Текст книги "Чучело-2, или Игра мотыльков"

– Да слышу, слышу я, Лиза.

– А то вдруг стало тихо, я решила, нас разъединили…

– Не знаю почему, а мне вдруг страшно за него стало.

– Ну, ладно преувеличивать – это же песня. Мало ли что они поют.

– Смотри, Лиза, он поет, поет – и напоет.

– Не придумывай, – неуверенно ответила Лиза. – Там припев бодрый, веселый. Он начинается словами: «Я все вижу вокруг не так, как ты!» – Она замолчала и вдруг призналась: – И правда, мама, он все видит и слышит по-другому. Вместе смотрим телик: там, где я смеюсь, он сидит мрачно, вздыхает, ему противно, скучно; там, где я плачу, – хохочет: вот, мол, дают! Я уж пристраиваюсь к нему, пристраиваюсь, и слева, и справа, но редко достигаю успеха. Школу свою разнес в клочья. Учителя – придурки, цепляются за старое, не понимают ни фига. А литераторша вообще идиотка. Представляешь, не знает, кто такой Кортасар.

– А кто это?

– Ты тоже не знаешь? И я не знала. Это писатель.

– Армянин или грузин? – почему-то осторожно спросила баба Аня.

– Да никакой он не грузин. Аргентинец из Южной Америки. У него там негр, музыкант, тоже, как Костик, играет на саксофоне.

– Негр?

– Бери похлеще… Наркоман.

– Господи, час от часу не легче! Вот тебе и колокола!

– Костик влюблен в этого Кортасара: тот написал про саксофониста, открыл его душу. Как будто у саксофониста особая душа. Ну, правда, я на этот счет молчок. Достала книгу, читаю, восхищаюсь… Тут мы с Веркой решили тряхнуть стариной. Испекли пироги с капустой и мясом. Пришел разведенный Петров с дружком.

– Лиза, не забывай, у тебя взрослый сын…

– Ну и что? Я в монашки не подавала заявление… Так слушай, чем ругаться. Принесли они колбаски, не знаю, где добыли, вина… Едим, пьем, травим анекдоты. Весело, все в норме. Потом решили потанцевать. Верка придумала, понимаю – она кадрит Петрова. Танцуем, хохочем. Вдруг дверь – хлоп! Пришел Костя. Я сразу сжалась: я же не ожидала, что он так рано вернется, думала, мы до него отгуляем; а они не в курсе, продолжают веселиться. А он после концерта всегда агрессивный, нервный. Остановился. Молчит и смотрит. С явным презрением. Ни «здравствуйте», ни «добрый вечер». Мы, конечно, смешались, перестали танцевать. Он умеет взглянуть, как гвоздями прошьет. А Петров ему говорит – он у нас умник: «Что ты так на нас смотришь? Может, мы вульгарно танцуем?» А Костик отвечает: «Удивляюсь вашему оптимизму. На что вы еще надеетесь?» И больше ничего не стал объяснять. Ну, конечно, веселье насмарку. Петров из подхалимажа налил ему рюмку вина, а он говорит: «Я не пью». А Петров острит: «С нами или вообче?» Костик улыбнулся и ответил: «С вами». А тут Верка, дуреха, попросила его спеть, так он даже ей не ответил. Понимаешь, он нас в гробу видел.

– Но ведь он тебя любит?

– Любит, как неодушевленный предмет, не более. А сам хочет жить только своей жизнью. «Вы, – говорит, – свою жизнь „обделали“»… Ты меня слушаешь? – переспросила Лиза. – А то молчишь, притаилась, как мышь. Я тебя понимаю, сама теряюсь от его слов… Продолжаю: «Вы, – говорит, – свою жизнь „обделали“ и в нашу не суйтесь». – «А что же вы с нами сделаете, со старичками? – спрашиваю. – Убьете?» – «Живите, – говорит, – и помалкивайте». Я ему: «Но мы тоже переучиваемся, вся страна переучивается. Мы меняемся в лучшую сторону». А он: «Чепуха, вас поздно переучивать, у вас душа рабская, а мы – свободные люди».

– Ну и ну! – тихо вставила баба Аня.

– Вот именно! А знаешь, чем он окончательно меня добил? Что ему страшно жить. «Я, – говорит, – чувствую себя, будто сижу на пороховой бочке, а шнур, который должен ее взорвать, уже горит».

– Пусть сходит в церковь, помолится, поставит свечку… Ему полегчает.

