Текст книги "Песни. Стихотворения"

«Сыт я по горло, до подбородка…»

 
Сыт я по горло, до подбородка —
Даже от песен стал уставать, —
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать!
 
 
Друг подавал мне водку в стакане,
Друг говорил, что это пройдет,
Друг познакомил с Веркой по пьяне:
Верка поможет, а водка спасет.
 
 
Не помогли ни Верка, ни водка:
С водки – похмелье, а с Верки – что взять!
Лечь бы на дно, как подводная лодка, —
И позывных не передавать!..
 
 
Сыт я по горло, сыт я по глотку —
Ох, надоело петь и играть, —
Лечь бы на дно, как подводная лодка,
Чтоб не могли запеленговать!
 

1965

«Мой друг уедет в Магадан…»

Игорю Кохановскому

 
Мой друг уедет в Магадан —
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уедет сам, уедет сам —
Не по этапу, не по этапу.
 
 
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы: что, мол, – чудак, —
А просто так.
 
 
Быть может, кто-то скажет: «Зря!
Как так решиться – всего лишиться!
Ведь там – сплошные лагеря,
А в них – убийцы, а в них – убийцы…»
 
 
Ответит он: «Не верь молве —
Их там не больше, чем в Москве!»
Потом уложит чемодан
И – в Магадан!
 
 
Не то чтоб мне – не по годам, —
Я б прыгнул ночью из электрички, —
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
 
 
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, —
Про Магадан.
 
 
Мой друг поедет сам собой —
С него довольно, с него довольно, —
Его не будет бить конвой —
Он добровольно, он добровольно.
 
 
А мне удел от Бога дан…
А может, тоже – в Магадан?
Уехать с другом заодно —
И лечь на дно!..
 

1965

«В холода, в холода…»

 
В холода, в холода
От насиженных мест
Нас другие зовут города, —
Будь то Минск, будь то Брест, —
В холода, в холода…
 
 
Неспроста, неспроста
От родных тополей
Нас суровые манят места —
Будто там веселей, —
Неспроста, неспроста…
 
 
Как нас дома ни грей —
Не хватает всегда
Новых встреч нам и новых друзей, —
Будто с нами беда,
Будто с ними теплей…
 
 
Как бы ни было нам
Хорошо иногда —
Возвращаемся мы по домам.
Где же наша звезда?
Может – здесь, может – там…
 

1965

Высота

 
Вцепились они в высоту как в свое.
Огонь минометный, шквальный…
А мы всё лезли толпой на нее,
Как на буфет вокзальный.
 
 
И крики «ура» застывали во рту,
Когда мы пули глотали.
Семь раз занимали мы ту высоту —
Семь раз мы ее оставляли.
 
 
И снова в атаку не хочется всем,
Земля – как горелая каша…
В восьмой раз возьмем мы ее насовсем —
Свое возьмем, кровное, наше!
 
 
А можно ее стороной обойти, —
И что мы к ней прицепились?!
Но, видно, уж точно – все судьбы-пути
На этой высотке скрестились.
 

1965

Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане

 
А ну-ка, пей-ка,
Кому не лень!
Вам жисть – копейка,
А мне – мишень.
Который в фетрах,
Давай на спор:
Я – на сто метров,
А ты – в упор.
 
 
Не та раскладка,
Но я не трус.
Итак, десятка —
Бубновый туз…
Ведь ты же на спор
Стрелял в упор, —
Но я ведь – снайпер,
А ты – тапер.
 
 
Куда вам деться!
Мой выстрел – хлоп!
Девятка в сердце,
Десятка – в лоб…
И черной точкой
На белый лист —
Легла та ночка
На мою жисть!
 

1965

«Мне ребята сказали…»

 
Мне ребята сказали
                               про такую наколку! —
На окраине, где даже нет фонарей.
Если выгорит дело —
                                  обеспечусь надолго, —
Обеспечу себя я и лучших друзей.
 
