Текст книги "Выживший во тьме"

Моя радость могла оказаться несколько преждевременной. Это опять была труба – возможно, идущая параллельно первой, в которой я оказался вначале. Но, в отличие от нее, она не могла быть замкнута с обеих сторон – иначе я не заметил бы в ней притока воздуха, благодаря которому не задохнулся до сих пор. Снова передвигаясь вдоль стен, я прошагал несколько минут. Привыкшие к темноте глаза различили еле уловимый свет, хоть и не позволявший что-либо рассмотреть, но давший слабый ориентир. И все же это был свет, падавший откуда-то сверху… Труба закончилась. Я стоял на дне вертикального колодца и дрожал от возбуждения и сознания того, что ничего не могу поделать. Высоко надо мной находилось отверстие, сквозь которое просматривались огненные сполохи. Подняться по колодцу не представлялось возможным. Этого скудного освещения было достаточно, чтобы увидеть: он лишен каких-либо приспособлений для этого. Ни скоб, обычно сопутствующих подобным сооружениям, ни лестницы. Свобода почти рядом, всего в пяти-шести метрах над головой! Но туда не добраться…

Я просидел на дне колодца около часа. Апатия овладела мною почти полностью – я сделал все что мог… От усталости откинулся назад, привалившись спиной к стенке, – и уперся во что-то мягкое. Отстранившись, протянул руку, чтобы проверить. Это был труп. Кто-то упал сюда с высоты и при падении свернул шею. Преодолевая некоторое смущение – мне еще не приходилось обыскивать мертвые тела, – я обшарил его карманы. И – о счастье! – в них нашлась сухая и годная к употреблению коробка спичек.

Чиркнув, осветил место своего пристанища. Диаметр колодца около трех метров. На дне валялся всякий хлам, попавший сюда с высоты, и среди него я успел разглядеть нужную мне вещь – несколько сухих тряпок. Как и почему сюда не попала вода при наводнении – меня не интересовало. Я смотал их в подобие факела и зажег спичку. Убогий огонек осветил мою тюрьму. Воздушная тяга не давала ему потухнуть, и я еще раз убедился, что выбраться наверх не смогу. Звать на помощь не имело смысла: с такой глубины мои крики вряд ли кто-то услышит. А если бы и услышал – наверху творилось такое, что судьба одного человека уже ничего не значила…

Оставался только один вариант: возвращаться по этой трубе назад и идти, пока она не выведет меня туда, где можно подняться на землю. Я собрал все тряпки, которые, по моему разумению, могли мне понадобиться, и, бросив прощальный взгляд наверх, отправился в этот страшный путь, в неизвестность и темноту, где единственным моим спутником оставалась надежда…

Факел я потушил – хотел сберечь его, чтобы применить, когда понадобится: второй возможности найти что-то подобное у меня могло и не появиться. Отойти от единственного просвета – крохотной ниточки, связывавшей меня с поверхностью, – оказалось очень страшно… и все же иного решения не находилось. Только разведка могла показать, прав ли я в своих ожиданиях. Я вздохнул, собираясь с силами, и повернулся к темноте. Первый шаг дался с трудом, но постепенно, метр за метром, я медленно преодолел довольно длинное расстояние, пока не уперся рукой в преграду. Пальцы нащупали квадратные ячейки. Вероятно, сетка, перекрывающая всю трубу. Я пнул ее ногой – она слегка подалась. Скорее всего, она предназначалась для задержки всякого мусора, который мощные вентиляторы засасывали вовнутрь. А раз так, то где-то рядом должно быть и место, откуда этот мусор извлекают смотрители. Я вновь чиркнул спичкой… Предположение оправдалось полностью: в трубе, совсем рядом, нашлась дверца. Но все попытки ее открыть, выбить и сорвать с петель ничего не дали. Она была наглухо задраена с противоположной стороны. Судьба еще раз жестоко подшутила надо мной. Либо эту дверь так задумали проектировщики, либо ее сплющило давлением… Что бы там ни было, открыть ее я не смогу. Оставалось только продолжать движение вперед – через сетку. Я закричал, чтобы узнать, насколько далеко разнесется эхо. На этот раз звук не встретил преграды. Оставалось лишь сорвать сетку, чтобы – в который раз – попытаться спастись и выбраться из этой темницы.