– Ну, мама, он же неверующий, некрещеный.

– Ах, беда, беда! – сказала баба Аня. – Тогда отведи его к врачу.

– Зачем? Он не сумасшедший. Просто нервный, впечатлительный. Вот он, например, оброс. Патлы торчат во все стороны. А ему надо выступать. Спокойно так предлагаю ему, прошу: «Костик, давай я тебя постригу». Ведь обыкновенное предложение. Он меня глазами срезал, испепелил! Он стрижется только у модного парикмахера. У какого-то Лёвушки. А ты бы видела его прическу, как этот Лёвушка отделал его: затылок весь сбрил, впереди оставил хохолок, выкрашенный перекисью. И все фанатки у него стригутся. В прошлом месяце вскладчину собрали деньги для этого Левушки, чтобы он поехал в Москву поучиться у какой-то парикмахерской сверхзвезды.

– Ишь какой гусь! – впервые возмутилась баба Аня. – Ему надо объяснить, что мы люди скромные. Это не стыдно, а хорошо. А ты молчишь и ему потворствуешь, толкаешь на грех.

– Ох, насмешила! О чем ты говоришь в наше время, когда каждый норовит у другого вырвать кусок послаще?! Я Костика готовлю не просто для жизни, а для битвы. А то останется, как мы с тобой, в дураках.

– Не надо, деточка, – сказала баба Аня. – Я не в дураках. Я свою жизнь прожила, как Бог велел. Тебя я, Лиза, не сужу. За Костю сердце болит…

– Что ты во всем этом понимаешь? – перебила Лиза. – Ты в другом веке. И не вздумай говорить с Костей, он обозлится на меня – и всё. А толку не будет.

– Зря ты его боишься, Лизок, зря. Любовь этим не сохранишь.

– Не боюсь я его, не выдумывай, а люблю, – ответила Лиза. – А потом – вдруг он прав?!

Лиза остановилась у зеркала – это ее любимая позиция. Поправила прическу. Зажгла свечу и погасила свет. Полумрак окутал комнату. Лиза посмотрела на себя в зеркало, улыбнулась – она еще молодая, у нее есть надежда. И в мгновение ока забыла про свой испуг по поводу Костика. Надежда на лучшее будущее вселилась в ее радостно-беззаботную душу.

– А что ты там делаешь? – долетел до нее голос бабы Ани.

– Зажгла свечу и рассматриваю себя в зеркале.

– Зачем?

– Ну, чтобы убедиться, что я еще ничего. – Лиза рассмеялась. – При свече… вполне красавица.

И тут в их телефонный разговор ворвался короткий звонок в дверь. Лиза, порхая, с телефоном в руке, направилась в переднюю, открыла… и увидела Глебова! Она сразу не узнала его, и это ничуть не странно. За те несколько часов, которые прошли с момента их встречи, Глебов до неузнаваемости изменился. Лицо его озарилось каким-то тайным светом. Он стоял молча, словно онемел. В руках держал портфель, сильно набитый, и несколько гвоздик.

– Проходи, – сказала Лиза и крикнула в трубку в некотором смятении: – Мама, ко мне пришли…

– Кто пришел? – не поняла баба Аня.

– Ну кто-кто? Гость… Нарядный и важный.

Они прошли в комнату: впереди Лиза, за нею Глебов.

– Ну, Боря пришел. – Лиза рассмеялась, глядя на нелепую фигуру Глебова. – В новом костюме. Отлично смотрится.

– Лиза, ты не забыла о своем обещании?

– Успокойся! Не забыла. – У Лизы было чудное настроение: она обрадовалась приходу Глебова. – Сейчас буду перед ним извиняться.

Глебов понял, что Лиза разговаривает с матерью, далекой, забытой Анной Петровной, и сказал:

– Анне Петровне низкий поклон и привет!

– Он тебе шлет привет, – продолжала Лиза.

– Лиза, я чую: он поверил, поверил про Костю. Ты, пожалуйста, не откладывай. А прямо скажи ему, так легче, Лизонька, доченька, прошу тебя! – умоляла бедная баба Аня.

Но Лиза почти ее не слышала, она где-то витала и порхала, ей было хорошо в эту минуту.

– Ладно, не учи, – сказала она. – Я тебе позвоню, учительница. – И повесила трубку.

Отнесла телефонный аппарат на место, несколько секунд постояла спиной к Глебову, чтобы укротить сердцебиение. Мгновение они смотрели друга на друга молча – оба явно смутились.

