Текст книги "Крысолов или К вящей славе Божией"

– Почему же? – сейчас же возразил Иннокентий. – Или вы не признаёте примата церковной власти?

Магистр Томас покачал головой, выражение его лица приобрело несколько снисходительный оттенок.

– Я, святой отец, являясь специалистом по правоведению, прежде всего опираюсь на то, что имеет под собой прочный фундамент закона и права. В данном конкретном случае я апеллирую к примату первородства королевской власти.

Иннокентий сейчас же повернулся к архиепископу.

– Миссер Ансельмо! Я полагаю, вы то хоть не станете оспаривать примат апостольского престола перед престолом светским?

Глава сицилийской делегации выдержал весомую паузу, после чего, сложив ладони перед собой, будто бы собираясь молиться, заговорил; было заметно, что он старается взвешивать каждое произносимое слово.

– Власть церковная и власть царская… суть от Бога… Власть церковная передана пастырям через Спасителя нашего Иезуса Христа… и далее – через князя апостолов, первого папу романского – Святого Петра… Власть же царская установлена на земле задолго до первого из епископов прямым Божьим промыслом… Ибо сказано устами Господа нашего: мною цари царствуют и повелители узаконяют правду… Посему, святой отец, в данном конкретном вопросе я вынужден принять сторону магистра Томаса.

– Вот как!.. – вскинул брови понтифекс. – Ну что же, я уважаю ваше мнение, миссер Ансельмо, хотя и считаю его глубоко ошибочным… – он оглядел делегацию, как будто видел её в первый раз. – Полагаю, миссери, обмен мнениями был для нас взаимно полезным… Вы хотите что-то ещё сказать, дон Никола? – заметил он судью, буквально ёрзающего от нетерпения на своём ложе.

– Э-э-э… – облегчённо заблеял судья. – Я хотел привести ещё один аргумент, святой отец! По поводу Гравинского договора. Вы тут много цитировали «Юстинианов Кодекс». Так вот. Там ведь ещё сказано, что заключённый между двумя лицами договор не распространяется на третье лицо! И он так же не распространяется на наследников договаривающихся! Верно?!.. Значит, и королева Константия не обязана соблюдать положения Гравинского конкордата!

– Ах ты, Господи! – всплеснул руками Ансельмо, лицо его исказила гримаса крайнего неудовольствия. – Дон Никола!..

Иннокентий печально улыбнулся.

– Я даже не стану разубеждать вас в ваших заблуждениях, дон Никола. Они столь глубоки и… Пусть лучше это сделает миссер архиепископ, – он коротко кивнул в сторону Ансельмо. – Ему это будет сподручней.

– Ты бы, Никола, лучше поменьше болтал, тогда, глядишь, сошёл бы за умного! – проскрипел со своего ложа до сего времени молчавший архидьякон Эмерико. – Ты ж не путай частный договор с государственным! Или ты считаешь, что мы тут обсуждаем покупку осла?

Судья вспыхнул.

– Дон Эмерико! Я бы попросил!.. Я, между прочим, в своё время тоже кончил университет и, уж поверьте мне, немного разбираюсь!..

Понтифекс, не дослушав, поднялся.

– Ну что ж, миссери, полагаю, мы достаточно прояснили наши позиции. Миссер Ансельмо!..

Архиепископ встал. Вслед за ним поднялась на ноги и вся делегация. Иннокентий наклонил голову.

– Прошу прощения, миссери, но более не имею времени беседовать с вами. Дела, дела… Надеюсь, моя позиция по озвученным вопросам вам понятна. Прошу в точности донести её до королевы Константин. Хугулино!.. Проводи гостей!.. Всего наилучшего, миссери!.. Всего наилучшего! Храни вас Господь!.. И непременно передайте моё благословение Её Величеству королеве… и принцу Фрид ерику!..

