Текст книги "Записки русского интеллигента"

Летом я тщательно готовился к первым урокам и даже репетировал их в пустой комнате. Такая подготовка в начале педагогической деятельности чрезвычайно полезна. Только при большом опыте можно позволить себе не готовиться. Да и для всякого выступления нужно иметь точный план и знать точно начало вступления и его заключение.

Благодаря тщательной подготовке и моему солидному виду (я со студенческих времён носил бороду) никто из моих учениц не заподозрил во мне начинающего педагога. Это было засвидетельствовано моей лучшей ученицей, моей ненаглядной Катёнушкой{197}197
  Так ласково называл В. Д. Зёрнов после венчания свою жену Екатерину Васильевну, урождённую Власову (1885–1959).


[Закрыть], которая в то время была ученицей шестого класса.

Катю Власову нельзя было не заметить сразу как из-за её милого вида, скромного поведения, так и из-за совершенно исключительных по культурности ответов. Она была общей любимицей преподавателей.

Одновременно со мной начал преподавать в гимназии мой товарищ Рафаил Михайлович Соловьёв. Он тоже очень хорошо относился к своим ученицам, и особенно – к Кате Власовой. Осенью 1903 года мы несколько дней провели с ним в Дубне, ходили на охоту, а вечерами долго разговаривали о своих делах и ученицах. Кажется, именно тогда я пришёл к твёрдому убеждению, что лучшей спутницы жизни, чем Катя Власова, мне уже не найти. Но с Катей, пока она была ученицей, я держал себя строго, и никто не догадывался о моих мыслях и намерениях. Скорее окружающим казалось, что я ухаживаю то за одной, то за другой интересной девицей. Да я и не отказывался от общества других девушек и охотно веселился, танцевал и пел, бывал с компанией в театре, что до сих пор не ставлю себе в упрёк. Я никому из учениц не давал повода думать, что я рассматриваю их как девушек, с которыми я могу соединить свою судьбу. И если они так думали, то это их дело.

Осенью же 1902 года я был выбран физико-математическим факультетом лаборантом (по современному ассистентом) кафедры физики. Профессору Соколову требовались преподаватели для руководства лабораторными работами студентов. Таким образом, сохраняя своё звание «оставленного при университете для приготовления к профессорскому званию», я сделался преподавателем университета. В этом году или позже я начал читать маленький курс физики в первой зубоврачебной школе Изачика{198}198
  Ошибка; Александру Борисовичу Изачику (1874—?), окончившему медицинский факультет Московского университета, принадлежала III-я Московская зубоврачебная школа (Петровка, дом Кабанова, кв. 58). Владельцем же I-ой Московской зубоврачебной школы (Долгоруковская ул., собственный дом), просуществовавшей 13 лет – с сентября 1892 по декабрь 1905 года, являлся Илья Матвеевич Коварский (1856–1955).


[Закрыть].

Эти педагогические занятия отнимали у меня порядочно времени, но всё же я продолжал усердно работать у П. Н. Лебедева. Теперь даже не верится, как на всё хватало времени?! Ведь у меня, кроме всего прочего, имелся абонемент на симфонические концерты (12 за сезон) и абонемент в Большом театре (кажется, 20 спектаклей). Бывал я и в гостях. Как раз этой зимой мы с Алексеевыми устраивали «выездной» спектакль у Прохоровых, о котором я рассказывал в первой тетради. Бывали у Никитиных, у Муромцевых. Был у меня и постоянный квартет.

Молодых преподавателей очень привлекала гимназия Н. П. Щепотьевой{199}199
  «Гимназия Щепотьевой, – вспоминал преподавший в ней с 1910 по 1913 год известный впоследствии русский историк, публицист и общественный деятель С. П. Мельгунов, – была по духу уже совсем иной. Для Н. П. Щепотьевой её гимназия была делом идейным – делом её педагогического интереса. Эта гимназия представляла собой как бы до некоторой степени семью, членами которой являлся и педагогический и учащийся персонал. Работать здесь в силу этого вдвойне было приятно, да и состав учениц был повышенно интеллигентный. Отношения у меня и здесь установились самые лучшие, и за все три года решительно не было ни одного малейшего осложнения. Преподавание шло без всяких затруднений, излишних опек, контролей. Всё основывалось на интересе и доверии.
  Председателем педагогического совета был добродушнейший, незлобивый старичок П. Ф. Истрин, родственник академика. Человек политически крайне правый, но по своему добродушию не могший проявлять ни педагогического формализма, ни вводить соответствующей политики в гимназический обиход. Обойти его ничего не стоило. Надо было только слушать его длинные и весьма скучные педагогические рацеи» (Мельгунов С. П. Воспоминания и дневники / Сост., прим. и подготовка текста Ю. Н. Емельянова. М., 2003. С. 218).


[Закрыть]. Сама Надежда Петровна была немного чопорной, но к нам она очень хорошо относилась, хотя мы её иногда и шокировали своим демократизмом и шумным поведением. На наши «субботы» приглашались и старшие (конечно, избранные) ученицы гимназии. Иногда устраивались маленькие концерты самодеятельности. Я приходил со скрипкой, играл и пел. Исполнительницами выступали на этих «субботах» и наши ученицы. И Катя Власова читала. Читала она «Констанцкий собор»{200}200
  Стихотворение А. Н. Майкова; с ним Е. В. Власова выступала на музыкальном вечере в гимназии Н. П. Щепотьевой 9 марта 1903 года.