– Прости… Без предупреждения, – произнес Глебов. – Я звонил, но было занято.

– Гвоздики… это мне? – спросила Лиза.

Глебов кивнул:

– Тебе, тебе.

Он говорил тихо и настороженно оглядывался.

– Спасибо. – Лиза почти отняла у него цветы: он держал их крепко. – Ты сядь.

Она вышла из комнаты, он посмотрел ей вслед, продолжая стоять. Лиза вернулась, принесла цветы в вазе, поставила их на ломберный столик около машинки.

– А его нет? – спросил Глебов.

– Костика? – догадалась Лиза. – Нет. Он часто задерживается, а я все равно волнуюсь. – Перехватила взгляд Глебова, вспомнила, что обещала первым делом извиниться, решилась: – Боря, ты на меня не рассердился за «это»?

– Ну что ты! – радостно ответил Глебов. – Признаться, сначала я просто обалдел, потом успокоился… Все нормально.

– Хорошо, что не обиделся, – обрадовалась Лиза. – С обидчивыми трудно. – Теперь ей стало легко, а то после разговора с матерью она все же чувствовала себя неуверенно. Лиза выхватила у Глебова портфель: – Ну садись же, наконец.

– Осторожно, там шампанское, – предупредил Глебов.

– Шампанское? – обрадовалась Лиза. Предстояло веселье – это ей было по нраву. – Никогда не знаешь, где потеряешь, а где найдешь. – Она открыла портфель и вытащила шампанское.

– И все, что там лежит, тоже для нас? – Лиза вытащила первую коробку и открыла – там лежало шесть пирожных. Открыла вторую коробку – увидела бутерброды с колбасой и сыром.

– Я проник по знакомству в театральный буфет, – сказал Глебов.

А Лиза тем временем раскрыла небольшой сверток и восхищенно воскликнула:

– Что я вижу? Конфеты из прошлой жизни! Трюфеля! Ну угодил! Это же мои конфеты! Как ты догадался? Ах да, ты же… никогда меня не любил! – И рассыпалась детским смехом.

Глебов смутился.

– Это все для праздника, – оправдываясь, сказал он.

– Для какого… праздника? – не поняла Лиза.

– Для нашего. – Глебов открыто, незащищенно улыбнулся.

Все-все это было ей знакомо: его открытость и доверчивость, все как прежде. Она стала рыться в памяти, чтобы понять, о каком празднике говорил Глебов, но, так ничего и не вспомнив, спросила:

– Для какого «нашего»?

И тут до нее наконец дошел истинный смысл прихода Глебова. Подумать только, баба Аня оказалась права! Он поверил в то, что Костя – его сын. Неожиданное открытие испугало Лизу, и, не зная, что предпринять, она спряталась от Глебова, снова повернулась к нему спиной, чтобы прийти в себя, и стала шарить зачем-то по ломберному столику. Поймала себя на том, что улыбается, – и поняла: ей было приятно, что Глебов поверил в ее розыгрыш. «Смешно, – подумала Лиза, – такой серьезный судья, гроза бандитов и жуликов, и так легко попал в простую ловушку».

Лиза вздохнула: жалко, что Костя на самом деле не сын Глебова, вот было бы хорошо, а сейчас ей придется расстаться с этой придуманной историей; жалко, жалко, но надо все сказать, и делу конец.

– Боря, так ты ничего не понял?

Глебов не отрываясь смотрел на нее.

– Костик… – Лиза глупо хихикнула. – Ну, прости, Боря, прости, прости! Баба Аня меня отчитала, ну, не то ляпнула… Но мне тоже было трудно, – стала она выкручиваться. – Ты меня как встретил?

Глебов виновато развел руками.

– Ты меня обидел и разозлил, я должна была защищаться, так что ты тоже виноват. А я хороша задним умом: разве можно было так, с бухты-барахты? Ну, дура!..

Глебов молчал. Лиза облегченно передохнула, кажется, она отделалась легко, кажется, самое неприятное позади. Она посмотрела на Глебова, увидела его ясное, просветленное лицо и догадалась, что он опять ни черта не понял. «Да ну ее, эту правду, – вдруг решила Лиза, – какая разница, скажу я все это сейчас или позже. Лучше даже позже – не испорчу настроение Боре и себе, я ведь рада ему, ну и ладно, а там разберемся».