Первоначальный ужас и отчаяние куда-то отступили; мной овладела мрачная решимость. После всего пережитого темнота уже не пугала, и я перестал чиркать спичками: все, что хотел, я уже увидел. Сетка отошла со своего места достаточно просто. Хоть в этом повезло – она не была сварена из толстых прутьев, а оказалась обычной рабицей, столь любимой многими дачниками. Пусть и с трудом, но ее можно порвать… Я зло дергал, бил ногой – и сумел вырвать ее в одном месте. Этого хватило, чтобы пролезть, добавив к порезам и ссадинам еще несколько. А сразу за сеткой оказался провал. Я едва не угодил в него, и лишь знакомое чувство, проявившееся впервые наверху, спасло меня от рокового шага. Словно кто-то незримый удержал меня от того, чтобы опустить ногу. Я внезапно напрягся и подумал, что впереди не так уж и свободно. Решив довериться этому неосознанному чувству, осторожно пошарил перед собой ногой; под ней оказалась пустота. Колодец кончился. Вернее, он принял именно такие формы, какие и должны быть: горизонтальная труба превратилась в вертикальную…

Осторожно опустившись на колени и вцепившись одной рукой в обрывки сетки, второй стал ощупывать край колодца. Вскоре нашел то, что искал: поручни лестницы, ведущие вниз. Раздумывал недолго: если нет подъема, пусть будет спуск… Это было уже не просто страшно. От осознания того, что сейчас я по собственному решению стану удаляться от поверхности, спазмом сдавило сердце. Но иного выхода я просто не видел. Колодец должен куда-нибудь меня вывести… если на том конце опять не встретится новый завал.

Перекинув ноги через парапет, ухватился за скобы и стал спускаться. И каждый шаг уводил меня все дальше от поверхности земли – может быть, к той самой могиле и смерти, которой я так долго избегал… Думать о спуске не хотелось… Жутко. Но я с упорством обреченного сползал вниз. Так продолжалось довольно долго. Пришлось несколько раз останавливаться и отдыхать. Шахта казалась нескончаемой, я стал опасаться, что просто не смогу спуститься и сорвусь. Но бесконечный спуск все же прекратился. Я ступил на твердую поверхность и в изнеможении сел прямо на бетон.

Отдохнув немного, решил осветить место, где оказался. Замкнутое помещение, но несколько бóльших размеров, чем сам колодец. Спички и факел помогли увидеть, что в одном месте вновь находится сетка наподобие той, которую я вырвал наверху. За ней темнело что-то массивное, с неясными очертаниями…

Не желая расходовать драгоценный свет, я быстро обошел помещение вдоль стены, пока не вернулся к тому же месту, с которого начал обход. Иного выхода отсюда не нашлось. По всей видимости, здесь кончалась – или, наоборот, начиналась – вентиляционная шахта. Она должна была каким-то образом сообщаться с линией метрополитена… Я немного отдохнул и, вцепившись в решетку, стал ее дергать и трясти. Справиться с ней оказалось гораздо труднее, чем с первой: она не поддалась ни на йоту. В конце концов я с силой ударил по ней ногой – и ступня в сапоге застряла в образовавшейся дыре. С трудом высвободив ногу, я разомкнул ближние прутья, потом пригнул еще парочку – и при тусклом свете быстро прогоравшего факела стало ясно, что этого мне достаточно, чтобы протиснуться наружу.

