Текст книги "Нравственное правосудие и судейское правотворчество"

Русское право и правосудие

Православие как духовный ключ становления русской государственности и правосудия

Киевская Русь является начальной ступенью русской национальной государственности. При всех спорах и неясностях достоверным остается одно: в IX в. государственность у восточных славян уже существует, объединение земель вокруг Киева, безусловно, является государственным. Академик Е.А. Рыбаков полагает, что о Киевском государстве можно говорить уже с самого начала IX в.': «Государство восточных славян с центром в Киеве (Киевское государство) было одним из самых больших в средневековой Европе»[213]213
  Тихомиров М.Н. Древняя Русь. М., 1975. С. 22.


[Закрыть]. Форма осуществления власти в нем была близка к раннефеодальной монархии: во главе стоял великий киевский князь, принимавший решения совместно с советом, в состав которого входили дружинники и представители родоплеменной знати. При великом князе складывался, постепенно усложняясь, финансово-административный аппарат, который уже в X веке представлял собой довольно разветвленную систему, включающую функциональные органы центрального и местного управления.

В конце X века (988 г.) Киевская Русь принимает христианство. Сам этот факт не вызывает сомнения и запечатлен во многих исторических документах, однако почему-то не акцентируется внимание на том, что принято было именно православное, а не католическое вероисповедание. Остаются скрытыми плотной завесой неизвестности мучительные сомнения и глубокие раздумья правителей Киевской Руси, подвигшие их к выбору именно православия. Данное событие, с нашей точки зрения, является ключевым для понимания не только «загадочной русской души», но и тех глубинных процессов, которые влияли на формирование Русского государства, развитие русского права и правосудия.

Православие стало государственной религией Византии (Восточной Римской империи) с принятием императором Константином I Великим (около 285–337 гг.) христианской веры[214]214
  См.: Салыгин Е.Н. Теократическое государство. М., 1999. С. 60, 61.


[Закрыть]. Указами и декретами императора Константина, а затем и его преемников священнослужители наделяются государственно-властными полномочиями, церковно-территориальное деление уподобляется административному, а государственное устройство – церковному. При последнем императоре единой Римской империи Феодосии I (около 346–395 гг.), при котором и произошло ее окончательное разделение, константинопольский епископ получает высший иерархический чин после римского епископа и как следствие – власть над восточной частью империи. Император, в свою очередь, добивается высшего положения в церкви и тем самым полного контроля над духовенством. Исследователи отмечают, что при Феодосии I слияние государства и церкви было доведено до логического конца: «Всеми мерами император создавал православное государство. Государство de jure превратилось в церковь»[215]215
  Гидульянов П.В. Из истории развития церковно-правительственной власти. Восточные патриархи в период четырех соборов. Ярославль, 1908. С. 444.


[Закрыть].

Как известно, один из основных пунктов разногласий между православием и католицизмом – это догмат о единосущности Сына Божьего[216]216
  См. подробнее: Схоластик Евагрий. Церковная история в 4 книгах. СПб., 2001. Кн. I. С. 96–99, 122,123; Кн. II С. 204, 205, 274–277; Кн. III. С.45–48; Православный библейский словарь. СПб., 1997. С. 102–118, 200–205; Диакон Соколов В. Тварный мессия. Пределы века. 2000. № 7; Протоиерей Цыпин В. Церковное право. М., 1996. С. 53–61.


[Закрыть]: согласно православной вере в Нем нераздельно сосуществуют две природы и две воли – Божественная и человеческая, тем самым Богочеловек олицетворяет собой Богоданные нравственные начала, такие, как совесть, добро, милосердие и справедливость. Католическая же церковь исходит из «искусственного» разделения Иисуса Христа на сына Бога и на человека. Отсюда вывод: если Христос – не Бог, а прежде всего человек, то и папа римский как человек и наместник Бога на земле являет собой непогрешимость Бога. Тем самым подрываются устои непогрешимости – Богоданные духовно-нравственные начала, несущие божественный свет и дух.