Когда делегация, несколько ошеломлённая ничтожностью результатов и краткостью аудиенции, покинула Леонинский триклиний, Иннокентий, заложив руки за спину, принялся мерять шагами зал, то и дело останавливаясь у фонтана и подолгу, в глубокой задумчивости, наблюдая за сверкающими и переливающимися игривыми струйками воды. Время от времени он, видимо не замечая того, чуть выставлял перед собой, словно бы прося подаяния, правую руку ладонью вверх и коротко и плавно жестикулировал ею, явно беседуя с неким, невидимым постороннему глазу, собеседником. Проводивший послов и вернувшийся Хугулино, сидя за своим маленьким раскладным, с косой наклонной крышкой, секретарским столиком, почти не дыша, с трепетным благоговением, наблюдал за патроном. В подобные периоды раздумий понтифекс напоминал ему некоего божественного ткача, виртуозного портного, ткущего и тут же кроящего ткань непревзойдённого мастера, изготовляющего неповторимый, доселе невиданный, изящный, но, в то же время, весьма практичный костюм. А эта правая рука! То словно взвешивающая на ладони невидимую волшебную ткань. То ловко орудующая иглой. То любовно разглаживающая уже готовые детали туалета. То словно дирижирующая целым выводком послушных, ловящих каждый жест своего хозяина, старательных слуг-портняжек…

– Хугулйно!

– Да, святой отец!..

Иннокентий остановился возле капеллана. Всё! Полотно было соткано, ткань раскроена, и сейчас на глазах у Хугулйно великий мастер будет ловкими стежками сшивать отдельные куски в готовый, но пока ещё видимый лишь ему одному, костюм…

– Запоминай, Хугулйно. А лучше – записывай, помечай, чтоб ничего не упустить… Значит, так… Сейчас же отправь кого-нибудь в Трастевере. В базилику Святой Цецилии, к кардиналу Петро Диане. Пригласи кардинала от моего имени к завтрашнему обеду… Далее… Составь послание Пилиппу Суэбскому. Поздравь его с избранием. От меня и от Священной коллегии кардиналов. Побольше пафоса и пышных оборотов… Ну, там: преемник великих дел и великой славы!.. Высоко вознёсший фамильный герб… Нет, лучше: прославленный в веках фамильный герб!.. Да снизойдёт на тебя благодать и благословение Божие!.. Ежечасно молимся за процветание царства твоего… Ну и так далее. Сообразишь. Потом дашь мне просмотреть… Теперь… – понтифекс, в задумчивости огладил бородку. – Теперь… Теперь пиши. Возьми большой лист и пиши.

Хугулйно вытащил из-за пояса чистый бумажный свиток, отмотал изрядный конец и, разложив лист на столе, тщательно разгладил ладонями. После чего, прижав плоскими свинцовыми грузиками края бумаги, пододвинул ближе чернильницу, достал из кожаного пенала и выложил в ряд три отточенных гусиных пера. Приглядевшись к острию, отправил одно из перьев обратно и заменил его новым.

– Я готов, святой отец!

