Текст книги "Судьба на роду начертана"

Батальон истекал кровью, все меньше оставалось людей, способных держать в руках оружие. Борис находился все время в боевых порядках, переходя от одной траншеи к другой. В какой-то миг немцы оказались уже перед расположением третьей роты, в которую только что пришел Борис. Он понял, что промедление смерти подобно, еще минута и батальон сомнут. Тогда он привычно прижал к себе автомат и закричал:

– Рота, за мной, вперед, за Родину!

И выскочил из траншеи.

Оставшиеся бойцы поднялись вслед за командиром.

Лена бежала рядом с Борисом.

– Куда? Назад, – закричал он, – товарищ военврач, приказываю назад!

– Я выполняю свои обязанности, товарищ капитан, – ответила на ходу Лена.

Препираться с Леной в атаке не имело смысла, и Борис забыл о ней. Бойцы сошлись с противником врукопашную, гитлеровцы ее никогда не выдерживали. Вот здоровенный рыжий немец направил на него автомат. Борис присел, и очередь прошла мимо, пуля лишь слегка зацепила голову. В следующее мгновение Борис насадил немца на штык, краем глаза заметив, как сбоку целится в него из пистолета немецкий офицер. Он рванулся туда, мгновенно поняв, что не успевает. И тут вдруг перед немцем выросла Лена, приняв на себя смертоносный заряд, приготовленный для Бориса. А он стрелял, стрелял из автомата в этого офицера, пока не кончились патроны. Потом поднял с земли девушку и пошел в тыл к своим позициям, не пригибаясь и ничего не замечая вокруг.

В ожесточенной штыковой атаке немцы были отброшены. Борис сидел около Лены, смотрел в открытые неподвижные глаза и молча гладил ее по волосам.

– Товарищ капитан, – Борис поднял голову, перед ним стояла Таня. – Надо перевязать, а то у вас вся голова залита кровью.

Пока шла перевязка, Борис не отрываясь смотрел на лежащую девушку. «Как же это, я – жив, а ее уже нет. Такой теплой, ласковой, нежной… уже нет». Руки его до сих пор чувствовали гладкость ее кожи, мягкость груди.

– Она вас очень любила, товарищ капитан, – не прекращая перевязки, сказала Таня и всхлипнула. – Говорила, что не хочет жить без вас, если погибнем, то вместе. Потому и в атаку рядом пошла.

Борис сглотнул комок в горле, сжал зубы так, что затрещали желваки под кожей, наклонился и коснулся губами холодных губ Лены. Потом встал, натянул поглубже пилотку, чтобы не заметна была марлевая повязка, и направился в свой окоп.

Наступило недолгое затишье.

«Не продержимся, – думал Борис, – пока подойдет подкрепление, от батальона ничего не останется. Надо идти на прорыв».

Он собрал оставшихся в живых офицеров и обговорил план прорыва: передовая группа углубится в лес, завяжет бой с немцами, а основные силы обойдут их по флангу. Потом передовая группа нагонит остальных. Расчет строился на том, что немецкие танки не смогут действовать в лесу.

– Начинаем по сигналу во время немецкой атаки, группа прикрытия обеспечивает отход. Командование батальоном поручаю лейтенанту Морозову, сам остаюсь с прикрытием.

Борис решил остаться с людьми, которые наверняка были обречены на смерть. Эти люди уйти уже не успеют, но от них зависит успех прорыва. Лейтенант Морозов был на целый год моложе Бориса, но показал себя отважным и исполнительным офицером, недаром его назначили заместителем командира батальона. Борис вверял ему батальон со спокойной душой, был уверен, что тот сделает все, как надо.

– Коля, – задержал Морозова Борис, – проследи, чтобы санинструктор Таня ушла с тобой.

– Есть, товарищ капитан!

Со стороны немецких позиций показались танки, за ними бежала пехота. Борис дал команду к прорыву. Батальон покинул позиции, осталось два десятка бойцов и «сорокапятка», единственная уцелевшая пушка из приданной батальону батареи.

– Один, два, три… четырнадцать… да ну их к черту, считать, – Борис сплюнул и прильнул к прицелу пулемета.

Справа раздался пушечный выстрел. Перед головным танком взметнулся фонтан земли. Второй снаряд поразил цель, танк загорелся. «Молодцы артиллеристы», – подумал Борис. На позиции батальона стали рваться снаряды, немецкие танки стреляли на ходу, пытаясь подавить орудие. Но «сорокапятка» продолжала стрелять. Вот и второй танк загорелся. Орудие, выставленное на прямую наводку, расстреливало танки в упор. Из траншеи выскочил боец и, извиваясь, как змея, пополз навстречу наступающим танкам. Вот он привстал на колени и мощным взмахом швырнул гранату в бок немецкого танка, поравнявшегося с ним. Танк загорелся, а боец рухнул на землю, сраженный автоматной очередью.