Как ожидалось, за сеткой обнаружились лопасти громадного вентилятора, и я, убедившись в том, что уж их-то ни за что не отодвинуть, стал продираться к задней стенке, за постамент, на котором стоял вентилятор. Внизу что-то звякнуло. Это оказалась металлическая скоба, которой я сразу воспользовался. Сбивать ею жестяную обшивку сбоку от лопастей оказалось не в пример легче, чем кулаками. Гул ударов убедил, что я поступаю верно: там должно находиться пустое пространство! Пробив дыру, сразу понял, что воздух в метрополитене уже сильно отличается от того, которым я дышал тут: он оказался очень насыщен пылью – она заскрипела на зубах. Те страшные подвижки не могли не сказаться и здесь; вряд ли хоть какая-то система вентиляции теперь обеспечивала приток свежего воздуха в подземелье…

Я рассчитывал, что крупный двигатель с массивными лопастями не может быть подвешен просто к потолку – для таких предметов всегда делают площадку, на которой их и устанавливают. Так и оказалось. Площадка нашлась сразу за пробитой обшивкой. В одном месте я, снова на ощупь, отыскал приваренную металлическую лестницу и по ней спустился вниз. Сделав несколько шагов, наткнулся на ряд толстых кабелей и едва не упал, споткнувшись о стальной рельс. Итак, я оказался прав: это метро…

Когда-то я работал в угольной шахте и твердо знал одну заповедь: если что-то случилось – искать выход надо там, откуда идет приток свежего воздуха. И второе: нельзя пользоваться открытым огнем. Иначе газ без цвета и запаха – метан – превратит неосторожного в труп. Вряд ли в метро мог быть метан, он характерен все-таки именно для угольных шахт, но все же… Впрочем, никакого огня – как открытого, так и закрытого – у меня уже не было. Считать почти истраченную коробку спичек достаточным осветительным средством просто глупо. Спички могли в чем-то помочь, но лишь на секунды. Оставалось определить, есть ли здесь хоть какой-то воздушный поток. Я смочил ладони в хлюпавшей под ногами воде и поднял их. Никакой свежести, кроме холода самой воды, не ощущалось. Я встал посередине путей, повернулся из стороны в сторону – безрезультатно. Этого следовало ожидать: раз не работали вентиляторы, то и свежему воздуху взяться неоткуда. Да и как они могли работать после всего, что случилось? Метро не могло остаться нетронутым такой масштабной катастрофой…

Подумав, я выбрал направление и зашагал вперед, полагая, что мне под силу пройти в кромешной тьме несколько сотен метров до ближайшей станции. Уже первые шаги показали, насколько опрометчивым было такое заблуждение… Идти оказалось очень тяжело. Приходилось либо семенить по шпалам, вовсе не предназначенным для размеренного шага, либо пытаться шагать по рельсам, держась за стену, – что тоже не доставляло особенных удобств. Я стиснул зубы и упрямо двигался вперед, надеясь, что рано или поздно все равно доберусь до того места, где смогу выбраться на свет.

Я спотыкался несчетное количество раз, неоднократно падал и вновь поднимался. Глаза тщетно искали хоть какой-нибудь лучик света. Иногда, не выдержав могильной темноты, я зажигал спичку – и в краткие мгновения ее жизни осматривался. Судя по тому, что я успевал видеть, тоннель был практически цел. Надолго ли? И все же это метро, и идти здесь можно в полный рост. Вопрос лишь в том, верен ли мой расчет. Как далеко придется мне идти без света, не зная направления? Впрочем, направление не имело значения: в любом случае я направлялся к соседней станции. Да, передвигаться вдоль путей было гораздо труднее, чем идти пусть по узкой, но все же ровной трубе, – тот, кто хоть однажды шел по шпалам, знает, как тяжело приспособиться к их неудобному для шага расстоянию друг от друга, тем более в кромешной темноте…

Я уже заработал несчетное количество синяков и шишек. Вновь порезал ладони о выступавшие из стен штыри, где крепились кабели. В отличие от колодца, с которого я начал свой путь, здесь было уже не так тихо, как мне показалось в первые минуты: пару раз я даже вроде как услышал какие-то звуки, а потом – что-то похожее на крик. Остановившись, долго прислушивался, но звук не повторился. Решив, что мне просто померещилось, со вздохом направился далее – скоро, не выдержав угнетающей темноты, я и сам стану так кричать…