– Готов? Хорошо… – понтифекс привычно заложил руки за спину и вновь принялся неторопливо вышагивать по залу, впрочем, далеко не отходя от секретарского стола. – Пиши… Иннокентий, епископ, слуга слуг Божьих, всем верным Христа в Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии привет и апостольское благословение… Следующим годом сто лет как отвоёван был Гроб Господень от попирающих Его неверных. Сто лет как потом и кровью великой был смыт позор бесчестия и святыни бесценные христианскому миру возвращены были… Однако ж грехами нашими тяжкими, равно как и глупостью и немощью нашей, вновь, посрамив себя, утратили мы Крест Животворящий, на коем Спаситель мира висел… Имущество наше другим отдано, и жилища наши в руках чужих. И дороги Сиона печалятся, ибо некому идти по ним на пир, а взамен ходят по ним лишь враги наши… Гроб же Господень, коему пророк предрекал славу непреходящую, вновь осквернён неверными и обесславлен… И сия слава наша, о коей сказал апостол, что нет славы большей, чем спасение через Крест Господень, ныне опять в руках вражеских… И сам Господь Иезус Христос, умерщвленный за нас, искупивший наше пленение Своим, отдавшись в руки неверных, ныне гоним из обиталища Своего… О чём наш Престол Апостольский, взирая на то, безмерно скорбит… Успеваешь?.. Пиши-пиши… – понтифекс сделал несколько шагов молча, постоял, покачиваясь с пятки на носок, потом вновь повернулся к секретарю. – Пиши… Нынче же пришла земля та в положение таковое, что ежели в скором времени помощь в трудностях оказана ей не будет, и не изломятся потуги языческие… малая толика верных христиан, тех, что отдали себя всецело защите наследия Господнего и служению Распнённому, кровью своей напоят стрелы вражеские, и мечи языческие увидят у горла своего… Великий плач разносится оттоль, коего прежде не слыхивали, и от воплей тех охрипло горло, и от слёз тех безмерных глаза ослабли… – Иннокентий увлёкся, голос его окреп и теперь гремел под гулкими, расписанными великолепными фресками, сводами зала: – Истинно говорю вам, сбудутся слова пророка: коль оставите Хиеросолйм, правая рука ваша не повинуется вам более, и язык к небу присохнет, ежели о нём не вспомните. И ныне стенает Престол Апостольский, и как трубный возвышает глас свой, народ христианский на поприще ратное поднимая… Отмстить за рану, нанесённую Распнённому, следуя словам: ты, идущий дорогой своею, внемли и взирай, видел ли ты скорби, подобные моим?!.. Успеваешь?.. Пиши… Посему, горя пламенным желанием к освобождению Земли Святой из рук нечестивых, посоветовавшись с мудрыми, хорошо знающими обстоятельства времени и места, и с одобрения Священной коллегии, мы постановляем… Да свершится так, чтоб через год с малым от нынешнего, к июньским календам следующего, одна тысяча сто девяносто девятого, года, все те, кто, пред Богом обет святой дав, воевать Гроб Господень отправиться решится… как и те, которые знамение креста на себя возложить решатся… так и прочие крестоносцы, и другие, которые крест свой впоследствии примут… а также с ними следующие и им вспомогающие… то есть все, кто за море, в земли хиеросолимские, отплыть предпримет, собрались в королевстве Сицилии… Одни, как им будет предписано, в Брундйзиуме, а другие – в Мёссане и в других местах, этим гаваням соседних… – Иннокентий вновь остановился рядом с капелланом и, глядя через его плечо, проследил, как тот заканчивает строчку. – Этим гаваням соседних… Так. Хорошо… Пиши дальше… Пиши, Хугулино, пиши…

– Ну что ж, миссер Диана, здесь вполне укромное место, чтобы можно было поговорить, не опасаясь чужих ушей…

Иннокентий и кардинал Петро Диана, спустившись по широкой беломраморной лестнице и пройдя через колоннаду, оказались в атриуме Латеранского дворца. Дворик действительно был пуст – обитатели Латерана, зная о том, что понтифекс облюбовал это место для своих уединённых раздумий и тайных деловых встреч, старались без крайней нужды здесь не появляться. Относительно небольшой – шагов сто на сто – квадрат двора был весь засажен самшитовым кустарником, сквозь который были проложены извилистые, мощёные камнем дорожки. То там, то тут, в небольших зелёных карманах, были устроены уютные, укрытые от любопытных взоров уголки с удобными широкими скамьями, вырезанными из чёрного африканского дерева. А в центре скверика босоногая каменная дева печально лила воду из кувшина в небольшой овальный бассейн с невысокими, зелёного мрамора, бортами и глазастыми жёлтыми и синими рыбами, выложенными цветной смальтой на дне…

Состоявшийся перед этим обед прошёл в непринуждённой светской болтовне. Говорили о погоде, о затянувшейся холодной весне, обсуждали недавнюю скандальную свадьбу младшего сына Франгипани, сетовали на несносную в своём непослушании молодёжь, на шатание веры и, как следствие, повсеместное падение нравов. Папа справлялся о делах прихода, спрашивал о ремонте, затеянном в церкви Святой Цецилии, особо интересовался витражами, которые кардинал собирался установить в базилике. Дело было новое, своих мастеров-витражников – во всяком случае, толковых – в Роме не оказалось, и кардинал заказал витражи аж во Флорентин. Обещали сделать к Рождеству. По деньгам получилось очень и очень недёшево, но отнюдь и не запредельно дорого – мастер цеха здорово скинул цену после того, как кардинал исповедал его и отпустил все грехи – как прошлые, так и будущие, на семь лет вперёд. Петро Диана отвечал на вопросы понтифекса охотно, многословно, порой с излишними необязательными подробностями. Оба собеседника понимали, что вся эта застольная болтовня – пустое, не более чем простая дань вежливости; основной разговор – впереди. После того как воздали должное десерту – горячему вину со специями, золотистым французским пирожкам-дариолй и фруктам в меду – папа легко поднялся из-за стола и пригласил кардинала на свежий воздух…