Танки и наступающая пехота врага уже были совсем близко, можно было различить лица немецких автоматчиков. «Ну, пора, – решил Борис, – сейчас уложу пехоту, а ребята пусть разделываются с танками». Внезапные, точные, короткие пулеметные очереди, срезающие немцев, заставили их залечь. Заговорила умолкнувшая, было, пушка и первым же снарядом поразила танк, еще один танк остановился и загорелся, подорванный гранатой. Немецкие танки, не дойдя до траншеи батальона, остановились и стали медленно пятиться. Прижатая пулеметным огнем пехота врага поднялась и под прикрытием своих танков побежала.

Борис устало откинулся от пулемета и прислонился спиной к стенке траншеи. Потом поднялся и пошел вправо, туда, где стояла пушка. Вокруг орудия лежали убитые артиллеристы, валялись пустые ящики из-под снарядов.

– Товарищ командир.

Борис оглянулся и увидел сидящего на ящике парня с перевязанной левой рукой.

– Ты кто?

– Рядовой Иванько, заряжающий.

– А где ребята все?

– Та нет же никого, товарищ командир, побили усих.

– А кто танк подбил, последний.

– Та я ж.

– Молодец, представлю тебя к награде.

– Э-э, яка така награда, нам вже отсюдова не выбраться.

Борис всматривался в веснушчатое, совсем еще детское лицо, и боль оттого, что этому пареньку суждено здесь погибнуть, терзала его сердце. Нет, не бывать этому.

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, ой ни, вру, цэ я военкомат обманул, чтоб меня на фронт взяли. Семнадцать мне.

– Рядовой Иванько, слушай мой приказ: я сейчас напишу письмо, его необходимо доставить командиру полка. Пойдешь ты.

– Не могу, товарищ капитан, боец не имеет права оставить командира в бою.

– Хорошо тебя научили, правильно, только бывают некоторые обстоятельства, когда боец должен выполнить приказ, чтобы спасти жизни людей.

– Не могу, товарищ капитан.

– А, ты не можешь, ты не можешь выполнить приказ командира, знаешь, что бывает за невыполнение приказа? – Борис уже почти кричал на парня, тот съежился и втянул голову в плечи. – Я сейчас дам тебе пакет, и попробуй не донести его. Пакет должен попасть только в руки командира полка. И умереть ты не имеешь права, надо обязательно доставить пакет. Пойдешь сторожко, с немцами в перепалки не ввязываться, скрытно обойти все посты.

Борис достал из полевой сумки лист бумаги, карандаш и написал: «Тов. подполковник, прошу после моей смерти назначить командиром первого батальона лейтенанта Морозова. Я его рекомендую и за него ручаюсь». И размашисто расписался.

Потом свернул лист в четыре раза и отдал парню. Тот сунул бумагу за пазуху и сначала медленно, а потом все быстрее двинулся в сторону леса.

Борис прошел по траншее. В живых осталось двенадцать человек, почти все ранены. Он пошутил с бойцами, подбодрил их, но у самого на сердце кошки скребли. Где же подкрепление? Неужели нельзя было посадить разведчиков на танки и перебросить сюда. Они бы мигом добрались, как когда-то к мосту через реку Великую. Он, конечно, не мог знать, что командир дивизии лично дал команду сформировать отряд, посадить на танки роту разведки и направить в помощь окруженному батальону. И в это самое время отряд, встретив ожесточенное сопротивление в пути, теряя людей, пробивался к автостраде.

Ну, ближе, ближе, еще ближе. Борис жадно докуривал цигарку, глядя на ползущие танки.

Пора. Треск пулеметных очередей потонул в грохоте танковых моторов. Только падающие фигурки немецких солдат выдавали зоркий глаз и твердую руку опытного пулеметчика. Справа и слева от Бориса слышались автоматные выстрелы. Но их становилось все меньше. Вот танки уже рядом, Борис едва успел отпрыгнуть в сторону, как тяжелая машина раздавила пулемет. Густой сизый дым из выхлопной трубы пахнул в лицо. Он достал гранату, выдернул чеку и швырнул в уязвимое место танка – моторное отделение сзади. Взрыв, и языки пламени весело заплясали по броне.