Чтобы отвлечься, стал думать о том, что могло произойти там, наверху. Сейчас, вдали от того ужасающего кошмара, в котором я провел предыдущие часы, все казалось несколько нереальным, словно это произошло не со мной. Но избитое тело и мое нахождение в подземелье не давали повода усомниться, что случившееся не плод моего воображения… Сколько я шел? Час, два? Колея казалась нескончаемой. Мне не нравилось и другое: пыль, которой становилось все больше. Она забивалась в рот – и мне, и без того мучившемуся от отсутствия воды, нестерпимо хотелось смочить горло хоть чем-нибудь.

Нога наступила вместо рельса на кусок породы. Остановившись, я сделал шаг назад и в который раз достал спички. Здесь произошел обвал. В одном месте туннель, сдавленный и почти засыпанный, еще позволял пробраться на противоположную сторону, и я полез, буквально кожей чувствуя, как надо мной нависают многотонные глыбы, способные прихлопнуть меня, как букашку. Лишь когда снова смог выпрямиться в полный рост (для этого пришлось проползти около десяти метров), облегченно вздохнул. Дальше путь был свободен – мне по-прежнему еще везло…

Время от времени я присаживался отдохнуть. В такие минуты старался услышать голоса – ведь туннели метро нередко идут вплотную друг к другу. Вдруг как раз в этот момент где-то рядом проходят спасатели? Ведь под землей находились сотни тысяч людей, попавших в эту ловушку еще раньше, чем я. Их не могли бросить вот так, запросто, умирать безо всякой надежды на спасение… Потом вспоминалось, как был сметен город, – и я угрюмо вставал и продолжал свое бесконечное передвижение по рельсам и шпалам. Какие спасатели? Что вообще могло остаться целым после того, как по городу прошлась эта чудовищная смесь из наводнения, огня и страшнейших толчков?

Иногда нога попадала в хлюпающую воду. Я наклонялся, захватывал ее ладонью и, смачивая лицо, выплескивал обратно. То, что здесь под ногами, пить нельзя… Вода отвратительно воняла тухлыми яйцами – первый признак того, что она уже очень давно стоит так и гниет. Хорошо, что таких мест оказывалось совсем немного – значит, тоннель пока еще не затоплен. Если ошибаюсь, мой путь ведет в никуда…

Часто проверял вторую сторону тоннеля – опасался, что не замечу, как пройду мимо платформы. И вот – сердце забилось в несколько раз сильнее – ладонь нащупала гладкую, отшлифованную поверхность. Я внимательно проверил стену еще не потерявшими чувствительность пальцами, провел ими по еле заметным граням – скорее всего, это плитка, которой часто украшают станции метро. А значит… И тут мне в голову пришла мысль. Раз это платформа – на ней неминуемо должны быть люди. Но я не слышал ни стонов, ни вздохов. Вообще ничего. А такого просто не могло быть! Я не верил, что все, кто оказался под землей, смогли бы так быстро отсюда убраться, скорее наоборот: многие бы бросились именно сюда в поисках спасения от всего, что творилось наверху.

Я повернулся и, в два шага преодолев расстояние, отделявшее меня от другого края, уперся руками в холодную поверхность. Достав из кармана спички, чиркнул… и обреченно присел на шпалу. По всей длине платформа была наглухо закрыта большими, плотно пригнанными друг к другу стальными листами. Они были проклепаны на всем протяжении, и я сразу понял, что проникнуть за них мне не удастся. Скорее всего, это одна из тех законсервированных станций, о которых так часто писали в прессе и которых не так уж и мало под землей – предназначенных, вероятно, не для простых смертных… Видимо, слухи были небеспочвенны.