Устроились на одной из скамеечек неподалёку от босоногой нимфы. Было свежо, но не холодно. Неласковый западный ветер, гнавший низко, над самыми крышами дворца, похожие на нечёсаную овечью шерсть грязносерые лохматые облака, вниз, во дворик, не залетал, глянцево-зелёные самшитовые кусты стояли, замерев, и тонкая струйка воды, льющаяся из кувшина девы, временами казалась неподвижным стеклянным прутиком, вертикально воткнутым в камни на краю бассейна…

– Миссер Диана, я хочу поручить вам миссию, – без обиняков начал Иннокентий. – Миссию очень важную, очень ответственную и… и очень секретную. Секретную настолько, что, если сведения о ней утекут на сторону, источником утечки могут стать только два человека – либо вы, либо я.

– Я весь внимание, святой отец, – подался вперёд кардинал.

Иннокентий в задумчивости огладил бородку.

– Мне как-то рассказали историю про одного охотника с острова Сардиния. Говорили, он одной стрелой мог разом убить двух зайцев.

– Я тоже слышал эту историю, святой отец, – улыбнулся краешками губ Петро Диана. – Только мне говорили, что тот охотник был балеарцем. И, разумеется, пращником. Он просто закладывал в свою пращу по два камня и метал их одновременно в две цели.

Понтифекс одобрительно посмотрел на кардинала.

– В принципе, это ведь не столь важно, чем этот охотник бил зайцев, не правда ли? Важен результат… – он помолчал и добавил: – Всегда важен только результат… Миссер Диана, вчера я написал письмо. Адресованное правителям и прелатам Баварии, Суэбии, Франконии и Лотарингии. Письмо с призывом к новому крестовому походу. Я хочу, чтобы вы отправились в Германию и доставили это письмо всем митрополитам и наиболее влиятельным германским дуксам. Это будет первой целью вашей поездки, то есть, условно говоря, первым зайцем, которого вам надлежит добыть… Но я сразу хочу сказать, что этот заяц станет не основным. Главная цель вашей поездки будет в другом.

– Я почему-то так и подумал, святой отец.

– Да, – кивнул Иннокентий. – Я полагаю, призыв к новой войне за Гроб Господень не вызовет сейчас особого энтузиазма в среде германских князей. Им нынче не до этого. Они сейчас озабочены выборами нового короля.

– Но, насколько я слышал, святой отец, новый король Германии уже избран. Разве не так?

Понтифекс покачал головой.

– Не совсем так… Да, большой съезд знати, что прошёл в прошлом месяце в Мюльхузиуме, избрал германским королём Пилиппа Суэбского. Однако к этому съезду есть немало вопросов. Большинство дуксов северных и восточных германских земель просто не приехали в Мюльхузиум. А те, кто приехал, голосовали против. У северян есть свой кандидат – Отто Брунсвиценский, племянник Рикарда Львиное Сердце. И они хотят видеть на троне его… У Пилиппа положение пока весьма шаткое. Он избран, но не коронован. Более того, традиционно коронующий германских монархов Колонийский архиепископ Адольф обвинил Пилиппа в нарушении присяги, данной им сыну покойного короля Хенрика Фридерику. А это серьёзное обвинение! И оно так просто не снимается. И это значит, что архиепископ Адольф ни за что не согласится короновать Пилиппа Суэбского… – Иннокентий помолчал. – Поэтому, миссер Диана, Пилипп Суэбский станет вторым – и главным! – зайцем в нашей с вами охоте. Жирным зайцем, с которого мы постараемся впоследствии взять и мясо, и шкуру… – понтифекс хмыкнул. – Какого бы на самом деле сомнительного качества она ни была… Но об этом несколько позже, давайте оставим самое вкусное на десерт. А пока поговорим ещё об одном зайце…

– О третьем?

– Да, о третьем. Давайте зарядим в нашу пращу ещё один камень.

Кардинал улыбнулся.

– Ну что ж, давайте.

Иннокентий иронично прищурился.

– Это совсем маленький зайчик, поэтому и камешек нам понадобится совсем небольшой. К тому же, как говорят, злой волк не так давно уже как следует потрепал этого зайца. Можно было бы сказать, что он отгрыз зайчику ноги, но, согласитесь, что ж это за заяц без ног? Поэтому давайте остановимся на том, что злой страшный волк откусил ему оба уха.