Православная церковь выстояла в этой длительной и упорной борьбе. Принятие на Первом Вселенском Соборе в Никее в мае 325 г., на котором присутствовали 318 епископов, термина «единосущий» в качестве Символа Веры П. Флоренский назвал самым значительным и единственно возможным по своей догматической и философской важности событием в истории церкви. На Никейском Соборе, по его мнению, шла речь «не о специальном богословском вопросе, касающемся только утонченных сфер богословской мудрости, но о самой сути церковного мировоззрения, о самоопределении Церкви»[217]217
  Священник Флоренский П. Столп и утверждение истины. Петроград, 1914. С. 54.


[Закрыть]. Как бы продолжая эту мысль, В. Соловьев пишет: «Противоположность двух миров романо-германского и славянского должна быть возведена к исконной противоположности их духовных начал восточного православия и западного католичества»[218]218
  Соловьев В. О христианском единстве. М., 1994. С. 149.


[Закрыть].

Истинная вера в православно-духовные начала и явилась основой и опорой в формировании мировоззрения славян, что нашло отражение в высшей мере преданности нравственным идеалам и непреодолимому желанию претворения их в жизнь. Следует особо подчеркнуть, что защита богоданных нравственных начал, даже ценой самой жизни, становится характерной чертой мировоззрения народа русского, тем самым «в своих душах хранящего непоколебимой и нерушимой истинную веру»[219]219
  Схоластик Евагрий. Указ. соч. Кн. I. С. 116.


[Закрыть]. По словам константинопольского патриарха Фотия, «даже и многими и многократно прославленные и в жестокости, и в скверноубийстве всех оставляющие за собою, так называемые русы, которые, поработив находящихся вокруг себя и отсюда чрезмерно возгордившись, подняли руки и против Римской державы, но теперь и они переменили эллинское и нечестивое учение, которого держались раньше, на чистую и неподдельную христианскую веру и любовно поставили себя в ряду наших подданных и друзей, вместо недавнего грабительства и великой против нас дерзости. И настолько воспламенило их желание и ревность веры… что они приняли епископа и пастыря и с великим усердием и ревностью приемлют христианские верования»[220]220
  Цит. по: Россейкин Ф.М. Первое правление Фотия, патриарха Константинопольского. Сергиев-Посад, 1915. С. 279, 280.


[Закрыть].

Столь лестная оценка особенно ценна, так как исходит от человека, являвшего собой высокий авторитет православной церкви: Фотий стал патриархом в 858 г., сменив на этом посту Игнатия – ставленника римского папы, и показал себя как крупный государственный деятель и мудрый дипломат. Он выступал за усиление власти константинопольских патриархов, заявляя, что византийский василевс и константинопольский патриарх должны обладать равными правами. С именем Фотия, категорически отказавшегося признавать римского папу главой христианской церкви, также связано первое разделение (схизма) христианской церкви на восточную (православную) и западную (католическую)[221]221
  См.: Костомаров Н. Патриарх Фотий и первое разделение церквей //Вестник Европы. 1868. Т. II. С. 628.


[Закрыть].

В связи с усилением роли православной церкви в Византийском государстве с неизбежностью (как это было в свое время на Западе) возник и вопрос о ее взаимоотношениях со светской властью. В основу этих взаимоотношений, к установлению которых так или иначе стремились все православные страны[222]222
  См.: Священник Николин А. Церковь и государство (история правовых отношений). Издание Сретенского монастыря. 1997. С. 15–17.


[Закрыть], была положена идея не их противопоставления, а гармонии и согласия, выразившаяся в доктрине «симфонии властей» (consonatia), властей сосуществующих, но не сливающихся друг с другом, властей взаимодействующих, но не стремящихся к подчинению друг другу.