Приложив ухо к листам, я долго прислушивался: не идет ли где-нибудь поезд? Но похоже, коммуникации были повреждены так же сильно, как и наверху, и никакие поезда – ни обычные, ни специальные – пройти здесь уже не могли. А могло быть и хуже: их некому вести… Я подумал о диггерах – искателях приключений под землей. Вот кто, окажись здесь в такой ситуации, смог бы найти выход. Но видимо, пути этих бродяг никогда не приводили сюда – или это место надежно защищено от проникновения им подобных… Оставалось только удивляться, как это получилось у меня самого.

Надеяться было не на что и не на кого. Отдохнув, я поднялся и упорно стал двигаться дальше. Все же положение не казалось совсем уж безнадежным. Если мне повезло вырваться из ада, бушевавшего наверху, хватило здравого смысла, чтобы оценить ситуацию и принять единственно верное решение, а не сидеть тупо на дне колодца – то так ли уж сложно будет отыскать выход и отсюда? Была бы еще вода… Есть мне совершенно не хотелось, но жажда мучила совсем уж невыносимо. Хоть я и не знал точно, сколько времени провел под землей, но полагал, что уже не менее десяти – двенадцати часов. И столько же – если не больше! – провалялся без чувств в самом начале этого полубезумного пути.

У метро сотни выходов на поверхность. Я знал, что рано или поздно доберусь до платформы, с которой смогу подняться наружу. Вот только что могло меня там ожидать… Я содрогнулся, припомнив, как спасался от кошмара, который начался в середине дня и продолжался, по-видимому, до сих пор. Странное дело, но здесь, на глубине нескольких десятков метров, казалось даже спокойнее. И тут меня как ножом кольнуло подозрение – вначале не совсем ясное, а потом полностью оформившееся. Вода! Громадные ее массы не могли просто унестись за пределы города – что-то все равно должно было попасть и сюда, в подземелья! И тогда… Я даже покрылся испариной, подумав, что она настигнет меня здесь, а я даже не смогу понять, что случилось, и уж тогда напьюсь так, что никакая жажда мне уже не будет грозить вообще никогда…

И тогда я рванулся, позабыв, что ничего не вижу. Меня вел инстинкт – а может быть, и еще что-то, чему я не мог найти определения. Я стал гораздо реже промахиваться ногой мимо рельса, а рукой, которой придерживался о стену, меньше натыкался на острые концы оплетки проводов и креплений. Чтобы отвлечься, стал считать шаги, потом сбился, вновь стал считать… И бросил это занятие, так как оно отвлекало меня от того, чтобы просто идти. Я прошагал так какое-то время и стал подумывать, что направление, выбранное мною, не совсем уж и верно – не могли же станции находиться так далеко друг от друга? Мне казалось, что я иду уже не меньше четырех-пяти часов. Будь это на поверхности, даже два часа – это примерно шесть-семь километров по ровной дороге. Но с другой стороны, не в темноте и не по такой… Я решил идти дальше – возвращаться назад было просто нестерпимо. Да и куда? Снова проверял другую сторону пути – но и там была все та же стена с проводами и креплениями.

И вновь, как в первый раз, я вздрогнул от неожиданности. Рука провалилась в пустоту, и я едва не упал, ударившись грудью обо что-то. И опять возникшее чувство опасности удержало меня от следующего шага. Я замер, чиркнул спичкой – и еле сдержал крик… Впереди была пропасть. В скудном освещении невозможно было понять, как она глубока, но и его хватало, чтобы увидеть: в ней находится то, что осталось от идущего поезда и части платформы, на которой стояли люди. Не было ни пожара, ни воды – только громадная яма, где лежали останки раздавленных пассажиров и придавленные большими камнями вагоны. Там были еще живые – я услышал стоны и вздохи, не различимые мною ранее, пока я не встал у самого края провала. А за ним – та часть платформы, попасть на которую я бы уже не смог никоим образом. Для этого необходимо преодолеть пропасть. Но сделать это невозможно…

