальнейшем пути. Конечно же, это не укрылось от Вики.

– Миша, – спрашивала она, когда они лежали умиротворённые после страстных объятий, – о чём ты всё время напряжённо думаешь? Я хочу, чтобы хотя бы в эти последние дни ты оставался только со мной.

– Да-да, конечно, Викуся…

Он поворачивался к девушке и гладил, лаская, такое притягательное, гибкое, упругое молодое тело, тянущееся ему навстречу и готовое отдаваться бесконечно.

В один из дней на очередной настойчивый вопрос он ответил, как будто шутя:

– Думаю вот, оставаться мне или уехать…

Она встрепенулась, в глазах появилась надежда:

– Оставайся, милый, оставайся!

Он понял, что зря проговорился, но отступать назад и превращать всё в шутку было бы кощунством.

– Ты же знаешь, Викуся, что творится у меня на родине…

– Знаю, конечно знаю. Правда, не всегда понимаю… Скажи, милый, ты опасаешься туда возвращаться?

Михаил задумался, но всё же решился:

– Да, опасаюсь.

Вика не выдержала:

– Тогда будь здесь, со мной! Это так здорово! Я даже мечтать не могла!

– Что я буду здесь делать? – покачал головой Михаил. – Я умею только воевать.

– Поступишь на службу, пойдёшь учиться, я буду работать. Проживём!

Глаза Михаила погрустнели:

– Вика, я старше тебя в два с половиной раза. Это тебе надо учиться, а не мне. Кроме того, я предам своих близких, а я никогда не был предателем.

– Но тебя там могут убить! – растерянно прошептала Вика.

– Да, могут, – спокойно подтвердил он, понимая, что внутренне к этому уже готов.

Вика заплакала. Он положил руку на её мягкую упругую грудь и, нежно поглаживая, стал шептать успокаивающие слова. Девушка затихла, переживая горечь от несбывшейся мечты, которая, казалось, была так близка.

– Ну что, Михаил Константинович, встретимся в Москве!? – крепко пожимая руку, полуутвердительно спросил Качанов.

– Наверное, так, Кузьма Максимович, – ответил Михаил.

Они даже не догадывались, что встретиться им не доведётся никогда. Михаил по возвращении домой будет арестован, а генерал-майора Качанова расстреляют в 1941-м за то, что, командуя 34-й армией, он отведёт её за реку Ловать, спасая от разгрома наступающими частями вермахта. Такой поступок сочтут за проявление трусости.

– Викуся, не ходи меня провожать… Давай попрощаемся здесь.

Они стояли обнявшись в бывшем кабинете Михаила и не могли оторваться друг от друга.

– Миша! Миша! – вцепилась в него Вика. – Я люблю тебя! – Плечи её вздрагивали, слёзы текли без остановки, она шмыгала носом и всхлипывала. – Я знаю, что никогда тебя больше не увижу, но пусть тебе будет известно, что ты остался во мне навсегда.

Михаил не понял, о чём она говорит.

– Викуся, и ты осталась во мне. Будем надеяться, что мы ещё встретимся.

Прощальный поцелуй был долог. Михаил вышел не обернувшись, чтобы не растравлять душу ещё больше.

Глава II
Новое назначение

В большом актовом зале Наркомата обороны награждали отличившихся в Испании солдат и офицеров.

– Комбриг Комнин, – объявил ведущий, – за умелое руководство войсками и помощь в проведении войсковых операций награждается орденом Красного Знамени.

Михаил поднялся на сцену. Начальник Автобронетанкового управления комкор Павлов пожал ему руку и вручил коробочку с орденом.

– Поздравляю, Михаил Константинович, с заслуженной наградой!

– Служу трудовому народу! – произнёс Михаил и уже собрался покинуть сцену, когда Павлов шепнул ему:

– Зайди ко мне после окончания мероприятия…

В кабинете комкора было свежо: прохладный воздух свободно заходил через открытое окно. Павлов поднялся из-за стола и вышел навстречу Михаилу.

– Рад тебя видеть, Михаил Константинович, в добром здравии!

– И я рад, Дмитрий Григорьевич, видеть тебя в новой должности!

Они обнялись.