Свое законодательное закрепление эта доктрина нашла в правление императора Юстиниана (более известного в качестве автора Corpus Juris Civilis) и была сформулирована им следующим образом: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах… Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода»[223]223
  Священник Николин А. Указ. соч. Приложение № 1.


[Закрыть].

«Симфония властей» предполагает взаимодействие всех ветвей власти – законодательной, исполнительной и судебной. В области законодательной оно проявляется в согласовании закона и канона (церковного правила). О том, как должна строиться законодательная деятельность в стране, где государственная и церковная власти действуют в «симфонии» друг с другом, со всей определенностью сказано тем же Юстинианом: «Церковные каноны имеют такую же силу в государстве, как и государственные законы: что дозволено или запрещено первыми, то дозволяется или запрещается последними. Посему преступления против первых не могут быть терпимы в государстве по законам государственным». Что касается судебной области, то здесь взаимодействие предполагает не просто взаимодополнение сфер ведения судов церковного и светского, но, что особенно важно, и привнесение в деятельность последнего нравственно-воспитательного содержания, присущего христианству. В едином служении делу Божию церковь и государство как бы составляют одно целое, один организм, хотя и «неслиянно», но и «нераздельно». Этим православная «симфония» принципиально отличается от латинского папоцезаризма и протестантского цезаропапизма.

Правовые основы взаимоотношений церкви и государства, заложенные в правление императора Юстиниана и сохранившиеся в Византии вплоть до дней ее падения (1453 г.), были заимствованы в X в. Русью и стали, по существу, ее государственно-политической доктриной.

Русские князья тщательно подходили к выбору веры, которая поначалу (не будем идеалистами), несомненно, рассматривалась ими лишь как политический инструмент, необходимый для укрепления княжеской власти и в конечном счете государства. Божья благодать снизойдет несколько позже… Так, исследователи признают факт прибытия в 959 г на Русь по просьбе княгини Ольги (944–962 гг.) миссии германского духовенства, возглавляемой неким Адальбертом[224]224
  См. подробнее: Мавродин В.В. Образование древнерусского государства. Л., 1945. С.258.


[Закрыть], которой вменялось в обязанность проведение христианизации Руси, поддержание порядка на ее территории, исполнение судебных функций. Ученый-историк Б.Я. Рамм высказал предположение, что германские миссионеры пытались распространить христианство на Руси насильственными методами, которые применялись в Германии, где христианство насаждалось самыми варварскими, жесточайшими способами. Однако русы-язычники заставили миссионеров бежать из пределов Руси. Дело даже дошло до кровопролития – некоторые из них погибли от рук русов[225]225
  См.: Рапов О.М. Русская церковь в IX первой трети XII века. Принятие христианства. М., 1998. С. 172.


[Закрыть]. Согласно Повести временных лет уже в правление князя Владимира на Руси снова выбирали веру[226]226
  См.: Повесть временных лет. М., 1950. Ч. 1. С. 59–75.


[Закрыть]. Летописец отметил, что к Владимиру приходили из Рима «немцы», предлагая принять католичество. Он их выслушал, а затем сказал: «Идите опять, яко отцы наши сего не приняли суть»[227]227
  Указ. соч. С. 60.


[Закрыть]. Таким образом, им был сделан осознанный выбор в пользу православной веры, что явилось определяющим в формировании нравственного самосознания русского народа, а также в развитии его государственности.

По словам архимандрита Платона, «Киевско-Новгородская Русь с принятием христианства от Византии унаследовала памятники церковного права и традицию непрерывного апостольского преемства в иерархии Церкви. Кроме того, Церковь на Руси оказывала влияние на формирование русского права. Мировоззрение и этика православия были одновременно и основой, и содержанием, и гарантией государственного и гражданского права и обеспечивали незыблемость государственных устоев русской жизни»[228]228
  Архимандрит Платон. Церковь и преемственность традиций. М., 1996. С. 82.