– Ничего ты не дура, – сказал Глебов. – Ты молодец, я не ожидал, что ты такой молодец. Ты оказалась гордой и самостоятельной, а это многого стоит. Правда, Лиза, я знаю этому цену. Сегодня я всю свою жизнь переосмыслил. Вот кто уж вел себя по-дурацки, так это я. Прошло шестнадцать лет, как мы с тобой расстались. А я ни разу не узнал, как ты живешь, ни разу не спросил про Костю. – Глаза его лихорадочно блестели. – Ну, даже если ты виновата передо мной, ну и что? Ты права: я злой и мстительный. – Он замолчал: собственное неожиданное открытие подавило его, он неуверенно произнес: – Надеюсь, ты будешь снисходительна ко мне. Да, я злой и мстительный, но поверь, я сам об этом не знал. – Поднял глаза на Лизу, испугался своих слов: они показались ему слишком высокопарными, смутился и вдруг спросил, чтобы изменить тему разговора: – А что у тебя со светом?

Лиза обрадовалась: как она была права, что не сказала правду про Костю, – испортила бы всю их встречу.

– При свечах все женщины красавицы. Впрочем, пожалуйста… – Она зажгла электричество и погасила свечу. – А то я такой страшилик.

Комната выхватилась из темноты.

– Ты страшилик? – искренне удивился Глебов. Он почувствовал нежность к Лизе, когда та сощурилась от яркого света. «Ну как ребенок!» – подумал он. – Я бы этого не сказал. Всегда думал противоположное.

– Что-то новое, – заметила Лиза. Она украдкой посмотрела в зеркало – ей понравился комплимент Глебова. – Это какая-то другая пластинка, как говорит мой Костик.

– Наш Костик. – Глебов улыбнулся. – Костя… Константин Борисович… Неслыханное, невиданное счастье! Балдеж! Извини, не знаю, что делать. Прыгать, плясать, кричать?!

«Все-таки увязла. Вот дура! – со злостью подумала Лиза. – Ну как, как ему теперь все выложить, когда он млеет от счастья. Дура, дура!

Надо его спихнуть до прихода Кости». Она бы могла, конечно, от него отделаться: психануть и выгнать его, но тут она поняла, что делать этого ей никак не хотелось.

– Давай выпьем шампанского, – предложила Лиза, – по-моему, самое время. – И, не дожидаясь ответа, взяла бутылку.

– А по-моему, надо подождать Костю.

– Совершенно неясно, когда он вернется, – заметила Лиза, готовясь к признанию, взяла из свертка конфету, отправила в рот, в ужасе посмотрела на Глебова и сказала совсем не то, что собиралась: – А знаешь, Боря… Мы можем Косте совсем ничего не говорить. А?

– Если ты не хочешь сегодня, – нехотя согласился Глебов, – то ладно.

– И не только сегодня, – размышляла Лиза вслух, – а вообще никогда… – Она поняла, что перехватила, и добавила: – Пока… никогда. – Ей показалось, что ее осенило: выход найден. Ах как она обрадовалась! – Это будет нашей тайной!

– Как не говорить? – удивился Глебов, продолжая незащищенно улыбаться. – Почему? Ты не поняла, что со мной произошло… Ты молчала… столько лет. Потом, ты боялась, что я тебе не поверю… Все это я могу понять, с трудом конечно. Ты что, совсем не знаешь меня? – Глебов вдруг громко рассмеялся, прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы. – Что ты, Лиза! Никому не говорить! – Снова рассмеялся, он делал это так заразительно, что Лиза, глядя на него, тоже улыбнулась. – С этим ты опоздала.

– Я что-то ничего не поняла, – настороженно сказала Лиза.

– А что тут понимать?… Ничего сложного… Я рассказал о Косте…

– Кому?! – в панике перебила Лиза.

– Всем! – продолжал Глебов. И весь он был одно восторженное сияние. Голос его окреп. – Всем, всем, кого встретил, пока шел по городу. Хорошо знакомым и малознакомым. Милиционеру Куприянову. Он хорошо знает Костю. Он первый прибыл на место аварии.

– Какой аварии? – не поняла Лиза.

– Ну, какой?… Той самой машины, в которой был Костя…

– А-а, – спохватилась Лиза, совсем сбитая с толку.

– Куприянов обрадовался. «Ну и дела! – говорит. – Надо будет позвонить Косте, поздравить», – продолжал Глебов, набирая темп, говорил быстро, громко. – Всем-всем сказал, даже бывшему уголовнику. Отпетый был раньше ворюга. Я ему два срока давал.