– Мм…

Я глухо взвыл. Быть так близко к спасению – и опять оказаться обманутым! Плюнув на все опасения, достал обрывки тряпок, которые нес с собой всю дорогу, и разложил костер, чтобы осмотреться получше. Едкий чад и гарь горящего тряпья ударили в нос. Все верно… То, что я успел разглядеть, не оставляло надежды: станция наполовину завалена, а провал не позволяет проникнуть на вторую ее часть. Впрочем, попади я туда – еще неизвестно, что бы мне это дало. Пробраться сквозь валуны и согнутые страшным давлением стальные опоры очень непросто… Удивительно, что при этом сохранилась сама колея, по которой я сюда добрался.

Что ж… иного выхода нет. Тоскливо посмотрев на пропасть и на платформу, я повернулся и зашагал прочь. Весь проделанный до сих пор путь оказался бессмыслен, и я не знал, хватит ли у меня сил повторить его. Ведь я находился под землей уже не меньше суток – без еды, без воды, крайне ослабевший и покрытый множеством ноющих ран, которые нечем было даже перевязать. Спину и ноги ломило от усталости, живот скручивало спазмами, а пить хотелось так, что сейчас я бы не раздумывая прильнул даже к самой гнилой воде. Что думает муравей, передвигающийся по своему муравейнику? Для него он столь же огромен, как это подземелье – для меня. Но ему не нужны глаза: он знает свой муравейник, а вот я – нет. Был бы хоть свет…

Я сорвал с себя рубашку, майку – все равно становилось жарко, и в них не имелось особенной нужды. При свете догоравшего костра успел приметить обыкновенный зонт – видимо, его забросило сюда с платформы во время обвала. Тут же нашлись какие-то тряпки и даже кожаный портфель. Я вытряхнул его содержимое, надеясь найти что-нибудь съедобное, а еще лучше – пригодную для питья жидкость. Но внутри оказались только бумаги.

Намотав на зонт разорванную майку, я долго подпаливал ее с помощью листков и кое-как добился того, что она загорелась. Факел вряд ли станет гореть долго – но для того, чтобы попытаться обойти платформу с другой стороны, может и хватить. Ведь пути за станцией почти всегда имеют сквозные выходы друг на друга… Мое предположение оправдалось. Прежде чем факел угас и я опять остался в кромешной тьме, заметил проход – и рванулся туда, ведомый все еще не совсем пропавшей надеждой. В проходе нога сорвалась, и характерный всплеск возвестил, что на этот раз я уж утолю свою жажду! Что это была за вода, что в ней находилось – мне было все равно. А напившись, я сразу услышал то, что заставило насторожиться и прислушаться.

Крики. Впрочем, криками они лишь казались. Это были стоны. Стоны раздавленных и искалеченных, не имевших сил выбраться из-под завалов людей… Каким-то образом я все-таки вышел к другой стороне станции – и здесь путь не преграждала такая ямина, как та, перед которой я только что спасовал. Импровизированный факел догорал, когда я просто почувствовал, что передо мной преграда, и протянул руки вперед. Поезд. Протиснувшись мимо него, я сразу убедился, что цель достигнута. Этот край платформы остался на месте, мне оставалось только ее преодолеть, чтобы по лестницам эскалатора выйти наверх.

Подтянувшись, я взобрался на платформу – и почти сразу наткнулся на тело… Я глубоко вздохнул и, пересиливая себя, опять опустился на колени. Второй раз за сутки мне предстояло обыскивать труп, но иного выхода просто не приходило в голову. Спички кончились, факел угас – а тут был шанс найти коробок или зажигалку… Свет был необходим, и именно на этом этапе. Ощупав труп, я понял, что это мужчина, и мои надежды на удачу возросли. У заядлого курильщика всегда найдется в карманах зажигалка, на край – те же спички! Вот только курил ли этот несчастный?.. Руки задрожали, и я несколько секунд просидел в неподвижности, не решаясь его зажечь. Потом, проведя по высохшему небу языком, надавил кнопку…

Очень узкий, почти ничего не освещавший лучик уперся в мраморный пол – и глаза, успевшие отвыкнуть от света, сумели разглядеть все так, как если бы это был мощный прожектор.