[Закрыть]. При этом русский народ не потерял самобытность. Как напишет в начале XV века католический кардинал д'Эли, «русские в такой степени сблизили христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в его образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение»[229]229
  Смирнов М. Ягелло-Яков Владислав и первое соединение Литвы с Польшей. Одесса, 1868. С. 161.


[Закрыть]. Однако бесспорно то, что Древняя Русь верно и глубоко разрешила вопрос практического взаимодействия церкви и государства, восприняв византийскую идею «симфонии властей», заключавшуюся в разделении их сфер и в органическом согласовании их целей и усилий, а также во взаимозависимости закона и канона.

* * *

В правление византийских императоров Льва III Исаврянина и Константина Копронима (между 726 и 741 гг.) с целью воздействия государственной власти на нравственность народа с помощью правовых норм был разработан законодательный свод Эклога, регламентировавший жизнь в христианском государстве и представлявший собой сокращенную выборку из Институций, Дигест, Кодекса и Новелл императора Юстиниана с внесенными в них исправлениями с целью смягчения предусмотренных ими мер наказания в духе большего «человеколюбия». Это был первый законодательный документ, в котором закреплялись две основные цели наказания – возмездие за причиненный вред (искупление вины) и устрашение (превентивная функция наказания).

К середине VIII века появилось Приложение к Эклоге, включавшее четыре самостоятельных закона – Земледельческий, Военный, Морской и Моисеев. Последний (полное название его «Выборка из данного Богом израильтянам через Моисея закона») – это собрание 70 эксцептов (отрывков и извлечений) из Септуагинты (перевода Ветхого Завета с еврейского на греческий язык, выполненного в царствование Птоломея II Филадельфа 70 толковниками), содержащих религиозно-нравственные предписания. Составители Приложения (как и более поздние составители юридических сборников) рассматривали их в качестве юридических норм, а сам закон – в качестве юридического документа (на Руси текст Моисеева закона был включен в состав Кормчей книги). В целом Эклога и Приложение к ней составляли своеобразный корпус права, действовавший в Византии в VIII–IX веках.

С восшествием на византийский престол императоров Македонской династии (867 г.), правление которых часто называют золотым веком византийской государственности, наступает время широкомасштабных законодательных реформ. Их идея, зародившаяся в кругах юристов, тяготевших к патриарху Фотию, заключалась в замене «латинского Юстинианова корпуса» греческим корпусом законов. Результатом их деятельности явились Василики (или Басилики, Царские книги) – собрание законов в 60 книгах. При этом положенный в их основу Юстинианов Corpus Juris Civilis подвергся серьезной переработке: составители Василик, изъяв многие устаревшие постановления, одновременно (любопытный факт) напоминали должностным лицам и в целом гражданам империи о существовании других, к тому времени забытых законов. При включении в свод подобного закона нередко указывалось: «хотя данный закон обычно и не соблюдается, но против того, кто нарушит его положения, можно подать в суд жалобу на насилие».

В этот же период (886 г.) комиссией, возглавляемой патриархом Фотием, был разработан законодательный сборник, вошедший в историю под названием «Эпанагога» (Возведение, или Введение). Он состоял из 40 титулов (об основных правах и правосудии, об императоре, патриархе и высших чинах административной иерархии, о назначении и рукоположении епископов и других чинов церковной иерархии, о судах, свидетелях и документах, о помолвке и браке, о приданом и дарениях между мужем и женой, о формах юридических сделок, о завещаниях, о строительстве, о соседском праве, о преступлениях и наказаниях) и утверждал следующую идею: император и патриарх являются не представителями разных властей – государственной и церковной, а двумя главами единого церковно-государственного организма, и лишь вместе они знаменуют полноту земной верховной власти в Византийской империи; верховным же Законодателем, Судией и Правителем церковно-государственного организма является Господь Иисус Христос.