– Слышал о твоём ранении. Как ты его перенёс?

– Вообще-то оно у меня уже пятое, если считать с начала империалистической. Так что привык, – произнёс Михаил, улыбнувшись.

– Дырку для ордена уже просверлил? Какой он у тебя по счёту? Второй?

– Второй. Дырка не суть, меня волнует дальнейшая служба.

– Что ж, не стану томить – принимай корпус. Твоя кандидатура обсуждалась на самом верху, и сегодня будет подписан приказ.

– Благодарю за доверие.

– Тебе не меня надо благодарить, а случай. Опытных командиров за последние полтора года резко поубавилось. А ты по своему опыту и знаниям не только корпусом командовать можешь.

Михаил понял его намёк и не стал развивать тему нехватки военных кадров, рассчитывая на более благоприятное время для откровенного разговора.

– Дмитрий Григорьевич, слышал, что ты выступаешь против организации крупных механизированных соединений?

– Видишь ли… Мне представляется, что такие корпуса будут очень неповоротливы и уязвимы. Механизированная бригада гораздо манёвреннее, ты сам наблюдал это в Испании.

– Думаю, в Испании просто не было ни технических, ни организационных, ни кадровых возможностей для создания и использования корпусов, а также глубоких прорывов и охватов. Однако в будущей войне без этого не обойтись.

– Давай пока не будем открывать теоретический диспут по этому вопросу, Михаил Константинович. У нас есть четыре корпуса, вот их и оставим, а новые комплектовать не будем. Скажу тебе откровенно, мехбригада как-то привычнее, – Павлов улыбнулся.

– Для меня тоже, – откровенно признался Михаил. – Но мы обязаны мыслить шире.

– А давай выпьем за встречу, за награду! Широта мышления от нас никуда не уйдёт, – свёл разговор к шутке Павлов, доставая из шкафа коньяк и рюмки. – С некоторых пор я предпочитаю его нашей традиционной, – он подмигнул Михаилу.

– Я тоже. Уже давно.

– Тогда за Испанию? За наших погибших ребят…

Они выпили не чокаясь. Павлов прибыл в Испанию раньше Комнина, и вместе повоевать им довелось всего несколько месяцев. Однако во время тяжёлых боёв за Сарагосу они были рядом. Комкор командовал мехбригадой, и Михаил по праву оценил его смелость и решительность. После Испании Павлов был награждён золотой медалью Героя Советского Союза, и карьера его быстро пошла в гору. Сейчас он возглавлял Главное автобронетанковое управление Красной Армии и считался лучшим специалистом по бронетехнике.

– Что, тяжело с кадрами? – осторожно поинтересовался Михаил, когда они выпили по третьей.

Павлов испытующе посмотрел на него.

– Тяжеловато… Выдвигаем молодую поросль на руководящие должности.

Оба знали, что эту тему лучше не трогать, но Михаилу позарез нужна была информация, чтобы ориентироваться в обстановке.

– Понимаешь, оторван я был от дел и не могу пока разобраться, что же происходит вокруг, – всё же решился Михаил.

– Обозначу тебе в двух словах то, что знаю сам, – после некоторого молчания откликнулся Павлов, поняв намёк Комнина. – Органы НКВД раскрыли в армии крупный заговор и приняли меры. Значительная часть бывших командиров и политработников признались и были осуждены и расстреляны, – высказал он официальную версию.

В кабинете повисло тягостное молчание, Михаил не решался нарушить его.

– Мы, несколько человек, не буду называть имён, – продолжил после раздумий Павлов, – написали письмо товарищу Сталину о том, что все участники заговора уничтожены и надо прекратить аресты. В противном случае это приведёт к резкому упадку армейской дисциплины. Бойцы и так уже в каждом командире видят врага и неохотно подчиняются, партийные собрания подменяют единоначалие, из-за чего страдает боевая подготовка. В армии катастрофическая нехватка опытных командиров!

Павлов опять замолчал, в его глазах отразилась печаль.

– Советую тебе поменьше об этом разговаривать в корпусе, – закончил он. – Просто занимайся своей работой.

Михаил кивнул, но для себя решил, что завтра навестит Гагарина и разузнает у него недостающие сведения. Дмитрий хоть и был в отставке, но всегда оставался в курсе событий.