У того, кто лежал передо мной, отсутствовала половина черепа. Вся поверхность платформы была залита кровью, успевшей побуреть и покрыться пылью. Я направил фонарик по сторонам. Всюду, куда достигал луч, виднелись большие куски камней. Порода, вывалившаяся со своих мест, оборванные крепежи, скрученное железо, сплошные завалы, в которых торчали скрюченные в последней попытке вырваться руки… Почти весь поезд, возле которого я оказался, был погребен под обрушившейся кровлей. Я направил фонарик вверх и увидел высокий неровный свод, покрытый многочисленными змейками трещин. Достаточно малейшего толчка, чтобы сверху понеслась, сокрушая все, многотонная махина…

Хриплый крик вырвался откуда-то совсем рядом, и я, вздрогнув от неожиданности, осветил вагон. В нем не уцелело ни одно окно: все выбиты, во многих застряли раздавленные тела. Чье-то безумное лицо вдруг выглянуло из ближайшего окна, и я чуть не выронил фонарик, когда его увидел. Человек снова закричал, и его крик унесся вверх, отразившись несколько раз эхом от свода. Мгновенно, не осознавая еще зачем, я бросился от края платформы прочь и упал под уцелевшую колонну. И тотчас что-то ухнуло наверху, раздался грохот и шум падающих камней… Когда все стихло, я осветил поезд. То место, где находился безумец, теперь оказалось полностью закрыто упавшей с высоты породой; вновь взметнувшаяся пыль не позволила рассмотреть подробнее.

На ощупь – свет от фонарика мало помогал – я добрался до того края, где, по всем признакам, должен был находиться подъем. Если бы я не держался постоянно рукой за стену и не делал каждый шаг со всей возможной осторожностью, на этом мое путешествие закончилось бы. Вместо лестницы нога соскользнула в пустоту – я замер, отвел ее назад и, присев, направил луч вниз. Передо мной вновь зияла яма, достаточно глубокая, чтобы преодолеть ее с наскока. На дне, вперемешку с обрывками механизмов, во множестве лежали тела. Видимо, люди пытались убежать со станции и в темноте не увидели, что перед ними пропасть. Из ямы доносились стоны и хрипы. Но я не мог им помочь…

Света моего более чем скромного фонарика не хватало, чтобы рассмотреть все перед собой и по сторонам. Но и по увиденному я мог составить общую картину. Платформа вся завалена и практически уже не существовала. Надеяться, что где-то будет иначе, не приходилось. Мне предстояло выбираться здесь, и нигде более – до другой станции я просто не смогу дойти. Да и не решусь, представив себе, что вновь придется идти изнуряющие километры в темноте, поминутно рискуя сломать ноги и шею. Мощные подвижки земной поверхности сказались и здесь. Результат – стальные балки не выдержали колоссальной нагрузки и рухнули вниз, а вместе с ними и куски породы. Если кто и уцелел в первые минуты, он уже или выбрался отсюда, или попал в эту яму и теперь медленно умирал внизу… Старясь не слушать стонов, я повернул в другую сторону. Было невыносимо оставлять людей так, но у меня не имелось даже веревки, чтобы к ним спуститься, а если б и была – что это могло изменить? Нет ни бинтов, чтобы сделать перевязку, ни уколов, чтобы снять боль, ни просто сил, чтобы вытащить их оттуда…

Я мог лишь поражаться, что подобное не случилось со всем тоннелем. Будь такое везде, добраться сюда не смог бы даже хорошо экипированный отряд спасателей, а я вовсе не относил себя к последним, хотя имел подобный опыт в прошлом, пусть и кратковременный. Но все это было давно…