– Ну зачем же еще и уголовнику? – вдруг обозлилась Лиза, как будто в этой несправедливой злости она могла найти спасение.

– Мне его жалко стало. Он меня спросил: почему я такой веселый? А я ему – у меня появился сын! Шестнадцать лет назад, а я только сегодня узнал об этом. «А ты бы, – говорит, – эту бабу спросил: где она раньше была?» Он стал надо мной смеяться, покатывался от хохота: ну, мол, ты и балда! Потом я подумал: «Все мне поверили, один ворюга не поверил». Жалко его стало – стоит худой, желтый, злой. Жизнь прожил зря – никогда никому не верил… Нет, еще одного встретил Фому неверующего – нашего районного прокурора. Тоже тип. Все у него на подозрении.

Если бы Глебов в этот момент посмотрел на Лизу, увидел бы, как предательски потерянно было ее лицо, и все бы понял. Но он не посмотрел, не ожидал удара с этой стороны, витал где-то в прошлом, а может быть, в будущем.

Лиза судорожно искала выхода из создавшегося положения. Страх сковывал ее решимость. Право же, она не могла признаться Глебову. «Когда-нибудь в другой раз, может быть, по телефону, – решила она, – или лучше отправить ему письмо». Обрадовалась, как хорошо она придумала: отправить письмо, и все тут! В письме можно пошутить, побить себя кулаком в грудь: мол, какая я негодяйка. Все это мгновенно прокрутилось у нее в голове. «А теперь, – подумала она, – надо срочно, до возвращения Кости, отделаться от Глебова».

– Ух я растяпа! Меня же Верка ждет, – сказала Лиза, наигранно улыбаясь. – Подружка. Извини, Боря, мне придется уйти.

– Ну и иди, – спокойно ответил Глебов. – А я его подожду.

– Как подождешь? Один?

– А что такого? – Глебов опять улыбнулся. – Не бойся, я его не съем.

– Тогда я отзвоню, – нашлась Лиза.

Она сняла трубку и стала накручивать телефонный диск, потом сделала вид, что разговаривает с Веркой, вздыхала, поглядывая на Глебова, отказывалась к ней прийти, разыгрывая естественность, от собственного вранья мрачнела – раньше с нею этого никогда не случалось.

Глебов заметил перемену в настроении Лизы и, стараясь ее развеселить, спросил:

– А ты помнишь, Лиза, я ведь тоже когда-то пел?

– Не помню, – все еще мрачно ответила Лиза.

– «Гори, гори, моя звезда!» – вдруг пропел Глебов.

– Это не ты пел, а твой дедушка, – заметила Лиза. Она стояла на привычном месте у окна, карауля Костю.

– А ты веришь в наследственность?

– Верю, – ответила Лиза. – По материнской линии. Я ведь тоже пела.

– Какие талантливые родители у этого парня! – обрадовался Глебов.

Лиза увидела, как во двор вошли фанатки, – значит, вот-вот должен был прийти Костя. Впереди фанаток бежала огромная овчарка. Ее черная спина блестела на солнце. Фанатки сгруппировались у ворот, о чем-то пошептались, потом от них отделилась Глазастая. Она махнула рукой собаке, и они вместе прошли в глубь двора, остановились около скамейки, на которой мирно беседовали две старухи. Глазастая развалилась рядом с ними, а овчарка уставилась на старух, раскрыв пасть и вывалив язык. Старухи не выдержали столь опасного соседства и, размахивая возмущенно руками, встали. Глазастая что-то приказала собаке, и та, приседая на задние лапы, залаяла. Старухи припустили трусцой. А фанатки, толкая друг друга, разместились на освободившейся скамейке. Глазастая закурила, потом передала сигарету по цепочке, и каждая из девчонок сделала по нескольку затяжек. И Зойка тоже. «Вот дряни! – подумала Лиза. – Надо будет пожаловаться Степанычу». Но она тут же забыла про все, потому что поняла: наступил последний момент, и если она сейчас не выживет Глебова, то последствия могут быть самые неожиданные.

Лиза отошла от окна. Она волновалась и чувствовала, что Глебов тоже на пределе.

– А кто ему скажет?… Ты или я? – спросил он.

– Конечно, я. Его надо к этому подготовить.

– Ну хорошо, подготовь, хотя, с другой стороны, зачем? От радости не умирают. У парня не было отца… и вдруг появился. И, как я полагаю, не самый плохой? А?…

Лиза, совсем некстати, подумала, что улыбка красит Глебова и молодит.