Говоря, что «закон от Бога», который есть истинный Василевс, авторы Эпанагоги одновременно в первом титуле дают следующее определение закона: «Закон – это общезначимое распоряжение, плод размышления мудрых мужей, общее соглашение граждан государства». Таким образом, подчеркивается и Божественное, и народное происхождение закона, ибо «голос народа – это голос Бога» (vox populi vox dei); политическая власть опосредованно исходит от Бога, но непосредственно от общины. Император же не уподобляется Богу и не рассматривается в качестве «живого закона». Тем самым изменяется закрепленное в Дигестах положение римского права – «То, что угодно государю, имеет силу закона».

На смену Эпанагоге в 907–908 гг. пришел новый сборник «Прохирон» (Находящийся под рукой) – творение императора Льва VI. В состав сборника вошли не только законы гражданские, уголовные, отчасти процессуальные (в 40 титулах Прохирона говорилось о браке и приданом, обязательствах, наследственном праве, частных и публичных постройках, преступлениях и наказаниях, военной добыче), но и каноническое право, хотя влияние церкви в нем заметно уменьшено. Интересно, что титулы 7 (О воспрещении женитьбы), 24 (О наследственных правах епископов), 28 (О правилах поставления епископа) вошли в состав Кормчей книги.

Развитие церковного законодательства, регламентирующего вопросы как собственно церкви, так и ее взаимоотношений с государством, породило потребность в объединении различных правил и постановлений в один свод или приведение их в определенный порядок для более удобного использования. Стали появляться сборники как церковных правил, так и гражданских постановлений, касающихся церкви, так называемые номоканоны (от греческого «номос» – закон гражданский и «канон» – правило церковное). Первый из известных номоканонов – Сборник Иоанна Схоластика, составленный в VI веке, однако наиболее исторически важным считается Номоканон в 14 титулах, или Номоканон Фотия. Церковные правила в нем представлены только цитатами, а законы гражданские приведены в кратких извлечениях из Кодекса и Новелл Юстиниана, местами с толкованиями византийских правоведов.

В 920 г. Константинопольский Собор утвердил Номоканон в 14 титулах в качестве кодекса, общеобязательного для Вселенской Церкви. Однако в связи с неодинаковым пониманием и соответственно применением тех или иных его правил возникла необходимость в их толковании, в раскрытии их сущности, что и было осуществлено в XII веке по поручению императора Мануила Комнина Феодором Вальсамоном. Стремясь устранить противоречия между канонами, Вальсамон руководствовался следующим правилом: отдавать предпочтение канонам Вселенских Соборов перед канонами Поместных и канонам позднейшим перед канонами ранними, так как «позднейший закон отменяет ранний». Противоречия между канонами и законами разрешались в пользу канонов как имеющих двойную санкцию – духовной и светской власти, законами же нужно руководствоваться «при молчании канонов»[230]230
  См.: Священник Николин А. Указ. соч. С. 36–39, 41, 44, 46.


[Закрыть].

Таким образом, византийское право, по словам протоиерея В.Цыпина, представляло собой уникальное сочетание канонического и светского права, обусловленное господствовавшей в теократическом государстве доктриной «симфонии властей», и включало положения как Божественного права, так и права естественного, что предопределяло различие понятий «право», «канон» и «закон»; тем самым византийское право, по сути, явилось как бы естественным продолжением генетически неразрывной нравственно-правовой связи народов[231]231
  См.: Протоиерей Цыпин В. Указ. соч. С. 28–37.


[Закрыть].

* * *

С принятием православного христианства Древнерусским государством влияние на него Византии стало определяющим. Это влияние в области права и правосудия выразилось прежде всего в рецепции византийского права (как в принятии правовых идей, так и в развитии собственного законодательства)[232]232
  См.: Владимирский-Буданов М.Ф. Обзор истории русского права. Ростов-на-Дону, 1995. С. 110–118.


[Закрыть].