– Спасибо тебе, Дмитрий Григорьевич, за доверие!

– В тебе, Михаил Константинович, я уверен, как в себе. Надеюсь на твои опыт и энергию. Будем работать!

В феврале после небольшой оттепели неожиданно ударили морозы, и дома с деревьями выглядели так, будто укутались в белоснежную пушистую шаль. Быстро сгустились сумерки, улицы опустели, редкие машины проскальзывали мимо, выхватывая светом фар запоздавшего прохожего.

Михаил шёл, наслаждаясь знакомыми видами столицы, по которым соскучился за время затянувшейся командировки. Но то ли его долго не было, то ли атмосфера в столице действительно переменилась – город показался ему настороженным и притихшим. Как будто какой-то злой и жестокий колдун пригнул к земле его жителей, и они исчезли, затаились в глубине своих комнат, боясь каждого шороха и собственной мятущейся тени.

Михаил невольно сунул руку в карман и, только ощутив холодную сталь пистолета, успокоился и внимательней стал смотреть по сторонам. Всё вокруг вымерло, в редких окнах свет едва процеживался сквозь плотные шторы, остальные зияли чернотой. Гулкая пустота улиц не нарушалась ни стуком, ни скрипом, ни звуком человеческого голоса; здания застыли, как декорации на театральной сцене.

Вдруг из-за поворота ударил свет фар, и следом выехала странная машина. Это был обыкновенный автобус без окон, выкрашенный тёмной краской, но присутствовало в нём что-то зловещее. Может быть, такое ощущение создавалось оттого, что он нагло и бесцеремонно нёсся посреди дороги, показывая свою беспрекословную власть, и все встречные автомобили должны были прижиматься к бордюру, пропуская его. Михаил уже был наслышан об этих адских машинах, увозивших людей в никуда.

Дверь долго не открывали, и Михаилу пришлось настойчиво звонить и стучать.

Наконец заспанный старческий голос откликнулся:

– Кто там?

– Дима, это я – Михаил.

Дверь отворилась, и он очутился в объятьях друга.

– А ну-ка поворотись, сынку, – приговаривал Гагарин, рассматривая его. – Экий ты стал красавец! – нахваливал он то ли в шутку, то ли всерьёз.

– Да и ты неплохо выглядишь! – вторил ему Михаил.

– Ладно, Мишель, не надо лести! Старик я. Проходи в комнату, пока что-нибудь приготовлю. Спать завалился рано, не ждал гостей. Редко кто сейчас наведывается…

Михаил прошёл в гостиную и огляделся. Всегда аккуратно прибранная квартира Гагарина сейчас выглядела запущенной. Он знал, что жена Дмитрия умерла прошлой осенью от рака, а сын вместе с его Аннушкой укатили куда-то в Сибирь на стройку. Даша сказала, что Анна перевелась на заочное отделение.

– Что, беспорядок? – Дмитрий появился с бутылкой и закусками. – Как Маришки не стало, так и порядка в доме больше не водится. Приходит уборщица пару раз в месяц. Кстати, что-то её давно не было… Сам я, друг, ни на что уже негож.

В его словах звучала такая горечь, что у Михаила сжалось сердце. Действительно, Дмитрий выглядел престарелым инвалидом. На фоне неприбранной квартиры это смотрелось особенно удручающе.

– Я Дашу попрошу прийти. Она же бывает у тебя иногда.

– Бывает… очень редко. Да я понимаю… Своих забот полно. Ещё и чужие квартиры убирать…

– Совсем не чужие! Просто помочь.

– Знаешь, я, как один остался, вновь себя раненым поручиком ощутил. Помнишь, в пятнадцатом? Казалось, жизнь кончена. Особенно после того, как Сашка с Анюткой в Сибирь уехали. И снова Даша твоя поддержала, заходила частенько, да и Сашка с Анютой здесь жили. А сейчас совсем невмоготу… У тебя хоть семья – жена, сын. А я как перст…

– Ну, расплакался! А ещё гвардейский офицер, кавалергард! Давай наливай!

Дмитрий разлил водку.

– За тех, кто безвинно расстрелян! – неожиданно произнёс он.