В это время что-то толкнуло Бориса в левое плечо, и гимнастерка сразу пропиталась кровью. Правой рукой Борис вытащил последнюю гранату, для себя припасенную – гитлеровцы уже были в нескольких метрах, мысленно попрощался с Алей, с маленькой дочкой, которую не видел и уже никогда не увидит, взялся зубами за чеку, но выдернуть не успел. Мощный взрыв снаряда швырнул на дно траншеи. Усилием воли он поднял свое раздираемое неимоверной болью тело, оперся на бруствер и увидел быстро приближающиеся родные силуэты «тридцатьчетверок», накрывших огнем пушек траншеи батальона, куда уже ворвались немцы.

Сознание померкло.

Глава третья
Плен

Борис открыл глаза, и взгляд уперся в низкие, изломанные своды потолка, освещаемые лишь колышущимся светом керосиновой лампы. Долго силился понять, вспомнить что-то, но это не удавалось. Где он? Что с ним? Борис попытался приподняться, тело пронзила сильная боль, голова закружилась, он потерял сознание.

Второй раз очнулся от громкой лающей речи над головой. Немцы?

Открыл глаза. Прямо перед собой увидел гладко выбритое лицо с холодными светло-голубыми глазами:

– O, rus ist erwacht![2]2
  О, русский уже проснулся (нем.).


[Закрыть]

Стоящий над ним человек в гражданской одежде повернулся и, обращаясь к кому-то невидимому, приказал:

– Kom, kom zu mir.[3]3
  Иди ко мне (нем.).


[Закрыть]

Борис скосил глаза и увидел приближающегося старика в простом крестьянском одеянии.

– Здравствуйте, меня зовут Курт, я буду переводить вам требования немецкого командования. Это господин оберст, он – главный.

Старик посмотрел на немецкого офицера в штатском. Тот кивнул в сторону Бориса и отрывисто заговорил, обращаясь к старику. Борис изучал немецкий в школе, а потом и на курсах, но сейчас совсем его не воспринимал. Старик перевел:

– Вы находитесь в закрытом месте, вам не причинят вреда, и не будут спрашивать никаких сведений.

Старик замолчал, перевод давался ему с трудом, он нещадно путал слова и запинался.

Борис решил спросить у старика, для чего он тут, но тот, получив какие-то указания от офицера, не замедлил перевести:

– Вы должны делать то, что вам будут приказывать, а пока поправляться. И ничего не спрашивать, все узнаете в свое время.

Старик и немецкий полковник вышли, лязгнул замок железной двери.

Десятки вопросов роились в голове Бориса. Где он находится, кто такие эти люди? Вспомнил последний бой, приближающихся фашистов и свое решение взорвать себя и их. Что же случилось дальше, когда потерял сознание? Сколько времени прошло с тех пор? Где его дивизия, ведь она была уже на подступах к Берлину? Не имея возможности найти ответы, устав от тревожных мыслей и дум, Борис решил последовать совету немецкого полковника. Закрыл глаза и провалился в тяжелый сон.

Прошло несколько дней. Счет времени Борис вел по завтракам, обедам и ужинам, которые приносил старик. Дневного света в комнате, где он лежал, не было, лишь керосиновая лампа. Борис определил, что находится в большой пещере или штольне. Видимо, в ней размещались помещения различного назначения. Здесь была вентиляция, но для освещения использовались керосиновые лампы. Пищу готовили где-то поблизости, до Бориса доносились запахи, приносили ее горячей. Она не отличалась разнообразием, но наряду с консервами там были картофель, овощи и хлеб. Борис пытался разговорить старика, кроме него в комнату никто не заходил, но узнал только то, что тот о себе рассказал.

В 1914 году Курт был военным фельдшером, воевал на Восточном фронте. Там он попал в русский плен и пробыл в России до конца войны. В плену и выучил русский язык. Возвратившись домой, поселился с семьей в небольшом городке. После начала войны с Россией его неоднократно привлекали для переводов – появилось много русских военнопленных. Они работали на предприятиях и у фермеров, переводчик требовался всегда. В последнее время, когда Красная армия вошла в Германию, русских военнопленных уже не стало, их то ли перевели куда-то, то ли ликвидировали. А месяц назад его мобилизовала СС. В этой пещере он уже месяц, знает только, что Германия проиграла войну, а русские взяли Берлин. Бориса принесли солдаты СС, он был тяжело ранен, но сейчас идет на поправку. Больше он ничего сказать не может, и о своей судьбе тоже беспокоится.

Через неделю Борис стал подниматься, Курт менял повязки, раны быстро заживали, и контузия, от которой Борис заикался, тоже проходила. Молодой, сильный организм переборол ранения. Однажды вместе с Куртом пришел и полковник.