 
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать —
Им назавтра вставать
На работу, —
Не могу им мешать —
Не пойду воровать, —
Мне их сон нарушать
Неохота!
 
 
Мне ребята сказали,
                                 что живет там артистка,
Что у ей – бриллианты, золотишко, деньга, —
И что всё будет тихо,
                                без малейшего риска, —
Ну а после, конечно, мы рванем на бега.
 
 
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать,
И артистке вставать
На работу, —
Не могу ей мешать —
Не пойду воровать, —
Мне ей сон нарушать
Неохота!
 
 
Говорил мне друг Мишка,
                                     что у ей есть сберкнижка, —
Быть не может, не может – наш артист не богат!
«Но у ей – подполковник,
он – ей-ей – ей любовник!» —
Этим доводом Мишка убедил меня, гад.
 
 
А в двенадцать часов
Людям хочется спать —
Им назавтра вставать
На работу…
Ничего, не поспят! —
Я иду – сам не рад:
Мне их сон нарушать
Неохота!
 
 
…Говорил я ребятам,
                                 что она не богата:
Бриллианты – подделка, подполковник сбежал.
Ну а эта артистка —
                              лет примерно под триста, —
Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал!
 
 
Ведь в двенадцать часов
Людям хочется спать —
Им назавтра вставать
На работу, —
Не могу им мешать —
Не пойду воровать, —
Мне их сон нарушать
Неохота!
 

<1965>

«То была не интрижка…»

 
То была не интрижка —
Ты была на ладошке,
Как прекрасная книжка
В грубой суперобложке.
 
 
Я влюблен был как мальчик —
С тихим трепетом тайным
Я листал наш романчик
С неприличным названьем.
 
 
Были слезы, угрозы —
Всё одни и всё те же, —
В основном была проза,
А стихи были реже.
 
 
Твои бурные ласки
И все прочие средства —
Это страшно, как в сказке
Очень раннего детства.
 
 
Я надеялся втайне,
Что тебя не листали, —
Но тебя, как в читальне,
Слишком многие брали.
 
 
Не дождаться мне мига,
Когда я с опозданьем
Сдам с рук на руки книгу
С неприличным названьем.
 

1965

Песня завистника

 
Мой сосед объездил весь Союз —
Что-то ищет, а чего – не видно, —
Я в дела чужие не суюсь,
Но мне очень больно и обидно.
 
 
У него на окнах – плюш и шелк,
Баба его шастает в халате, —
Я б в Москве с киркой уран нашел
При такой повышенной зарплате!
 
 
И сдается мне, что люди врут, —
Он нарочно ничего не ищет:
Для чего? – ведь денежки идут —
Ох, какие крупные деньжищи!
 
 
А вчера на кухне ихний сын
Головой упал у нашей двери —
И разбил нарочно мой графин, —
Я – мамаше счет в тройном размере.
 
 
Ему, значит, – рупь, а мне – пятак?!
Пусть теперь мне платит неустойку!
Я ведь не из зависти, я так —
Ради справедливости, и только.
 
 
…Ничего, я им создам уют —
Живо он квартиру обменяет, —
У них денег – куры не клюют,
А у нас – на водку не хватает!
 

1965

«Перед выездом в загранку…»

 
Перед выездом в загранку
Заполняешь кучу бланков —
Это еще не беда, —
Но в составе делегаций
С вами ездит личность в штатском —
Просто завсегда.
 
 
А за месяц до вояжа
Инструктаж проходишь даже —
Как там проводить все дни:
Чтоб поменьше безобразий,
А потусторонних связей
Чтобы – ни-ни-ни!
 
 
…Личность в штатском – парень рыжий —
Мне представился в Париже:
«Будем с вами жить, я – Никодим.
Вел нагрузки, жил в Бобруйске,
Папа – русский, сам я – русский,
Даже не судим».
 
 
Исполнительный на редкость,
Соблюдал свою секретность
И во всем старался мне помочь:
Он теперь по роду службы
Дорожил моею дружбой
Просто день и ночь.
 