Петро Диана рассмеялся.

– Вы вконец заинтриговали меня, святой отец! Откройте же тайну, кто этот несчастный безухий заяц?

Понтифекс выдержал подобающую моменту паузу.

– Марковальдо.

– Герцог Марковальдо?!

– Бывший герцог. Я же говорю, злой страшный волк отгрыз ему уши.

– А страшный волк – это, разумеется, вы, святой отец? Иннокентий вздохнул.

– Выходит, что я.

– Бедный зайчик! – посетовал кардинал.

– Да, бедный зайчик!

Они посмеялись.

– И вы, святой отец, намереваетесь окончательно добить бывшего герцога Равеннского и Романийского?.. Э-э… То есть, я хотел сказать, злой серый волк намеревается сожрать зайчишку? На этот раз целиком, с потрохами?

– Отнюдь нет, – покачал головой понтифекс. – Отнюдь нет… Скорее, наоборот. Если придерживаться выбранного нами образа, серый волк отпускает безухого зайчишку погулять. Так сказать, порезвиться на молодой травке… Насколько я помню, в своё время король Хенрик даровал своему верному сенешалю Марковальдо, помимо Равенны и Романии, ещё и Молизиум?

– Точно так, святой отец. Правда, Марковальдо, насколько мне известно, после смерти короля Хенрика в своих сицилийских владениях ни разу не появлялся.

– Вот и я про то же… Вам, миссер Диана, надлежит донести до Марковальдо, что Святой Престол не станет препятствовать тому, чтобы законный правитель Молизиума посетил принадлежащие ему земли. Сделать это надо будет максимально ненавязчиво. Буквально намёком. Для этого, в общем, даже не обязательно встречаться с самим Марковальдо… Я бы даже сказал, что подобная встреча крайне нежелательна. Ведь, подумайте сами, миссер Диана: папский легат, кардинал, посланник Святого Престола – и какой-то там бывший не пойми кто, пусть даже всё ещё и дукс Молизиумский!.. Нет-нет, подобная встреча абсолютно неприемлема. Я полагаю, вполне достаточно будет поползшего по городу шепотка, нечаянно возникшего слуха. Как говорится, имеющий уши да услышит, а умный, услышав, поймёт.

Кардинал с интересом взглянул на понтифекса.

– Вы задумали какую-то хитрость, святой отец? Иннокентий ответил не сразу.

– Вы играете в шахматы, миссер Диана?

Кардинал смешался.

– Я… Э-э… Но ведь шахматы, кажется, запрещены Церковью?

– Разве?.. Ах, ну да! По-моему, Бернард Кларевалленский что-то писал по этому поводу. Но, насколько я помню, этот запрет касался лишь монахов его Ордена. На самом деле ничего предосудительного в шахматах нет. Наоборот. Эта игра развивает проницательность и тренирует ум… Так вы играете в шахматы, миссер Диана?

Щёки кардинала слегка порозовели.

– Да, святой отец… Иногда… Нечасто.

– Ну тогда, миссер Диана, вы должны понимать, что качество игры в шахматы, сила игрока, зависят от того, на сколько ходов вперёд он способен просчитать игру. Причём как за себя, так и за своего соперника.

– Да, я понимаю это, святой отец.

– Так вот. Мы разыграем небольшую комбинацию, нацеленную на королеву. Я сейчас имею в виду королеву Константин). И той фигурой… Нет, пожалуй, на фигуру этот полуобглоданный зайчишка не потянет… И той пешкой, которая будет угрожать королеве, станет Молизиумский дукс Марковальдо… Вы понимаете меня, миссер Диана?

Кардинал помедлил.

– Вы, вероятно, имеете в виду завещание короля Хенрика?

– Да. Я имею в виду так называемое завещание короля Хенрика. А скорее всего, то, что выдаётся дуксом Марковальдо за это завещание. Ведь, согласитесь, никто этого завещания никогда в глаза не видел. О нём, вообще, известно только со слов самого Марковальдо!.. Но, если верить этим словам, вырисовывается очень даже неприятная ситуация. Неприятная прежде всего для королевы Константин. Ведь, согласно этому завещанию, умирающий король Хенрик назначил опекуном своего малолетнего сына, наследника престола, отнюдь не его мать, королеву Константию, а только и именно своего верного сенешаля Марковальдо!..