Михаил выпил и поморщился:

– Давно такую не потреблял…

– Да я и сам не заметил, как на водку перешёл. Ну, бог с ней! Расскажи, что там в Испании. А потом можно и про здешние дела…

Комнин долго повествовал о своих делах в республиканской армии. Дмитрий кивал, изредка задавая вопросы.

– Поэтому дольше срока я там и задержался. Нечаянно получилось, как ты и предлагал.

– Получилось хорошо. Пик арестов прошёл. А как тебя встретили здесь?

– Хорошо, орденом наградили, на корпус поставили…

Михаил замолчал, раздумывая, говорить ли Дмитрию о самом больном и обидном.

– Корпус дали, а звание то же оставили – комбриг, хотя Павлов подтвердил, что я могу большим подразделением командовать. Мы даже выпили с ним за Испанию и за награду.

– О Павлове я слышал, но не знаю, откуда он взялся. Сейчас так много выдвиженцев. Смотришь – новый командир бригады или даже комдив. А кто такой, откуда? Начнёшь узнавать, оказывается, капитаном был, командиром батальона. И сразу на дивизию. Нет кадров. А на то, что следующее звание не дали, обижаться нечего, возможно, к лучшему это.

– Вот и Павлов говорит, что кадров не хватает. Сам из выдвиженцев. Был командиром мехбригады в Испании, получил Звезду Героя, дали комкора, теперь в начальниках.

– Видимо, в любимчиках, – задумчиво предположил Гагарин.

– Похоже. Но это не суть, мужик он неплохой.

– Чтобы управлением Наркомата командовать, опыт большой нужен, иначе дров наломать можно. Разве что другого варианта нет? Всех опытных покосили…

Разговор незаметно перешёл на волнующую Михаила тему.

– Дима, я знаю, что у тебя имеются все сведения о том, что творится в армии, хоть ты и в отставке. Да и аналитик из тебя хороший, в этом я за многие годы убедился. Скажи, – Михаил слегка напрягся, что не укрылось от зоркого глаза Гагарина, – какие у меня перспективы?

Дмитрий задумался и отвёл глаза.

– Ну, во-первых, расслабься. То, что тебя наградили и повысили, знак положительный. Стало быть, пока на тебя нет ничего такого, что позволило бы им зацепиться. А во-вторых, – Дмитрий снова сделал паузу, чтобы его слова прозвучали более веско и доходчиво, – всегда помни о том, кто ты и каков твой род. Ты лакомый кусочек для нашей тайной полиции, и то, что тебя пока не тронули, не значит, что ты «чист» с их точки зрения. Возможно, просто руки ещё не дошли: у них было много работы, да и потрепали их нестройные ряды. У тех, кто отправил на расстрел Тухачевского и многих других, они по самые локти в крови – невинной крови! – и теперь, по мысли Верховного, наступило время расквитаться с убийцами.

Дмитрий умолк, разлил остатки водки и поднял рюмку:

– Русский народ – терпеливый народ, русский народ – доверчивый народ, русский народ – верноподданнический народ. Приучили-таки за сотни лет. Русский человек – человек идеи. Забери у него идею, и смуты великой не миновать. Русскому человеку нужен барин, царь, тиран, он не понимает слов «демократия», «республика», «народовластие». А поскольку в Бога верить запретили, надобно кого-то из человеков Богом сделать, и поклоняться ему, и молиться, и смерть за него принимать. Чем больше этот тиран будет гнуть, распинать, насиловать и даже убивать, тем большее благоговение и страх будет русский испытывать перед ним. Такова уж природа русского человека… Чую я, что страдания наши, ещё большие, чем нынешние, впереди. Но мы с тобой плоть от плоти этого народа, и деться нам некуда, и бежать незачем. Восстание и революцию мы уже пережили, и я не уверен, что это лучше, чем нынешнее крепостное время. Давай за русский народ!

Гагарин опрокинул в рот рюмку и хрустнул солёным огурцом. Михаил чуть задержался, находясь под впечатлением столь откровенных и пронзительных слов.

