Текст книги "Песни. Стихотворения"

Дом хрустальный
(из кинофильма «Хозяин тайги», 1968)

 
Если я богат, как царь морской,
Крикни только мне: «Лови блесну!» —
Мир подводный и надводный свой,
Не задумываясь, выплесну!
 
 
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
 
 
Если беден я, как пес – один,
И в дому моем – шаром кати, —
Ведь поможешь ты мне, Господи,
Не позволишь жизнь скомкати!
 
 
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
 
 
Не сравнил бы я любую с тобой —
Хоть казни меня, расстреливай.
Посмотри, как я любуюсь тобой, —
Как мадонной Рафаэлевой!
 
 
Дом хрустальный на горе – для нее,
Сам, как пес бы, так и рос – в цепи.
Родники мои серебряные,
Золотые мои россыпи!
 

1967

Для кинофильма «Интервенция» (1968, 1987)

 
До нашей эры соблюдалось чувство меры,
Потом бандитов называли – «флибустьеры», —
Теперь названье звучное «пират»
               Забыли, —
               Бить их
               И словом оскорбить их
               Всякий рад.
 
 
Бандит же ближних возлюбил – души не чает,
И если чтой-то им карман отягощает —
Он подойдет к им как интеллигент,
               Улыбку
               Выжмет —
               И облегчает ближних
               За момент.
 
 
А если ближние начнут сопротивляться,
Излишне нервничать и сильно волноваться, —
Тогда бандит поступит как бандит:
               Он стрельнет
               Трижды —
               И вмиг приводит ближних
               В трупный вид.
 
 
А им за это – ни чинов, ни послаблений, —
Доходит даже до взаимных оскорблений, —
Едва бандит выходит за порог,
               Как сразу:
               «Стойте!
               Невинного не стройте!
               Под замок!»
 
 
На теле общества есть много паразитов,
Но почемуй-то все стесняются бандитов, —
И с возмущеньем хочется сказать:
               «Поверьте, —
               Боже,
               Бандитов надо тоже
               Понимать!»
 

1967

 
Как все, мы веселы бываем и угрюмы,
Но если надо выбирать и выбор труден —
Мы выбираем деревянные костюмы, —
               Люди! Люди!
 
 
Нам будут долго предлагать не прогадать:
«Ах, – скажут, – что вы! Вы еще не жили!
Вам надо только-только начинать!..» —
Ну а потом предложат: или – или.
 
 
Или пляжи, вернисажи, или даже
Пароходы, в них наполненные трюмы,
Экипажи, скачки, рауты, вояжи —
Или просто деревянные костюмы.
 
 
И будут веселы они или угрюмы,
И будут в роли злых шутов и добрых судей, —
Но нам предложат деревянные костюмы, —
               Люди! Люди!
 
 
Нам даже могут предложить и закурить:
«Ах, – вспомнят, – вы ведь долго не курили!
Да вы еще не начинали жить!..» —
Ну а потом предложат: или – или.
 
 
Дым папиросы навевает что-то, —
Одна затяжка – веселее думы.
Курить охота! Как курить охота!
Но надо выбрать деревянные костюмы.
 
 
И будут вежливы и ласковы настолько —
Предложат жизнь счастливую на блюде, —
Но мы откажемся – и бьют они жестоко, —
               Люди! Люди! Люди!
 

1967

«Мао Цзедун…»

 
Мао Цзедун —
                      большой шалун —
Он до сих пор не прочь кого-нибудь потискать, —
Заметив слабину,
                          меняет враз жену, —
И вот недавно докатился до артистки.
 
 
Он маху дал —
                       он похудал:
У ней открылся темперамент слишком бурный, —
Не баба – зверь, —
                              она теперь
Вершит делами «революции культурной».
 
 
А ну-ка встань, Цин Цзянь,
                                          а ну талмуд достань, —
Уже трепещут мужнины враги!
Уже видать концы —
                               жена Лю Шаоци
Сломала две свои собачие ноги.
 
 
А кто не чтит цитат,
                            тот – ренегат и гад, —
Тому на задницы наклеим дацзыбао!
Кто с Мао вступит в спор,
                                    тому дадут отпор
Его супруга вместе с другом Линем Бяо.
 