Я осветил край, где должен был начинаться подъем наверх. Жуткая маска смерти заставила меня сразу отвести лучик в сторону. Потом, поняв, что видеть подобное придется еще не раз, я вернул его обратно. Человек висел, нанизанный на какой-то штырь, словно насекомое. Наверно, он падал с высоты, а это говорило о том, что там, выше, все обстоит примерно так же, как и внизу. По лицу мертвеца было ясно, что он еще какое-то время понимал, что с ним случилось, прежде чем смерть окончательно завладела его сознанием…

Трупов хватало на всем протяжении платформы. Скорее всего, я попал на одну из центральных станций. Но даже если и ошибся – рассмотреть что-либо более подробно у меня не имелось никакой возможности. Это началось в самой середине дня. Пусть не час пик, но все же… Если подобное тому, что я видел здесь, происходило на каждой из многочисленных платформ метрополитена – то только тут, под землей, погибших могло оказаться не менее миллиона… Плюс количество внезапно остановившихся поездов, в которых людей могло быть еще больше. Они, как и я, тоже должны искать выход, и то, что я не встретил никого по пути сюда, как-то не укладывалось в голове. Может, того времени, которое я провалялся без сознания, а потом потратил на спуск в туннели метро, им хватило, чтобы выйти наружу? К тому кладбищу, в которое превратился город наверху, добавилось и это, очень мало ему уступавшее по численности погибших. И еще неизвестно, где страшнее…

На время погасив фонарь, я стал принимать решение. Как же выбраться отсюда? У станции обязательно есть второй выход – но остался ли он свободен? Смогу ли я по нему вылезти наверх? Чтобы узнать ответ, мне предстояло пробраться по платформе на расстояние около ста или более метров, сквозь угрожающие завалы, практически по телам. И в любую секунду сверху могут упасть камни… Или искать другую станцию метро? И то и другое повергало меня в трепет – сколько же можно участвовать в этом марафоне? И там и там – почти тупик. Гримаса судьбы неоднократно давала мне шанс – и так же часто отбирала его обратно… В трудные минуты во многих людях появляется что-то такое, что делает их жесткими и твердыми, словно стержень. И это помогает им преодолевать в первую очередь самих себя. Других же это гнет и ломает… Наверное, я все-таки был ближе к первым, хотя сам себя не считал сделанным из камня. Я прошептал:

– Я все равно вырвусь! Все равно!

Я так долго молчал, что от звука собственного голоса вздрогнул – вдруг кто отзовется? Но в ответ раздавались лишь стоны, глухие и мучительные…

Итак, оставалось два пути. Или попробовать выбраться здесь, каким-то образом преодолев эту яму. Или – там, куда еще только предстояло добраться… Не могло же оказаться, что такая же яма ждет меня и возле второго выхода. Случись такое – это уже станет совсем издевкой, насмешкой над всеми моими попытками вырваться на свободу, словно я был мышкой, с которой кто-то забавляется, заставляя ее метаться по бесконечному лабиринту. Но я не мышь! Я человек!

Ответом послужило молчание – я и не заметил, как произнес свои мысли вслух. Пыль, поднявшаяся при падении породы, густо усеяла и мое тело. Теперь, без одежды, я сразу стал замечать все острые грани камней. Все чаще приходилось ползти и протискиваться сквозь загромождения из упавших перекрытий и валунов. Я то спускался по ним, то вновь поднимался, опять полз – и, сосредоточившись на том, чтобы добраться до выхода, не заметил, как приблизился к нему вплотную.

Я осветил фонариком эскалатор – и замер в полном отчаянии. Выход здесь был еще более недоступен, чем первый. Похоже, эта часть станции как раз оказалась на пути той ужасной воздушной волны, возникшей вслед за ощущением нестерпимой головной боли… В итоге чуть ли не до самого низа эскалатора подъем оказался наглухо забит всем, что ветер смог поднять и швырнуть сюда с сумасшедшей силой. Я увидел даже скрученную в штопор машину, сплющенный киоск, несколько чугунных скамеек… натуральная пробка, густо нашпигованная человеческими телами.