– Появление какового в пределах Сицилийского государства, – подхватил кардинал, – станет для королевы явной угрозой…

– Что сделает её, – в свою очередь подхватил понтифекс, – более сговорчивой на тех переговорах, которые она ныне ведёт со Святым Престолом… Тем более… Тем более, – со значением повторил он, – что Марковальдо, утратив покровительство короля Хенрика и растеряв почти все свои италийские земли, безусловно будет добиваться службы у Пилиппа Суэбского. И Марковальдо прекрасно понимает, что одно дело – прийти наниматься на службу, как говорится, голым и босым, с пустым кошельком и с протянутой рукой. И совсем другое дело – положить к ногам своего нового суверена столь лакомый кусок, каковым является Сицилия.

– Но, я надеюсь, святой отец, вы не допустите того, чтобы Марковальдо реализовал свои амбиции? Чтобы так называемое «завещание короля Хенрика» обрело реальную силу?

– Разумеется, нет, миссер Диана. Разумеется, нет… Но само присутствие Марковальдо на сицилийской земле станет для королевы Константин той занозой, которая не даст ей спокойно сидеть и, как говорят испанцы, ждать, пока на вязе вырастут груши… А сам Марковальдо пусть думает, что за его приглашением в Молизиум последует что-то ещё. Нечто большее. Пусть зайчик помечтает о Сицилии, о её зелёных рощах и сочных лугах… Ну, а когда наш зайчик сделает своё дело, когда он вдоволь порезвится на молодой травке, тогда уж… – Иннокентий многозначительно замолчал.

– М-да… – печально поднял брови кардинал. – Бедный зайчик… Не хотел бы я оказаться на его месте.

Понтифекс пожал плечами.

– Такова участь всех пешек. Их бросают вперёд, дабы расчистить путь для главных фигур. Задача пешки, смысл всей её жизни – пожертвовать собой ради замысла игрока, стратега. Ради реализации той или иной частной комбинации, ведущей, в общем итоге, к победе во всей партии… И тут главное, – Иннокентий недобро прищурился, – чтобы пешка не пожелала сама стать ферзём, чтобы она не захотела стать проходной… Но уж этого мы, смею вас заверить, ни при каких обстоятельствах не допустим.

Петро Диана покачал головой.

– Никогда не сяду играть с вами в шахматы, святой отец.

– Отчего же?

– Боюсь быть разбитым в пух и прах.

Понтифекс рассмеялся.

– Оказаться разбитым на шахматной доске не страшно. Проигрыш, конечно, задевает самолюбие и, как следствие, портит настроение. Но следует помнить, всякое поражение – лишь путь к будущим победам. Во всяком случае, для игрока, который учится на своих ошибках. Самое главное, – это не проиграть в реальной жизни… Однако давайте вернёмся к нашим зайцам, миссер Диана. Мы начали с вами говорить об основном, самом жирном зайце – о некоронованном короле Пилиппе Суэбском… Я хочу, чтобы вы встретились с ним в Ульме.

Кардинал вновь стал серьёзным.

– Хорошо, святой отец. Что я должен буду ему передать?

– Ну, во-первых, вы передадите ему моё послание с призывом к новому крестовому походу. Это надо будет сделать открыто, на официальном приёме. Сказав при этом нужные слова. Что-нибудь возвышенное и, в то же время, проникновенное. Не буду сейчас останавливаться на этом подробно, полагаю, вы и сами сможете составить подобающую столь торжественному случаю речь… А во-вторых, позже и приватно, вы передадите ему другое моё послание. На этот раз устное… Я не хочу доверять бумаге то, что однажды, кем-нибудь, при определённых обстоятельствах, может быть использовано против меня.

Петро Диана кивнул.

– Вы совершенно правы, святой отец. То, что доверено бумаге, рано или поздно обязательно перестаёт быть секретом… Так что мне надлежит передать Пилиппу Суэбскому на словах?

Какое-то время Иннокентий молчал, задумчиво поглаживая бородку.