 
А кто не верит нам,
                            тот – негодяй и хам,
А кто не верит нам, тот – прихвостень и плакса.
Марксизм для нас – азы,
ведь Маркс не плыл в Янцзы, —
Китаец Мао раздолбал еврея Маркса!
 

1967

«От скушных шаба́шей…»

 
От скушных шаба́шей
Смертельно уставши,
Две ведьмы идут и беседу ведут:
«Ну что ты, брат-ведьма,
Пойтить посмотреть бы,
Как в городе наши живут!
 
 
Как всё изменилось!
Уже развалилось
Подножие Лысой горы.
И молодцы вроде
Давно не заходят —
Остались одни упыри…»
 
 
Спросил у них леший:
«Вы камо грядеши?»
«Намылились в город – у нас ведь тоска».
«Ах, гнусные бабы!
Да взяли хотя бы
С собою меня, старика».
 
 
Ругая друг дружку,
Взошли на опушку.
Навстречу попался им враг-вурдалак.
Он скверно ругался,
Он к им увязался,
Кричал, будто знает, что как.
 
 
Те к лешему: как он?
«Возьмем вурдалака!
Но кровь не сосать и прилично вести!»
Тот малость покрякал,
Клыки свои спрятал —
Красавчиком стал, – хочь крести.
 
 
Освоились быстро, —
Под видом туристов
Поели-попили в кафе «Гранд-отель».
Но леший поганил
Своими ногами —
И их попросили оттель.
 
 
Пока леший брился,
Упырь испарился, —
И леший доверчивость проклял свою.
И ведьмы пошлялись —
И тоже смотались,
Освоившись в этом раю.
 
 
И наверняка ведь
Прельстили бега́ ведьм:
Там много орут, и азарт на бегах, —
И там проиграли
Ни много ни мало —
Три тысячи в новых деньгах.
 
 
Намокший, поблекший,
Насупился леший,
Но вспомнил, что здесь его друг, домовой, —
 
 
Он начал стучаться:
«Где друг, домочадцы?!»
А те отвечают: «Запой».
 
 
Пока ведьмы выли
И всё просадили,
Пока леший пил-надирался в кафе, —
Найдя себе вдовушку,
Выпив ей кровушку,
Спал вурдалак на софе.
 

1967

Невидимка

 
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай,
Приходит ли знакомая блондинка —
Я чувствую, что на меня глядит соглядата́й,
Но только не простой, а – невидимка.
 
 
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
Однажды выпиваю – да и кто сейчас не пьет! —
Нейдет она: как рюмка – так в отрыжку, —
Я чувствую – сидит, подлец, и выпитому счет
Ведет в свою невидимую книжку.
 
 
Иногда срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
Я дергался, я нервничал – на выдумки пошел:
Вот лягу спать и подымаю храп; ну,
Коньяк открытый ставлю и – закусочки на стол, —
Вот сядет он – тут я его и хапну!
 
 
Иногда срываюсь с места
Будто тронутый я,
До сих пор моя невеста —
Мной не тронутая!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
К тому ж он мне вредит, – да вот не дале как вчера —
Поймаю, так убью его на месте! —
Сижу, а мой партнер подряд играет «мизера́»,
А у меня «гора» – три тыщи двести.
 
 
Побледнев, срываюсь с места
Как напудренный я,
До сих пор моя невеста —
Целомудренная!
 
 
Про погоду мы с невестой
Ночью диспуты ведем,
Ну а что другое если —
Мы стесняемся при ём.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 
 
А вот он мне недавно на работу написал
Чудовищно тупую анонимку, —
Начальник прочитал, мне показал, – а я узнал
По почерку – родную невидимку.
 
 
Оказалась невидимкой —
Нет, не тронутый я —
Эта самая блондинка,
Мной не тронутая!
 
 
Эта самая блондинка…
У меня весь лоб горит!
Я спросил: «Зачем ты, Нинка?»
«Чтоб женился», – говорит.
 
 
Обидно мне,
Досадно мне, —
Ну ладно!
 

1967

Песня про плотника Иосифа, деву Марию, Святого духа и непорочное зачатье

 
Возвращаюся с работы,
Рашпиль ставлю у стены, —
Вдруг в окно порхает кто-то
Из постели от жены!
 