– Не буду от вас скрывать, что мы взяли вас после одного из боев для определенной цели. – Курт старательно переводил, иногда переспрашивая и уточняя у полковника. Они сидели втроем за большим прямоугольным столом, на котором возвышалась квадратная бутылка шнапса и пузырилась газом минеральная вода. – Германия проиграла войну, я уже давно знал, что это случится, и обдумал все заранее. Вы – храбрый боевой офицер, я уважаю достойных солдат противника. Но теперь мы можем стать союзниками. Я мог бы убить вас еще тогда, но сразу решил, что мы понадобимся друг другу. Я сохранил вашу жизнь, а вы должны сохранить мою.

Полковник кивнул Курту, тот налил в маленькие рюмки шнапса, а в высокие резные стаканы – минералки.

– За наш общий успех, – полковник выпил, не чокаясь, за ним Курт. Борис поднес рюмку ко рту и опрокинул залпом.

«Ну и гадость», – подумал про себя.

– Я слушаю, господин оберст.

– Теперь к делу. – Полковник придвинулся ближе к Борису, положил руки на стол, чтобы показать важность предстоящего разговора. – Мы находимся в советской зоне оккупации Германии. Вы должны помочь нам перейти в американскую зону.

– Что я должен для этого сделать?

– Все детали операции мы обсудим позже. А пока скажу только одно: я лично, по указанию рейхсфюрера, спрятал золото и драгоценные камни, поступившие из концлагерей, в надежном месте. Сейчас оно находится на территории, контролируемой американцами. После того, как мы туда попадем, можете выбирать: или вернетесь в советскую зону, где вас будут долго допрашивать и, скорее всего, упрячут в какой-нибудь сибирский лагерь, или станете очень богатым, получите свою часть от спрятанного. Пойдем небольшим отрядом. Срок подготовки – две недели. – И добавил уходя: – Я умею быть благодарным.

Вечером, когда Курт принес ужин, Борис попытался задать несколько вопросов:

– Курт, а что ты делаешь в этой компании?

– Я же говорил, что меня мобилизовали как переводчика.

– Так война же кончилась, иди домой.

– Странный вы человек, кто же меня отпустит, застрелят и все, если буду настаивать на своем.

Борис понял, что Курт, хотя и не является эсэсовцем, но, как немец, пунктуален и привык исполнять приказы.

– А что, оберст и тебе тоже обещал награду золотом?

– Мне – нет. Обещал, что хорошо заплатит, и я буду обеспечен на всю жизнь. А у меня семья большая, мы бедно живем, от Гитлера ничего не получили, только сына моего забрал на войну, да так и сгинул где-то на Восточном фронте.

– Ты пойдешь вместе с оберстом за драгоценностями к американцам?

Курт опасливо оглянулся на дверь, потом приблизился к Борису и прошептал:

– Я так предполагаю, господин капитан, что драгоценности эти где-то тут поблизости находятся. Но оберст боится их выдать русским, его расстреляют, а золото и камни заберут себе.

– Да уж, не напрасно боится оберст, только не себе заберут наши, а государству отдадут.

– Так это еще хуже: ни себе, ни людям.

Всю ночь в штольне велись какие-то работы, стук и отрывистые голоса не давали уснуть. Борис обдумывал ситуацию, в которую попал: слишком много неизвестных, чтобы можно было принять правильное решение. Чего же по-настоящему хочет эсэсовский полковник: переправить эти драгоценности в американскую зону, даже если они и находятся в этой штольне? Это слишком опасно сейчас, когда на дорогах усиленные посты, а в Германии миллион советских солдат. Может быть, он не успел уйти к американцам, когда наши еще были только на подступах к Берлину, и сейчас пытается это сделать? Маловероятно, он мог бы выехать намного раньше, скорее всего, он остался для завершения какого-то важного дела. Какого? Как это связано с драгоценностями? Пока одни вопросы, на которые нет ответов.

Борис повернулся лицом к стенке, надо постараться уснуть, завтра предстоит тяжелый день.

Крытая брезентом полуторка медленно двигалась по разбитому германскому автобану. Рядом с водителем-туркменом сидел молодой капитан с многочисленными орденами и медалями на груди. В кузове было человек двадцать мужчин в полосатой тюремной одежде и круглых шапочках. Это были эсэсовцы. Хотя последнюю неделю их почти не кормили, выглядели они довольно упитанно. Только старик Курт отличался своей худобой.