– Вот я остался жив и, более того, чувствую себя прекрасно. – Он по-прежнему был настроен решительно. – Надо ему сказать сразу.

– Я сама решу, как ему сказать, – ответила Лиза.

– Извини. Опять я тороплюсь. Вчера был никто, можно сказать, ноль. А сегодня – отец!.. Он играет в шахматы?

– При чем тут шахматы? – не поняла Лиза. Она посмотрела на Глебова, в который раз увидела на его губах улыбку. «Ну просто блаженный!» – подумала она и почти невольно вскрикнула: – Да не играет он ни в какие шахматы, он музыкант и играет на сак-со-фо-не… Понял, наконец?

– Понял, – кивнул Глебов, не обижаясь и продолжая улыбаться.

Лиза вновь подошла к окну, увидела – фанатки исчезли. Это ее немного успокоило: значит, они пошли его встречать и у нее есть немного времени.

– Боря! – вдруг попросила Лиза. – Пожалуйста!.. Уйди! Ну не могу я еще, ну в другой раз. Все не так просто. Он парень нервный, со срывами… – Она села около ломберного столика, закрыв лицо руками.

Глебов молча посмотрел на Лизу и впервые до его сознания дошло, что она почему-то очень волнуется.

– Хорошо, – согласился он. – Не волнуйся, я уйду… А ты когда позвонишь? Не откладывай надолго. Ладно? – Он собрался уходить, но тянул время, поглядывал на Лизу с тайной надеждой, что она вдруг передумает и разрешит ему остаться.

И тут хлопнула входная дверь. Лиза первая услышала. Она открыла лицо, поправила волосы, беспомощно улыбнулась Глебову и, сама себя не узнавая, крикнула:

– Костя, это ты?

Влетел Костя. Земля горела у него под ногами, он сдернул рюкзак, метнул на тахту; рюкзак был расстегнут и в полете разбросал книги, тетради и ноты, сложенные вперемешку.

– Мать, не сердись! – крикнул Костя. – Я соберу.

Быстро подбирал с пола оброненные книги и тетради, хохотал, выкрикивая на ходу, что он торопится: сегодня дискотека, и ему надо что-нибудь поклевать, что он вернется поздно, не раньше часу, они потом заваливаются к Ромашке: она выжила своих родителей.

Глебов притаился в углу и смотрел на Костю не отрывая глаз. Наконец Костя увидел чужого, скользнул взглядом и небрежно бросил:

– Здрасте. – Он не любил мужчин, приходящих в их дом, но сегодня у него было хорошее настроение, и он, паясничая, добавил: – Наше вам почтение.

– Познакомься, Костик, – сказала хриплым от волнения голосом Лиза. – Это Борис Михайлович…

Глебов сделал шаг навстречу Косте, крепко сжал его ладонь, не замечая, что держит ее слишком долго, повторяя:

– Очень рад… очень, очень рад…

– Я тоже очень, очень рад, – продолжал паясничать Костя, бесцеремонно отнимая руку у Глебова.

– Идем, я тебя покормлю… Извини, Борис. – Лиза увела Костю на кухню.

Ошеломленный, потрясенный Глебов остался один. Он совершенно не знал, что ему делать. Слышал голоса Лизы и Кости, но не решался пойти к ним. Сел, потом встал, потом прошелся к окну и почему-то подпрыгнул. Нет, он положительно не владел собою.

А Лиза и Костя тем временем беседовали на кухне. Лиза достала из холодильника сковородку с картошкой и маленькой котлетой и поставила на огонь.

Костя тоже влез в холодильник, взял бутылку молока и заметил там шампанское.

– Не пей холодное молоко…

Костя, не отвечая, отпил, потом спросил, повысив голос:

– Готовитесь к гулянию? Сколько просил: не приводи их домой. Кадрись на стороне.

– Строгий какой, а невпопад! – вдруг рассмеялась Лиза. Ей было приятно, что она сейчас сразит Костю. – Это никакой не кадр. – Она сделала паузу, перевернула на сковороде котлету, посмотрела на сына и преподнесла ему: – Это твой судья!

– Мой судья? Глебов?!

– Глебов. Ты не ошибся.

– Потрясно! – Костя бросился к Лизе и обнял ее. – Ты у меня молоток!.. Глебов у нас дома! Не ожидал.