– Скажу тебе прямо, Дима, начитался я в Испании газет и понял, что у нас сейчас творится. Мелькнула у меня подлая мыслишка: а не остаться ли за бугром? – Михаил потёр лоб и уже глубокие залысины. – Покрутилась мыслишка в голове, покрутилась да и ушла. Нет, не готов я оставить родную землю… Как двадцать лет назад не мог, так и сейчас не могу. Зачем же жить без дорогих мне людей, без родины, среди всего чужого?..

– Давай договоримся так, Мишель, как почувствуешь, что кольцо вокруг тебя сжимается – а они сначала из партии выгоняют, потом с должности снимают – так вот, как почувствуешь, Дашу ко мне сразу пришли. Только осторожно, чтобы следом никто не пришёл. Я буду твоё дело на контроле держать. Если удастся нам встретиться – хорошо, не удастся – всё равно буду пытаться помочь. Надеюсь, меня не повяжут, иначе совсем худо будет. Хотя кому я нужен – старый хрыч, больной инвалид в отставке? Из меня заговорщика им не сделать.

С неожиданным даже для себя рвением Михаил взялся за организацию корпуса, который так и оставался на стадии формирования. Прежний командир оказался «врагом народа», и затягивание комплектации корпуса и подготовки личного состава тоже поставили ему в вину в числе прочих прегрешений.

Механизированный корпус, именуемый в официальных документах танковым, был мощным и грозным соединением, способным самостоятельно решать серьёзные задачи в полосе армии и фронта. Состоял он из трёх танковых бригад и стрелкового полка и имел в своём составе артиллерийские и авиационные подразделения, связные, медицинские и разведывательные роты, ремонтные и учебные батальоны.

Первое, с чем сразу же столкнулся новый командир, было нежелание вышестоящего командования комплектовать материальную часть и численность бойцов до штатного расписания.

– Да пойми же, Дмитрий Григорьевич, сейчас в корпусе сто шестьдесят танков, а требуется по штату четыреста шестьдесят! Как думаешь, смогу я организовать боевую учёбу, не имея достаточное количество техники? Чтобы проводить серьёзные учения, мне надо развернуть корпус в полном составе!

– Знаешь что, Михаил Константинович? Ничего сверх того, что ты уже имеешь, мы не дадим. Когда-то Тухачевский требовал формирования десяти корпусов, но нарком Ворошилов был против. Помнишь его слова? «Для меня является почти аксиомой, что такие крупные соединения, как танковый корпус, дело надуманное и придётся, очевидно, от него отказаться». Ты знаешь, что и я не сторонник создания корпусов. Четырёх уже имеющихся нам вполне достаточно. По опыту прошлой войны ясно, что механизированные бригады более подвижны и проще в управлении. Сейчас мы располагаем двумя десятками легкотанковых бригад и множеством танковых соединений в стрелковых и кавалерийских дивизиях. Езжай к себе, занимайся тем, что есть. А дальше посмотрим.

Несолоно хлебавши Михаил вернулся к месту службы и больше обращаться в вышестоящие инстанции не пробовал. Узнав, что за последние два года не было проведено ни одного учения, он понял, что корпус просто держат в отстое. Сразу стал ясен смысл косых взглядов, бросаемых на него штабными офицерами и новым замполитом. Никому не хотелось лишних хлопот, они уже привыкли к неспешной, размеренной жизни и редкому вниманию начальства. А тут новичок развил ненужную бурную деятельность.

Перед ним встала дилемма: быть и дальше энергичным и требовательным и вызывать скрытое, глухое недовольство подчинённых либо спустить всё на тормозах, что может повлечь за собой наказание за бездействие, а возможно, и того хуже. Куда ни кинь, всюду клин…

Выслушав доклад заместителя по технике, Михаил понял, что на данный момент корпус небоеспособен. Если оставить его таковым и дальше, то вся ответственность в любом случае будет лежать на командире.

– Товарищ полковник, – в голосе Михаила звучал металл, – вы не выполняете свои должностные обязанности! Техника находится в ужасном состоянии, не проводится техническое обслуживание, все журналы не заполнены надлежащим образом, у подчинённых слабая дисциплина и низкая ответственность. – Михаил встал, поднялся и заместитель по технической подготовке. – За неподготовленность техники к боевой учёбе объявляю вам взыскание! Предлагаю в течение десяти дней провести все необходимые мероприятия для приведения танков и бронемашин в боевую готовность. Всё, вы свободны.