 
Я, конечно, вопрошаю:
               «Кто такой?»
А она мне отвечает:
               «Дух Святой!»
 
 
               Ох, я встречу того Духа —
               Ох, отмечу его в ухо!
               Дух он тоже Духу рознь:
               Коль Святой – так Машку брось!
 
 
               Хочь ты – кровь голубая,
               Хочь ты – белая кость, —
               Вот родится Он, и знаю —
               Не пожалует Христос!
 
 
Машка – вредная натура —
Так и лезет на скандал, —
Разобиделася, дура:
Вроде, значит, помешал!
 
 
Я сперва-сначала с лаской:
               То да сё…
А она – к стене с опаской:
               «Нет, и всё!»
 
 
               Я тогда цежу сквозь зубы,
               Но уже, конечно, грубо:
               «Хочь он возрастом и древний,
               Хочь годов ему тыщ шесть, —
               У него в любой деревне
               Две-три бабы точно есть!»
 
 
Я – к Марии с предложеньем, —
Я на выдумки мастак! —
Мол, в другое воскресенье
Ты, Мария, сделай так:
 
 
Я потопаю под утро —
               Мол, пошел, —
А ты прими его как будто,
               Хорошо?
 
 
               Ты накрой его периной —
               И запой, – тут я с дубиной!
               Он – крылом, а я – колом,
               Он – псалом, а я – кайлом!
 
 
               Тут, конечно, он сдается —
               Честь Марии спасена, —
               Потому что, мне сдается,
               Этот Ангел – Сатана!
 
 
…Вот влетаю с криком, с древом,
Весь в надежде на испуг…
Машка плачет, «Машка, где он?»
«Улетел, желанный Дух!»
 
 
«Как же это, я не знаю,
               Как успел?»
«Да вот так вот, – отвечает, —
               Улетел!
 
 
               Он псалом мне прочитал
               И крылом пощекотал…»
               «Ты шутить с живым-то мужем!
               Ах ты скверная жена!..»
               Я взмахнул своим оружьем…
               Смейся, смейся, Сатана!
 

1967

Дайте собакам мяса

 
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
 
 
Чтоб не жиреть воронам,
Ставьте побольше пугал.
Чтобы любить, влюбленным
Дайте укромный угол.
 
 
В землю бросайте зёрна —
Может, появятся всходы.
Ладно, я буду покорным —
Дайте же мне свободу!
 
 
Псам мясные ошметки
Дали – а псы не подрались.
Дали пьяницам водки —
А они отказались.
 
 
Люди ворон пугают —
А воронье не боится.
Пары соединяют —
А им бы разъединиться.
 
 
Лили на землю воду —
Нету колосьев, – чудо!
Мне вчера дали свободу —
Что я с ней делать буду?!
 

1967

Моя цыганская

 
В сон мне – желтые огни,
И хриплю во сне я:
«Повремени, повремени —
Утро мудренее!»
Но и утром всё не так,
Нет того веселья:
Или куришь натощак,
Или пьешь с похмелья.
 
 
В кабаках – зеленый штоф,
Белые салфетки, —
Рай для нищих и шутов,
Мне ж – как птице в клетке.
В церкви – смрад и полумрак,
Дьяки курят ладан…
Нет, и в церкви всё не так,
Всё не так, как надо!
 
 
Я – на гору впопыхах,
Чтоб чего не вышло, —
На горе стоит ольха,
Под горою – вишня.
Хоть бы склон увить плющом —
Мне б и то отрада,
Хоть бы что-нибудь еще…
Всё не так, как надо!
 
 
Я – по полю вдоль реки:
Света – тьма, нет Бога!
В чистом поле – васильки,
Дальняя дорога.
Вдоль дороги – лес густой
С бабами-ягами,
А в конце дороги той —
Плаха с топорами.
 
 
Где-то кони пляшут в такт,
Нехотя и плавно.
Вдоль дороги всё не так,
А в конце – подавно.
И ни церковь, ни кабак —
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так!
Всё не так, ребята…
 

Зима 1967/68

Утренняя гимнастика
(Для спектакля «Последний парад» (1968 и др.)

 
Вдох глубокий, руки шире,
Не спешите – три-четыре! —
Бодрость духа, грация и пластика!
Общеукрепляющая,
Утром отрезвляющая,
Если жив пока еще, —
                                гимнастика!
 