[Закрыть] исключительно искренне и просто, чем покоряла всех слушателей. Я и сейчас с огромным наслаждением слушаю, когда она читает сказки Алёшеньке.

На «субботы» я приводил и своих ближайших друзей – А. М. и С. М. Кезельманов. И так как Н. П. Щепотьева и «субботы» очень уж часто служили темой наших разговоров, то папа даже заинтересовался, какого возраста эта Щепотьева. Он с ней знаком ещё не был.

Папа был вызван в министерскую комиссию по пересмотру университетского устава{201}201
  27 сентября 1902 года ректор А. А. Тихомиров известил Д. Н. Зёрнова об избрании его Советом Московского университета «своим представителем для участия в специально учреждённой, с высочайшего соизволения, под председательством Господина Управляющего Министерством Народного Просвещения, Тайного Советника Зенгера, Комиссии для обсуждения вопроса о преобразовании высших учебных заведений ведомства Министерства Народного Просвещения», прося его «отправиться в г. С.-Петербург в Министерство Народного Просвещения к открытию означенной Комиссии, назначенному на 30 сего сентября» (Коллекция В. А. Соломонова).
  По воспоминаниям В. Д. Зёрнова, работа её длилась «едва ли не три месяца. […] Отец буквально целыми днями работал в Комиссии и разных подкомиссиях, […] и устав, приемлемый для университетских коллегий, был разработан. Работы комиссии были даже изданы. Всего набралось пять томов разных протоколов, записок, особых мнений. Никакого дальнейшего движения эти работы, как известно, не получили» (Зёрнов В. Д. Профессор Дмитрий Николаевич Зёрнов. Рукопись. Л. 9–10 // Коллекция В. А. Соломонова).


[Закрыть] и уже месяца полтора вместе с мамой находился в Петербурге, и я в начале зимы ездил навестить их на несколько дней. Всё было просто: захотел ехать – пошёл, взял билет и поехал. Останавливался я у моих друзей Рахмановых, отец которых в это время был директором департамента Министерства народного просвещения.

В Петербурге ходил по театрам. Был в Мариинском на «Пиковой даме», видел постановку «Фёдора Иоанновича», но после Художественного театра она мне не понравилась. Был на «Нероне» в зале консерватории, там в этом сезоне пела наша приятельница А. М. Томская.

Археологическая экскурсия в Грецию

Я записался членом философского студенческого общества{202}202
  Речь идёт об историко-филологическом студенческом Обществе при Императорском Московском университете. Основной своей целью, отмечалось в уставе Общества, утверждённом попечителем Московского учебного округа 12 марта 1902 года, оно ставило: «1) научное саморазвитие студенчества в сфере историко-филологических и соприкасающихся с ними наук; 2) единение студентов между собою и единение их с профессорами на почве научных интересов» (ГАРФ, ф. 1093, оп. 1, д. 6, л. 3).


[Закрыть], в котором была секция философии естественных наук. Обществом руководил профессор философии князь Сергей Николаевич Трубецкой. Он затеял весьма интересную археологическую экскурсию общества в Грецию. Я и записался-то в общество из-за этой экскурсии. Надо было внести авансом что-то рублей 50 – для поездки в Грецию это гроши. Всего записалось человек 150{203}203
  Поездка длилась с 29 июля по 2 сентября 1903 года и, по свидетельству А. И. Анисимова, – «…считая плату за проезд и стол, обошлась каждому экскурсанту в 55 рублей, что оказалось возможным устроить лишь благодаря трёхтысячной субсидии Министерства, любезности греческого правительства, предоставившего в бесплатное распоряжение экскурсии военное судно «Канарис», многочисленным скидкам и удешевлениям на железной дороге и пароходе и другим исключительным условиям» (Анисимов А. Экскурсия студенческого общества в Грецию. М., 1904. С. 4). Первоначальный же взнос каждого участника экскурсии, по сведениям С. Н. Трубецкого, составлял 100 рублей. Из Москвы в составе экскурсии выехало 118 человек, по пути следования к ним добавилось ещё 21 человек – всего насчитывалось 139 экскурсантов (ГАРФ, ф. 1093, оп. 1, д. 69, л. 1, 3).


[Закрыть] – преимущественно студенты, а отчасти и такие, как я, окончившие университет. Записался и Коля Недёшев – мы с ним тогда были очень дружны.

Для всех участников у фирмы Мандль в Вене заказали по два лёгких костюма «тропики» – куртки и брюки из бумажной плотной материи цвета хаки. Цена каждого костюма – 3 рубля{204}204
  Специально для поездки в Грецию Правлением Общества из Вены через торговую фирму «Мандль М. и И.», специализировавшуюся на торговле готовой одеждой было выписано 300 костюмов по цене от 2 рублей 80 копеек (тужурка и брюки) до 3 рублей 50 копеек (пиджак, брюки и жилет). При этом по распоряжению министра финансов они были освобождены от обязательного таможенного сбора (ГАРФ, ф. 1093, оп. 1, д. 69, л. 3).


[Закрыть]. Рекомендовали нам купить шёлковые нательные сетки, чтобы надевать куртку без рубашки прямо на сетку. Экскурсия была назначена на август, когда в Греции очень жарко. Шляпы у экскурсантов были самые разнообразные. У меня была очень хорошенькая «здравствуйте-прощайте», этакий котелок с козырьком спереди и сзади, очень лёгкий, из соломки, сверху обтянутый кашемиром. Такие котелки носят англичане в своих тропических колониях. Ботинки были тоже белого цвета. Словом, я был похож на настоящего путешественника в тропиках.