Вместе с тем, хотя и с определенной долей условности, можно говорить и о рецепции римского права постольку, поскольку византийское право восприняло его нормы, хотя вслед за Н.Алексеевым следует признать, что «римское право влияло на западное человечество, как исторический образец нормальной юридической системы, которой свойственна была сила исторической традиции… а для народов России – Евразии римское право не обладало значением такого образца, не было нормативным фактом, не считалось исторической традицией»[233]233
  Алексеев Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 457, 458.


[Закрыть]. На наш взгляд, вполне объяснимо, почему положения римского права не являлись юридической догмой для формирующейся молодой русской нации, дело в том, что они воспринимались сквозь призму доктрины «симфонии властей».

В этом отношении характерны трактаты митрополита Илариона и великого киевского князя Владимира Всеволодовича Мономаха.

Иларион озаглавил труд так: «О законе Моисеем даннем и о благодати и истине Иисус Христом бывши и како закон отъиде. Благодать же и истина всю землю исполни и вера во вся языки простреся и до нашего языка русского. И похвала кагану нашему Владимиру от него же и крещены быхом и молитва к Богу от всеа земля наша. Господи благослови ю»[234]234
  Цит. по: Розов Н.Н. Синодальный список сочинений Илариона – русского писателя XI в. Slavia. Praha, 1963. R. XXXII. Ses. 2. S. 152, 153.


[Закрыть].

В начале произведения раскрывается смысл понятий «закон» и «истина» и выясняются их взаимосвязи. Истина воспринимается Иларионом как некий абсолютный идеал, единый для всех времен и народов, который, хотя и имеет религиозный статус, содержит ряд гносеологических и нравственных моментов, позволяющих оценивать окружающую действительность и поведение человека. Высшей истиной объявляются Иисус Христос и его учение; только познание и усвоение этого учения (через благодать) дают возможность в качестве оценочных критериев всех действий и ситуаций использовать нравственно-этический идеал христианства, сформулированный в заповедях-велениях и заповедях-запретах, определяющих модель поведения христианина в мире, а также заповедях достижения блаженства, требующих высокого внутреннего совершенства.

Иларион четко различает понятия закона как внешнего установления-предписания, регулирующего насильственными мерами поведение человека в обществе, и истины, выражающейся в высоком нравственном состоянии человека (в его понимании только христианина), не нуждающегося в силу своего совершенства в регулятивной деятельности закона, относительность и зыбкость которого очевидны. Закон определяет внешние поступки людей на той ступени, когда люди еще не постигли истину; он дан человечеству только «на приуготование к истине и благодати, да в нем обыкнет человеческое естество», ибо человечество как скверный сосуд сначала должно быть омыто водою-законом, а затем оно уже станет способным принять «млеко благодати». «Закон бо предтеча бе и слуга благодати и истине»[235]235
  Цит. по: Розов Н.Н. Указ. соч. С. 153.


[Закрыть]. Закон и истина у Илариона не противостоят друг другу – истина воспринимается человечеством благодаря закону, а не вопреки ему, утверждает он и ссылается на положение Новозаветного учения о том, что Иисус Христос пришел в мир не для того, чтобы нарушить закон, а напротив, исполнить его («не приидох разорить закона, но исполнить»). Таково древнейшее представление о соотношении закона и нравственности при убедительной аргументации предпочтительности нравственных критериев для регламентации поведения человека в обществе.

Иларион использует уже сложившееся, видимо, в обществе представление о единой смысловой основе терминов «правда» и «закон»[236]236
  См.: Золотухина Н.М. Развитие русской средневековой политико-правовой мысли. М., 1985. С. 13.


[Закрыть]. В. Даль, исследуя семантику слова «правда», утверждает, что в России «по первому коренному значению правдой зовется Судебник, Русская Правда, Правда Ярославова, Сборник узаконений, установлений, Правда – старое право суда, власть судить, карать и миловать, суд и расправа»[237]237
  Даль В.И. Словарь русского языка. М., 1965. Т. 3. С. 376.