 
Если вы в своей квартире, —
Лягте на пол – три-четыре! —
Выполняйте правильно движения!
Прочь влияние извне —
Привыкайте к новизне, —
Вдох глубокий до изне-
                                   можения!
 
 
Очень вырос в целом мире
Гриппа вирус – три-четыре! —
Ширится, растет заболевание.
Если хилый – сразу гроб!
Сохранить здоровье чтоб —
Применяйте, люди, об-
                                  тирание!
 
 
Если вы уже устали —
Сели-встали, сели-встали, —
Не страшны вам Арктика с Антарктикой!
Главный академик Иоффе
Доказал: коньяк и кофе
Вам заменит спорта профи-
                                       лактика!
 
 
Разговаривать не надо —
Приседайте до упада,
Да не будьте мрачными и хмурыми!
Если очень вам неймется —
Обтирайтесь чем придется,
Водными займитесь проце-
                                       дурами!
 
 
Не страшны дурные вести —
Мы в ответ бежим на месте, —
В выигрыше даже начинающий.
Красота – среди бегущих
Первых нет и отстающих, —
Бег на месте общеприми-
                                     ряющий!
 

1968

Марш аквалангистов

 
Нас тянет на дно как балласты.
Мы цепки, легки как фаланги,
А ноги закованы в ласты,
А наши тела – в акваланги.
 
 
В пучину не просто полезли,
Сжимаем до судорог скулы,
Боимся кессонной болезни
И, может, немного – акулы.
 
 
Замучила жажда – воды бы!
Красиво здесь – все это сказки, —
Здесь лишь пучеглазые рыбы
Глядят удивленно нам в маски.
 
 
Понять ли лежащим в постели,
Изведать ли ищущим брода?!
Нам нужно добраться до цели,
Где третий наш без кислорода!
 
 
Мы плачем – пускай мы мужчины:
Застрял он в пещере кораллов, —
Как истинный рыцарь пучины,
Он умер с открытым забралом.
 
 
Пусть рок оказался живучей, —
Он сделал что мог и что должен.
Победу отпраздновал случай, —
Ну что же, мы завтра продолжим!
 

1968

«На стол колоду, господа…»

 
«На стол колоду, господа, —
Крапленая колода!
Он подменил ее». – «Когда?»
«Барон, вы пили воду…
 
 
Валет наколот, так и есть!
Барон, ваш долг погашен!
Вы проходимец, ваша честь, —
И я к услугам вашим!
 
 
Что? Я не слышу ваш апарт…
О нет, так не годится!»
…А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 
 
«Закончить не смогли вы кон —
Верните бриллианты!
А вы, барон, и вы, виконт,
Пожалте в секунданты!
 
 
Ответьте, если я не прав, —
Но наперед все лживо!
Итак, оружье ваше, граф?!
За вами выбор – живо!
 
 
Вы не получите инфаркт,
Вам не попасть в больницу!»
…А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 
 
«Да полно, назначаю сам:
На шпагах, пистолетах…
Хотя сподручней было б вам —
На дамских амулетах.
 
 
Кинжал… – ах, если б вы смогли!.. —
Я дрался им в походах!
Но вы б, конечно, предпочли —
На шулерских колодах!
 
 
Вам скоро будет не до карт —
Вам предстоит сразиться!»
…А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 
 
«Не поднимайте, ничего, —
Я встану сам, сумею!
Я снова вызову его,
Пусть даже протрезвею.
 
 
Барон, молчать! Виконт, не хнычь!
Плевать, что тьма народу!
Пусть он расскажет, старый хрыч,
Чем он крапил колоду!
 
 
Когда откроет тайну карт —
Дуэль не состоится!»
…А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 
 
«А коль откажется сказать —
Клянусь своей главою:
Графиню можете считать
Сегодня же вдовою.
 
 
И хоть я шуток не терплю,
Но я могу взбеситься, —
Тогда я графу прострелю,
Экскьюз ми, ягодицу!»
 
 
Стоял июль, а может – март…
Летели с юга птицы…
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 
 
«…Ах, граф, прошу меня простить —
Я вел себя бестактно, —
Я в долг хотел у вас просить,
Но не решился как-то.
 