 
На экскурсию по Риму
Я решил – без Никодиму:
Он всю ночь писал – и вот уснул, —
Но личность в штатском, оказалось,
Раньше боксом увлекалась,
Так что – не рискнул.
 
 
Со мной он завтракал, обедал,
Он везде – за мною следом, —
Будто у него нет дел.
Я однажды для порядку
Заглянул в его тетрадку —
Просто обалдел!
 
 
Он писал – такая стерьва! —
Что в Париже я на мэра
С кулаками нападал,
Что я к женщинам несдержан
И влияниям подвержен
Будто Запада…
 
 
Значит, личность может даже
Заподозрить в шпионаже!..
Вы прикиньте – что тогда?
Это значит – не увижу
Я ни Риму, ни Парижу
Больше никогда!..
 

1965

«Есть на земле предостаточно рас…»

 
Есть на земле предостаточно рас —
Просто цветная палитра, —
Воздуху каждый вдыхает за раз
Два с половиною литра!
 
 
Если так дальше, то – полный привет —
Скоро конец нашей эры:
Эти китайцы за несколько лет
Землю лишат атмосферы!
 
 
Сон мне тут снился неделю подряд —
Сон с пробужденьем кошмарным:
Будто – я в дом, а на кухне сидят
Мао Цзедун с Ли Сын Маном!
 
 
И что – разделился наш маленький шар
На три огромные части:
Нас – миллиард, их – миллиард,
А остальное – китайцы.
 
 
И что – подают мне какой-то листок:
На, мол, подписывай – ну же, —
Очень нам нужен ваш Дальний Восток —
Ох как ужасно нам нужен!..
 
 
Только об этом я сне вспоминал,
Только о нем я и думал, —
Я сослуживца недавно назвал
Мао – простите – Цзедуном!
 
 
Но вскорости мы на Луну полетим, —
И что нам с Америкой драться:
Левую – нам, правую – им,
А остальное – китайцам.
 

1965

«Она на двор – он со двора…»

 
Она на двор – он со двора, —
Такая уж любовь у них.
А он работает с утра,
Всегда с утра работает.
 
 
Ее и знать никто не знал,
А он считал пропащею,
А он носился и страдал
Идеею навязчивой:
 
 
У ней отец – полковником,
А у него – пожарником, —
Он, в общем, ей не ровня был,
Но вел себя охальником.
 
 
Роман случился просто так,
Роман так странно начался:
Он предложил ей четвертак —
Она давай артачиться…
 
 
А черный дым все шел и шел,
А черный дым взвивался вверх…
И так им было хорошо —
Любить ее он клялся век.
 
 
А клены длинные росли —
Считались колокольнями, —
А люди шли, а люди шли,
Путями шли окольными…
 
 
Какие странные дела
У нас в России лепятся!
А как она ему дала,
Расскажут – не поверится…
 
 
А после дела темного,
А после дела крупного
Искал места укромные,
Искал места уютные.
 
 
И если б наша власть была
Для нас для всех понятная,
То счастие б она нашла, —
А нынче жизнь – проклятая!..
 

<1966>

Песня о сумасшедшем доме

 
Сказал себе я: брось писать, —
               но руки сами просятся.
Ох, мама моя ро́дная, друзья любимые!
Лежу в палате – ко́сятся,
               не сплю: боюсь – набросятся, —
Ведь рядом психи тихие, неизлечимые.
 
 
Бывают психи разные —
               не буйные, но грязные, —
Их лечат, мо́рят голодом, их санитары бьют.
И вот что удивительно:
               все ходят без смирительных
И то, что мне приносится, всё психи эти жрут.
 
 
Куда там Достоевскому
               с «Записками» известными, —
Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!
И рассказать бы Гоголю
               про нашу жизнь убогую, —
Ей-богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы.
 
 
Вот это му́ка, – плюй на них! —
               они ж ведь, суки, буйные:
Всё норовят меня лизнуть, – ей-богу, нету сил!
Вчера в палате номер семь
               один свихнулся насовсем —
Кричал: «Даешь Америку!» – и санитаров бил.
 