Из старших, кроме С. Н. Трубецкого, с нами отправились профессор И. Ф. Огнев (гистолог), профессор В. К. Мальмберг (искусствовед, специалист по Древней Греции), профессор Л. М. Лопатин (философ), профессор А. В. Никитский (эллинолог) и приват-доцент и председатель Московского окружного суда Н. В. Давыдов. В Константинополе к экскурсии присоединился секретарь русского археологического константинопольского института Леппер – я попал в группу, которой он руководил. Другими двумя группами руководили Мальмберг и Никитский. Ехал с нами ещё доцент истории церкви и преподаватель богословия Московского инженерного училища священник Попов.

В конце июля мы выехали из Москвы. Нам выделили четыре вагона третьего класса – для молодёжи и вагон второго класса – для старших, но и этот мягкий вагон был в полном распоряжении экскурсии. У каждого имелось своё спальное место.

Разбились на группы человек по 6–8 во главе со старостой{205}205
  Группы состояли из 8–9 человек, всего их было 16. Совет старост составлял хозяйственный комитет, возглавляемый казначеем Общества, которым являлся студент Н. А. Гейнеке.


[Закрыть], обязанным следить за порядком и сообщать всем распоряжения по экскурсии. В нашей группе были: я, Недёшев, Поляков, вольный слушатель университета, уже не студенческого возраста[8]8
  Он имел текстильную фабрику недалеко от Москвы, впоследствии мы были там к него в гостях, конечно, он угощал гостей по-московски. – Прим. В. Д. Зёрнова.


[Закрыть], официально состоявший при экскурсии доктор Балицкий и его брат Вася, студент-филолог. Его-то мы и нагрузили обязанностями старосты и как младшего среди нас гоняли по всем делам.

При экскурсии был служащий – педель Сарычев{206}206
  По возвращении в Москву, организатор и руководитель поездки князь С. Н. Трубецкой выступил с ходатайством о награждении педеля П. Сарычева соответствующим знаком отличия. В своём обращении на имя ректора Московского университета он писал:
  «По моей просьбе и по просьбе студентов, принимавших участие в экскурсии историко-филологического Общества, посетившей Грецию в августе прошлого, 1903 года, сопровождать экскурсию был командирован с разрешения Вашего превосходительства педель Павел Сарычев. На обязанности его лежало заведование хозяйственной частью, канцелярской частью и счетоводством. Неизменное усердие и исполнительность Сарычева в значительной мере способствовали материальному успеху экскурсии и поддержанию образцового порядка и общего довольства среди членов экскурсии. Всё время экскурсии Сарычев держал себя с большим тактом и достоинством, заслужившими ему общие симпатии. В виду сего я ходатайствую перед Вашим превосходительством о представлении Сарычева к награде. Он уже имеет большую серебреную медаль» (ГАРФ, ф. 1093, оп. 1, д. 6, л. 5–5об.).


[Закрыть], который в дороге непрерывно ставил громадные самовары, специально купленные. Обеды заказывали телеграммой на больших станциях{207}207
  Из отчёта Общества видно, что «за 75 коп[еек] в день экскурсанты имели сытный и здоровый стол – обед и ужин из двух блюд. Независимо от этого хозяйственный комитет закупал во множестве арбузы, виноград и в исключительных случаях вино. Чай был закуплен на всё время в Москве с потребным количеством чайников и самоваров» (ГАРФ, ф. 1093, оп. 1, д. 69, л. 1).


[Закрыть]. Первый раз вся компания высыпала обедать в Курске.

Ехали мы весело. Пели хором студенческие песни, вспоминали, что знали из нашего классического образования о Греции, изучали путеводители (у меня был путеводитель Мейера по средиземноморским странам). Завели нечто вроде стенной газеты, в которой писали сведения и распоряжения, исходившие от наших руководителей, и просто разные глупости.

В Одессе выяснилось, что нам придётся задержаться дня на три-четыре: возникли какие-то неприятности с Турцией, и наш Черноморский флот «демонстрировал» перед Босфором свою мощь. Мы всей толпой отправились в интернат мужской гимназии, помещение которого нам предоставили бесплатно. И по железной дороге мы ехали по «детским билетам» – это обошлось что-то в 2 или 3 рубля с человека.

Провели время в Одессе мы весьма приятно. Одесситы и особенно одесситки были с нами очень приветливы, а отличить нас от местных жителей было достаточно легко по нашим костюмам. Всей компанией на пароходе ездили на «Большой фонтан». Ездили в «Аркадию», на Хаджибейский лиман, где в честь московских гостей был устроен вечер с танцами. Но самой приятной оказалась прогулка в открытое море на парусной двухмачтовой яхте «Нелли». Это какой-то купец, грек по национальности, предложил нам прокатиться на его яхте. «Нелли» была такого размера, что человек 60 размещались совершенно свободно, а отделана она была как игрушка. Хотя ветер дул слабый и никакого волнения на море не замечалось, «Нелли», распустив громадные паруса, неслась как птица. Один из студентов, красивый, восточного типа молодой человек, забрался на сетку под бушпритом и лежал прямо над водой (как выяснилось потом, он не умел плавать). Более благоразумные рекомендовали ему не делать глупостей, но он отвечал, что ничего не случится. Вдруг я вижу – у него из брючного кармана выскальзывает кошелёк и падает в воду. Таким образом он был наказан за свою рисовку.