 
Хотел просить наедине —
Мне на́ людях неловко —
И вот пришлось затеять мне
Дебош и потасовку.
 
 
О да, я выпил целый штоф —
И сразу вышел червой…
Дурак?! Вот как! Что ж, я готов!
Итак, ваш выстрел первый…»
 
 
Стоял весенний месяц март,
Летели с юга птицы…
А в это время Бонапарт
Переходил границу.
 

1968

«Сколько чудес за туманами кроется…»

 
Сколько чудес за туманами кроется —
Ни подойти, ни увидеть, ни взять, —
Дважды пытались, но бог любит троицу —
Глупо опять поворачивать вспять.
 
 
Выучи намертво, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
 
 
Было когда-то – тревожили беды нас, —
Многих туман укрывал от врагов.
Нынче, туман, не нужна твоя преданность —
Хватит тайгу запирать на засов!
 
 
Выучи намертво, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
 
 
Тайной покрыто, молчанием сколото —
Заколдовала природа-шаман.
Черное золото, белое золото
Сторож седой охраняет – туман.
 
 
Только ты выучи, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
 
 
Что же выходит – и пробовать нечего,
Перед туманом ничто человек?
Но от тепла, от тепла человечьего
Даже туман поднимается вверх!
 
 
Выучи, вызубри, не забывай
И повторяй как заклинанье:
«Не потеряй веру в тумане,
Да и себя не потеряй!»
 

1968

Я уехал в Магадан

 
Ты думаешь, что мне – не по годам,
Я очень редко раскрываю душу, —
Я расскажу тебе про Магадан —
Слушай!
 
 
Как я видел Нагайскую бухту
               да тракты, —
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 
 
Однажды я уехал в Магадан —
Я от себя бежал как от чахотки.
Я сразу там напился вдрабадан
Водки!
 
 
Но я видел Нагайскую бухту
               да тракты, —
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 
 
За мной летели слухи по следам,
Опережая самолет и вьюгу, —
Я все-таки уехал в Магадан
К другу!
 
 
И я видел Нагайскую бухту
               да тракты, —
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 
 
Я повода врагам своим не дал —
Не взрезал вены, не порвал аорту, —
Я взял да как уехал в Магадан,
К черту!
 
 
Я увидел Нагайскую бухту
               да тракты, —
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 
 
Я, правда, здесь оставил много дам, —
Писали мне: «Все ваши дамы биты!» —
Ну что ж – а я уехал в Магадан, —
Квиты!
 
 
И я видел Нагайскую бухту
               да тракты, —
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 
 
Когда подходит дело к холодам, —
Пусть это далеко, да и накладно, —
Могу уехать к другу в Магадан —
Ладно!
 
 
Ты не видел Нагайскую бухту —
               дурак ты!
Улетел я туда не с бухты-
               барахты.
 

1968

«Жил-был добрый дурачина-простофиля…»

 
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
               Но однажды, как назло,
                              Повезло —
И в совсем чужое царство занесло.
 
 
Слезы градом – так и надо
Простофиле:
Не усаживайся задом
На кобыле,
Ду-ра-чи-на!
 
 
Посреди большого поля – глядь – три стула,
Дурачину в область печени кольнуло, —
               Сверху – надпись: «Для гостей»,
                              «Для князей»,
А на третьем – «Стул для царских кровей».
 
 
Вот на первый стул уселся
Простофиля,
Потому что он у сердца
Обессилел,
Ду-ра-чи-на!
 
 
Только к стулу примостился дурачина —
Сразу слуги принесли хмельные вина,
               Дурачина ощутил
                              Много сил —
Элегантно ел, кутил и шутил.
 
 
Погляди-ка, поглазей —
В буйной силе
Взлез на стул для князей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
 
 
И сейчас же бывший добрый дурачина
Ощутил, что он – ответственный мужчина, —
               Стал советы отдавать,
                              Крикнул рать,
И почти уже решил воевать.
 
 
Дальше – больше руки грей,
Ежли в силе! —
Взлез на стул для королей
Простофиля,
Ду-ра-чи-на!
 
 
Сразу руки потянулися к печати,
Сразу топать стал ногами и кричати:
       «Будь ты князь, будь ты хоть
                   Сам Господь —
Вот возьму и прикажу запороть!»
 