Борис напряженно думал. За каждым его движением следят из кузова, на него направлены пистолеты, припрятанные под одеждой заключенных. В кузове под соломой, на которой сидят эсэсовцы, – автоматы и гранаты. Водителя подобрали из мусульманского батальона, ему тоже обещана награда. Все документы выправлены. Капитан уполномочен доставить к американцам английских и французских летчиков, находившихся в концлагере. Малейшее подозрительное движение или слово могли стоить ему жизни.

Пока проезжали многочисленные посты на дорогах, опасности не было никакой, но чем ближе к линии разграничения между советскими и американскими войсками, тем все более тщательными становились проверки. Самое опасное, если кто-то усомнится в подлинности документов и начнет звонить по начальству.

– Знаешь, какой я был богатый, мой отец – эмир, у него тысячи овец паслись на пастбищах. Все отобрали Советы. А отец воевать с ними пошел, многих убил, но и его убили. – Туркмен плохо говорил по-русски, но то, что он был идейный враг, сомнений не вызывало. – Вот приедем на место, разбогатеем, и жизнь наша изменится.

Борис слушал вполуха, он настойчиво искал выход из того положения, в котором очутился. Больше всего беспокоило то, что может случиться, если проверка обнаружит, что он не погиб в бою, а жив и действует заодно с врагами. Тогда и расстрелять могут за измену. Попробуй докажи потом. Да и нельзя допустить, чтобы эсэсовцы попали к американцам. Лжет оберст или говорит правду – для Бориса это значения пока не имело.

День клонился к вечеру, но никакого плана в голове Бориса так и не возникло. Курт передал приказ полковника – остановиться в безлюдном месте, а лучше всего заехать в лес.

До линии разграничения, судя по карте полковника, в которую Борису удалось заглянуть краем глаза, оставалось полтора десятка километров, но он не рискнул ехать ночью. По ночам патрули усиливали, в лесах еще бродили остатки разгромленных гитлеровских частей.

Перекусили сухим пайком, курить полковник запретил. Были запрещены также всякие разговоры, только шепотом. Четыре человека – первая смена, назначенная в караул, исчезли в наступающей темноте. Остальные расположились на ночлег. Борис и туркмен в центре, солдаты по кругу. Борис не сомневался, что полковник назначил следящего за ним, да не одного. Через час полностью стемнело, ночь выдалась безлунная. Борис лежал с закрытыми глазами, но чутко прислушивался к шорохам вокруг. Часа через два сменился караул. Борис выждал еще с полчаса и начал вставать. И тотчас же услышал шепот за спиной:

– Halt![4]4
  Стой! (нем.)


[Закрыть]

Он обернулся и увидел направленный на него автомат. Так, один есть. В то же мгновенье и второй солдат поднялся.

– Я до ветру, по малой нужде, – он показал солдату, что ему нужно. Солдат подумал секунду и тут же выдохнул:

– Hier.[5]5
  Здесь (нем.).


[Закрыть]

Здесь? Как это можно здесь, люди лежат вокруг вповалку. Солдат ткнул автоматом в сторону ближайшего дерева метрах в десяти. Это была его ошибка. Борис, осторожно ступая между лежащими, направился к дереву, солдаты, держа автоматы наизготовку, последовали за ним.

«Э-эх, ребята, – подумал Борис, – да в такой темноте шагнул в сторону и пропал». Он нагнулся, делая вид, что поправляет сапоги, и вдруг резко дернул на себя ноги рядом стоящего эсэсовца. Тот вскрикнул от неожиданности и полетел на землю, но Борис уже исчез в темноте.

Выстрелов не последовало, полковник запретил стрелять. Пробежав несколько десятков метров, Борис остановился, хорошо бы взять «языка». Где же караульный? Раздался негромкий свист, это полковник созывал караульных. Ага, вот и он. Опытный разведчик не забыл свои навыки. Сейчас солдат перебросит автомат за плечо, идти с автоматом наизготовку по темному лесу трудно. Ну, пора. Борис прыгнул на эсэсовца, который так и остался в круглой шапочке. Удар кулаком в висок, тело обмякло, автомат за плечи, шапочку в рот вместо кляпа. Ремнем скрутить руки сзади и привести в чувство. Теперь можно двигаться.

«Самое лучшее – это вернуться к дороге и пройти назад до блокпоста, который проезжали вчера», – решил Борис. Это, по его прикидкам, километров пять. Что может сделать эсэсовский оберст? Ему надо до рассвета выйти к линии разграничения и скрытно пересечь ее. Когда посветлеет, лес будут прочесывать, и у него не останется шансов.

Борис торопился, понимая, что оберст рвется вперед и использует для этого все средства. Вскоре он, ведя эсэсовца на ремне от портупеи, вышел к дороге и через час был уже около блокпоста.