С. Н. Трубецкой, чтобы выяснить возможность нашего выезда, решил провести нечто вроде разведки – один на пароходе отправился в Константинополь, чтобы оттуда нам телеграфировать. Мы же продолжали проводить время в собственное удовольствие. Здесь я своеобразно познакомился и, пожалуй, подружился с физиком А. И. Бачинским. Он сказал какому-то студенту что-то неподходящее – не то дерзость, не то резкость, а я, хотя не был знаком ни с тем, ни с другим, оборвав Бачинского, отчитал его, заявив, что в наших условиях товарищества его поведение непозволительно, в особенности потому, что Бачинский старший товарищ (он был старше меня года на три{208}208
  Алексей Иосифович Бачинский старше Зёрнова был только на год с месяцем (родился 2 апреля 1877 года).


[Закрыть]). Бачинский как-то оторопел, затем подошёл ко мне, протянул руку и сказал, что любит откровенных людей и поэтому желает быть со мной знакомым. С этих пор он и его приятель Габричевский, тоже физик, составляли с нашей группой одну компанию и оказались весьма приятными спутниками.

Наконец была получена телеграмма от С. Н. Трубецкого: все недоразумения улажены и мы можем грузиться на пароход «Николай Второй». Весь третий класс его был отдан в распоряжение экскурсии. Громадное помещение было чисто вымыто и продезинфицировано.

Это был огромный пароход Александрийской линии. Обычно третий класс заполнялся паломниками, ехавшими в Иерусалим, но на этот раз никого кроме нас в третий класс не взяли. В первом и втором классах пассажиры были, но – немного, так что некоторые каюты оказались свободны и мы вчетвером – Балицкий, Поляков, Недёшев и я – уже после отхода парохода доплатили рублей по 18 каждый и получили отдельную четырёхместную каюту второго класса до Пирея и обратно. В третьем классе все помещались на общих нарах. Вообще, переход по морю стоил исключительно дёшево: ехали по «паломническим» билетам.

«Николай Второй» отходил утром, но, несмотря на ранний час, на пристани собралось довольно много наших новых одесских знакомых. Обедали мы на верхней палубе. Обед был сытный, но по содержанию, так сказать, паломнический (впрочем, такой обед сейчас, в 1945 году, показался бы роскошным).

У кого-то нашлись скрипка и ноты, и я в кают-компании первого класса играл и пел. Был ещё один певец (тенор) – студент Еше (он впоследствии погиб в Северном море во время биологической экспедиции), и у нас появился «коронный» номер – дуэт Глинки «Не искушай».

На верхней палубе к вечеру мы с Еше и с кем-то третьим, кто хорошо знал оперы, изобразили оперу «Фауст». Мне пришлось исполнять Маргариту. Н. В. Давыдов по возвращении в Москву описывал нашу поездку в «Русских ведомостях», между прочим и наше исполнение «Фауста». Он писал, пародируя музыкальных репортёров: «Хорошо звучал мощный баритон исполнителя Маргариты…»{209}209
  Имеется в виду статья Н. В. Давыдова «Студенческая экскурсия в Грецию» (Русские ведомости. 1903. 18 сентября).
  В ней он вспоминал: «Переход до Босфора был чудесный, пароход почти не качало, погода стояла отличная […]. Между участниками экскурсии нашлись музыканты, и каждый вечер во время плавания (туда и обратно) в гостиной первого класса, где стояло пианино, устраивались концерты; играли на фортепиано, скрипке, мандолине, гитаре, пели дуэты, романсы solo; […] на корме даже давались отрывки из опер „Фауста“, „Евгения Онегина“, „Пиковой Дамы“ с обстановкой. Особенным успехом пользовался „Фауст“, в котором кроме хоров стариков и солдат отличались виртуозностью исполнения Маргарита, певшая сильным мужественным баритоном, и Мефистофель, изящно и таинственно драпировавшийся в резиновый дождевой плащ с капюшоном».


[Закрыть].

На другое утро на пароходе возникли «студенческие волнения». Причина их своеобразная. Группа студентов, по-видимому, склонная к устройству различных «заварушек», каким-то образом дозналась, что один из экскурсантов не состоит членом Историко-философского студенческого общества. Этот юноша только ещё подал заявление в университет о принятии его в число студентов. Казначей университета (отец Коли Недёшева) знал этого мальчика и, так как фактически была полная возможность присоединиться к экскурсии, не нарушая чьих-либо интересов, то казначей, собиравший предварительные взносы, принял деньги и от него, выдав соответствующую квитанцию и вписав его имя в список экскурсантов.

Мальчик был скромный, он благополучно получил свой «тропикаль», и всё шло гладко. Его «преступление» было обнаружено лишь в открытом море на борту «Николая Второго». Кампания, открывшая это «преступление», шумела, кричала, что это недопустимо, что это нарушает все принципы и требовала товарищеского суда над «преступником». Малый совсем пал духом.

Зная исключительно хорошее отношение к молодежи председателя Московского окружного суда Николая Васильевича Давыдова, учитывая его большой жизненный опыт, более спокойная часть экскурсантов настояла, чтобы «дело» было передано нашим руководителям, в частности, Н. В. Давыдову. Николай Васильевич взялся разобрать это «дело» и организовать «суд». Чувствовалось, что он сразу даёт делу одновременно серьёзную форму и шуточное содержание. Давыдов заявил, что будет сам председательствовать на «суде» и что «суд» должен происходить в присутствии всех экскурсантов. Николай Васильевич потребовал также, чтобы был секретарь, который должен изложить всё дело, прокурор и защитник.

«Суд» собрался на средней палубе – совершенно пустом помещении. Посреди было оставлено место для председателя, обвиняемого и других действующих лиц.