– Вы передадите ему следующее… Святой Престол и я, Великий Понтифекс Иннокентий Третий, приветствуем в лице Пилиппа, герцога Суэбского, нового короля Германии… Законность избрания нового короля Святым Престолом под сомнение не ставится. Более того, понимая уязвимость положения короля Пилиппа ввиду непризнания архиепископом Колонийским законности состоявшихся выборов, Святой Престол не станет противиться тому, чтобы акт помазания и коронации вновь избранного короля был произведён в ближайшее время любым из германских архиепископов… Однако… – Иннокентий потёр пальцами лоб. – Однако всё вышесказанное касается лишь возведения Пилиппа Суэбского на престол короля Германии. Что же касается императорского титула… Святой Престол напоминает королю Пилиппу, что право утверждения избранного и возведения его в сан императора принадлежит исключительно папе как Главе Вселенской церкви и Великому Понтифексу. Никто другой, только папа, первый из первых, Викарий Христа и Преемник князя апостолов, имеет право помазывать на царство, освящать и короновать императора. И вот тут, миссер Диана, вам надлежит мягко, но настойчиво, я бы даже сказал – мягко, но непреклонно, дать понять королю Пилиппу, что вопрос получения им императорского титула будет напрямую зависеть от того, на какие уступки Святому Престолу готов пойти вновь избранный король… Такова общая диспозиция. Это то, что вы, миссер Диана, должны будете максимально точно донести до короля Пилиппа… Что же касается конкретики… – понтифекс сделал неопределённый жест рукой. – Скажете ему, что это – предмет дальнейших переговоров. Сейчас же, на нынешнем этапе, от короля Пилиппа требуется лишь общее согласие, его принципиальное принятие изложенной мною позиции Святого Престола.

Кардинал кивнул.

– Я понял вас, святой отец… Что-то ещё?

– Да… – понтифекс вновь огладил свою мягкую ухоженную бородку. – В свете всего сказанного, у меня ещё будет просьба, адресованная королю Пилиппу. Просьба очень важная и… очень личная. Я попрошу вас, миссер Диана, сделать упор на то, что это именно личная просьба. Но, изложив эту просьбу королю, необходимо будет дать ему понять – опять же мягко, но непреклонно, – что от выполнения… или, напротив, от невыполнения этой просьбы будет напрямую зависеть моё личное к нему, королю Пилиппу, расположение и тот уровень доверительности, который может сложиться… или, соответственно, не сложиться между королём Германии – и возможно, будущим императором! – и… и Викарием Христа.

– Полагаю, вы не оставляете королю Пилиппу выбора, святой отец, – развёл руками кардинал. – На таких условиях разве что безумец не согласится исполнить вашу просьбу… Это больше походит на ультиматум. Или на шах королю в шахматах.

Иннокентий покачал головой.

– Всё не так просто, миссер Диана, всё не так просто. Смею вас заверить, от обычного шаха ещё ни один король не умирал. Кроме того, существует масса способов защиты от него. Начиная с простого ухода в сторону, на другую клетку, и заканчивая взятием угрожающей королю фигуры. И, делая шах королю, следует всегда помнить, что шахматная фортуна переменчива. Стоит только немного увлечься, недоглядеть, не учесть какого-то игрового нюанса, выпустить из виду какую-нибудь жалкую, стоящую на другом конце доски, пешку – и всё! Всё может быть кончено в несколько ходов. Это ведь только сейчас – после смерти императора Хенрика, после наших впечатляющих успехов в Центральной Италии и после упрочения нашего положения в самой Роме – мы можем позволить себе столь вольное обращение с германским королём. Но вспомните, ведь это же было, причём было ещё совсем недавно, несколько лет тому назад: здесь, в Роме, в базилике Святого Петра, папа Целестин короновал императора Хенрика, в то время как армия последнего стояла под стенами города. И это был шах папе! Шах, от которого невозможно было ни уйти, ни спрятаться за другую фигуру… Ведь наш старый несчастный папа Целестин отчётливо понимал: если он не согласится короновать Хенрика, тот даже не станет сводить с ним счёты лично. Он просто отдаст его на съедение романскому сенату. А уж тот церемониться с ненавистным папой не станет! И тогда сырая и холодная монастырская келья будет лучшее, на что он, Целестин, в случае своей несговорчивости, может рассчитывать. Так что давайте не будем раньше времени торжествовать победу, а лучше станем внимательно следить за ответными ходами соперника… Вы согласны со мной, миссер Диана?

Кардинал слегка наклонил голову.

– Всецело и полностью, святой отец… Так что это за просьба, которую я должен буду изложить королю Пилиппу?

Понтифекс поколебался.