Затем Михаил вызвал начальника корпусной школы.

– Товарищ полковник, прошу объяснить, по какой причине так слабо подготовлены танковые экипажи.

– Все занятия проводятся согласно утверждённому плану, товарищ комбриг.

– Значит, по вашему плану нормально, когда красноармеец, пройдя аттестацию на механика-водителя, не знает материальной части и не умеет как следует управлять боевой машиной?!

– К нам, товарищ комбриг, приходят новобранцы с низким уровнем знаний…

– Так учите! – перебил его Михаил. – Где же нам набрать образованных?.. Какие есть, с такими и воевать придётся! Не все в глубинке имеют возможность учиться: работать надо, хлеб государству давать. А всему, чему недоучились, нам доучивать придётся. Организуйте специальные группы для преподавания общеобразовательных предметов! Составьте планы! Даю вам десять дней.

Единственный, с кем Михаил пока воздерживался от беседы, был заместитель по политической работе. На эту должность назначали сверху, и вмешиваться в сферу идеологии командиру не дозволялось. Наоборот – да. Михаил с грустью вспомнил своего комиссара в Гражданскую, как дружно и эффективно они работали вместе. Эх, Иван Сергеевич, где же ты теперь?..

«Ладно, – решил он, – буду придерживаться с замполитом официально-доброжелательного тона, внимательно относиться ко всем его замечаниям, чтобы не давать повода лишний раз зацепиться».

Прошло два месяца. С трудом, преодолевая скрытое недовольство подчинённых, комбриг Комнин приводил корпус в должный вид. Люди постепенно привыкали к его жёсткой требовательности, а плакаты с суворовскими словами «Тяжело в ученье, легко в бою» висели теперь в солдатских казармах и учебных классах корпусной школы. Некоторые занятия, касающиеся военной подготовки, разбора возможных действий танков в бою, наступлении и обороне, вопросов взаимодействия с пехотой и артиллеристами, Михаил проводил сам. Вот только отношения с замполитом так и не перешли в дружеские. Дважды пытался Михаил заручиться его поддержкой:

– Алексей Григорьевич, хочу вас попросить подчёркивать на политзанятиях важность учёбы, в том числе и общего образования, ведь у нас есть бойцы, которые не знают простейшей грамоты.

– Несомненно, Михаил Константинович, учёба для красноармейцев важна, но ещё важнее беззаветная преданность нашей партии и правительству, нашему вождю товарищу Сталину. Вот вы проводите занятия, где уделяете внимание обороне. А партия и товарищ Сталин учат нас, что мы будем воевать только на чужой территории и пойдём в наступление, чтобы освобождать трудящихся других стран от угнетения капиталистами. Разве не так? – Замполит победоносно посмотрел на командира, со злорадством ожидая услышать возражения.

– Конечно так. Но в ходе боя бывают такие моменты, когда наступление выдыхается или противник подтягивает резервы. В этом случае необходимо перейти к обороне, чтобы накопить силы для следующего броска.

– Ещё раз повторяю, партия и товарищ Сталин учат нас тому, что мы должны смело и решительно наступать на врага, а не трусливо обороняться!

«Дурак в друзьях, действительно, хуже врага», – подумал Михаил.

– Хорошо, Алексей Григорьевич, давайте оставим этот вопрос. И у вас, и у меня ещё много дел.

Замполит ничего не ответил, лишь зыркнул на командира корпуса так, что ничего хорошего ожидать не приходилось.

Наступили тёплые деньки, и в корпусе начались полевые занятия: вождение, стрельба с места и с ходу, действия в боевых порядках роты.

Спустя недели две Михаил возвратился в свой кабинет после занятий и услышал телефонный звонок. Подойдя, снял трубку:

– Слушаю.

– Здравствуй, Михаил Константинович!

– Здравствуйте, – неуверенно ответил Михаил, пытаясь вспомнить, кому может принадлежать этот знакомый голос.

– Не узнаёшь? Это Павлов.

– А-а, Дмитрий Григорьевич! Рад слышать.