Когда все собрались, послали в первый класс за Н. В. Давыдовым. Прийдя на место, он прежде всего заявил, что председатель должен сидеть, а сидеть не на чем, на пол он сесть не может – ноги уже не гнутся. Устроители притащили стул. Николай Васильевич потребовал ещё и «председательский звонок», но звонка нигде не оказалось. Тогда Давыдов сказал, что когда ему по ходу дела нужно будет позвонить – он будет снимать шляпу. Все эти приготовления у собравшихся вызвали веселость. Да, Николай Васильевич хорошо знал все свойства молодежи.

Дальше «суд» происходил по всей форме: доложил секретарь, выступил прокурор (но они говорили уже без всякого энтузиазм) и далее защитник. Н. В. Давыдов тем временем следил, чтобы всё шло, как в настоящем суде. После защитника слово было предоставлено обвиняемому. Он подтвердил, что всё происходило именно так, как было изложено секретарём, но он никак не думал, что совершает «преступление».

В заключение Николай Васильевич заявил, что теперь следует «резюме председателя». «Обвинение доказано, – начал свою речь председательствующий, – сам обвиняемый не отрицает совершённого им «преступления», но какую меру наказания в этом случае применить, я затрудняюсь сказать, так как ни в одном судебном уложении таких преступлений не предусмотрено, а так как мы находимся в открытом море, то единственно, что можно сделать – это выбросить обвиняемого за борт».

Комедия завершилась под общий хохот публики при некотором смущении инициаторов «волнений». Юноша благополучно продолжил путешествие, и никто больше подобных «принципиальных» вопросов не поднимал{210}210
  Сам Н. В. Давыдов, вспоминая об этом происшествии и своей роли в нём, писал: «…пришлось держать общему собранию экскурсантов речь, имевшую [цель] успокоить появившееся у них недовольство […] за то, что в числе наших товарищей оказался молодой человек, кажется, не имевший права, по каким-то формальным причинам, участвовать в экскурсии; недовольство это объяснялось тем, что комплект путешественников был полон и нескольким лицам пришлось отказать в участии в поездке. Сначала молодёжь, вероятно уже несколько утомившаяся от поездки, горячилась, требовала расследования инцидента и исключения неправильно, по её мнению, принятого товарища, но благодушное настроение было всё-таки настолько велико, что после немногих моих слов о ничтожности данного случая, при явном отсутствии какого и чьего-либо злоупотребления, горячность нападок уменьшилась. Под конец собрания я заявил, что сейчас дело во всяком случае поправить нельзя, ибо сомнительного пассажира нельзя же потопить, а высадить на необитаемый остров, как бы оно следовало, немыслимо, ибо на Чёрном море островов нет, и что начавшаяся было, как раз в это время, лёгкая качка служит прекрасным основанием для закрытия собрания; как раз в этот момент крупная волна чувствительно поддала и опустила место собрания, и все при общем хохоте и весёлых кликах единогласно приняли моё предложение об оставлении дела без последствий и ни о каком недовольстве между ними не было речи и потом» (Давыдов Н. В. Князь С. Н. Трубецкой // Давыдов Н. В. Из недавнего прошлого. Ч. 2. М., 1917. С. 123–124).


[Закрыть].

Профессор Мальмберг на другой день читал, тоже на верхней палубе, лекцию о греческих трагедиях. А вскоре показался Босфор.

Нашего «Николая» встретил паровой катер, с него к нам на борт поднялись таможенные чиновники и ряд наших соотечественников. Приехали С. Н. Трубецкой, его брат Григорий{211}211
  Григорий Николаевич Трубецкой (1873–1930), русский дипломат и общественный деятель; брат С. Н. Трубецкого.


[Закрыть], секретарь русского посольства при турецком дворе (я знал его – он учился в той же гимназии, что и я, но был значительно старше меня), Леппер, который должен был присоединиться к экскурсии и взять на себя часть руководства, а также врач русского посольства в Константинополе, папин товарищ по университету Каркановский (папа писал ему, что я еду с экскурсией, и он пожелал со мной познакомиться).

За разговорами мы совсем не заметили, как подошли к Константинополю. Солнце стояло ещё довольно высоко. В Константинополе существовало такое правило: если судно приходило после захода солнца – высадка не разрешалась и следовало дожидаться утра. Мы сейчас же высадились и всей ватагой отправились в старый город, в первую очередь осмотреть знаменитый храм Святой Софии{212}212
  Памятник византийской культуры, построенный в 532–537 годах архитекторами Анфимием из Тралл и Исидором из Милета.


[Закрыть], святыню и чудо архитектурного искусства. Из чрезвычайно грязной и оживлённой части города, расположенной на самом берегу Босфора, по мосту через Золотой Рог мы перешли в старый город, к храму Святой Софии.

Внутренний вид его произвёл на нас неизгладимое впечатление. Лучи заходящего солнца через верхние окна пронизывали весь громадный свод, и белые голуби, которые постоянно жили в храме, носились в этих лучах. Стенные мозаики, изображающие христианские сюжеты, конечно, были замазаны, но даже сквозь краску можно различить очертания фигур. Мы взошли по наклонным плоским входам, устроенным вместо лестниц, на галереи второго этажа и оттуда любовались всем ансамблем. Внизу на полу, на циновках, сложивши ноги калачом, сидели ученики магометанской семинарии – будущие муллы и, раскачиваясь, зубрили текст Корана. Наши руководители вступили в свои обязанности и, разделив нас на три группы, водили по храму, рассказывали его историю, обращали внимание на особенности постройки. Между прочим, мраморная отделка стен особенно красива потому, что рядом с одной мраморной плитой имеется другая, на которой рисунок мрамора повторяется в зеркальном изображении. Достигалось это тем, что каждая плита расщиплялась на две более тонкие, и эти половинки размещались как открытая книга. В итоге получается точно какая-то живопись с непонятными и всё новыми симметрическими орнаментами.