Лиза тоже засияла: как же, угодила Костику, дождалась его похвалы.

– Вот это подарочек! – не переставал восхищаться Костя.

– Тише ты! Он услышит. – Лиза прикрыла ему рот ладошкой. – А что я тебе говорила? Нет, ты скажи: что я тебе говорила? Я тебе говорила, что Глебов у нас в кармане. А ты мне не верил, я по твоим глазам видела: ты мне не верил. Я сижу дома, разговариваю с бабой Аней, и вдруг… явление с шампанским. Между прочим, особенно важно – без приглашения, не то что я его заманила.

– Порыв сердца! – вставил Костя.

– Именно! – Лиза торжествующе улыбнулась.

– Надо будет его обаять, – сказал Костя.

Одна мысль у Кости набегала на другую. Прошедшие зимние и весенние месяцы он жил спокойно. По неделям не вспоминал об этой чертовой аварии, так, иногда мелькало в нем это ненароком и исчезало. Но в тот день, когда Костя получил повестку, страх вновь вернулся к нему, как в первые дни после аварии. Зачем-то, не отдавая себе отчета, он однажды пришел к дому старика и увидел, как тот, опираясь на палку, медленно преодолевал пространство до булочной. Ему неприятно было смотреть на хромающего человека. Решил – вот еще, будет он об этом думать! Наплевать и забыть!..

Не вышло почему-то. Хромоногий старик преследовал его, как наваждение! Он сбегал еще раз к его дому, чтобы убедиться, что сильно все преувеличил и не такой уж этот старик несчастный. Прождал час – не дождался. Через день снова завернул, поймал какую-то девчонку из подъезда и узнал, что старика увезли на «скорой помощи». Инфаркт. Вот с этого момента он и потерял сон. Днем уговаривал себя, что никто не докопается, что он угнал машину, и нечего ему дрожать, не могут же девчонки его заложить, а инфаркт старика не имеет никакого отношения к аварии. Ночью он засыпал как убитый, намотавшись за день, но скоро просыпался, и тогда начиналось. На него нападало такое отчаяние, что хотелось выть, он впихивал в рот одеяло, сотрясаясь от страха и тоски. Он понимал, что день суда неотвратимо приближался, что его туда поволокут и ему придется там помучиться. Но теперь, когда перед ним возник Глебов, у него появился реальный шанс выскочить из дела еще до суда. Его лихорадило от возбуждения и надежды. Он всегда верил в свою звезду. Захохотал, подскочил к матери, обнял ее за плечи, горячо зашептал:

– Мать, понимаешь, мать!.. Я должен его завоевать. Это очень важно.

– Ну уж так и важно? – переспросила Лиза, любуясь сыном. – Костик, ты у меня прелесть. У тебя растет темперамент – для артиста это очень важно.

– Ты смеешься, а я серьезно. Случай уникальный, грех им не воспользоваться. Мы сделаем вот что. Ты ему не говори, что я про него знаю. Ну, я в полном неведении. Пришел, застукал мать с хахалем, и все. Так он будет думать. А я устрою подкат, притворюсь ясновидящим и открою тайну его личности! – Он захохотал, в восторге от собственной затеи и от своего освобождения. В изнеможении опустился на стул. – Ух, законно! Сколько я с этим пережил, ты не представляешь. Ночи не спал. Черт меня попутал с этой машиной.

– С какой машиной? – переспросила Лиза.

– Ты ничего не поняла? – виновато хихикнул Костя и, захлебываясь, торопясь, чтобы быстрее отделаться, проговорил всю правду: – Не гневайся. Я бы тебе не сказал, но без твоей помощи, извини, мне не вытянуть… Это ведь я угнал машину. Не хотелось пасовать перед девчонками. Глазастая засекла машину с ключом… Ну и… Понимаю, глупо. – Костя вновь пригнулся к ее уху и зашептал: – Ты мне должна помочь. Не садиться же мне в тюрягу, – припугнул он ее на всякий случай. – Судья у нас в гостях, ты ему нравишься – это же видно невооруженным глазом.

– Ты?! – Что-то ужасное сразу обрушилось на Лизу.

А Костя продолжал кривляться:

– Мать, больше не буду, честное пионерское под салютом! – Он поднял вверх руку, улыбаясь Лизе.

Та не успела еще прийти в себя, не успела ничего ответить сыну, потому что в дверях кухни появился Глебов. Он понял, что пришел не вовремя, увидев Лизино лицо.