 
Я не желаю славы, и
               пока я в полном здравии —
Рассудок не померк еще, но это впереди, —
Вот главврачиха – женщина —
               пусть тихо, но помешана, —
Я говорю: «Сойду с ума!» – она мне: «Подожди!»
 
 
Я жду, но чувствую – уже
               хожу по лезвию ноже:
Забыл алфа́вит, падежей припомнил только два…
 
 
И я прошу моих друзья,
               чтоб кто бы их бы ни был я,
Забрать его, ему, меня отсюдова!
 

1966

Про черта

 
У меня запой от одиночества —
По ночам я слышу голоса…
Слышу – вдруг зовут меня по отчеству, —
Глянул – черт, – вот это чудеса!
Черт мне корчил рожи и моргал, —
А я ему тихонечко сказал:
 
 
«Я, брат, коньяком напился вот уж как!
Ну, ты, наверно, пьешь денатурат…
Слушай, черт-чертяка-чертик-чертушка,
Сядь со мной – я очень буду рад…
Да неужели, черт возьми, ты трус?!
Слезь с плеча, а то перекрещусь!»
 
 
Черт сказал, что он знаком с Борисовым —
Это наш запойный управдом, —
Черт за обе щёки хлеб уписывал,
Брезговать не стал и коньяком.
Кончился коньяк – не пропадем, —
Съездим к трем вокзалам и возьмем.
 
 
Я уснул, к вокзалам черт мой съездил сам…
Просыпаюсь – снова черт, – боюсь:
Или он по новой мне пригрезился,
Или это я ему кажусь.
Черт ругнулся матом, а потом
Целоваться лез, вилял хвостом.
 
 
Насмеялся я над ним до коликов
И спросил: «Как там у вас в аду
Отношенье к нашим алкоголикам —
Говорят, их жарят на спирту?!»
Черт опять ругнулся и сказал:
«И там не тот товарищ правит бал!»
 
 
…Всё кончилось, светлее стало в комнате, —
Черта я хотел опохмелять.
Но растворился черт как будто в омуте…
Я все жду – когда придет опять…
Я не то чтоб чокнутый какой,
Но лучше – с чертом, чем с самим собой.
 

1966

Песня-сказка о старом доме на Новом Арбате
(из кинофильма «Саша-Сашенька», 1966)

 
Стоял тот дом, всем жителям знакомый, —
Его еще Наполеон застал, —
Но вот его назначили для слома,
Жильцы давно уехали из дома,
Но дом пока стоял…
 
 
Холодно, холодно, холодно в доме.
 
 
Парадное давно не открывалось,
Мальчишки окна выбили уже,
И штукатурка всюду осыпалась, —
Но что-то в этом доме оставалось
На третьем этаже…
 
 
Ахало, охало, ухало в доме.
 
 
И дети часто жаловались маме
И обходили дом тот стороной, —
Объединясь с соседними дворами,
Вооружась лопатами, ломами,
Вошли туда гурьбой
 
 
Дворники, дворники, дворники тихо.
 
 
Они стоят и недоумевают,
Назад спешат, боязни не тая:
Вдруг там Наполеонов дух витает!
А может, это просто слуховая
Галлюцинация?..
 
 
Боязно, боязно, боязно дворникам.
 
 
Но наконец приказ о доме вышел,
И вот рабочий – тот, что дом ломал, —
Ударил с маху гирею по крыше,
А после клялся, будто бы услышал,
Как кто-то застонал
 
 
Жалобно, жалобно, жалобно в доме.
 
 
…От страха дети больше не трясутся:
Нет дома, что два века простоял,
И скоро здесь по плану реконструкций
Ввысь этажей десятки вознесутся —
Бетон, стекло, металл…
 
 
Весело, здорово, красочно будет…
 

1966

Песня о сентиментальном боксере

 
Удар, удар… Еще удар…
Опять удар – и вот
Борис Буткеев (Краснодар)
Проводит апперкот.
 