[Закрыть]. Однако нельзя не учитывать, что общее философское и литературное значение, присущее как самому этому слову, так и его синонимическому ряду, имеет не только юридический аспект: «правда» рассматривается как «истина… без обмана, справедливость, добродетель…»[238]238
  Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1895. Стб. 1355, 1356.


[Закрыть]. Иларион одним из первых обосновал политико-юридическую традицию, согласно которой «правда» воспринимается и употребляется как юридическое понятие, включающее и нравственную мотивацию. Так, в статье 56 Русской Правды говорится, что закупа, бежавшего из-за плохого с ним обращения («обиды деля своего господина»), не следует немедленно обращать в рабство, а нужно «дати ему правду», т. е. рассмотреть все обстоятельства дела и разрешить его на основании справедливости и закона. В данном случае слово «правда» означает установление истины по делу для справедливого и законного его разрешения[239]239
  См.: Материалы к изучению истории государства и права СССР. Русская Правда. М., 1962. С. 56.


[Закрыть].

Сущностью всякой власти в обществе провозглашается Иларионом божественная воля. Ее носитель – князь – является «причастником» и «наследником» небесного царства. Автор уделяет большое внимание описанию форм правления и в особенности методам и способам осуществления власти: князь должен «единодержец быв земли своея». В применяемой Иларионом формуле совершенно четко выражено его представление о единстве суверенной власти в пределах подвластной территории, и в средневековой политической теории эта терминология будет определяющей. Единодержавная власть князя не произвольна, она крепка «мужеством и смыслом» и основана на законе («землю свою пасущу правдою»), иными словами, происхождение высших властных полномочий имеет законный характер. Великий князь «друже правде, смыслу… милости» заботится о церквах и монастырях; он обязан неустанно творить милостыню и быть щедрым по отношению к своим подданным, помнить о болящих, вдовах и сиротах и всех иных «требующих милости». Управление государством, по мысли Илариона, требует самоотверженности («главное делом скончай») и направлено на достижение высшей цели обеспечения интересов всех подданных.

Правосудие, вершимое в государстве только по закону, должно быть милостиво: «мало казни, много помилуй». Кроме жестких юридических мер Иларион советует применять моральное воздействие, и тут, следуя принципу милосердия как превалирующему, «вмале оскорби, а вскоре овесели», ибо суровое наказание, по мысли Илариона, противно самой природе человека. Он впервые в русской политической литературе поставил вопрос об ответственности князя перед подданными. Князь обязан, пишет Иларион, «без блазна же Богом данные ему люди управившу», неся ответственность за людей, вверенных его попечению, и за свое управление ими: «за труд паствы людии его»[240]240
  Цит. по: Розов Н.Н. Указ. соч. С. 4, 167, 170, 173.


[Закрыть].

Великий киевский князь Владимир Всеволодович Мономах видение проблемы права и правосудия изложил в трех произведениях: «Поучении к детям», «Письме двоюродному брату Олегу Черниговскому» и «Отрывке», условно называемом «Автобиографией».

Первое Д.С. Лихачев характеризует как «темпераментный политический трактат», которому присущи «страстная политическая направленность и тесная связь с политическими событиями времени, последовательное проведение в нем единой политической идеи»[241]241
  Лихачев Д.С. Великое наследие. М., 1980. С. 157, 158.


[Закрыть]. Ведущее место в нем занимает проблема организации и осуществления власти. Наиболее подходящей формой организации власти Мономах считает сочетание единоличной власти великого князя с определенными полномочиями совета дружины. Он многократно осуждает «беззаконие» и «неправду», причем «правда» и «закон» в его понимании тождественны, а выражение «вершить правосудие» равнозначно выражению «действовать по правде».