Из храма мы прошли мимо Стадиона. С тех пор, когда здесь проходили состязания, минуло много веков, и старинный Стадион оказался под насыпной почвой на глубине двух метров. Откопаны только две колонны на концах ристалища, вокруг которых на колесницах неслись, обгоняя друг друга, греки времён Римской империи. Обе колонны стоят в глубоких ямах, окружённых железной оградой.

Было уже темно, когда мы, возбуждённые всем виденным и слышанным, направились к Афонским подворьям, хозяева которых, монахи, были предупреждены, что к ним придут русские гости ночевать. Монахи приготовили нам сытный ужин, на столах в графинах было даже лёгкое сладкое красное вино, обычный напиток южан. Любезные и приветливые хозяева угощали нас. Ночевали мы неплохо, только жёстко. Это соответствовало обычаям паломников, для которых, собственно, и содержатся подворья.

Рано утром все отправились с руководителями продолжить осмотр достопримечательностей. Наша же компания отделилась: мы взяли проводника и наметили самостоятельный маршрут. «Палаты» – весьма грязная часть города, но интересна своеобразием. На улице слышна речь самых разных народов. Масса лавчонок, торгующих всем, чем угодно. Тут же увеселительные заведения со своей матросской клиентурой. На каждом шагу – кофейни, где кофе варят в кастрюлечках в форме усечённого конуса самых разнообразных размеров, для каждого покупателя особо. Кофе очень крепкий и сладкий. На улицах часто попадались «константинопольские собаки», исполнявшие обязанности санитаров. Мусор выбрасывается прямо на улицу, и стая бездомных, но добродушных собак сейчас же несётся исследовать, нельзя ли чем поживиться. Эти собаки – характерная черта старого Константинополя. Они находились под покровительством пророка, жили, множились и околевали на улицах города. Никто не имел права их обижать, но никто не мог их и кормить. Я слышал, что однажды городское управление всё же решило уничтожить этих собак. В ответ правоверные снарядили посольство к султану. Тот отменил постановление городских властей. Теперь, говорят, собак больше нет на улицах. Городские власти будто бы вышли из положения следующим образом. В устье Босфора есть знаменитые Принцевы острова{213}213
  Принцевы острова (Кызыладалар; Kiziladalar) – 9 островов в Турции, на Северо-Востоке Мраморного моря, недалеко от Стамбула; славятся своими виноградниками и садами.


[Закрыть]. Собрали всех собак и с почётом перевезли на острова, назначили им государственное питание, но самцов поместили на один остров, а самок на другой. Собаки мало-помалу и вымерли.

Мы купили себе фески и щеголяли в Константинополе в красных шапочках с чёрной кисточкой. Наш проводник уверял, что турки лучше относятся к иностранцу, если он носит их национальный головной убор. Деньги здесь ходят всех стран. В особенности – золотые. Продавец бросает монету на весы и по весу определяет её стоимость.

Как-то мы снова пошли в старый город – специально на старый базар, который размещается в бесконечных полутёмных переходах. Там увидели массу самых соблазнительных товаров, однако покупать ничего не стали, отложив на обратный путь из Греции. Потом вышли к старинной городской стене, окаймлявшей с юга старый город, взяли верховых лошадей и объехали это сооружение. Тут же помещается очень интересная мечеть «Кахрис-Джами», тоже в прошлом христианский храм. Были и в музее янычар{214}214
  Янычары – регулярная турецкая армия (пехота), созданная в XIV веке, изначально комплектовалась из пленных, позже путём насильственного набора юношей из числа христианского населения Османской империи; ликвидирована в 1826 году Махмудом II.


[Закрыть], но там, кроме старинного оружия и платья, особенно интересного ничего не обнаружили. Показывали нам глубочайший сухой колодезь, в который янычары бросали государственных преступников.

Каждую пятницу султан с блестящей свитой, окружённый своим двором и гвардией, отправляется молиться в какую-то мечеть. Войска стоят шпалерами вдоль улиц. На отдельном балконе присутствуют все послы с своими посольствами. Массы народа наполняют улицы, влезают на всё, на что можно влезть. Султан едет в открытой коляске, запряжённой шестёркой лошадей, их ведут под уздцы. Мы наняли извозчичью коляску и, стоя на ней, через головы толпы видели всё торжество.

Около полудня 5 августа наш пароход, который все эти дни грузился углём, вышел в Мраморное море. 5 августа – канун большого двунадесятого праздника Преображения Господня[9]9
  В просторечии – Второй Спас, или яблочный; после обедни 6 августа обычно освящают яблоки и только что собранный хлеб. – Прим. В. Д. Зёрнова.


[Закрыть]{215}215
  Праздник Преображения Господня отмечается 6 августа в честь чудесного преображения лица Иисуса Христа. В Евангелии от Луки сказано: по прошествии 8 дней после признания апостолом Петром во Христе спасителя последний, взяв с собой учеников, взошёл на гору и стал молиться. Во время молитвы лицо его преобразилось, одежда сделалась белою. Из явившегося Христу и его ученикам облака раздался голос Бога: «Сей есть сын мой возлюбленный; его слушайте» (Лука, 9, 35).