 
Вот он прижал меня в углу,
Вот я едва ушел…
Вот апперкот – я на полу,
И мне нехорошо!
 
 
И думал Буткеев, мне челюсть кроша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
 
 
При счете семь я все лежу —
Рыдают землячки́.
Встаю, ныряю, ухожу —
И мне идут очки.
 
 
Неправда, будто бы к концу
Я силы берегу, —
Бить человека по лицу
Я с детства не могу.
 
 
Но думал Буткеев, мне ребра круша:
И жить хорошо, и жизнь хороша!
 
 
В трибунах свист, в трибунах вой:
«Ату его, он трус!»
Буткеев лезет в ближний бой —
А я к канатам жмусь.
 
 
Но он пролез – он сибиряк,
Настырные они, —
И я сказал ему: «Чудак!
Устал ведь – отдохни!»
 
 
Но он не услышал – он думал, дыша,
Что жить хорошо и жизнь хороша!
 
 
А он все бьет – здоровый, черт! —
Я вижу – быть беде.
Ведь бокс не драка – это спорт
Отважных и т. д.
 
 
Вот он ударил – раз, два, три —
И… сам лишился сил, —
Мне руку поднял рефери́,
Которой я не бил.
 
 
Лежал он и думал, что жизнь хороша.
Кому хороша, а кому – ни шиша!
 

1966

Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную

 
Десять тысяч – и всего один забег
                     остался.
В это время наш Бескудников Олег
                     зазнался:
Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил —
                     и сгинул.
Вот наш тренер мне тогда и предложил:
                     беги, мол.
 
 
Я ж на длинной на дистанции помру —
                     не охну, —
Пробегу, быть может, только первый круг —
                     и сдохну!
Но сурово эдак тренер мне: мол, на-
                     до, Федя, —
Главное дело – чтобы воля, говорит, была
                     к победе.
 
 
Воля волей, если сил невпроворот, —
                     а я увлекся:
Я на десять тыщ рванул как на пятьсот —
                     и спёкся!
Подвела меня – ведь я предупреждал! —
                     дыхалка:
Пробежал всего два круга – и упал, —
                     а жалко!
 
 
И наш тренер, экс– и вице-чемпион
                     ОРУДа,
Не пускать меня велел на стадион —
                     иуда!
Ведь вчера мы только брали с ним с тоски
                     по банке —
А сегодня он кричит: «Меняй коньки
                     на санки!»
 
 
Жалко тренера – он тренер неплохой, —
                     ну бог с ним!
Я ведь нынче занимаюся борьбой
                     и боксом, —
Не имею больше я на счет на свой
                     сомнений:
Все вдруг стали очень вежливы со мной,
                     и – тренер…
 

1966

«Каждому хочется малость погреться…»

 
Каждому хочется малость погреться —
Будь ты хоть гомо, хоть тля, —
В космосе шастали как-то пришельцы —
Вдруг впереди Земля,
 
 
Наша родная Земля!
 
 
Быть может, окончился ихний бензин,
А может, заглохнул мотор, —
Но навстречу им вышел какой-то кретин
И затеял отчаянный спор…
 
 
Нет бы – раскошелиться
И накормить пришельца…
Нет бы – раскошелиться,
А он – ни мычит, ни телится!
 
 
Не важно, что пришельцы
Не ели черный хлеб, —
Но в их тщедушном тельце —
Огромный интеллект.
 
 
И мозгу у пришельцев —
Килограмм примерно шесть, —
Ну а у наших предков —
Только челюсти и шерсть.
 
 
Нет бы – раскошелиться
И накормить пришельца…
Нет бы – раскошелиться,
А он – ни мычит, ни телится!
 
 
Обидно за предков!
 

1966

Песня космических негодяев

 
Вы мне не поверите и просто не поймете:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —
По пространству-времени мы прём на звездолете,
Как с горы на собственном заду.
 
 
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
 
 
На Земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом, —
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —
Нам все встречи с ближним нипочем!
 
 
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом – космическая тьма.
 