– Я, кажется, помешал, – смутился Глебов.

– Нет, что ты… – Лиза попробовала улыбнуться.

Находясь в крайнем смятении, она все же поняла, что сейчас отпускать Глебова никак нельзя, что судьба Костика в опасности и его действительно надо спасать. Стараясь быть веселой, она предложила распить шампанское в «гостиной», и они все трое, под ее руководством, стали дружно накрывать стол в комнате.

Когда все было готово, Лиза ушла заваривать чай, а Костя охотно сыграл для Глебова небольшую пьесу для саксофона, потом, играя на гитаре, спел на английском знаменитую песню битлов про буйвола, который не может привыкнуть к клетке в зоопарке.

– Молодец! – похвалил его Глебов. – Хорошо, что ты учишь английский.

– Английский – сила, – расхвастался Костя. – У меня с ним все о'кей!

Они сели за стол, Глебов открыл шампанское и разлил по бокалам. Делал все неловко, шампанское у него пролилось, но он чувствовал себя прекрасно, не замечая хода времени.

– Мать, ты действуешь правильно, – успел шепнуть Костя на ходу Лизе.

Та чувствовала себя подавленной, ей трудно было говорить. Она плохо понимала, что надо делать.

– Я устала, – призналась Лиза. – Мне надо разрядиться… – И выпила шампанское.

– Жаль, что ты выпила, – огорчился Глебов. – Я приготовил длинный тост.

– А вы произнесите его про себя, – предложил Костя. Он начал свою игру, к нему пришло вдохновение. – А я отгадаю. – Пристально посмотрел на Глебова, прищурил глаза, словно изучал его. – Я же телепат… Да, да, у меня телепатические способности: читаю мысли на расстоянии, нахожу спрятанные предметы, внушаю другим собственные желания.

– Вот как? – Глебов влюбленно посмотрел на Костю. – Что ж, давайте, это интересно.

– Помолчал бы лучше, жеребенок, – вдруг грубо заметила Лиза.

– Ну, мать, я тебя не узнаю, – веселился Костя. – Где твоя легкость?… Что с тобой, Лизок? – Повернулся к Глебову: – Вы уже произнесли свой тост… Я чувствую вокруг головы какое-то движение, ее окутывает теплом… Горячо, горячо… Обжигает лоб… – Костя откинулся на спинку стула, закрыв глаза.

– Верно, – улыбнулся Глебов. – Я закончил тост.

– Читаю ваши мысли… Думайте, думайте. Чи-та-ю ва-ши мыс-ли… Пожалуйста, Борис Михайлович, помогите мне… Подумайте о вашей работе, о том, как вы попали к нам, и снова произнесите ваш тост… Так, так… Вы произнесли тост за неожиданное знакомство?

– Холодно, – ответил Глебов.

Ему нестерпимо хотелось дотронуться до длинных нервных пальцев Кости. Он положил руку на стол и незаметно приблизил ее к Костиной ладони.

– … За встречу старых друзей? – продолжал Костя.

– Тепло. Хотя я бы назвал это совсем иначе. – Глебов по-прежнему пристально смотрел на Костю. Он забыл про все на свете – видел перед собой только своего сына! – Костя, вы верите в чудеса?

– Значит, случай уникальный? – Костя зашелся от удовольствия. – Наведите на след.

– Дело в том, – не выдержал напряжения Глебов, – что я…

– Нет, нет, нет! – заорал Костя, вскакивая. – Мы же договорились… Я сам догадаюсь…

«Ну, догадайся, догадайся, что я твой отец! – думал Глебов. – Посмотри на меня, возьми мою руку. Ну же!»

– Ладно вам, – испуганно вмешалась Лиза. – Лучше выпьем шампанского. – Налила себе.

– Мать, ты все портишь! – возмутился Костя. – Не пей! – Он выхватил у нее бокал с шампанским, расплескивая его. – Мы доиграем! Борис Михайлович, думайте… думайте…

– Я думаю, думаю! – сдерживаясь, тихо ответил Глебов. В голове у него яростно стучало.

– Кажется, я уже читаю ваши мысли! – торжественно произнес Костя. – Да, да! Чи-та-ю!.. Вокруг стало светло! Передо мной выстраивается череда букв… Я читаю… их… Вы!..

– Горячо! – возбужденно воскликнул Глебов и сжал своей ладонью пальцы Кости. «Какие они у него холодные, – подумал он. – Их надо согреть».