[Закрыть]. Священник Попов предложил нам вечером отслужить всенощную на верхней палубе. Студенты охотно ухватились за это предложение. Нашлось несколько человек, которые порядочно знали службу, они сейчас же организовали спевку. И когда солнце стало склоняться к западу, под открытым вечерним небом отец Николай (Попов) служил всенощную, которая, я уверен, у всех участников экскурсии осталась в памяти одним из ярких событий. Певцы не всегда стройно пели, но некоторый недостаток гармонии вполне искупался общей обстановкой.

Совсем смеркалось, когда отец Николай прочёл «отпуск». На меня и в церкви всегда производили какое-то умиротворяющее впечатление эти последние минуты всенощной. Большая часть паникадил уже погашена, священник, сняв ризу{216}216
  Риза – парчовое, тканное золотом или серебром одеяние без рукавов, верхнее церковное облачение священнослужителей.


[Закрыть], в одной епитрахили{217}217
  Епитрахиль – часть облачения священнослужителя (священника): расшитый узорами передник, надеваемый на шею и носимый под ризой.


[Закрыть] выходит из северных врат и, остановившись против Царских врат, сначала молится, а потом опять каким-то голосом, показывающим, что богослужение окончено, отпускает молящихся на сон грядущий. На этот раз впечатление такого глубокого умиротворения получилось не только у меня. Все как-то притихли. Не подымали принципиальных споров, не пели светских песен. Скоро разобрались и улеглись спать.

Рано утром «Николай Второй» подходил к Смирне{218}218
  Смирна – древнегреческое название города Измир.


[Закрыть]. Здесь мы высадились и, пройдя через восточную часть города, кто пешком, а кто верхом на ослах, отправились к Акрополю, остатки которого раскапывали на горе. Восточная часть Смирны исключительно характерна: узкие улочки, лавчонки, жизнь которых вся идёт на улице. Разноязычная толпа – тут и турки, и греки, и евреи, и европейцы. Среди шумной толпы важно шествуют «корабли пустыни» – верблюды, на шее которых можно увидеть колокольчики и различные украшения в виде бисерных ожерелий с кистями. Я, кстати, купил точно такое же ожерелье – его вполне можно надевать как женское украшение. Отсюда в Москву я также привёз четверть чудного сладкого (изюменного) вина и громадную коробку сушёных винных ягод – самого любимого лакомства восточных жителей.

Перед вечером «Николай Второй» вышел в Архипелаг. Все мы были «заряжены» Грецией и потому на следующий день с раннего утра всматривались в западный горизонт, на котором начали появляться неясные очертания греческих берегов.

«Николай Второй» бросил якорь в Пирее – порту, находящемся в 8 километрах от Афин, и мы сейчас же, забрав вещи, на лодках начали высадку. На берегу собралась небольшая толпа, встречавшая нас вовсе не дружелюбно. Дело в том, что греки во время греко-турецкой войны претендовали на помощь России, но русское правительство не вмешалось в чужие дела{219}219
  Имеется в виду греко-турецкая война 1897 года на Кипре, длившаяся один месяц, в результате которой Греция потерпела поражение. Вопреки высказанному В. Д. Зёрновым мнению, русский десант совместно с войсками других европейских государств высаживался на Крите для поддержки греческих повстанцев, но оказать существенную помощь было уже поздно.


[Закрыть]. Надо сказать, греческая публика приняла нас за русских солдат, которых будто бы тайно переправляют на восток. Там было уже известно, что у России с Японией назревает конфликт. Правительство Греции, наоборот, было к нам очень внимательно. Греческой королевой тогда была русская великая княгиня Ольга Константиновна{220}220
  Великая княгиня Ольга Константиновна (1851–1926), дочь великого князя Константина Николаевича была замужем (с 1867 г.) за королём Греции Георгом I.


[Закрыть], которая, как говорили, и приказала всячески нам помогать.

Ещё засветло по подземной железной дороге мы приехали в Афины и разместились в гостинице в самом центре города. А с утра начался осмотр Акрополя. Я, как уже отмечал, находился в группе Леппера. Это был не просто осмотр – это был целый курс по древнегреческой культуре, архитектуре и археологии.

По ступеням Пропилеи{221}221
  Пропилеи – парадный вход в Акрополь в Афинах (437–432 до н. э.; архитектор Мнесикл), имеет 2 дорических портика, расположенные на разных уровнях и связанные внутренней ионической колоннадой; в северном крыле Пропилеи размещалась Пинакотека (хранилище произведений искусства).


[Закрыть] невольно идёшь торжественным шагом – ступени очень высокие. В небольшом музее на самом Акрополе выставлена модель реконструированного Парфенона{222}222
  Парфенон – храм Афины Парфенос на Акрополе в Афинах, памятник древнегреческой классики. Храм был разрушен в 1687 году; в настоящее время частично восстановлен.


[Закрыть], но полуразрушенный настоящий Парфенон, дополненный нашей фантазией, нам был всё же милее подчищенной, примазанной реконструкции. Из архитектурных особенностей меня более всего поразило то, что архитрав{223}223
  Архитрав – нижняя из трёх горизонтальных частей антаблемента, лежащая на капителях колонн; имеет вид балки.


[Закрыть], лежащий на колоннах, имел форму строго цепной линии, что придавало ему, несмотря на громадные размеры, необычайную лёгкость. Совершенно непонятно, как строители и художники могли дойти до такой тонкости. Очевидно, это просто художественная интуиция: уравнения цепной линии во времена постройки Парфенона геометры и архитекторы не знали.