 
Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,
От дурных болезней и от бешеных зверей, —
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —
На Земле бывало веселей!
 
 
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
 
 
Прежнего, земного не увидим небосклона,
Если верить россказням ученых чудаков, —
Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законам
На Земле пройдет семьсот веков!
 
 
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего —
На Земле нет больше тюрем и дворцов.
На Бога уповали бедного,
Но теперь узнали: нет его —
Ныне, присно и вовек веков!
 

1966

В далеком созвездии Тау Кита

 
В далеком созвездии Тау Кита
Всё стало для нас непонятно, —
Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —
А нас посылают обратно.
 
 
На Тау Ките
Живут в тесноте —
Живут, между прочим, по-разному —
Товарищи наши по разуму.
 
 
Вот, двигаясь по световому лучу
Без помощи, но при посредстве,
Я к Тау Кита этой самой лечу,
Чтоб с ней разобраться на месте.
 
 
На Тау Кита
Чегой-то не так —
Там таукитайская братия
Свихнулась, – по нашим понятиям.
 
 
Покамест я в анабиозе лежу,
Те таукитяне буянят, —
Все реже я с ними на связь выхожу:
Уж очень они хулиганят.
 
 
У таукитов
В алфа́вите слов —
Немного, и строй – буржуазный,
И юмор у них – безобразный.
 
 
Корабль посадил я как собственный зад,
Слегка покривив отражатель.
Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» —
Что значит по-нашему – «Здрасьте!»
 
 
У таукитян
Вся внешность – обман, —
Тут с ними нельзя состязаться:
То явятся, то растворятся…
 
 
Мне таукитянин – как вам папуас, —
Мне вкратце об них намекнули.
Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» —
В ответ они чем-то мигнули.
 
 
На Тау Ките
Условья не те:
Тут нет атмосферы, тут душно, —
Но таукитяне радушны.
 
 
В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..
Но кибернетический гид мой
Настолько буквально меня перевел,
Что мне за себя стало стыдно.
 
 
Но таукиты —
Такие скоты —
Наверно, успели набраться:
То явятся, то растворятся…
 
 
«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!
Ну что…» – тут мой голос сорвался.
Я таукитянку схватил за грудки́:
«А ну, – говорю, – признавайся!..»
 
 
Она мне: «Уйди!» —
Мол, мы впереди —
Не хочем с мужчинами знаться, —
А будем теперь почковаться!
 
 
Не помню, как поднял я свой звездолет, —
Лечу в настроенье питейном:
Земля ведь ушла лет на триста вперед
По гнусной теорьи Эйнштейна!
 
 
Что, если и там,
Как на Тау Кита,
Ужасно повысилось знанье, —
Что, если и там – почкованье?!
 

1966

Про дикого вепря

 
В королевстве, где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
 
 
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил, —
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
 
 
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть наконец!
Вот кто отчается на это, на это,
Тот принцессу поведет под венец».
 
 
А в отчаявшемся том государстве —
Как войдешь, так прямо наискосок —
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
 
 
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды – и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка – и во дворец волокут.
 
 
И король ему прокашлял: «Не буду
Я читать тебе морали, юнец, —
Но если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец».
 
 
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы – выкатить портвейну бадью!»
Мол, принцессу мне и даром не надо, —
Чуду-юду я и так победю!
 
 
А король: «Возьмешь принцессу – и точка!
А не то тебя раз-два – и в тюрьму!
Ведь это все же королевская дочка!..»
А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»
 
 
И пока король с им так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
 
 
Делать нечего – портвейн он отспорил, —
Чуду-юду уложил – и убег…
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
 

1966

«Один музыкант объяснил мне пространно…»

 
Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, —
Заменят гитару электроорганы,
Электророяль и электропила…
 
 
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
 
 
Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, —
Но кажется мне – надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.
 
 
И все же опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
 
 
Электророяль мне, конечно, не пара —
Другие появятся с песней другой, —
Но кажется мне – не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.
 
 
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
 

1966