 
Если б люди в сей момент
Рядом были —
Не сказали б комплимент
Простофиле,
Ду-ра-чи-не!
 
 
Но был добрый этот самый простофиля —
Захотел издать Указ про изобилье…
       Только стул подобных дел
                   Не терпел:
Как тряхнет – и, ясно, тот не усидел…
 
 
И очнулся добрый малый
Простофиля
У себя на сеновале
В чем родили, —
Ду-ра-чи-на!
 

1968

Две песни об одном воздушном бое

 
Их восемь – нас двое, – расклад перед боем
Не наш, но мы будем играть!
Сережа, держись! Нам не светит с тобою,
Но козыри надо равнять.
 
 
Я этот небесный квадрат не покину —
Мне цифры сейчас не важны:
Сегодня мой друг защищает мне спину,
А значит – и шансы равны.
 
 
Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,
Надсадно завыли винты, —
Им даже не надо крестов на могилы —
Сойдут и на крыльях кресты!
 
 
Я – «Первый», я – «Первый», – они под тобою!
Я вышел им наперерез!
Сбей пламя, уйди в облака – я прикрою!
В бою не бывает чудес.
 
 
Сергей, ты горишь! Уповай, человече,
Теперь на надежность строп!
Нет, поздно – и мне вышел «мессер» навстречу, —
Прощай, я приму его в лоб!..
 
 
Я знаю – другие сведут с ними счеты, —
Но, по облакам скользя,
Взлетят наши души, как два самолета, —
Ведь им друг без друга нельзя.
 
 
Архангел нам скажет: «В раю будет туго!»
Но только ворота – щелк, —
Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом
В какой-нибудь ангельский полк!»
 
 
И я попрошу Бога, Духа и Сына, —
Чтоб выполнил волю мою:
Пусть вечно мой друг защищает мне спину,
Как в этом последнем бою!
 
 
Мы крылья и стрелы попросим у Бога, —
Ведь нужен им ангел-ас, —
А если у них истребителей много —
Пусть пишут в хранители нас!
 
 
Хранить – это дело почетное тоже, —
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей
И в воздухе и на земле.
 

 
Я – «ЯК», истребитель, – мотор мой звенит,
Небо – моя обитель, —
А тот, который во мне сидит,
Считает, что – он истребитель.
 
 
В этом бою мною «юнкерс» сбит —
Я сделал с ним, что хотел, —
А тот, который во мне сидит,
Изрядно мне надоел!
 
 
Я в прошлом бою навылет прошит,
Меня механик заштопал, —
А тот, который во мне сидит,
Опять заставляет – в штопор!
 
 
Из бомбардировщика бомба несет
Смерть аэродрому, —
А кажется – стабилизатор поет:
«Мир вашему дому!»
 
 
Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт», —
Уйду – я устал от ран!..
Но тот, который во мне сидит,
Я вижу, решил – на таран!
 
 
Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!..
Но мне не гореть на песке, —
Запреты и скорости все перекрыв,
Я выхожу из пике!
 
 
Я – главный, а сзади… Ну чтоб я сгорел! —
Где же он, мой ведомый?
Вот он задымился, кивнул – и запел:
«Мир вашему дому!»
 
 
И тот, который в моем черепке,
Остался один – и влип, —
Меня в заблужденье он ввел – и в пике
Прямо из мертвой петли.
 
 
Он рвет на себя – и нагрузки вдвойне, —
Эх, тоже мне – летчик-ас!..
Но снова приходится слушаться мне, —
И это – в последний раз!
 
 
Я больше не буду покорным – клянусь! —
Уж лучше лежать на земле…
Ну что ж он не слышит, как бесится пульс:
Бензин – моя кровь – на нуле!
 
 
Терпенью машины бывает предел.
И время его истекло, —
И тот, который во мне сидел.
Вдруг ткнулся лицом в стекло.
 
 
Убит! Наконец-то лечу налегке.
Последние силы жгу…
Но что это, что?! Я – в глубоком пике —
И выйти никак не могу!
 
 
Досадно, что сам я не много успел, —
Но пусть повезет другому!
Выходит, и я напоследок спел:
«Мир вашему дому!»
 

1968