Каждый день с утра мы изучали классические древности и раскопки непосредственно около Афин, а вечером отправлялись на Всемирную выставку, проходившую в Афинах. Выставка выглядела довольно жалко, но нас больше привлекали открытый ресторан и хороший неаполитанский хор и оркестр, который играл на площадке ресторана. Один раз мы были вечером в городском театре на лекции Дерпфельда, ученика и сотрудника Шлимана, который раскопал Трою. Дерпфельд как раз и рассказывал о раскопках Трои, рассказывал очень интересно.

В Афинах в эти дни проходили выборы городского головы. Каждый из двух кандидатов агитировал за себя тем, что выкатывал бочки с вином, после чего вечером толпы подвыпивших избирателей ходили по улицам, горланили, стреляли из ружей (вероятно, холостыми зарядами), пускали ракеты. Однажды эта весёлая публика начала собираться около нашей гостиницы. Опять слышались недоброжелательные выкрики. Хозяин гостиницы запер двери и по телефону вызвал полицию. Мы собирались уже забаррикадировать двери изнутри, но как только явился наряд полиции, демонстранты потеряли к нам всяческий интерес.

В Новых Афинах, пожалуй, только и есть два здания, выделяющихся своей архитектурой, – это Академия наук и университет. Королевский дворец довольно большой, но без всякой архитектуры. Посетили мы, конечно, и Национальный музей, в котором собрано много древних скульптур и других реликвий.

По окончании осмотра афинских раскопок и реликвий мы совершили однодневную экскурсию в Элевсин, километрах в двадцати от Афин. Там когда-то происходили элевсинские мистерии{224}224
  Элевсинские мистерии – ежегодно проводившиеся в Древней Греции религиозные празднества в честь богини земледелия Деметры и её дочери богини плодородия и подземного царства Персефоны.


[Закрыть] – окружённые таинственностью богослужения, в которых участвовали только жрецы и весталки. Культ держался в великой тайне, и так и осталось неизвестным, чем всё-таки занимались во время мистерий его служители. Теперь на месте древних святилищ пустынное место и ничего не напоминает о древних мистериях. Но археологи уже порядочно раскопали, и на ступенях «больших пропилей» Мальмберг читал нам лекцию о древнем Элевсине. После осмотра раскопок мы купались в совершенно прозрачных водах Элевсинского залива.

Королева приказала отвести в наше распоряжение небольшой военный транспорт «Канарис», который оставался в Пирее в резерве (весь остальной греческий военный флот находился в море на манёврах). Это была большая любезность греческого правительства: на «Канарисе» мы могли проехать в Коринфский залив и побывать в исторических местах Пелопоннеса и в Дельфах{225}225
  Пелопоннес – полуостров, историко-географическая область на юге Греции. На нём расположены города Спарта, Коринф, Патры, развалины Микен, Олимпии и другие древние достопримечательности. Дельфы – древнегреческий город в юго-западной Фокиде, считался обшегреческим религиозным центром с храмом и оракулом Аполлона; место проведения пифийских игр.


[Закрыть] у подножия Олимпа.

Перед вечером мы перебрались на борт «Канариса». В закрытых помещениях стояла ужасная духота, и мы устроились ночевать на верхней палубе под открытым небом. Ночью «Канарис» вышел в море и ночью же должен был пройти Коринфский канал. Этот очень узкий канал, пробитый в сплошной скале, прорезает Коринфский перешеек. Но когда я проснулся до восхода солнца, то увидел – «Канарис» стоит на якоре перед входом в канал: оказалось, что накануне в канале затонуло небольшое судно, пропоровшее себе дно, и ночью пройти было нельзя. И только когда совсем рассвело, «Канарис» вошёл в канал и стал медленно продвигаться вперёд. Мы осторожно, прижавшись к краю канала, обошли затонувшее судёнышко и вскоре оказались в Коринфском заливе.

Дул довольно сильный встречный ветер. Волна была короткая, и нас покачивало, но может именно потому, что качало с малым периодом и качка была чисто килевая, я никаких ощущений морской болезни не чувствовал, стоял на носу и любовался фонтанами брызг, когда «Канарис» врезался в набегавшую волну.

Часа через три, приблизительно в восемь утра, мы подошли к местечку Итэа на северном берегу Коринфского залива, от которого километрах в двенадцати находятся Дельфы. На берегу нас ожидало целое стадо ослов, мулов, стояли и две коляски – из соседних селений собрали всё, что можно. У каждого осла находился его хозяин или хозяйка. Вся наша компания разместилась верхом, а в колясках ехали наши старики. Я сел на осла, которого всю дорогу погоняла палкой бежавшая вприпрыжку его хозяйка – молоденькая гречанка. Дорога всё время шла по гористой местности. Наконец показалось довольно широкое ущелье, над которым высится голая вершина Олимпа, – это Дельфы.

Сейчас никакого поселения там нет. Живут только рабочие и руководители раскопок. Раскопки очень большие. Остались одни основания храмов и домов, но мы уже привыкли дополнять всё своей фантазией. Опять с вполне исследовательской серьёзностью мы знакомились с древними храмами. Видели место, где «пророчествовал» дельфийский оракул. Осмотрели небольшой музей открытых в Дельфах скульптур и других реликвий, найденных при раскопках. Потом нам приготовили обед. Тут же на открытом воздухе на вертелах над кострами жарили целые тушки баранов. Сало стекало в железные противни с заранее отваренным рисом. В итоге получился вкусный плов, но посуды никакой не было, и как мы этот рис ели, сейчас не соображу.