Судебные функции Мономах настойчиво предлагает осуществлять непосредственно самому князю, не допуская беззакония («а не вдавайте сильным погубити человека»), проявляя милосердие к наиболее беззащитным слоям населения. Отрицание кровной мести вылилось у него в конечном счете в полное неприятие смертной казни: «ни права, ни крива не убивайте и не повелевайте убити его», даже если по тяжести своих деяний и будет достоин смерти («аще будет повинен смерти»), все равно «не погубляйте никакоя же хрестьяны»[242]242
  См.: Повесть временных лет. М.-Л., 1950. Т. 1.С. 157.


[Закрыть]. Призыв не мстить рассматривается в Поучении к детям не только как принцип законодательства, в данном случае определяющий назначение наказаний, но и как основа межкняжеских взаимоотношений.

Последнее имело большое значение в условиях наметившегося в XII веке обособления русских земель, поскольку вражда между князьями наносила большой урон стране. Так, во времена переяславского княжения Владимира Мономаха князь Василько Теребовльский, мстя за свое ослепление князю Давиду Игоревичу, зажигал огнем его города «и створи мщение как сообщает летопись, на людях неповинных, и пролья кровь неповинну». В связи с этим Мономах, как и Иларион, разрабатывает проблему ответственности правителя перед подданными. О ней он говорит и при изложении вопроса об отправлении правосудия, понимая всю значимость данного института как действенного инструмента «уврачевания» как самого правителя, так и его подданных.

Несомненно, приведенные нравственно-правовые откровения являлись своеобразными ориентирами в развитии права и правосудия на Руси. Справедливости ради следует сказать, что и до принятия христианства Древняя Русь не была tabula rasa в правовом отношении. Как известно, источниками права во все времена являются обычай и закон, и Русь не стала в этом плане исключением. Так, древнерусский летописец, говоря о племенах славян, пишет, что они «имеяхуть обычаи своя, и законы отец своих и преданья, кождо свой норов». А главное, летописцу известно различие между собственно законом и обычаем: «комуждо языку овем исписан закон есть, другим же обычаи». Не следует забывать, кроме того, что благодаря экономическим, политическим и культурным контактам (в частности, с ганзейскими городами, Готландом, Ригой, Немецким орденом, Швецией) на Руси были хорошо известны византийские и южнославянские памятники права, канонические сборники, содержащие как непосредственно правовой материал, так и комментарии к нему и отражающие достигнутый в соседних странах уровень юридического мышления и правовой культуры в целом[243]243
  См.: Щапов Я.Н. Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси вXI–XIII вв. М., 1978. С. 6—10.


[Закрыть].

Вместе с тем представляется справедливым мнение М.Ф. Владимирского-Буданова о том, что считать древнерусское право собранием разноязычных норм было бы в высшей степени ошибочным. Древнерусское право создавалось на русской почве, оно отражало те общественные отношения, которые сложились на Руси, закрепляло те порядки, которые были обусловлены природой древнерусского феодального общества. Древнерусское законодательство выросло из обычного права, а обычаи уходят корнями далеко в глубь истории народа. Конечно, в нем встречаются нормы, аналогичные западноевропейским; иногда имело место и заимствование. Однако чаще сходные нормы порождались просто сходными общественными отношениями. Основная масса правового материала не может быть сведена к чужеземным источникам, ее происхождение никак нельзя объяснить простым копированием.

Таким образом, Древнерусское государство и его исторические преемники имели уже достаточно развитую правовую систему, отражавшую высокий для своего времени уровень развития общества. Именно поэтому введение христианства, несмотря на всю эпохальность этого события, не привело к исчезновению древнерусского права, оно лишь способствовало необходимому усвоению норм канонического права и частичной и свободной рецепции некоторых кодексов византийского светского права. Так, ссылки на Номоканон, Эклогу, Прохирон как на обязательные источники права содержатся в русских законах (в уставных грамотах князей Владимира, Ярослава Мудрого, Всеволода, в Новгородской и Псковской судных грамотах). Например, в Новгородской судной грамоте говорилось: архиепископу «судити суд свой… по св. отец правилу, по манакануну».