Комкор сначала расспрашивал о делах в корпусе, интересовался подготовкой личного состава и техники, а Михаил терялся в догадках, какая причина заставила начальника Автобронетанкового управления вспомнить о нём.

– Михаил Константинович, а ведь мы собираемся к тебе в гости, – наконец перешёл к главному Павлов. – Не возражаешь?

– Нет, конечно! Буду только рад вас видеть, – проговорил Михаил, совершенно не представляя, почему Павлов вдруг решился навестить корпус, и к тому же не один.

– Ну, тогда готовься. Дня через три… Тебе ещё перезвонят.

«Что произошло? Почему всё так неожиданно?» – ломал голову Михаил. Решив в конце концов, что в любом случае нужно быть максимально готовым, он усилил занятия с личным составом, отменил увольнительные, провёл совещания с командирами и политработниками. По краю обширного танкодрома по его приказу были установлены щиты и грубо сколоченные из дерева макеты военной техники и артиллерийских орудий. Танковые роты наступали, развёртываясь в боевую линию для атаки, и уничтожали огневые точки противника.

Запищала вертушка телефона, Михаил снял трубку.

– Товарищ комбриг! Докладывает капитан Синельников, дежурный по части! На контрольно-пропускном пункте задержаны три автомашины. Находящиеся в них люди, одетые в форму начсостава, требуют пропустить их на территорию. Пароля не знают.

– Попросите предъявить документы и передайте трубку старшему по званию.

– Есть, товарищ комбриг!

– Михаил Константинович, добрый день, – раздался басок Павлова. – Прикажи своим воинам пропустить нас, а то перестреляют невзначай. Вон, уже винтовки наставлены.

– Приветствую, Дмитрий Григорьевич! Что же вы без предупреждения? Сейчас дам команду.

Комнин вышел из штаба, поздоровался за руку с Павловым и его спутниками – работниками Наркомата.

– Хорошо красноармейцы несут службу, Михаил Константинович, – похвалил его при всех Павлов. – Муха не проскочит! Везде бы так.

– После разоблачения многочисленных врагов народа, товарищ комкор, бойцы даже старшим командирам не доверяют, – не преминул заметить Михаил. – Тем более незнакомым.

Павлов неодобрительно посмотрел на него.

– Мы приехали с целью определить уровень боевой подготовки корпуса, – объяснил он сразу, как только группа проверяющих зашла в кабинет. – Задачи в этом пакете. – Павлов положил конверт на стол. – А мы – на наблюдательный пункт.

Михаил дал команду адъютанту проводить комиссию и занялся изучением документа. Ничего нового и неожиданного он не содержал, и Михаил немедленно передал распоряжения в подразделения, сел в бронеавтомобиль с радиостанцией и отправился на позиции, чтобы непосредственно руководить выполнением поставленной задачи.

Танки неслись по полю, перестраиваясь в боевую линию, за спиной оставались «подбитые» машины, остальные рвались вперёд, стреляя с ходу и поражая цели. Когда они достигли переднего края «противника», в прорыв была немедленно введена резервная механизированная бригада. Один за другим докладывали командиры подразделений о выполнении задачи. Михаил дал команду ремонтному батальону эвакуировать «подбитые» танки. К обеду всё было закончено.

В отдельном помещении для гостей накрыли стол. Видимо, во время обеда члены комиссии обменялись мнениями, потому что, прощаясь, комкор Павлов, пожимая руку Михаилу, сказал:

– Товарищ комбриг, члены комиссии единогласно высоко оценили боевую подготовленность корпуса. По результатам проверки будет составлен отчёт для наркома.

Много позже от Павлова Михаил узнал, что причиной неожиданной проверки послужило анонимное письмо, адресованное Ворошилову. В нём отмечались промахи и недостатки боевой подготовки корпуса, а также содержался намёк на преступную халатность комбрига Комнина. Ворошилов, прекрасно зная цену таким письмам, спустил его Павлову с резолюцией: «Твой назначенец, вот и проверь его комиссионно. Отчёт предоставь».

Михаил не был удивлён такому повороту событий, он предчувствовал. И пускай тучи, сгустившиеся над его головой, на этот раз разошлись, при такой скверной погоде всегда можно было ожидать новых пакостей.