– Давайте об этом чуть позже. А пока опять вернёмся к нашему пращнику-балеарцу. У меня, миссер Диана, есть на примете ещё один заяц. Четвёртый. И его нам с вами тоже надо постараться добыть.

– Четырёх зайцев одним броском?! – показательно изумился кардинал. – Боюсь, ни одному, даже самому выдающемуся, пращнику такое не по силам.

– Возможно, – не стал спорить папа. – Зато в шахматах в один ход порой можно вложить и три, и четыре смысла, имея в виду дальнейшее развитие комбинации. То есть её варианты на ближнюю и дальнюю перспективы… Так вот, миссер Диана, я хочу, чтобы вы после Ульмы отправились в Колонию и встретились там с архиепископом Адольфом.

– Даже так?! – задрал брови кардинал. – А это… не вызовет недоумения… если не сказать большего, у короля Пилиппа?

– Ничего… – сделал успокаивающий жест Иннокентий. – Ничего, пусть. Недоумение, подозрение, раздражение. Пусть… Пусть поволнуется. Это нам только на руку. Пусть почувствует, что, как говорится, на нём одном свет клином не сошёлся. Кроме того. Ему ведь предъявить вам по сути нечего – официальная цель вашей поездки всем хорошо известна: вы доставляете германским правителям и прелатам моё личное послание с призывом к новому крестовому походу. Если же король Пилипп выразит своё недовольство открыто, дайте ему понять, что для Святой Церкви и он, Пилипп Суэбский, и архиепископ Адольф – не более чем слуги Божьи, смиренные воины войска Христова. И с высоты Святого Престола вся их нынешняя делёжка власти – не более чем мышиная возня в церковном подполе.

– Н-ну хорошо… – несколько неохотно согласился Петро Диана. – Допустим… И какой будет цель моей встречи с архиепископом Адольфом?

Понтифекс ответил не сразу. Он, сделав знак кардиналу – мол, не вставайте, не надо, поднялся и, заложив руки за спину, медленно прошёлся вдоль скамейки, остановился, постоял, покачиваясь с пятки на носок, затем быстро вернулся назад и сел, развернувшись в пол-оборота к собеседнику.

– У меня, миссер Диана, весьма сложное отношение к архиепископу Адольфу. С одной стороны, я не могу не признавать его авторитета и влиятельности в германских землях. Особенно, и что важно для нас, среди противников нового короля Пилиппа… Но с другой стороны… С другой стороны, я понимаю, что авторитет этот во многом дутый. Он зиждется, собственно, на двух вещах: во-первых, на том, что Адольф является Колонийским архиепископом, а Колония, как ни крути, самый большой, самый богатый и, пожалуй, самый могущественный город на той стороне Альп. И во-вторых, – на давних связях его рода, рода Альтенов, с британским королевским домом. А отсюда – британское золото и, как следствие, британское влияние… – Иннокентий помолчал, задумчиво постукивая пальцами по колену. – И тем не менее я решил сделать ставку именно на него. Я хочу, миссер Диана, чтобы вы встретились с архиепископом и, опять-таки в приватной беседе, дали ему понять, что папа Иннокентий не только не имеет ничего против Отто Брунсвиценского, но даже слегка симпатизирует этому, без сомнения, выдающемуся отпрыску славной династии Вёльфенов. Папа Иннокентий также вполне благожелательно отнесётся к возможной коронации Отто Брунсвиценского в качестве германского короля. Однако архиепископ должен понимать, что и Святой Престол, и папа лично, как преемник и продолжатель дела Святого Петра, крайне неодобрительно относятся к любому расколу, учиняемому кем бы то ни было среди христиан. Это, в том числе, будет относиться и к тому расколу, который неизбежно последует за двойными королевскими выборами в Германии. И официально Святой Престол выступит – вынужден будет выступить! – с неодобрением и порицанием противников избранного в Мюльхузиуме короля Пилиппа. Обязательно подчеркните это, миссер Диана: с неодобрением и порицанием. Не менее, но и, что важно, не более того… И, опять же, дайте понять архиепископу, что со временем ситуация вполне может измениться, и тогда Святой Престол положит всё своё влияние на чашу весов другого из кандидатов. И это, в первую очередь, будет зависеть от той политики, которую каждый из претендентов на императорский титул будет проводить в отношении Святого Престола… и папы.